Бархатный сезон

1. Срочный заказ

В августе от палящего солнца плавился асфальт, но и сентябрь, вопреки прогнозам синоптиков, выдался сухим и жарким. Жизнь протекала привычно. Работу за письменным столом я иногда прерывал для того, чтобы выбраться на Бочарку и поудить рыбу, окунуться в бирюзовую прохладу воды.

Однажды, собрав удочку, спиннинг, садок, я готов был оставить свое жилище, но у порога меня остановил телефонный звонок. Приглашали в местную мэрию, поэтому был вынужден отложить приятный отдых на берегу и сменить экипировку.

“Зачем я ему понадобился?” – с этим засевшим в сознании вопросом я переступил через порог приемной. Женщина-секретарь, приветливо улыбнувшись, указала на дверь, в кабинет Ланцюга. С правой стороны за широким полированным столом я увидел плотного коротко стриженного рыжеволосого мужчину с круглым упитанным лицом и пухлыми, как у хомяка, щеками. За его спиной на древках свисали флаги, со стены взирал портрет президента.

– Прошу вас, Влад Алексеевич,– приподнявшись из-за стола, произнес чиновник, едва я ступил на мягкий ворсистый ковер. В помещении с тремя десятками стульев и длинного стола для заседаний было прохладно и уютно. Работали два кондиционера, на окнах жалюзи и свет был приглушен. С противоположной стороны от стены находился мебельный гарнитур с телевизором, видеомагнифоном в нишах. Хозяин кабинета приблизился ко мне, подал руку и я ощутил крепкое рукопожатие. Он жестом указал на мягкое кресло, а сам возвратился в свое кожаное. Внимательно, пристально посмотрел на меня, словно пытаясь проникнуть в мир моих мыслей. Затем его по-женски сочные губы изобразили улыбку.

– Влад Алексеевич, я перед вами виноват,– произнес он вкрадчиво ироничным голосом.– Вы уж извините меня великодушно. Знаете столько важных дел с раннего утра до глубокой ночи. С интересными, творческими людьми некогда пообщаться.

– Ярослав Гордеевич, вы мне ничем не обязаны, поэтому не знаю, о какой вине идет речь,– с недоумением пожал я плечами.

– Да как же, виноват на все сто процентов,– покаялся он.– Только недавно узнал, что в городе живет известный журналист и писатель. Вы о себе по ложной скромности почему-то не напомнили, а мои аппаратчики прошляпили, не доложили, как положено. Но будьте, уверены, я с них взыщу, чтобы впредь неповадно было…

– Не в моем стиле обивать пороги высоких кабинетов,– ответил я.– Не хочу, чтобы из-за меня кто-то пострадал. Вы уж, пожалуйста, никого не наказывайте.

– Эх, Жарков, милосердный вы человек,– вздохнул чиновник.– Именно таким я вас себе и представлял. Вы, писатели, поэты, художники – народ свободолюбивый, своенравный. Я вам по-доброму завидую, что вы можете себе многое позволить, а на государственной службе без железной дисциплины невозможно, иначе не ты аппаратом, а он тобою управлять станет, превратит в марионетку. Особенно сейчас в кризисное время нужна твердая рука. Подчиненные должны работать в поте лица своего. У чиновников ведь зарплата раза в четыре-пять выше, чем у простых рабочих на производстве.

– Значит, вы руководите методом пряника и кнута,– усмехнулся я.

– Другие методы не дают эффекта, сознание подчиненных еще не достигло зрелости и прогресса,– ответил Ланцюг. – А перед вами я испытываю вину за то, что не позаботился, не создал нормальных условий для творческого труда. Знаю, как сейчас туго живется прозаикам, поэтам. Журналисты еще кое-как перебиваются, пристроившись в коммерческие издания, а вот у писателей хлеб труден и горек. Издательское дело в стране загублено, убыточно. Всего четыре книги издает в год на человека. Стыд и позор, а когда-то советский народ был самым читающим.

– Вы и об этом знаете? – с напускным удивлением произнес я.

– Такая у меня работа обо всем знать и иметь свое мнение,– не без гордости заметил он. – Коль мне доверили этот пост, то я отвечаю за все, что происходит городе. Жаль, что только сейчас удалось познакомиться. Но лучше позже, чем никогда. Постараюсь с лихвой компенсировать дефицит внимания к одному из представителей славной интеллигенции. Окажу и материальную и моральную поддержку.

– Мне благотворительность ни к чему,– возразил я.– Привык честным трудом зарабатывать на жизнь.

– Влад Алексеевич, не темните, не скромничайте,– усмехнулся Ярослав Гордеевич.– Знаю о ваших жалких гонорарах.

– Откуда?

