Золотой день

3

– Твоя сестра, – прошептала Айше, прикрыв рукой принесенную на кухню трубку телефона. Это недавнее приобретение каждый раз радовало ее: как, оказывается, удобно передвигаться с телефоном по всей квартире! У Айше раньше не было ни мобильного, ни современного домашнего телефона, и вовсе не потому, что она не могла себе этого позволить. Она всегда неплохо зарабатывала, просто не интересовалась техникой и не дружила с ней. Не умела водить машину, не пользовалась компьютером, статьи и целые книги писала от руки или печатала на машинке, а купленную мужем посудомоечную машину впервые включила через месяц после установки.

Кемаль как мог боролся с консерватизмом и ленью жены, и Айше нередко соглашалась, что технический прогресс, несомненно, значительно упрощает жизнь. Жаль только, что сначала он ее весьма усложняет: надо ведь научиться всеми этими штуками пользоваться. И не сломать, нажав не ту кнопку, и держать в голове кучу ненужной, по мнению Айше, информации. Ей, филологу, было нетрудно помнить имена и фамилии писателей и персонажей, сюжеты и даты создания пьес и романов, но вовремя вспомнить цифровой код сотового телефона… домашний телефон такого напряжения мысли не требовал, и Айше его любила.

– Голос у нее странный какой-то…

– Добрый вечер, Элиф-абла, – отношения между женой и старшей сестрой никогда не радовали Кемаля.

Строго говоря, госпожа Элиф, солидная, высокая, чуть склонная к полноте дама лет сорока пяти (точнее, называвшая эту цифру уже года три-четыре), не была его родной сестрой, но отношения между ними всю жизнь были более близкими, чем между Кемалем и его двумя родными младшими братьями.

Отец Элиф остался вдовцом с трехлетней малышкой на руках, и у него, не имевшего иных средств к существованию, кроме небольшой зарплаты учителя, была единственная возможность как-то устроить свою жизнь – быстро подыскать себе подходящую жену. Что он и сделал, остановив свой выбор на доброй, простоватой и хозяйственной Гюльтен, жившей по соседству и искренне любившей играть с его дочкой. Молодая мачеха изо всех сил старалась заменить девочке мать и даже отказывалась сразу заводить собственных детей, боясь, что разница в отношении будет заметна и неприятна маленькой Элиф. Кемаль был почти на восемь лет моложе своей сводной сестры, и родители прилагали все усилия, чтобы между ними не было ни тени ревности или неприязни.

Их и не было. Подросшая Элиф привыкла считать Гюльтен родной матерью, с радостью ждала появления на свет братишки или сестренки, с удовольствием превратилась из единственного ребенка в незаменимую мамину помощницу, почти взрослую, а Кемалю лет до пятнадцати и в голову не приходило, что Элиф и он родные только по отцу.

Потом, кажется, уже после смерти отца, он узнал правду, но она ничего не изменила в их дружеских и доверительных отношениях с сестрой. Элиф, к радости Гюльтен, рано и удачно вышла замуж за чиновника местного муниципалитета, родила сына, а похоронив рано сгоревшую от рака мачеху, стала с увлечением подыскивать невесту любимому брату.

Айше прекрасно понимала, что при таком раскладе у нее практически не было шансов понравиться будущей золовке. Вероятно, Элиф могла бы невзлюбить и любую из собственных протеже, которых она много лет безуспешно пыталась сосватать Кемалю. Но то, что брат женился, не посоветовавшись с ней, выбрав не юную девушку, а разведенную женщину тридцати двух лет, да к тому же куда более образованную, чем сама Элиф, – все это никак не могло способствовать ее любви к Айше.

Последней каплей стал роман.

«Он женился! Мой брат женился на какой-то девке! Ну почему это случилось именно с ним?! Именно со мной!» – так, этими самыми словами начинался детектив, написанный Айше, в котором была на удивление похожая ситуация. На удивление! Потому что писать она начала, будучи незамужем и задолго до знакомства с Кемалем и тем более с его сестрой. Это был не первый и не единственный в ее жизни случай, когда придуманные ею события и люди вдруг покидали предназначенный им виртуальный мир книжных страниц и вторгались в ее собственную реальную судьбу.

