STNM. Часть «Та»

«ВСЁ ДЕЛО В ХЛОРКЕ»

Пламя zippo озарило темный этаж, обнажив кое-где отвалившуюся плитку и блевотного цвета стены. Он затянулся, но ни намека на дым не изошло из его рта и начал:

«Все дело в хлорке. Гуманизм всем прекрасен, как ни крути!

Платиновое Сечение, мать его мять, НО. …NO (!) … Но имеет один изъян — он абсолютно неприменим к людям.

Воспоминание — веселая штука, особенно про бывших, особенно, когда уверен, что всем все равно.

И тебе, и другим.

Но… всегда есть «НО», которое портит любые картины, формулы и музыкальные произведения. Великие идеи тоже не раз спотыкались о них. Маленькие, миниатюрные «НОшки», словно лишние ноты, от которых зависит наше восприятие разных объектов или иных с приставкой «суб». И каждый найдет свои «НO».

Вам они не надоели? Не зажрались?! Всегда существуют «НО».

Что это, бл*ть, такое?! Чуете фальшивые Ноты, сомнительные оттенки в данной утопии?

Что это? Торг? Одолжение? О каких условно-принятых рамках речь?

Куда ни расставь рамки, они все равно разобьются о чужое мнение? Чушь! Любые ограничения ставишь ты, и оправдываться мнением окружающего большинства глупо. Общественная норма сгодится разве что своим примером, по ней удобно составлять план / схему / стратегию построения оправдания для картотеки побега от себя.

Без этой картотеки заготовок можно и обойтись, НО…

Ты родишься, НО…

Ты проживешь долгую жизнь, НО…

И ладно, если бы «НO» было меньшей частью, но ведь приходят предложения, где «НO» подавляет все в троекратном размере.

Тогда НАХЕРНАДОЕСЛИТАК? Рисковать всем во имя того, не понятно чего?

Как в сказке: пойди туда, неведомо куда, и, не зная зачем; сотвори то, не зная что; живи так, не зная почему. Да, так и никак иначе.

Повезёт — отхватишь, не повезет — тоже отхватишь, но по голове.

Спаси-божжжечки, можно последний ход отменить?

Ну блин, ну только последний. Хоть разок? Я никому, честно, не скажу.

Ведь у меня сегодня день рождения! К чему тогда придумали эти свечки?»

Теперь дым из его легких разлетался по лестничной площадке, забивая штукатурный запах. А может, и сами легкие уже смешивались с пылью. Дрянным беседам – дрянной табак.

«Все дело в хлорке. Ты когда-нибудь слышал несуществующую песню во сне? Лично я обычно забываю ее слова, и даже мотив. Но помню, что она была замечательная. Почти всегда.

Представь, что всё же вспомнил. Вспомнил, но не понял. Вспомнил еще, и еще больше не понял. Теперь ты уже совсем не уверен, что песня была настолько замечательна. А может, дело в реальности, в которой ты пробудился? Или в том, что спеть и сыграть ты ее не можешь?

Как говорится в той песне, которую еще обязательно напишут, и ее обязательно споют пьяные девицы в караоке:

«Если долго тыкать палкой в муравейник нежилой, то когда-то, но не сразу, ты разбудишь легион».

Впрочем, в этой же песне будут следующие слова:

«Во мне виднелся чей-то нож, меня простили за п*здеж».

Так что я не стану утверждать, что песня вышла бы хорошей».

Взгляд Яниса скользил по подтекам краски и тонул в них. Казалось, достаточно сколупнуть ногтем, и стена заноет, запузырится кровью, как в том фильме Кинга. Глаза Яниса защипало, будто…

«Все дело в хлорке, так или иначе. И вот оНО.

Ты абсолютно уверен, что все сотворенное прожито, забыто, мертво и закопано — произошло воскрешение. Утопленники ведь так обожают всплывать не вовремя.

Это может случиться в любой момент. Случайный взгляд, оброненное слово, внедренный в твои ноздри запах… Быть может, даже без причин. На самом деле, достаточно и обычного счастья, чтобы осознать их.

В этот момент ты осознаешь, что пребываешь на первом этаже тонущего дачного домика, о котором всегда мечтал, и понимаешь, что бежать некуда. Остается только играть.

Играть кого-то другого: с кем-то на деньги, с кем-то на время, на внимание, на интерес, на желание, на что угодно, а главное — во что угодно.