– Из налоговой администрации сведения предоставили. Наверное, на бумагу и чернила денег не хватает. А чтобы издать новую книгу, надо выложить не менее семьсот, восемьсот, а то и тысячу долларов. Да потом самому еще суметь реализовать книгу и все равно себе в убыток. Дело писателя, как это было прежде работать за столом, а не за прилавком. Так ведь?

– Конечно, так, вы правы, – согласился я и добавил.– Для того, чтобы книга увидела свет, необходима помощь спонсоров, меценатов, но они вкладывают деньги в бизнес, сулящий гарантированную высокую прибыль.

– Скупые и темные, не понимают великую силу и магию искусства,– посетовал он. – А насчет честного труда я вас поддерживаю. Сейчас бесплатно никто ничего не дает. Вы ведь знаете цену своего интеллектуального труда?

– Вполне, но сейчас он не востребован.

– Будет востребован,– лихо подхватил фразу чиновник. – Я предлагаю вам интересную работу, срочный заказ. Денежное вознаграждение будет довольно щедрым. Таких денег вы и за год не заработаете. У вас будут средства не только на вполне обеспеченную жизнь, поддержание физических и духовных сил, но и на издание новой книги. Подозреваю, что немало замечательных рукописей залежалось в вашем письменном столе.

– Предложение заманчивое, – ответил я, действительно ощутив интерес, поскольку меня угнетала ситуация, когда готовые к печати рукописи накапливались, не имея выхода к читателям. Короткие в шесть-десять машинописных страниц рассказы иногда удавалось опубликовать в газетах “С места происшествия” и “Керченский рабочий», а вот романы и повести в пятьдесят-сто и более страниц, дожидались своего часа.

Ланцюг заметно оживился, уловив неподдельный интерес в моих глазах, продолжил, взяв со стола лист бумаги с записью.– Мой помощник Устюжин, я вас с ним познакомлю, даже стих сочинил о бедственном положении пишущей братии. Вот послушайте, как говорится, и смех, и грех.

Он глубоко вдохнул воздух и, не отрывая глаз от записи, прочитал:

И не пишется, и не читается,

И не мил мне домашний уют,

Потому, что везде причитается,

Но нигде и рубля не дают…

– Ну, как, попал в “яблочко”?

– Точно подмечено,– улыбнулся я, вспомнив куцые гонорары или отсутствие оных за опубликованные статьи, очерки, то есть элементарное нарушение авторских прав. Но кому до того дело, если сплошь и рядом процветают плагиат и пиратство.

– Видите, какие талантливые люди меня окружают,– не без гордости заметил он.– Я бездарей не держу, на пушечный выстрел их не допускаю. Устюжин, откровенно признаюсь, меня удивил. Я даже не подозревал, что он пишет стихи и очень удачные. А то ведь, как говорят: сила есть – ума не надо. А у него и сила есть, подковы, как пластилин гнет, и «масло в голове», надежный помощник, на десяток телохранителей его не променяю. Может, и породнюсь, у меня дочь Инга – невеста на выданье.

Он с явным самодовольством отложил в сторону лист бумаги с записью. Я, уже однажды слышавший эти стихи, не стал его разубеждать, что четверостишие принадлежит перу моего приятеля, журналиста полковника милиции Юрия Меньшикова. Пусть и дальше восхищается способностями своего помощника. Чем бы, дитя не тешилось.

– Это деловое предложение,– повторил он, словно запрограммированный.– Было бы глупейшей ошибкой от него отказаться. Только из уважения к вашему писательскому таланту и искреннему сочувствию к трудному положению, я решил, что вы с поставленной задачей прекрасно справитесь.

– В чем ее суть?

– Вам предстоит написать книгу на сотню страниц, не меньше, желательно больше о моей кипучей деятельности на посту мэра города,– не моргнув глазом, сообщил чиновник. – Для иллюстрации издания фотографиями и рисунками, красочного оформления обложки уже подобрана группа фотографов и художник Глеб Верницкий. А вот текст за вами, но чтобы не сухой канцелярский, а красивый, образный с эпитетами и метафорами. Такой возвышенный текст, чтобы не только в сознание, но и в душу читателей проникал. Конечно, Шолохова вам не превзойти, но в меру сил и таланта постарайтесь не ударить в грязь лицом. Ваш труд будет щедро оплачен.

– Щедро оплачен…, – в задумчивости произнес я и решил играть.– А где гарантии, что меня не проведут, не кинут?

– Не к лицу писателю этот бульварный жаргон,– поморщился Ланцюг, нажал на кнопку селекторной связи, услышал отзыв и строго приказал.– Артем Силантьевич ко мне с контрактом на издание книги «Мэр живет ради блага людей».