– А не надо было сочинять ничего плохого, – сказал ей Кемаль, когда после очередного визита к сестре расстроенная Айше пыталась шутить и проводить аналогии между поведением золовки и своей придуманной героини.

– Кто же знал? Я ведь не для себя сочиняла. Там у меня вообще-то все не так. И невестка – иностранка, и сестра ее мужа почти сумасшедшая. Но кое-какие моменты поразительно совпадают. Надо ей дать почитать: может, перестанет ко мне придираться…

– Не советую, – вполне серьезно сказал Кемаль. – Только хуже сделаешь. Я свою сестру лучше знаю. Обидится. И не поверит, что ты все это до знакомства с нею выдумала. Она же в принципе не понимает, как это можно – книжку написать. У нее и образование, и весь образ жизни не тот.

Айше не послушалась, а муж оказался прав. Элиф обиделась, некоторое время вообще не разговаривала с провинившейся невесткой, наивно верившей в торжество разума и здравого смысла; потом обе смягчились и ради любимого обеими Кемаля пошли на компромисс.

– Абла, честное слово, я написала это больше года назад. Ты здесь совершенно ни при чем, – оправдывалась Айше, в глубине души считая, что никакие оправдания в ее положении не нужны.

– Ты не могла написать это год назад. Как бы ты это написала, если мы тогда еще и знакомы не были? – не слыша доводов невестки, уличала ее во лжи Элиф.

В конце концов эти бессмысленные дискуссии прекратились, преступление Айше было, нет, конечно, не забыто и не прощено, но временно убрано на такую полочку памяти, откуда его можно будет в любой момент извлечь и при необходимости использовать в качестве отягчающего обстоятельства. А Айше ничего не оставалось, кроме как вести себя по возможности безупречно, чтобы необходимость заглядывать на ту полочку не возникала.

Ее собственный старший брат тоже был не в восторге от ее брака. В основном потому, что ему был гораздо больше по душе ее предыдущий избранник – обеспеченный, даже богатый, преуспевающий врач Октай Гюльолу, занимающийся в свободное от медицины время сделками с недвижимостью и связанный с адвокатом Мустафой Демирли дружбой, бизнесом и полным взаимопониманием. Айше сама познакомила Октая с братом, правда, без всякой задней мысли о будущем родстве. Скорее почувствовав в них родственные души.

Кемаля с Мустафой познакомило убийство. Что само по себе вызывало не слишком приятные ассоциации. Кроме того, адвокат был недоволен сестрой: у него в голове не укладывалось, как можно жить с мужчиной около двух лет (и так-то вещь неприемлемая, но что с этой феминисткой поделаешь? да и доктор Октай – это, конечно, не кто попало, ладно уж), а потом взять и отказаться выйти за него замуж. И что прикажете делать ему, адвокату, который дорожит отношениями с серьезным клиентом? А доктор Октай – это серьезно, более чем…

«Ты ставишь меня в крайне неловкое положение, – недовольно выговаривал он сестре, – ты преспокойно уезжаешь в Англию, а как я буду с твоим Октаем разговаривать?» – «Как с любым другим клиентом, я думаю. Любезно и предупредительно. Ты же по-другому не умеешь, – весело отзывалась Айше. – А за Октая не переживай, он утешится. И найдет на ком жениться. К тому времени, как я вернусь, вся неловкость рассосется. Мне же совершенно необязательно встречаться с твоими клиентами» – «Но это был бы такой удачный брак…» – «Откуда ты знаешь? Не все ведь зависит от денег» – «Не все, но многое!»