Хочешь играть в любовь? Пожалуйста!

В сопливые страдания? Как тебе будет угодно!

А может, захочешь во что-нибудь другое?

Играй! Будь для всех игр-и-ивым. Главное, займи себя чем-нибудь. Ведь не так страшно захлебнуться водой сразу же, как наблюдать, что ты тонешь и понимать, что ничем не можешь себе помочь.

Не любишь воду? Пожалуйста, держи огонь. Как лучше? Очнуться, когда весь горишь, и ничего не остается, помимо того, как чувствовать или наблюдать за тем, как пламя поглощает твою ногу, а за ней вторую, потом руку и т.д.?

А может быть, и вовсе задохнуться от угарного газа?

«Угарнуть» по-взрослому?

«Выбирать тут неуместно», — скажешь ты, а я скажу, что ты не прав.

Как раз именно в такие моменты выбор и имеет место быть. Погоди-ка…

А может… Может, это просто аллергия? Ведь все дело в хлорке.

Один из друзей мне недавно сказал, что возможно существует аллергия на чувства.

Полюбил => ОГРЕБ по полной => Прочувствовал всем организмом.

Интересная мысль, НО не моя. Я уверен, что проблема в другом. Все равно этого друга я выдумал».

Искра в середине его лица оживилась, снова разгоревшись, как лампочка накаливания.

«Все дело в хло-о-орке-е-е. Определенно.

Понимай, как хочешь! Можешь воспринимать хлорку, как хлорку. Но ведь она позволяет очистить любую вещь от посторонних раздражителей.

А можешь думать, что это связано с тем, что ее заливали в бассейны и ею мыли полы в школах. Или что там ты еще надумал, Думалкин?

Ходишь такой и думаешь. Туда пошел — подумал. Вернулся — тоже подумал.

— Что делал целый день?

– Думал.

– О чем думал?

– О всяком думал.

Спать ложишься, думаешь. Долго уснуть не можешь, потому что думаешь и думаешь. А уснул… и что? Во сне продолжаешь думать!.

Проснулся — задумался. Что-то увидел — подумал. Услышал — обдумал.

Вырос и стал а-на-ли-зи-ро-вать. Ты постоянно думаешь. А о чем?

Кому твои «думалки» нужны, если ты о них никому не говоришь? Зачем на это тратить время?

Надо действовать — ты думаешь.

Надо чувствовать — ты думаешь.

Мечтать? Думаешь.

Печальный ты человек. Вечно думающий.

Ходишь, значит, такой грустный, и поговорить-то с тобой не о чем, и грусти накопил в себе изрядно. А где взять счастье, если ты все думаешь? В красоте?

Думалкин. Мне тебя жаль. В твоей жизни не будет чудес.

А откуда взяться чуду, если ты его уже предсказал или просто-напросто не заметил?

Ладно, пойду я найду качели. Да, в 4 утра. Да, просто, потому что хочу. Без всяких дум.

Захочу — покачаюсь на всех качелях, что повстречаются.

Потому что хочу так. Быть может, шоколадку по дороге куплю.

А ты думай, обдумывай.

Но помни, думать — привычка пагубная. И к ней привыкаешь быстро».

Он сделал короткий вдох, и из пространства исчез кислород.

«И чувствовать»

Еще один солдатский вдох, который испепелил почти половину сигареты.

«И жить».

Затянулся, как в последний раз, долго, казалось бы, уже вдыхая фильтр. После кашлянул и закончил:

«Все дело в хлорке. Ты спросишь, к чему я это сейчас, тут и тебе? А не там, другим, в каком-нибудь выставочном зале, обвешавшись динамитом? Некоторым людям противопоказано думать. Точнее, задумываться.

Ведь они не могут остановиться и доходят в своих размышлениях до края. И стоя на этом краю, им приходится решать здесь и сейчас: прыгать в новый мир или ждать, когда край сам под ними обрушится. А тем временем ветер норовит их простудить.

Идти назад – не вариант, ты уже все продумал, осталось лишь прочувствовать.

А что делать с этими знаниями? Делиться? С кем? Лишь намеками. Нельзя лишать людей пути к познанию истины, но и смотреть на них теперь как прежде не смочь. Поэтому и отводишь взгляды, поэтому и молчишь, ведь ты теперь весь здесь. В сингулярности осознанности. А в ней слишком много места для остальных, зато двоим в самый раз. Нет, слышишь меня? Нет, я не позволю себе закончить прикованным болезнью, в собственных нечистотах, неспособный самостоятельно подняться. Нет! Хлорка всему ответ!»

