Поезд в Лесу

Глава третья. Сновидение

Мыться я не стала – когда Слава отводил меня на балкон, мне казалось, что я усну, не дойдя до кровати.

– Ложись. Прости, постельное бельё старое, но, боюсь, ты заснёшь, пока я буду его менять. И не переживай, тут тоже отопление работает.

– Хорошо. – пробормотала я. – Всё в порядке. Спасибо.

Как только моя голова коснулась подушки, я вдруг поняла, что балкон разросся до захватывающих дух размеров практически космического масштаба. Его края, подобно паутине, оплетали прекрасные хрустальные Цветы, стремившиеся к небесам.

Я тоже подняла глаза вверх и увидела, как прямо из солнца свисает на нити, явно сделанной из травы, бумажный разноцветный шар, каким-то образом помещённый в частично закрывавшую его резную деревянную оболочку.

– Катрис, как тебе наши небеса?

Я опустила взгляд. Передо мной стоял парень в чёрной жилетке.

– Считаешь ли ты их красивыми? Стала бы играть в их игру?

– В какую?

– Считай, подкидной камень, только гораздо серьёзнее. Корни её уходят куда глубже, знаешь ли.

– Я не знаю такую игру.

– Ошибаешься. Позволь показать тебе кое-что.

Он протянул руку, и я осторожно протянула свою в ответ. Тогда он схватил её и указал на один из бесконечно далёких, но в то же время невероятно близких Цветов.

– Что-то такое уже было. Смотри.

И я увидела птенца, похожего на ту птицу, что я видела тогда, когда вышла из поезда. Он сидел в гнезде из тёмно-синих перьев, до краёв наполненного разноцветным хрусталём. В его сердце только вырисовывались очертания Театров.

– Тогда оно ещё не сформировалось полноценно. Большая Чёрная Птица, в сущности, подобна дереву. Она изменяется, сохраняя основу. И сейчас она возрождается, подобно лесу весной. – он отпустил мою руку, и видение исчезло. – Так скажи мне, катрис. Как тебе наши небеса?

– Я… не знаю. Я очень устала.

– А, тем не менее, в игры играть тебе придётся. Поезд не просто так здесь едет. Слышишь тихий стук колёс? Это звучание жизни нашего мира.

Я прислушалась и действительно различила какой-то шум, отдалённо напоминавший то ли биение сердца, то ли и впрямь стук колёс поезда. Он быстро начал усиливаться, и по песку вскоре пролегли огромные рельсы, по которым ехал, шевеля плавниками, поезд, золотистые глаза которого стеклись вперёд.

Я рванулась было в сторону в попытке убежать, но он всё приближался, пока я вдруг не поняла, что уже нахожусь внутри него. Тогда я осмотрелась. В коридоре никого не было. Я подошла к окну и попыталась разглядеть что-нибудь на песке.

«Среди людей прошлого, уровень сознания которых отличался от нашего, душа (психика) не воспринималась как нечто целое. Многие полагали, что каждый человек помимо обычной души имеет еще и так называемую «лесную душу», воплощенную в том звере и растении, с которым он имеет определенное психическое родство.»

Я отвернулась и зашла в ближайшее купе. Оно тоже пустовало. Тогда я посмотрела в окно. Там виднелся лес, освещаемый солнцем малинового цвета.

Среди деревьев танцевали, качаясь из стороны в сторону, чёрные люди-лисы. Вскоре их сменили многоэтажки с кварцевыми подоконниками. После них из света этого странного солнца вышел человек, состоящий из сияния, и сказал, что красота случая преднамеренна. За ним на дорогу выскочил ярко-красный крашеный кот, перебежал её и улетел куда-то вниз. Двадцать две тысячи казённых коров последовали за ним. Затем появился замок, и красный ключ в нём не задержался надолго. А потом кто-то плюнул туда и двадцать пять раз повернулся на месте, исходя из параллели окружного параллелепипеда. Куда-то смотрел усатый сон амёбы. Бесполезно проходили дни. Двадцать две тысячи перемножить на пятьсот оказывалось бесполезной тратой времени в никуда, туда же, куда ушли и фиолетовые часы прапрадеда. Когда-нибудь она посмотрит на него. И тогда солнце запоёт семью лучами. Когда всё будет хорошо, ты встретишь его, сказал мне тот же человек из света, что был в самом начале. Когда-нибудь, добавил он. Когда-нибудь это случится. Обязательно. И солнце село на восходе и встало на закате. Триста тридцать три морских котика убились насмерть о прибрежные скалы. А куда смотрели в этот момент дельфины-зоопарки? Я не знаю. И не хочу знать.

