Противоречивое восприятие вещи
Так как для чувственного знания предмет есть истинное и всеобщее, самому себе равное, сознание же есть для себя изменчивое и несущественное, то с ним (сознанием) может случиться, что оно неправильно постигнет предмет и впадет в иллюзию. Для воспринимающего сознания, обладающего знанием о возможности впадения в иллюзию, и всеобщность, и инобытие есть ничтожное, снятое. Поэтому критерий истины воспринимающего сознания состоит в равенстве с самим собой, а его стремление – постигать что-либо как равное с самим собой. Так как для него в то же время существует разное, то оно есть некоторое соотнесение разных моментов его постижения; но если в этом сравнении обнаруживается неравенство, то это не есть неистинность предмета (ибо он есть то, что равно себе самому), а есть неистинность процесса восприятия.
В процессе восприятия сознание совершает опыт, который для нас содержится в отношении сознания к предмету и развитии имеющихся в этом отношении противоречий. Приведу диалектическое рассмотрение этого противоречия Гегелем. – Предмет, который я воспринимаю, предстает как чистая единица; я также замечаю в нем свойство, которое всеобще, и благодаря этому выходит за пределы единичности. Первое бытие предметной сущности как некоторой единицы не было, следовательно, его истинным бытием; так как предмет есть истинный, то неистинность относится ко мне, а постижение было неправильным. В силу всеобщности свойства я должен предметную сущность принимать скорее как некоторую общность вообще. Я воспринимаю, дальше, свойство как определенное, противоположное другому свойству и исключающее его. Следовательно, на деле я неправильно постигал предметную сущность, когда я определял ее как некоторую общность с другими или как непрерывность, и я должен, в силу определенности свойства, разделить непрерывность и установить сущность как исключающее одно. В обособленном одном я нахожу много таких свойств, которые не воздействуют друг на друга, а равнодушны друг к другу; следовательно, я неправильно воспринимал предмет, когда я постигал его как нечто исключающее, как прежде он был только непрерывностью вообще, так теперь он – всеобщая совокупная среда, в которой из множества свойств как чувственных всеобщностей каждое есть для себя и, будучи определенным, исключает другие. Но простое и истинное, которое я воспринимаю, есть единичное свойство для себя, которое, однако, в таком виде не свойство, не определенное бытие. Оно теперь не находится ни в одном, ни в соотношении с другими. Но свойство есть только в одном, и определено оно только в соотношении с другими. В качестве этого чистого соотнесения себя с самим собою одно остается только чувственным бытием вообще, так как у него более нет характера негативности. Мышление при чувственном восприятии предмета способно выделять единичное свойство, но так как существование этого свойства зависит от других, оно выступает как изменяющееся и несущественное.
Сознание, для которого теперь есть чувственное бытие, есть только мнение. Сознание целиком покинуло область восприятия и ушло обратно в себя; однако, чувственное бытие и мнение само переходит в восприятие; я отброшен назад к началу, и меня опять захватывает движение по тому же кругу, которое снимает себя и в каждом моменте и как целое.
Итак, сознание необходимо проходит опять по этому кругу, но вместе с тем проходит иначе, чем в первый раз. А именно, оно на опыте узнало относительно процесса восприятия, что результат и истинное в нем есть его растворение или рефлексия из истинного в себя самого. Тем самым определилось для сознания, каково по существу его восприятие, а именно, оно есть чувственное познание, а в своем познании сознание вместе с тем погружается в себя из истинного. Это возвращение сознания в самого себя, непосредственно вмешивающееся в познание, изменяет истинное. Признанием, что неистинность относится к нему, сознание различает свое постижение истинного от неистинности своего восприятия, исправляет неистинность, и поскольку оно само предпринимает это исправление, истина как истина восприятия, без сомнения, относится к сознанию.
Разнообразие сторон вещи мы берем не из вещи, а из нашего сознания, в котором всеобщие моменты обособляются и суть для себя. В процессе восприятия сознание погружается в себя само и сознает, что в процессе восприятия выступает момент единства вещи с самой собой, который исключает различие. Это есть то единство, которое сознание должно принять на себя; ибо сама вещь есть устойчивое существование многих разных и независимых свойств. Сведение этих свойств в одно принадлежит только сознанию, так как бытие одним принимается сознанием лишь в строгом и собственном смысле.