Их препирательства прекратились только из-за отъезда Айше. Октай вскоре действительно женился; с адвокатом продолжал спокойно общаться, правда, не знакомил Мустафу со своей женой и не делал шагов к семейному сближению. Встречались они только в офисе, Айше в их разговорах не упоминалась; неловкость, если она вообще существовала, не помешала деловым контактам, и адвокат постепенно успокоился. Ну не удалось выдать сестру за подходящего во всех отношениях человека, что поделаешь…

Известие о предстоящем замужестве сестры его не слишком порадовало. Полицейский… как будто ничего получше не могла выбрать!

– Не думал я, что твоя любовь к детективам примет такие извращенные формы, – Мустафа любил замысловатые формулировки и ни за что не упустил бы случая попрактиковаться в красноречии.

Впрочем, серьезных возражений против этого брака у него не было; Кемаль казался ему симпатичным и порядочным; жаль, конечно, что он не из состоятельной семьи, да и работа у него не обещает ничего, кроме опасностей и нервотрепки, но если Айше это устраивает… Словом, он быстро научился воспринимать Кемаля как данность и избавился от треволнений за судьбу незамужней, неустроенной в жизни сестры.

Родственники с обеих сторон встречались нечасто. Айше и Кемаль были настолько заняты каждый на своей работе, так уставали и так редко выбирались в гости, что приходилось ограничиваться телефонными звонками и неизбежными визитами в праздники.

Звонок Элиф был, в общем-то, делом обычным. Но, быстро припомнив, когда в последний раз он сам и Айше звонили ей, Кемаль сообразил, что что-то случилось. Его сестра строго соблюдала такие ритуалы, как очередность звонков и визитов, и не стала бы нарушать свои правила без причины. Поскольку Кемаль и Айше моложе, она сама должна звонить им, только если нужно поздравить их с личным праздником, например годовщиной свадьбы, или выразить вежливое недовольство тем, что они неприлично давно не звонили ей, или если нужно сообщить что-то действительно важное. Сейчас явно был последний случай.

Однако сестра не торопилась приступать к делу. Айше по ответам Кемаля легко угадывала, что говорят они ни о чем, обмениваются дежурными вопросами и ответами.

– Да… все в порядке… да… ужинаем… у нее тоже… а ты? А мой племянник как?.. Прекрасно… надо же… я тебе всегда говорил, что с математикой у него все нормально… вряд ли, в эти выходные мы не выберемся… да?.. И что? Помню, конечно… и что потом?… Да не может этого быть… показалось тебе… а что я скажу? Ну кто же меня станет слушать? Скорее всего, это и не отравление вовсе… и потом все ведь живы-здоровы! Ну да… да… я понимаю. Айше?.. не знаю… поговорю… ладно. Во всяком случае, ты в полицию не звони… Я подумаю. Да, счастливо… хорошо, хорошо, завтра же тебе скажу. До свидания… Айше!

– Не кричи, я здесь. Что там у нее стряслось? – Айше принялась убирать посуду.

– Да ерунда какая-то! Пересказывать и то глупо. У них на золотом дне… знаешь, она ходит на эти золотые дни?

Конечно, Айше знала. Сама она, как и большинство молодых работающих женщин, не имела ни времени, ни желания, чтобы участвовать в подобных развлечениях. Но для ничем другим не озабоченных домохозяек средних лет, дети которых уже выросли и не требуют постоянного присмотра, чем не способ провести время? Не хуже любого другого. Собираются раз в месяц, обмениваются новостями и сплетнями – к тому же с экономической выгодой. Хотя собственно выгодой это не назовешь: просто каждая ежемесячно вносит в общую кассу деньги, которых хватило бы на один грамм золота. Но то, что каждый месяц все эти деньги получает одна из них, как правило, устраивающая прием у себя, все-таки удобно. Получается весьма приличная сумма, которую сама домохозяйка вряд ли сумела бы сэкономить и отложить, – разве что у нее была бы очень серьезная цель и сильный характер. И, что немаловажно, муж, поощряющий ее цели и траты. А на так называемый золотой день мужья обычно дают деньги беспрекословно: во-первых, это традиционная, одобряемая обществом форма женского досуга; во-вторых, на эти встречи нередко собираются соседки или жены сослуживцев, что позволяет приятелям-мужчинам в этот день свободно располагать своим временем и посидеть в кафе или сходить на футбол; в-третьих, в чем-то же надо уступить жене, так пусть это будет золотой день. И вреда никакого, и на просьбу дать денег на какую-нибудь обновку или духи всегда можно ответить: «Я тебе и так выдаю ежемесячно деньги на ваши дамские посиделки, на них и покупай, когда получишь».