– Никто не хочет. – сказала девушка, одетая в чёрную кофту, штаны и накидку из перьев такого же цвета. – Но нам интересно. И мы исследуем этот процесс.

– Что вам от меня нужно? – спросила я отчаянно. – Почему я здесь? Что мне надо сделать?

– Ты – переходная стадия, процесс. Дитя Чёрного Ветра, пришедшее именно туда, куда и тебе должно было прийти. Впрочем, по-другому здесь и не бывает. Так что не переживай. Ты никогда не собьёшься с пути. Этот Театр очень нежный и заботливый. Посмотри на них.

Девушка указала на окруживших нас людей. Их лица были раскрашены странным образом, из их голов торчали малиновые перья, а на шее у них висели мешочки разного рода, у кого-то из уже другого цвета перьев, у кого-то из шерсти, у кого-то из мха или других растений, а у кого-то я даже заметила шестерёнки и ещё какие-то предметы. И тут вдруг до меня дошло. Они все были одеты и стремились выглядеть как что-то конкретное, у каждого своё.

Запахло железной дорогой.

– Теперь ты видишь? – спросила девушка. – Мы не желаем тебе зла. Твой новый друг опасается нас, но он в принципе не слишком-то доверяет людям. Поэтому ты не бойся – ступай нашими следами и к себе по итогу выйдешь. Про крайней мере, так дела обстоят на данный момент.

Девушка подошла к авансцене и устремила взгляд в зрительный зал, который отчего-то не был виден мне, хотя я стояла совсем рядом.

– Видишь ли, – сказала она, – наш Театр – это своего рода игра. Игра в себя. Понимаешь меня?

– Если честно, то не особенно.

Девушка слегка нахмурилась.

– Ну смотри. Идею псевдослепого взгляда ты, я надеюсь, можешь осознать?

– Не думаю.

– Хорошо. Тогда слушай – когда актёр выходит на сцену, он живёт в образах. А здесь всегда Театр одного актёра. Конкретного. А впрочем… что я тебе рассказываю. Проще же показать.

Она наклонилась и зачерпнула воды из моря, которое разлилось в сердце лесной поляны, после чего махнула руками в мою сторону.

Я оказалась в самом центре Хрустальной Вселенной, будто бы мне дали возможность стать самой её изнанкой, видеть всё изнутри. Я наблюдала за потрясающими до глубины души бесконечными вариациями разноцветного хрусталя, за нечёткой и тем самым завораживающей дымкой малиновых образов, за прекрасными в своей удивительности розовыми конструкциями, за восхищающими своей точностью голубыми линиями и за тем, как все они переплетались между собой, образуя нечто под названием…

Сердце моё сжалось, и я отошла чуть подальше, словно стараясь спастись от наваждения, вызвавшего у меня настолько глубокие чувства, что мне сложно было их объяснить даже самой себе. Казалось, я увидела то, что являлось самим воплощением слова «красота».

– Теперь ты знаешь, как это выглядит. – сказала девушка. – Но ты, возможно, ещё не раз посмотришь. Зависит от того, как поедет Поезд. Но главное, что ты можешь запомнить, так это то, что наш Бог – твой Бог. Наши Боги живут в наших сердцах. Это, как я уже сказала, своего рода игра. Запомни мои слова хорошенько. Потому что играть тебе придётся и не раз.

– А какие правила у этой игры? – хрипло спросила я, окончательно понимая, что у меня никак не получится сбежать.

– Единственное правило – искренность. Остальное не имеет значение. Не в этот раз уж точно.

– Можно ли выйти из этой игры?

Девушка слегка усмехнулась.

– Попробуй, если хочешь. Но я заранее тебе говорю – не получится. Это неподвластно даже Чёрному Солнцу. Для этого тебе надо перестать быть человеком. Полностью уничтожить своё «я». А это означает смерть. Но ты ведь не хочешь умирать, верно?

