Пансионат

— Страшно понимать, что от нас ровным счетом ничего не зависит. Хотя, с другой стороны, так оно было всегда. Тем не менее мы успешно заблуждались, рисовали себе какие-то иллюзии собственного могущества. А может, — он коротко взглядывает на нее, не поднимая головы, — продолжаем заблуждаться и сейчас. Вдруг нам, наоборот, наконец-то дали шанс?

— Шанс для чего?

— Наконец-то построить что-либо собственными силами и в меру своей фантазии. На отдельно взятом и не самом худшем пятачке земли... за отсутствием чего-то другого. Но это, знаете ли, взгляд безнадежного оптимиста. Наполовину полного стакана.

Люди любят демонстрировать свою информированность, причастность. Особенно там, где на самом деле никто не знает ничего.

А она любила быть одна. Любила — неточное слово, она только так и могла жить. В постоянной обороне, в вечной готовности отбивать с потерями и кровью любое чужое и чуждое вторжение. Потому что всякий раз, когда казалось, будто можно подвинуться и впустить, и улыбнуться, и раскрыть объятия — это всё равно оборачивалось чудовищной и болезненной ошибкой.

Никогда не важно, кто виноват.

У этого мира не было шансов. Так жить нельзя, и это давно уже стало очевидным каждому. Просто люди ради самосохранения выстраивали в сознании блок, преграду, полупрозрачную защиту, по которой достаточно с размаху провести ладонью, словно по запотевшему стеклу. Там, снаружи, я не узнала ничего нового, просто перестала обманывать себя. Придумывать, будто — ничего, не страшно, простительно, можно и так.