Единичное содержание исключает из себя другое. Этим исключением оно вступает в отношение к другому содержанию. Определенное единичное содержание предмета проявляется как выходящее за пределы самого предмета, как зависимое от другого предмета, как опосредованное этим другим, как внутри себя содержащее это другое. Определения отношения одного к другому составляют то, что называется определениями рефлексии. Определения рефлексии имеют чувственное и мыслительное – необходимое основание для познания предмета.
Рассудок
Мы сможем познавать только тогда, когда наше сознание отличает себя от предмета и имеет в себе самом свою собственную определенность, т. е. оно должно относиться к себе самому, быть предметом для себя. Предметность сознания для себя есть необходимая предпосылка к познанию предмета, находящегося вне сознания, а так же и для познания самого себя.
Так как определенность составляет сущность вещи, благодаря чему она отличается от других вещей и есть для себя, то прочие многообразные свойства этой вещи могут рассматриваться нами как несущественные. Вещь находится в отношении к другим вещам и по существу есть только это нахождение в отношении; но отношение есть отрицание ее самостоятельности, есть ее зависимость. Это участь любого конечного. Относящееся к себе отрицание есть снятие себя самой, т.е. вещь имеет сущность в некотором ином. Для-себя-бытие вещи обременено бытием для чего-то иного. Но так как для-себя-бытие и иное находятся по существу в некотором единстве, то имеется налицо безусловная абсолютная всеобщность – сущность.
Сознание воспринимает предмет как для-себя-сущее внутреннее и всеобщее. Познание простого различия предметов и их явлений, которые проявляются в свойствах предмета и в отношениях данного предмета с другими предметами и явлениями, определение существенных и несущественных свойств отдельного предмета характеризует рассудочное сознание.
Рассудочное сознание выделяет из многообразия свойств и рассматривает отдельные свойства предмета, которые предмет являет как свое внутреннее содержание. Мышление рассудочного сознания фиксирует определенность каждого свойства в отношении к предмету как простое различие. Каждое свойство предмета для рассудка остается самостоятельным, тождественным самому себе, изолированным от других свойств и по отношению к внутреннему единству предмета. Внутреннее содержание предмета понимается рассудочным сознанием как конкретное различенное и находящееся в необходимой внутренней связи единство определений.
Единство и необходимая внутренняя связь различенных многообразных определений предметов и явлений составляют сущность законов. В многообразии явлений существование закона открывается рассудочным сознанием. То есть законы, внутренне присущие миру, есть определения рассудка. Закон необходимо содержит отношение неких всеобщих определений. Так как в законе любое из этих определений взаимосвязано с другими содержащимися в законе определениями, то одно непосредственно содержится в другом. Закон как отношение определений предмета, имеет свою особую необходимость, поскольку его различие есть внутреннее различие. Законы явлений оказываются опосредованными деятельностью рассудочного мышления.
В отношении мысли к объективности рассудок, так же как представление, не сознает противоположности мышления внутри себя самому себе. Рассудок, так же как и представление, содержит веру, что то, что он обнаруживает в объекте, есть поистине. Рассудок воспроизводит содержание ощущений и созерцаний, делает их содержанием мысли и удовлетворяется этим содержанием. Все опытные науки, повседневная деятельность и движение сознания большинства людей живут в этой вере. Поэтому вера, в том числе религиозная вера, находит последователей в течение всей многовековой истории своего существования. В своих действиях обыденный рассудок сам нарушает свои основные положения и жизнь, руководимая рассудком, в сущности, является лишь непрерывной непоследовательностью, исправлением ограниченной определенности поведения посредством нарушения другой. К старости он становиться обладателем “житейской мудрости “. Напротив, тот, кто во всех случаях действует согласно одной определенности, портит дело себе и другим. Такой человек сыскивает себе звание “принципиального” или “твердолобого” человека. Рассудочное сознание не сознает себя духом, а в его сознании выступают такие определенные законы, правила, общие положения, которые кажутся ему незыблемой истиной, но, ограниченность которых оно само опровергает в своих действиях. Когда понятие обращается против “богатства” рассудочного сознания, которым оно располагает, и рассудочное сознание начинает чувствовать угрозу своей истине, без которой оно не существовало бы, – оно приходит в ярость. Понятие, которое в процессе своей реализации берется за обыденные истины, навлекает на себя вражду и поношение рассудка. Это вопль здравого смысла, который иным образом не умеет себе помочь. Е.С. Линьков обращает внимание на то, что рассудок притязает иметь определение чего-то, и никогда этому рассудку не приходит соображение, что определение чего-то и есть отрицание.