– Нет. Не хочу.

– Тогда вставай. Начинается новая сцена. Игра старая, проверенная пойдёт. Помни четыре ключевых слова – «образы», «божественное», «я» и «Поезд». Они все важны в контексте исследования связи символики Малинового Солнца и…

Глава четвёртая. О целях и возможностях

Дымка сновидения растворилась так легко, что я даже не заметила, как это случилось. Открывать глаза не хотелось. Тем более, даже сквозь закрытые веки я чувствовала, что солнце светит прямо мне в лицо. Отвернувшись, я решила ещё какое-то время полежать.

И тут вдруг на меня накатили воспоминания о вчерашней ночи. Я сразу же подскочила и осмотрелась. Балкон, заставленный всякой всячиной. Значит, всё это произошло на самом деле. Но разве тогда за окном не должен быть лес? Я растерянно уставилась на город, вид на который открывался отсюда такой, словно это был этаж, скажем, двенадцатый, а не первый.

По бокам и спереди стояли старые длинные многоэтажки, образуя квадрат вокруг двора. Солнце, уже находившееся в зените, окрасило их в золотистый и словно сделало ярче и теплее. Даже двор, грязь которого, смешанную со снегом, было видно аж отсюда, казалось, затаил дыхание и вот-вот готов был зацвести. Где-то пели птицы. От этого вида на душе неожиданно стало так хорошо, что страх, вызванный недавними событиями, стал куда менее ощутимым, хотя, разумеется, не оставил меня.

Находясь в таких смешанных чувствах, я принялась рассматривать балкон, чтобы хоть чем-то занять себя, пока Слава ещё не пришёл. В углу, совсем рядом с корзиной для мусора, лежали рыболовные снасти. Примерно там же стоял на заднем колесе болотного цвета велосипед с золотистыми пятнами на сидении, прислонённый к стене. Неподалёку от него я обнаружила любопытный склад разного рода панамок и больших палок, а также банку с какой-то жидкостью, в которой лежали грибы (кажется, лисички), которые выглядели весьма вкусно. Стены были увешаны причудливыми коллажами из старых газет и цветной бумаги, а почти над кроватью висела очень смешная искусственная голова лося.

Тут вдруг дверь балкона открылась. Вошёл Слава, находившийся явно не в самом лучшем расположении духа.

– Доброе утро. – сказала я. – Прости, мне, наверное, стоит уйти… куда-нибудь.

– А? Почему?

– Ну, ты, кажется, раздражён или расстроен…

– А. Нет, не бери это на свой счёт. Ты голодная?

– Да, если честно.

– Тогда пойдём на кухню. Только не пугайся – у нас гости.

– А… хорошо.

Мы вышли в комнату, осмотрев которую мельком, я увидела стеллажи с книгами, коробки, гусли и кровать. Интересно, почему Слава не положил меня спать сюда? Впрочем, подумать об этом как следует я не успела – мы вышли в коридор.

– Ой, кстати… А у меня же все вещи в поезде остались. – растерянно сказала я. – Как мне зубы-то почистить?

– Ничего. Потом купим щётку тебе. Вечером почистишь.

– Хорошо.

Наконец, мы вошли на залитую солнечным светом кухню. За столом сидела девушка, одетая в голубую рубашку, поверх ворота которой был повязан малинового цвета платок. До того хмуро смотревшая куда-то в пустоту, при виде меня она словно бы оживилась.

– А это, полагаю, и есть…

– Анфиса. Моя приятельница.

– Здравствуйте. Любопытно, очень любопытно… Святослав, Вы не могли бы оставить нас наедине?

– Нет.

– Что ж… Как скажете. Анфиса, садитесь, пожалуйста.

Я вопросительно посмотрела на Славу, и тот кивнул, после чего я осторожно пристроилась у другого угла стола. Девушка вперилась в меня взглядом.

– Послушайте, Анфиса…

– Не морочьте ей голову своими бреднями. – отрезал Слава.

Он также, как и в прошлый раз, суетился у плиты, но, несмотря на то что вчерашняя ночь отпечаталась в моей памяти весьма смутно, я всё-таки могла сказать наверняка, что движения его стали куда более резкими.