– Да, знаю, – сказала Айше, – Элиф рассказывала про свою компанию. И что у них случилось? Деньги пропали?

– Какие деньги? – удивился Кемаль.

Айше часто озадачивала его своими неизвестно откуда взявшимися вопросами и высказываниями. Если, читая лекции и проводя занятия со студентами, она вынуждена была говорить понятно и логично, то с близкими позволяла себе расслабляться и, пропустив быстро мелькающую в голове цепочку мыслей, выдавала сразу вывод.

– А что там еще могло случиться? Они же деньги собирают. И ты упомянул полицию, в которую Элиф хотела звонить. Я и подумала, что они недосчитались денег.

– Не угадала, фантазерка! Сюжет гораздо круче. Этот золотой день был вчера и, не знаю уж, что Элиф там съела, но ей сегодня стало так плохо, что только сейчас, к вечеру, немного в себя пришла. Подожди, это еще не все! В том-то и дело. Она обзвонила остальных, кроме хозяйки, разумеется, чтобы не обидеть, и выяснилось, что то же самое случилось еще с тремя. И вдобавок ей некоторые признались, что месяц назад им тоже было плохо: расстройство желудка, рвота и все такое. Но Элиф ничего не знала, потому что собирались они у нее, и ей, как хозяйке, решили ничего не говорить. А сама она забегалась, закрутилась и ничего толком не пила, не ела.

– И что она подозревает? Что кто-то из ее подружек задумал перетравить остальных? Глупости какие. Ты кофе хочешь?

– Давай лучше чаю выпьем, в такую погоду приятно пить чай.

– Сейчас заварю, я тоже чаю хочу. И давай посильнее затопим, так холодно. Хоть в кабинете.

– Хорошо, – сказал Кемаль и пошел регулировать отопление.

Эта зима выдалась на редкость ранней и холодной. Необычно холодной для Измира. Едва закончился ноябрь, а дождливые, ветреные и просто холодные дни наступили так давно, что, казалось, вот-вот должна начаться весна. До которой еще ох как далеко. Кемаль попытался прикинуть в уме, во сколько же обойдется в этом году отопление. Прошлая зима была теплой и промелькнула совершенно незаметно для бюджета только что поженившихся и снявших квартиру Айше и Кемаля.

Вообще начало семейной жизни в экономическом смысле удивило их обоих. У них оказалась масса лишних денег. Разумеется, ведь до свадьбы каждый из них оплачивал квартиру и так или иначе укладывался в получаемую зарплату. Когда выяснилось, что теперь вместо двух квартир им надо платить всего за одну, причем небольшую, и что имеющихся у них обоих столов, кресел, кастрюль и прочего их молодой семье более чем достаточно, они какое-то время легкомысленно чувствовали себя вполне обеспеченными. Айше даже бросила почасовую работу в частной школе, где она несколько лет давала уроки французского языка. Работа эта ей не нравилась, была утомительной и нетворческой, дети богатых родителей избалованны, капризны и ленивы. Преподавание в университете в сочетании с научной работой и писательством в свободное время нравилось ей гораздо больше.

Кемаль был рад, что жена оставила вторую работу, хотя вовсе не считал, подобно многим мужчинам, что замужняя женщина должна сидеть дома и заниматься хозяйством. Во всяком случае его Айше это никак не подойдет. Да и не смогли бы они прожить только на то, что зарабатывал он.