Но умрет он не от рака. Выпьет хлорку, когда будет понимать, что близок к своему року, когда будет слепнуть, совсем облысеет, побледнеет, не вставая с постели, будет блевать и испытывать неописуемую боль при каждом вздохе усталости, с трудом выхватывая химическим мозгом мысли, в записке напишет:

«Почему же я себя так ненавижу за любовь? За что же так люблю других? Являясь олицетворением того, чего ищу, чего боюсь найти вокруг. Она – внутри, угроза не снаружи».

∞

Воспоминания и наваждения материализовывались, восставали против Яниса, иногда преображаясь в фантазии, мечты, или отображали совершенно чужие образы и абсурдные сны. Дразнили его, обзывали, избивали, баловали, ласкали и снова пытали.

Бывало, он проматывал все так быстро, что даже не успевал распознать хоть что-то. Случалось напротив, задерживался где-то настолько долго, что даже там все хорошее переходило в плохое. Даже в самых лучших мирах он рано или поздно забывался и случайно закрывал глаза. Даже в мирах, где все застывало до полной остановки, а после медленно, будто воздух стал желеобразным, плавно оживало.

Иногда сожалел, что не досмотрел, не дотерпел или испугался, иной раз, напротив – облегченно понимал, что спасся благодаря своему страху, и если бы задержался еще хоть на вдох, то выдоха б и не дождался. Сократ был прав про добро и зло. Все, что есть крайность, является злом.

Это длилось достаточно долго. Так долго, что можно было бы уже догадаться – ни к чему хорошему это кручение стрелок на часах времени туда и обратно не приведет. Порой ему казалось, что прошли годы, десятилетия, жизни, поколения. Секунды становились мутантами-минутами, а минуты – часами, часы же днями, те переходили в недели, и так до неприличия время раскрывало свою мнимую протяженность; в другой раз – наоборот: все ускорялось, еще чуть-чуть и взрыв! Но, как он мог заметить, диапазон распада, отклонения был не более, чем на один разряд. Как маятник, выше поля инерции не укачивало. То в будущее, то в разнообразное настоящее, то в прошлое, то в полный сюрреализм и абсурд. Вот что за юмореска? Только начал приходить в себя, как снова сходит с ума. За что? Как остановить трансляцию? Как выключить этот свихнувшийся ящик в его голове? Что опять по нему крутят?

Может это Смерть? Со своими своеобразными кадрами из предсмертного телешоу? Как там говорят? Вся жизнь перед глазами пролетает? А если ты псих, то пролетает все твое безумие…

Запах горелой пластмассы и нагретого железа отравляет воздух.

– Смотри! Видишь Кассиопею? Помнишь, ты рассказывала, как твои родители уезжали в геологические экспедиции и подписывали письма этим созвездием друг другу?

Янис руками в копоти придерживал ее голову. В потолке зияла дыра, как кусочек 3D обоев космоса.

– А вот и Большая Медведица. Помнишь, что я тебе говорил? Если ты видишь на небе Большую Медведицу – значит, я слежу за тобой. Я там, в этом созвездии, самый-самый тусклый, но это не мешает мне следить и охранять тебя в самые темные и одинокие ночи.

Космос, пожалуй, был бы самым романтическим местом, если бы там был кислород.

– Будь я Богом, я бы именно таким и сделал Рай. Пригодный лишь для избранных, но красотой которого может насладиться каждый. Пожалуйста, не закрывай глаза. Вот и звезда упала, загадаем желание? — он не сводит с ее собственных звезд глаз, до последнего, пока она не закрывает их в последний раз…

Слезы назревают в глазах искрами, он закрывает их и кричит в колодец космоса.

Переключение срабатывает автоматически.

Осознав, он распахивает глаза, пытается в панике сохранить ее фантомную голову в своих руках: «Нет, нет, нет, пожалуйста, только не это, нет, вернись, где же… да что же… нет, прошу, нет… не сейчас… ну же…»

Это была важная сцена. Очень важная. Но он не мог вернуть канал назад. Ему надо было вернуться. Перещелкать все спутниковые каналы ада вновь. Сколько же их здесь? А продолжают ли они существовать после того, как их переключишь?