– Попрошу меня не перебивать. – холодно ответила девушка. – Так вот, Анфиса. Меня зовут Ксения Евгеньевна. Вы, возможно, пребываете в относительном неведении, но я поясню – мы все здесь пытаемся исследовать или использовать Лес. В той или иной степени. У каждого по-своему уникальный подход. Однако, как мне кажется, самым верным решением будет снять тёмно-зелёное полотно со всех конструкций Малинового Солнца путём вскрытия последнего соответствующим скальпелем. Когда мы построим Институт Чистого Сияния…

– Не построите. – прервал её Слава.

Ксения нахмурилась.

– Это Вы так считаете. Так вот, когда мы его построим, мы хотим, чтобы Вы были с нами. Это станет великим событием, в результате которого…

– Довольно. – тон Славы не предвещал ничего хорошего, хотя внешне он всё ещё оставался весьма спокоен. – Вы хотите просто уничтожить Лес. И Большую Чёрную Птицу. Вы не понимаете ни простого, ни сокровенного.

– Что за вздор? Мы, наоборот, хотим ему помочь. В какой-то мере. В конце концов, разве мы не отпугиваем зрителей такими причудливыми головоломками? Сами подумайте – это просто нелепо. Давать загадки, на которые нет прямого ответа, до которого можно дойти тем же способом, что до решения примера в математике. Даже сейчас мы в какой-то мере говорим символами, хоть я и стараюсь озвучивать всё прямо. А могли бы вести себя как разумные люди.

Слава, наконец, обернулся на нас и мрачно уставился на Ксению.

– Я выслушал Вас и дал Вам увидеться с Анфисой. Теперь попрошу Вас покинуть мой дом.

– Я не закончила.

– Это моя квартира.

Ксения явно хотела что-то возразить, но передумала. Встав из-за стола, она слегка поклонилась мне.

– Я сожалею, что разговор получился столь скудным. Надеюсь, мы ещё встретимся с Вами, и нам удастся более подробно всё обсудить. А вот с Вами – Ксения бросила раздражённый взгляд на Славу, – я бы не хотела иметь никаких дел.

– Взаимно.

Затем Ксения молча ушла, и Слава быстро закрыл за ней дверь. Когда он вернулся на кухню, я заметила, что ему явно стало полегче.

– Прости… – осторожно начала я. – Можно я задам несколько вопросов?

– Да, конечно.

– Что здесь вообще происходит?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… та птица, например. Это про неё ты говорил Ксении? Большая Чёрная…

– Да.

Я немного помолчала.

– Если честно, я так и не поняла, чего Ксения от меня хочет.

– А и не надо. Её идеи – полный бред. Она сама не понимает, что делает. Не видит дальше своего носа, а упёртости хоть отбавляй. Сначала асфальтоукладчиком пройдётся, а только потом поймёт, что дорога в тупик ведёт. И себя губит, и других.

– Хорошо… учту.

– Извини. Давай как-нибудь в другой раз об этом поговорим. Ты сосиски жареные будешь?

– Да.

– Отлично. Сейчас наложу тебе. Ты, кстати, как вообще здесь оказалась? Ну, то есть, на поезде-то. Куда ехала?

– Я… ну… мне точно стоит рассказывать? Это может показаться глупостью.

Откровенно говоря, высказаться мне хотелось, но казалось странным делать это вот так сразу. Впрочем, с последней ночи всё стало до невозможности странным.

– Если не хочешь, можешь не говорить. Но я готов выслушать, если что.

– Хорошо. Понимаешь… – я отвернулась, уставившись в окно. – Я вроде как человек искусства. Наверное. По крайней мере, я на это надеюсь. И, знаешь, искусство ведь – это нечто прекрасное. Это любовь и красота в чистом виде, без всяких грязных примесей. Это что-то, что стоит выше всего. Даже самое болезненное произведение – это торжество человеческой души. – я сделала небольшую паузу, пытаясь подобрать нужные слова. – Долгое время у меня не возникало проблем с тем, чтобы творить его. А сейчас… Всё, что я делаю, кажется мне отвратительным. И сил на нечто новое у меня совершенно нет. Я подумала, что если приеду в город, который называют творческой столицей, то смогу снова обрести то, что так неожиданно потеряла. – я тяжело вздохнула. – Поэтому я поехала в Санкт-Петербург.

– Ясн