«Хорошо, наверное, быть богатым, – думал Кемаль, поворачивая регулятор отопительного котла, – можно не обращать внимания на погоду. И не вынуждать жену стоять у плиты, а покупать дорогие полуфабрикаты или ужинать в ресторане. И не думать каждый раз, что дешевле: ехать на машине или на автобусе… А что я могу при моей работе? Айше, конечно, не привередлива и никогда не станет жаловаться, но до этой зимы мы жили куда лучше. Приятно было бы осознавать, что она работает исключительно потому, что любит свою филологию и домохозяйкой быть не желает».

Мысли его вернулись к никогда не работавшей и как-то сводившей концы с концами сестре и ее проблемам.

– А чего она хотела от тебя? – Айше доставала чашки, и он понял, что, даже занимаясь разными делами в разных комнатах, они, как часто бывало, подумали об одном и том же. – Неужели правда в полицию обращаться собирается?

– Она хотела. Завтра к врачу пойдёт, потом в полицию собирается. Я ей сказал, что пока не стоит. Ничего же не случилось. Никто ее и слушать не будет. Нет события преступления. Она просила, чтобы ты к ним разок сходила.

– Я?! – от изумления Айше чуть не расплескала и осторожно поставила обратно на блюдце почти поднесенную ко рту чашку чая. – И что мне там делать?

– Ну, не может же она пригласить меня на золотой день! А ты другое дело. Они, как я понял, периодически приводят то дочек, то невесток. Элиф говорит, эти дамы давно хотели на тебя посмотреть.

– Представляю, чего она им про меня наговорила!

– Наверняка ни одного плохого слова. Насколько я знаю, у Элиф и ей подобных это не принято. О своей семье и обо всех своих…

– Ну да, ну да, как о покойниках!

– Ох, ну что у тебя за юмор, – невольно улыбнулся Кемаль. – Должна же ты когда-нибудь расплатиться за злостное сочинение детективов. Между прочим, если ты откажешься, она от меня не отстанет.

– Да-а, – протянула Айше, – это довод. Серьезный. Как, оказывается, легко живется таким… ну… как бы это сформулировать… непробиваемым логикой. Все знают, что уговаривать их без толку, все равно не отвяжутся, лучше уж сразу уступить. Ты, кстати, сегодня работать собирался, не передумал?

– Нет, я тебя жду. Ты пойдешь в кабинет?

– Сейчас. Только посудомойку включу. Давай чашку.

– Не дам, я ее потом вымою. Давай скажем, что ты согласна, все равно следующая встреча у них почти через месяц, а за это время мало ли что произойдет. Или Элиф остынет, или у тебя возникнут неотложные дела, или придумаем что-нибудь.

– Вот уж нет! Ни за что! – Айше нажала нужные кнопки на посудомоечной машине, бросила на нее последний недоверчивый взгляд, словно сомневаясь, что какая бы то ни было техника будет ее слушаться, но, убедившись, что это чудо снова произошло, повернулась к мужу. – Не втягивай меня в это, ради бога! Один раз соврем, потом придется постоянно выкручиваться, ежемесячно придумывать причины для очередного отказа, да еще помнить, когда что именно соврали.

– Правильно! Проще разок сходить!

Айше засмеялась.

– Знаешь, как это называется? «Ей не нравилось с зонтиком в дождь, ему нравилось, когда женщина с зонтиком; ей не нравилось в новой шляпке под дождь, ему нравилось, когда женщина в новой шляпке; он покупает новую шляпку в дождь, она выходит в новой шляпке под зонтиком», – продекламировала она. – Иными словами, глупой женщиной можно вертеть как хочешь.

– Глупые женщины не выдают наизусть такие цитаты. Это, кстати, откуда?

– Это, кстати, – передразнила она, – из якобы прочитанного тобой «Улисса».

– Почему якобы? Я прочитал эту крайне нудную книгу от корки до корки. Исключительно из любви к тебе. А ты хочешь, чтобы я запомнил ее наизусть? На это даже моя знаменитая память не способна.