M&M’s, сука. А что, если не пульт сломан? Что, если так выглядит ад? Что, если это на всех каналах? Нет, спасибо. Лучше не буду чинить пульт. Сохраню надежду, сохраню батарейки, которые, хоть и вяло, но работают во мне.

На экране вырисовывается надпись:

«8ОСПРОИЗВОДИ БЕСКОНЕЧНО»

Крупный кадр на ее пышных губах. Тех самых губах, что соблазнили столько прекрасных персонажей жизни. Эти губы творили из героев злодеев, из злодеев – героев. Между этих губ она, аккуратно покрашенными пальчиками, просовывала в рот разноцветные шоколадные кружочки и раздавливала их своими белоснежными и стройными зубами-копьями. Во рту, будто чернильные пятна от раненного осьминога, вспыхивали шоколадные кляксы.

– Профти… Просшти… Пошалуфста, —проговаривала она, набитым разноцветного народца из глазури, ртом.

Она расчленяла их, впитывала их жизнь под музыку хрустящих костей глазури. Обрекала на смерть ради выброса липидов. «Бесплодие – побочный эффект, меня пронесет», – единственная мысль, всплывавшая в неотразимой карамели ее засахаренных мозгов.

– Я правда… Последнюю и все. Прости, я знаю. Я плохая. Я виновата. Он… Ты… вы… все.

Теперь она проглатывала их, словно таблетки, и рыдала.

С каждой проглоченной конфетой она давилась, всхлипывала, а в перерывах кричала, даже выла от боли. Но где-то в секретных катакомбах ее сердца ей это нравилось. Шесть стадий прошла она, до того, как признаться себе. Это была третья – покаяние. Но начнем сначала.

Сначала возникла злость. Она разбила пять тарелок, два стакана и окно, пока не перегорела.

– Нет, ты не прав. Не прав! Вы все ошибаетесь! Да пошли вы. И ты, и ты, и ты. Чушь собачья.

Далее – отрицание, плавно перекочевавшее в отчаяние.

– ЗА ЧТО? ЧТО Я СДЕЛАЛА?! Это не правда. Я этого не хотела. Ты мне веришь? Так сложились обстоятельства. Неужели…

Она падала на пол со скоростью вазы, в которую попал мяч от удара соседского мальчишки, первый день щеголявшего в новеньких кроссовках фирмы Reebok. Шоколад стекал с ее губ и щек до подбородка. Там же, на подбородке, где была ямочка, шоколад смешивался с ее слезами.

Джакузи. Горький. Шоколад.

– У него даже не встал! — последний рывок перед финишем в мою сторону, я успешно уклонился. Только посмей, сука, только тронь.

Потом – вышеописанное покаяние. После, ее обуяла жажда и девушка, давясь, начала опустошать вазу из-под цветов.

Затем за нее принялась апатия.

– Я… я… мы же расстались, — выдыхает она, с последней проглоченной порцией отвратительно вкусного смузи из бедных цветных и беззащитных. Одна сладкая смерть – эйфория рецепторов, десятки – вкус детства, сотни – вкус контроля, тысячи – вкус власти.

– Мы семь раз за неделю расставались в последнее время, тебе ли не знать, — отбиваясь от ретрансляции образов навязчивого порно и жаждая вскрыть хоть кого-то, я отхожу, чтобы лицо ополоснуть.

Вернувшись, застаю ее, наконец, в компании равнодушия и смирения.

– Я изменила тебе. Себе. И даже ему.

Она встает. Вытирает слившийся с кожей водопад шоколада и ручейки слез, разрезающих щеки по швам. Размазав все это несколько раз, резкими, чихающими движениями, она выглядела теперь так, как человек, который загорел на пол-лица или же плохо подобрал тональный ликер. Рукав серого свитера напоминает последствия неудачного падения в лужу. От ощущения приобретенной детской радости из-за грязи на своей одежде и утраченного взрослого сожаления за испачканную вещь, она обретает уверенность и подобие контроля. Весьма опасный, шаткий, ускользающий, как солнечный зайчик, контроль над своей душой, совестью, разумом… над грехами. Тотальный контроль, как после убийства. На самом деле, если и не физически, то морально, она убила близкого ей человека и испытала самый яркий, самый темный оргазм и инсайт. Как от наркотиков. Такой злой, коварный и спелый запретный ядовитый плод.