Рассудочное мышление, не обладающее сознанием противоположности определений мысли и не выходящее за пределы противоположности конечных определений мысли, характерно для так называемого метафизического учения. Метафизика всегда и повсюду существует и является чисто рассудочным воззрением на предметы.
Недостатком метафизики является то, что она не исследовала определений рассудка ни со стороны их содержания, ни со стороны их формы, заключающейся в том, что абсолютное определяется посредством приписывания предикатов, способными быть признаками истинного. Метафизика не исследовала ни вопроса о том, представляют ли собою такие предикаты (например, наличное бытие, конечность и бесконечность, простой и сложный, единое, целое и т. д.), взятые сами по себе, нечто истинное, ни вопроса о том, может ли форма суждения быть формой истины. Определения мысли, непосредственно изолированные рассудком, суть конечные определения. Истинное же есть в самом себе бесконечное, которое нельзя выразить и осознать посредством конечного определения. Мышление по своему существу бесконечно внутри себя. Конечным называется, выражаясь формально, то, что имеет конец, то, что есть, но перестает быть там, где оно соприкасается со своим иным и, следовательно, ограничено последним. Конечное, таким образом, состоит в соотношении со своим иным, которое является его отрицанием и представляет собою его границу. Конечным мышление является лишь постольку, поскольку оно останавливается на ограниченных определениях, которые признаются им чем-то последним. Напротив, разумное мышление точно так же определяет, но определяя, ограничивая, оно снова снимает этот недостаток.
Относительно конечных вещей несомненно, что они должны быть определяемы посредством конечных предикатов, и здесь рассудок со своей деятельностью оказывается на своем месте. Он, будучи сам конечным, познает лишь природу конечного.
Рассудочное мышление является основой и догматизма, потому что согласно природе конечных определений, оно должно принимать, что из двух противоположных утверждений, одно должно быть истинным, а другое – ложным. Догматизм в более узком смысле состоит в том, что удерживаются односторонние рассудочные определения и исключаются противоположные определения. Это вообще строгое “или”– “или”, согласно которому утверждают, например, что мир или конечен или бесконечен, но непременно лишь одно из этих двух. Истинное же, разумное есть, напротив, как раз то, что не имеет в себе таких односторонних определений и не исчерпывается ими, а как целостность, содержит внутри себя совместно как снятые те определения, которые догматизм признает в их раздельности незыблемыми и истинными.
Приписывание предиката предмету, который рассудок должен познать, использование готовых определений, находящихся в представлении, являются внешней рефлексией о предмете. Истинное познание предмета должно быть, напротив, таким, чтобы определения предмета соответствовали его содержанию, а предмет не получал своих предикатов извне.
Рассудок вносит разделение (раскол) в определенность явления на внешнее и внутреннее. Внешнее – непосредственность предмета (явления), как момент абстрактной всеобщности. Внутреннее – особый закон, как особенная форма необходимости, в котором определения оказываются в субъективной сфере мышления как моменты тождества мышления с самим собой. Разделение на внешнее и внутреннее составляет противоречие. Это означает, что в рассудочном мышлении выступает противоречие, состоящее во внешнем восприятии единичности бытия и внутренней особенности мышления. Внешнее – предмет и особенное – мышление находятся во внешнем отношении друг к другу – одно вне другого.
Рассудочное сознание от наблюдения непосредственной единичности и от смешения единичного и всеобщего стремится к постижению внутренней сути предмета и определяет предмет таким же способом, как самого себя, как “я”. Рассудочное сознание находит в законах, присущих окружающему миру, свою же собственную природу. Познание начинается с того, что рассудок схватывает наличные предметы в их определенных различиях, соотносит определения предметов, переходит от одного определения к другому, устанавливает их тождественность или различие. Без рассудочного мышления не достичь твердости и определенности в теоретической и в практической деятельности. Человек с твердым характером – это рассудительный человек.
Следует сказать, что рассудок представляет существенный момент в образовании. Образованный человек не удовлетворяется чем-то неопределенным, а схватывает предметы в их четкой определенности. Необразованный человек, напротив, не уверен в определенности чего-либо.
Дальше установления наличия противоположности определений рассудок не идет и останавливает развитие понятия и сознания. Для рассудка всякое определение, противоположное простому тождеству, есть лишь ограничение, отрицание как таковое. Все исторические формы истребления человека основывались на действии рассудка, разделяющего на непримиримое “или” – “или”. Рассудочное мышление не знает противоположности различия моментов и развития их до единства, так как для этого нужно, чтобы моменты, составляющие противоположность, выступили в одном и том же определении. Таким образом, рассудок отрицает развитие моментов противоречия до единства и разрешение противоречия.