– Лучше бы из любви ко мне ты перестал меня уговаривать тащиться на этот их золотой день. Охота мне тратить время на их сплетни да вдобавок наблюдать, не подсыплет ли одна из них кому-нибудь ложечку мышьяку вместо сахара. Ты ведь меня на это подбиваешь?

– Разумеется, умница моя. А тебе разве самой не интересно? Сюжет сам к тебе идет, просто просится, а ты отказываешься. Тут же все именно так, как ты любишь: ограниченное число действующих лиц в ограниченном пространстве, плюс неограниченные возможности напридумывать кучу всяких мотивов, поскольку знакомы все персонажи лет пятнадцать-двадцать. И никакой любви: одни пожилые дамы! Роскошный сюжет, позавидовать можно!

Глупость какая-то, а не сюжет…

4

Квартира, которую Кемаль и Айше с немалым трудом отыскали в любимом обоими районе, была стандартной и не очень большой, но сейчас, с наступлением холодов, излишки площади, которую приходилось отапливать, немедленно дали о себе знать.

Когда они только приступили к поискам, Айше хотела снять такую же квартиру, как та, в которой она жила до замужества и в которой потом поселился Кемаль. Она была маленькая – две комнаты и гостиная, но уютная, хорошо спланированная и находилась в чистом, тихом, престижном месте. О том, чтобы остаться в ней, не могло быть и речи. Айше даже приходить туда отказывалась. А попробуй-ка каждый день как ни в чем не бывало встречаться и здороваться с убийцей! Поэтому Кемаль, ошарашенный согласием Айше выйти за него замуж, немедленно известил домовладельца об отказе от аренды и бросился изучать мелкий шрифт газетных объявлений.

Но основные надежды они возлагали на прогулки. Часто желающие сдать квартиру предпочитали не тратиться на объявления и не связываться с агентствами, потому что желающие ее снять, как правило, предпочитают не платить агентствам, а иметь дело непосредственно с владельцем. И написанные кое-как от руки номера телефонов рядом с заветным словом «сдается» можно увидеть на окнах не реже, чем профессионально выполненные рекламные плакатики.

И Айше с Кемалем гуляли. Совмещая приятное с полезным. Наверно, иногда эта пара производила странное впечатление: они не смотрели друг на друга, порой оглядывались назад, иногда замирали на секунду, глядя куда-то вверх, а если поблизости был многоэтажный дом, внимательно пробегали глазами по всем окнам. Погуляв с неделю, они поняли: того, что они хотят, не существует в принципе. Маленьких квартир в этом районе почти нет, а свободных и маленьких – просто нет. Сдавались либо типовые: три комнаты плюс гостиная, либо квартиры класса «люкс», на которые будущие молодожены гордо не обращали внимания.

Надо было чем-то жертвовать: или своим представлением о желанной квартире, или районом. В центре и в районах новостроек небольшие и даже совсем крошечные квартиры наверняка были, но ни Айше, ни Кемаль и слышать не хотели о переезде в такое место, откуда не видно ни гор, ни моря, а до балкона дома напротив можно дотянуться рукой.

Таким образом, выбор был сделан в пользу стандарта; две комнаты превращены в кабинет и спальню, гостиная стала по совместительству гостиной и жилой комнатой, а лишняя комната какое-то время оставалась без названия и сначала предназначалась для гостей, если кто-нибудь из них пожелает остаться ночевать, но гости приходили нечасто, а ночевать и вовсе отправлялись домой, так что комната постепенно стала чем-то вроде склада и получила у двух любителей детективов наименование «запертая комната». Там стояла гладильная доска; туда на лето складывали зимние вещи, а на зиму летние; там удобно располагалось все то, что, как бывает в каждом, даже хорошо налаженном хозяйстве, выбросить жалко, а хранить негде; туда отправлялась сушилка для белья, если на улице шел дождь; там лежали, дожидаясь гостей, запасные подушки и одеяла, и Айше казалось, что, не будь у нее под рукой «запертой комнаты», куда всегда можно запихнуть все, не предназначенное для чужих глаз, ей никогда не удалось бы поддерживать даже подобие порядка в обитаемых помещениях.