– И повторила бы это снова! О да. Да! ДА! — она облизывает губы с такой тщательностью, что кожа слезает с ее лица. Это яблоко заражает безумием.

– Вкус предательства ни с чем не сравнить. Попробуй сам. Закажи коктейль «Измена» у бармена Асмодея, под музыку Амдусциаса и танцы Агвареса. Верхний слой – приятная смесь искушения и страха быть пойманной, нижний – разъедающей совести и бонус – вишенка в сливках со вкусом грехопадения. А еще этот скрежет беззащитно лопающихся шариков-черепов – это комплексы. Так славно щекочут во рту под крики землетрясений от падающих башен-челюстей. Ох… Запить бы все еще кока-колой, как извержениями.

Это была она. Моя бывшая, первые и самые длительные серьезные отношения – не любовь, но ощущение. Пробный забег, неловкие интимные эксперименты и по-детски уверенное желание построить семью именно друг с другом. Я ее простил, точнее, просто загнал поглубже в себя. Нерешенный труп всплыл через полгода, когда я изменил в ответ. Думал, станет легче. Оказалось, в ту ночь вытряхнул и вытрахал последние чувства.

Чувства обиды и надежды.

И я переключаю канал. Точнее, пытаюсь. Пульт сломан. Но паника работает. Может, сломать телевизор? Раз выключить не получается. Зачем я вообще решился выздороветь? Уж лучше не включать этот ящик Пандоры, пусть кот Шредингера останется в невесомости возможностей.

Как он мог верить в людей, если сам знает, каково это? Предавать? Может, он сам не лучше? Точно, он плохой человек. Он заслужил этот ад.

Нет!

Как кто-либо из тех других, здоровых, может довериться ему или ей, если пульт сломан? Если этот кто-то другой собственной тени, отражению, своему записанному со стороны голосу не доверяет, ощущая, что он чужой.

Если демоны искушают всех, предлагая по акции и со скидкой грехопадения, грехоспуски, грехогорки?! Прописанные в ДНК, в природе нашего существа? А те, все другие, даже чертей обманывают, вручая им истекшую гарантию.

Душа – гарантийный талон, у нее тоже есть свой срок истечения.

Но что, если…

∞

Время потеряло цифры, место – географию, физика нарушала законы. Изредка чувствуя боль или заботу от некоторых образов, Янис все равно охладел, потерял ощущение реальности происходящего. Он не ощущал себя всемогущим или бессмертным, скорее наоборот – понимал, что теперь он слабее и беспомощнее, чем любой другой человек. Ведь его может убить несуществующий образ, плод фантазии, воспоминание или искаженный призрак, стоит ему лишь протереть глаза или хоть на наносекунду их сомкнуть. Глаза были красными, постоянно слезились.

Постепенно Янис растерял чувства, но обрел разум и власть над телом. Он собрался. Или это ему так казалось? В конце концов, он понимал, что нельзя точно судить о состоянии развития разума, пребывая в нем же. Это как рассуждать о погоде, находясь в закрытом бункере под землей без связи с поверхностью. Точнее, если по логике, то это как находиться в эпицентре торнадо и не видеть его масштаба, а вот пример с бункером – совершенно противоположная по смыслу ситуация.

Разумеется, разум ехидно его подначивал, пичкая всякими подозрениями и сомнениями, слабости детской мечты переводя в кошмары бессрочной пытки. Одна параллельность за другой. Как же он соскучился по перпендикулярности. Ему стало страшно, как никогда. Он познал новый уровень страха – невыносимый.

Да, после смерти нас ожидает суд, но судить на этом заседании будешь ты сам, и уж поверь, нет более жестокого суда, чем свершённый над самим собой. «Ямой»¹ сам себе станешь.

Неважно, в каком порядке, но тебе придётся встретить пять посланцев смерти. Во что верил или боялся признаться, что верил. Всё это неважно, ведь все мы правду знаем. И скрываем её – слишком она страшна для живых.

[†]

Эй, эй, эй, не пугайся. Ты меня слышишь?

А видишь? Моргни, если да.

Какая умница! Стой-стой, сосредоточься.

Сохраняй внимание, хорошо?

Смотри на меня, слышишь?!

Не смей отрывать взгляда. Глаза в глаза.