Рассудок не может установить отношение, связь и единство различенных моментов. Он говорит, что единство двух различенных моментов находится в чем-то третьем, выходящем за их пределы. В чем единство индивидов в гражданском обществе? Рассудок отвечает, что в самом обществе искать единство невозможно, что единство индивидов – в государстве, т. е. оказывается в третьем моменте, и связь остается внешней.
Имеют место и другие утверждения рассудка: например, что бог есть абсолютная связь понятия и действительности; что конечные вещи, имеющие предел, находящиеся в зависимости, нуждаются для своего существования в содействии бога или чего-то другого.
Всеобщие свойства предмета определяются рассудком как субстанция различий, как устойчиво существующая сущность предмета.
В сфере отношения конечного к конечному, которое имеет место в чувственной и рассудочной форме сознания, нет подлинной необходимости, т. е. такой необходимости, которая достигла бы всеобщности. Вследствие этого в этой сфере нет и свободы. Имеются лишь проявления необходимости, с одной стороны, и проявления свободы, с другой, которые есть произвол и в теоретической и практической деятельности. Почему произвол? В отношении конечного к конечному есть один очень сильный момент – абстрактная всеобщность в отношении к себе самой. Она и создает здесь полную иллюзию развития свободы. Ведь как абстрактная всеобщность относится к содержанию? С одной стороны, абстрактная всеобщность вследствие непосредственного единства с собой, может быть вроде бы абсолютно равнодушной к любому содержанию, может быть направленной лишь на себя. Это создает фикцию свободы. С другой стороны, лишь только обнаруживается, что абстрактная всеобщность не может существовать вне отношения с каким-нибудь содержанием, она вынуждена обратиться к содержанию. Абстрактная всеобщность не существует благодаря себе самой. Содержание может выступить для нее исключительно как эмпирически многообразное. В отношении своего содержания абстрактная всеобщность принимает позу превосходства и самодовольства, т. е. позу высокомерия, аналогичную той, которая свойственна всем представителям власти. Это аналогично отношениям господина и раба, нанимателя и наемного, начальника и подчиненного, государства и общества. Но, увы, эта абстрактная всеобщность без содержания обойтись не может и гибнет сама. Например, государство хочет сохранить себя как абстрактную всеобщность, поэтому старается подвергнуть полному отрицанию гражданское общество. Если бы это отрицание было доведено до абсолютной тотальности и осуществилось в действительности, то исчезло бы само государство. Произвол государства не может завершиться всеобщностью. Это не отношение свободы и необходимости. Государство должно потерять свою абстракцию и получить определение со стороны самого гражданского общества. Гражданское общество должно самоопределить себя до всеобщности и тем самым подвергнуть отрицанию абстракцию государства. Следует сделать и еще один вывод: свобода есть процесс внутренней необходимости, выявленная вовне внутренняя необходимость. Поэтому подлинно всеобщая свобода в себе самой необходима, а не необходима благодаря чему-то вне неё. Быть свободным – значит быть у себя самого, если даже ты находишься в отношении к другому и взаимодействуешь с другим.
Наряду с моментом отношения необходимости и свободы не менее важным является момент отношения абстрактности и конкретности. Во всех способах чувственного и рассудочного познания имеется связь и одновременно различие формы и содержания. Конкретное обычным (нефилософским) сознанием определяется как форма чего-то разнообразного, т. е. когда конечное существование берется в форме всей его определенности, многосторонней целостности всей эмпирической чувственности. Отсюда следует определение обыденным сознанием истины. Достаточно вспомнить ленинский пример “диалектики со стаканом”: стакан и такой, и сякой и может быть употреблен и для этого, и для того и т. д. Говорят, что это и есть диалектическая логика, которая имеет дело с конкретной истиной! Не случайно речь идет о стакане, т. е. о предмете мира эмпирического существования, который выступает для чувственного сознания и опыта.