Этой зимой стало ясно, что надо что-то менять. Вещи начали стягиваться в кабинет, к теплу. За ними потянулись и люди. Незаметно для себя они стали пить здесь чай и кофе, проводить вечера и почти все выходные, смотреть тоже перебравшийся сюда маленький телевизор и … словом, почти жить.

Первой переехала в кабинет гладильная доска. Айше терпеть не могла гладить, но если рядом находился работающий за компьютером или просто развлекающий ее беседой муж, то это занятие превращалось из маленькой трагедии в обычное дело, требующее, в сущности, не так уж много времени.

В первые дни их семейной жизни Кемаль, знающий феминистские взгляды жены и желая сделать ей приятное, заявил, что свои рубашки он привык гладить сам и не видит причин от этой привычки отказываться. К его удивлению, Айше решительно воспротивилась.

– Будем считать, что я не последовательная феминистка. Пережитки у меня! В доме полно работы для мужчины, и от нее ты меня освободишь. Так же как от походов на рынок и таскания сумок. Ненавижу покупать продукты. И если я буду больна, ты, разумеется, погладишь себе сам.

И раз в неделю, собравшись с духом, проводила час с утюгом в руках. Сегодня был как раз тот вечер, когда ей предстояло это сделать. Откладывать эту работу больше было нельзя, иначе им обоим завтра просто не в чем будет выйти из дома.

– Будешь гладить? – сочувственно спросил жену Кемаль, включая компьютер.

– А ты про любовь писать? – с той же интонацией отозвалась Айше.

– Предлагаю поменяться! Нет, правда, ну что тебе стоит? Ты сразу вспомнишь подходящие цитаты и выдашь их за собственный текст. Мне как минимум в двух местах нужны любовные сцены, и они будут макет делать. А я все поглажу.

– Там две мои парадные блузки, ты их сожжешь, – Айше выхватила из кучи подготовленного для глаженья белья первый попавшийся предмет и, как всегда, приступая к нудной и казавшейся бесконечной работе, вспомнила про свою бывшую подругу. Сибел умела рассортировать белье так, что гладить его становилось проще, а электроэнергии уходило меньше. Жаль, что Айше никогда не сосредотачивалась на ее советах.

– А что скажешь про золотой день? – Кемаль надеялся, что, отказавшись написать за него любовные сцены, она согласится хоть на это. Иначе Элиф завтра позвонит снова и снова будет просить его заняться расследованием их дурацких отравлений или вызовет, чего доброго, местных полицейских, а потом будет жаловаться на их невнимание. А потом с неё станется притащиться на работу к Кемалю и уверять всех, что ее чуть не отравили…

– А что можно сказать? Ты же сам понимаешь: придется согласиться и сходить. Я схожу. И доложу тебе, сколько каждая из них съела. По-моему, все очевидно: они на этих золотых днях подают столько сладостей, что, естественно, им потом дурно становится. И никто их не травит, кроме собственной привычки к обжорству. Наверно, толстые все?

– Это мы выясним. Я тебе предварительно соберу информацию, списочек составлю, чтобы ты не запуталась, кто есть кто.

– А много их там? – безнадежно спросила Айше. Вечно появляются какие-то заботы, от которых не отвертишься. И неглаженого белья не убавляется…

– Ровно десять. Имена и все прочее завтра же разузнаю.

– Разузнаешь… ты, что всерьез это воспринимаешь?! И как ты вообще себе это представляешь? Приду я под видом гостьи, и что мне там делать? Дегустировать все их блюда и отравиться самой? Или торчать на кухне и не сводить глаз с хозяйки?

– Ты сориентируешься. Скорее всего, как ты понимаешь, там и следить-то не за чем. Случайно совпало и все. Но Элиф переживает, вообразила себе невесть что… Ты ее успокоишь. Ну, и приглядись к ним, конечно. Вдруг и правда что-то есть?.. Завтра с Элиф поговорю, все про них выспрошу… Слушай, как лучше написать: «Он нежно взял ее за руку» или как еще? Хоть наречие можешь мне придумать?