Что я только что сказал!?

Да черт… не отводи и не закатывай.

Это так сложно?!

Смотри на меня. Все понятно?!

Оставайся со мной. Тебе ясно?

Просто смотри НА МЕНЯ!

II.ОБЛИЦОВКА БЕЗУМИЯ

мой юный друг, а может искушенная подруга?

за даром отдаю скальп знаний вам:

от точки g до точки бифуркации – один неловкий «упс».

тебе решать, что делать с этой сарколеммой.

«102361397»

Однажды Янис откроет глаза и вернется в кресло перед телевизором комнаты отдыха. В здание, где никто ничему не удивляется и каждый может являться тем, кем хочет, но только не собой. Хоть Наполеоном, хоть Питером Пэном или Бэтменом. На худой конец, «Давай-Лампой» или Ламой Дамой, но только не тем, что отражается в зеркале.

Правда, до этого момента он исчадно со дна больных ассоциаций, противоречий, метафор и метаморфоз изучит всю плоскость своего внутреннего мира. Осознает высоту, длину и ширину. Рассчитает площадь и периметр. Попробует радиус и диаметр на вкус.

Он вспомнит это место и решит остаться. Но вспомнит не все и не сразу. Память будет возвращаться по кусочкам, словно ее вживляют искусственным образом. Сначала возникнут размытые пиксели, как это делают при цензуре; облачко за облачком картина сфокусируется, соберется в единое целое, приобретет детали и вуаля: «новая локация прогрузилась». Ну, хотя бы эта реальность ему вроде знакома. Она, кажется, является его собственной. Оригинальной. А каналами решит больше не моргать.

Сначала он отцепит катетер со звуком выдернутого из шины насоса. Эту стеклянную пиявку с длинным комариным носиком. После встанет, все тело заскрипит, как накрахмаленный больничный халат, с непривычки упадет на пол. Чистый пол, но весь в хлебных крошках. Ноги оживут с трудом, так же, как и он с трудом вспомнит, для чего они предназначены.

Попытается издать звук, но добьется лишь булькающих нареканий в горле, от которых придется еще и откашливаться. Он будет чувствовать себя рыбой, выброшенной на берег, бессмысленно дергающейся и безмолвно шевелящей губами. Так же тихонько шлепать жабрами. Но продолжит не моргать.

Состояние осложняла его примерная неуверенность. Примерно он понимал, где он, постепенно начинал понимать, куда надо двигаться. Не был уверен в реальности происходящего и в правильности подобранных примеров.

Хватит. Быстро встал. Разогнал кровь. Похрустел суставами. Ощутил контроль, которого давно не испытывал.

Как бы сложно ни было, он справится, не перематывая пленку, не переключая каналы. Постепенно он почувствует, что власть над телом возвращается, растекается своей безупречной тиранией органики по проводам-венам-нервам биомашины, за рулем которой Пилот – его душа/сознание.

Встретив первого же врача, будет уверять того, что, мол, Янис не сумасшедший. Он же излечился, пережил путешествие длиною в несколько (своих и не только) жизней, стал рассуждать здраво. Смотрите, может управлять не только частями всего тела, но даже мимикой – продемонстрирует свои «таланты». Не иначе, как достиг дзена и исцеления перед телевизором фирмы JVC.

– Я не сумасшедший. Я был им, возможно, но теперь я нормальный. Говорю вам, я вылечился. Видите? Я улыбаюсь. Смотрите, я даже могу на одной ноге стоять. Не знаю как, но это произошло. Вы должны поверить!

Конечно, врач его поддержит, скажет что-то вроде «Вот и чудненько, вы и вправду выглядите лучше». Отведет в общую комнату и велит ждать. Они всегда так делают, когда вокруг нет других врачей или медбратьев. Мы тоже всегда подыгрываем пьянице в лифте, если проигрываем ему в габаритах, или группе пьяных подростков в глухой подворотне, пока не понимаем, что в безопасности.

Это все будет. И Янис продолжит стараться не моргать и закрывать глаза по очереди, лишь бы остаться здесь. Ведь так, определенно именно так, ведет себя здоровый человек? Этот мир он считает реальным или хотя бы думает, что так помнит. Если не оригинал, то, как минимум, очень точная копия того, из которого он ретировался. И раз он верит в этот мир, выбрал его, то неужели мир не поверит в него?