Уже искусство начинает иметь дело с конкретно-всеобщим, а религия – с всеобщим единством, пусть только представляемыми нами и имеющими чувственное основание. Но откуда взялись всеобщее и единство во вселенной? Представление не может ответить на этот вопрос. Следовательно, чувственный момент не имеет самостоятельного значения. Возникает и другой вопрос: где мы имеем дело с явлениями вселенной, а где с ее сущностью? На этот вопрос не могут ответить ни опытные науки, ни точнейшие физика и математика. Ведь физика и математика занимаются предметами, которые ими созданы, а уверяют себя и других, что эти предметы существуют сами благодаря себе, являются причиной, основанием себя самих. Эти науки просто обманывают себя и других! Причиной себя самого не выступает ни один ограниченный предмет. Только всеобщее! Опытная наука, претендуя на то, что имеет дело и истиною, на самом деле имеет дело только с проявлениями истины и только с проявлениями внутренней необходимости.
Субъект, “я” в объекте (вещи или другом субъекте) находит образ своей собственной самости, обнаруживает непосредственную тенденцию развиться до самосознания.
Для сознания внутреннее в предметах есть мысль, или же понятие. Тогда сознание имеет своим предметом мысль, или свою собственную форму, или рефлексию, т. е. вообще самого себя.
Внутреннее различие и самостоятельность субъекта и объекта в сознании исчезают, потому что мышление получает в качестве объекта сознание самого себя.
Именно до ступени рассудочного сознания развивается сознание в учениях современных философов. До разума современные философы не поднялись. Самосознанию и следующей ступени развития сознания – разуму, в государственном строительстве и развитии советского общества, в решении задачи формирования нового человека практически не уделялось внимание. Но развитое сознание обусловливает превосходство над неразвитым сознанием в любой сфере теоретической и практической деятельности человека. Вероятно, что партийная номенклатура и в Советском Союзе это понимала и тормозила теоретические исследования в сфере изучения развития сознания. В результате к управлению государством пришли “говоруны”, тупые партийные и комсомольские работники, озабоченные только личными амбициями, а не делом. Они и были использованы спецслужбами США и Запада для разрушения Советского Союза. Стяжательство и ложь власти привели к разрушению государства. Стяжательство, некомпетентность и ложь власти привели к разрушению государства. Запад с помощью и через руководство СССР создавал условия для увеличения разрыва отношений между людьми, между народом и властью с целью развала государства.
История показывает, что сила государства только в людях. Доказательством этого служат победы русского народа над наполеоновской Францией и народов Советского Союза и его социалистической экономики над фашистской Германией и капиталистической экономикой всей Европы. Советские и русские люди оказались сильнее противника, прежде всего, уровнем развития сознания, духа. Именно русскому народу были ближе и дороже всеобщие человеческие ценности и, прежде всего, свобода, стремление к победе над захватчиками. И.В. Сталин это ясно понимал, произнося тост в честь русского народа в день Парада Победы.
Но человек только на словах был объявлен высшей и единственной целью вселенной, творением бога, и вдруг оказался ничтожной формой средства для чего угодно вне человека. Политики и власть стали использовать государственный кнут как средство внешнего воздействия на людей. Люди перестали верить друг другу и власти.
Государственная власть в России не признает на деле свобод и прав человека. Свободы и права человека власть нагло ограничивает. Конституция, федеральные законы, тысячи законов, постановлений и подзаконных актов, огромное количество комментариев к ним противоречат друг другу, допускают различные толкования, поэтому свои свободы и права гражданам и юридическим лицам приходится отстаивать с помощью юристов через суды.
Старшему поколению предоставлена свобода вымирать, а молодое поколение не имеет возможностей для воспроизводства, не может планировать свое будущее. Почему народ терпит эту власть? Даже не каждый человек в России сейчас способен задать себе этот вопрос.
Итог предательских в отношении к народу действий властей известен – крах государственной идеологии, распад единства общества, ослабление государства. В настоящее время перспектива уничтожения и развала России осталась. Запад мстит нам за великое советское прошлое. Россия может устоять как великая страна, а русский народ может уцелеть как великий народ только при условии, что власть будет работать в интересах народа. России нужна другая экономическая и финансовая система, нужна другая социальная организация, другая Конституция.
В религиозной духовной жизни общества прочность отношений между церковью и верующими также вызывает опасения из-за имеющихся противоречий и разных толкований религиозных учений. Например, утверждения, что человек – “раб божий“, что “бог накажет и покарает“, – есть величайшая ересь в православии. В учении Христа индивидуальный, личный дух обладает по своему существу бесконечной абсолютной ценностью; бог хочет спасти всех людей. В учении Христа перед богом все люди равны. Эти определения делают свободу человека независимой от происхождения, сословия, образования и т.д. Не так обстоят дела в православии и других религиозных учениях, да и в нашем государственном устройстве.