– Да брось ты эти изыски! – Айше была невысокого мнения о писательских талантах мужа и не скрывала этого. – Ты же пишешь полудокументальные вещи, приложение к газете, это почти журналистика, зачем тебе их портить, идя на поводу у редактора? Думаешь, он понимает больше тебя?

– Может, он и не понимает, но без этой переделки они могут не согласиться печатать повесть и в приложении пустят кулинарные рецепты. А если я послезавтра принесу эти проклятые сцены и придумаю пусть бессмысленное, но завлекательное название, вроде той же «Голубой розы», то считай – дело сделано. А без моего хоть небольшого, но все-таки гонорара нам придется превратить еще две комнаты в «запертые» и зимовать в одной.

Он был прав. Водя утюгом по рубашкам и юбкам, Айше обдумывала ситуацию. В словах мужа не было упрека в расточительстве, но тем не менее она понимала, что, веди она хозяйство по-другому, им не было бы нужды экономить. Они отнюдь не были бедны в примитивном смысле этого слова, у Айше были деньги, заработанные в Англии, но они оба решительно не хотели их тратить, надеясь, напротив, откладывать понемногу и скопить на покупку квартиры. Но ничего почему-то не откладывалось, и Айше подозревала, что виновата в этом она сама. Вместо того чтобы стоять у плиты и прислушиваться к мудрым советам практичных и экономных домохозяек, она по приобретенной за много лет привычке тратила свободное время на чтение, а в последние годы и на сочинение детективов. Которые, в отличие от документальных повестей Кемаля, пока вообще не грозили никакими гонорарами.

«Это сложновато читать, – сказал ей редактор, – столько у вас здесь скрытых цитат, аллюзий, реминисценций. Слишком хорошо вы думаете о читателях» – «А вдруг это вы слишком плохо о них думаете? Вот вы же прочитали и все поняли» – «Видите ли, госпожа Айше, это моя профессия – прочитать, понять, оценить. Как, к слову сказать, и ваша. Да, я прочитал, и, могу признаться, мне ваша вещь почти понравилась. Если бы вы были меньше филологом и больше просто писателем… Ну кому нужны эти ваши иностранные цитаты?» – «Но у меня же русская героиня, не может она цитировать наши байки про Ходжу Насреддина!» – «Вот-вот! Правильно. Зачем вам вообще русская героиня?» – «Не знаю, – растерялась Айше, – как-то так получилось…» – «Получилось… Надо просчитывать последствия. У вас там, конечно, никакой политики, но эта героиня… и чеченская кампания… словом, в этом могут усмотреть… если вам непременно нужна иностранка, замените ее хоть на немку. В Германии сейчас полно смешанных браков. Поменяйте имя и все!» – «Но тогда придется менять половину сюжета! И я никогда не была близко знакома ни с одной немкой, только с англичанками, француженками, американками…» – «А с русскими?» – «С одной. Я с нее эту героиню наполовину списала. И она там как раз на месте. Иначе придется убирать все коллизии вокруг болгарского языка… и я специально перечитала столько русской литературы; и будет непонятна неприязнь к ней со стороны родни…» – «Вот! Вы сами-то себя слышите? Не-при-язнь! Уверяю вас, если бы дело происходило в России, а герои детектива вдруг оказались бы из Турции, тамошний редактор говорил бы автору примерно такие же слова. Короче говоря, вы подумайте. Повесть неплохая, пусть полежит. Мы от нее не отказываемся, но надо принимать во внимание конъюнктуру… посмотрим…»

И повесть лежала. У Айше не было ни сил, ни времени, чтобы обращаться в другие издательства, тем более что она никогда не сумела бы выговорить вслух иногда приходящие ей в голову слова: «Если вы не собираетесь подписывать со мной контракт с точно оговоренными сроками выпуска книги, то я хотела бы забрать у вас рукопись. Да, прямо сейчас». Произнести такое было выше ее сил.