“Уже и название придумали, видно срочно хотят сотворить этот бестселлер,– подумал я, сообразив, что издание книги является одним из элементов предвыборной агитации и пропаганды, борьбы за симпатии и голоса избирателей. А мое имя, хотя и по редким публикациям в прессе известно читателям. Поэтому кто-то из избирательного штаба и надоумил его использовать этот резерв. Да, схватка за кресло мэра предстоит жаркая.”

В кабинет вошел тридцатилетний мужчина с черной папкой в руке. Поздоровался со мною кивком головы и положил папку, предварительно развернув ее перед начальником. Тот жестом велел ему присесть.

– У нас все на законных основаниях, мы ни какая-нибудь шарашкина контора, – промолвил он и подал мне фирменный лист с отпечатанным на лазерном принтере текстом. Я углубился в чтение, из которого понял, что договору-контракту мне поручается в течение месяца написать книгу с условным названием «Мэр живет ради блага людей» о жизни и деятельности Ярослава Ланцюга. Определена выплата денежного вознаграждения / гонорара/ в сумме 2000 / две тысячи долларов США. Указано, что контракт после подписания обеими сторонами подлежит строгому исполнению. Сторона, нарушившая условия договора обязуется компенсировать ущерб в размере обозначенного гонорара.

– Хотя, Влад Алексеевич, я убежден, что талант должен быть голодным. Сытый, а значит и ленивый человек, чаще всего неспособен создать шедевр. Это касается литературы, живописи, музыки, скульптуры и других видов искусства, – многозначительно, менторским тоном заметил мэр.

– Вам что же, нужен шедевр? – усмехнулся я.

– Ну, что вы, я реалист, понимаю ваши потенциальные творческие возможности и поэтому на шедевр не рассчитываю, – признался он и, добавив металла в голосе, приказал. – Но из-под вашего пера должна выйти настоящая вещь, большой очерк или документальная повесть о моих достижениях и заслугах. Имейте в виду, халтура не пройдет, у меня на нее стойкий иммунитет. Поэтому постарайтесь на все сто процентов. Если потребуются словари Даля, Ожегова, то я вас этой и другой энциклопедической литературой обеспечу?

– В этом пока нет необходимости. А заявка весьма серьезная,– вздохнул я. – Мне прежде не доводилось выполнять подобные заказы. Не знаю, справлюсь ли?

– Справишься, справишься. Это социальный заказ, горожане должны знать, как много, не жалея сил и знаний я для них сделал,– с уверенностью произнес Ярослав Гордеевич, словно сам собирался стать автором шедевра.– За такой гонорар, что я приготовил, любой на вашем месте в лепешку расшибется, а заказ обязательно исполнит. Деньги лишними не бывают.

– Не в деньгах счастье,– возразил я.

– А в их количестве,– натянуто улыбнулся он.– Я это понял, сидя в этом кресле. И чем их больше, тем лучше. Аппетит приходит во время еды.

– Должны быть разумные пределы. В могилу все равно не заберешь, ни особняки, ни машины и прочие богатства, – заметил я.

– Оставьте свой черный юмор,– осуждающе покачал он головой.

– В каком издательстве будет выпущена книга?

– Это моя забота. С издательством уже заключен договор, все полиграфические работы оплачены авансом,– ответил Ланцюг.

– Какой тираж?

– Сначала тридцать тысяч, а потом по мере потребности,– с самодовольством сообщил он.– Надеюсь, что эта книга прославит не только главного героя, но автора. Вы тоже, как автор, окажитесь в лучах славы. Одним выстрелом убьете двух зайцев – и деньги, и слава. А будет валюте, значит и красивые женщины, приятный отдых, застолья, развлечения…

– Я – человек сдержанный в чувствах и потребностях, поэтому женщины меня интересуют, как персонажи романов, повестей, стихов,– охладил его пыл.

– О-о, мы этого не слышали, – подмигнул он Устюжину.– Такой видный мужчина, в расцвете не только творческих, но и физических сил и вдруг равнодушен к женщинам. Никому об этом не говорите, иначе сочтут за импотента. Ничто человеческой до последнего смертного часа нам не чуждо. Надо жить весело, полноценно, чтобы было о чем вспомнить на старости лет. Вам сколько стукнуло, Влад Алексеевич?

– Тридцать шесть.

– Вы еще так молоды и половины жизни не прожили. Мне вот сорок пять, а чувствую себя юношей. Не отказывайте себе в земных радостях и удовольствиях. Жизнь коротка и после смерти небыль, тлен. Тем более что писатель из личного опыта и впечатлений черпает сюжеты своих произведений.

– Меня выручает сила воображения,– улыбнулся я.

– На одном воображении далеко не уедешь,– резонно заметил Ярослав Гордеевич.– Для достоверности повествования нужны личные переживания, мысли, а не придуманные.

– Зачем вам книга? О ваших делах, каждом шаге и вздохе почти в каждом номере сообщает городская газета, радио и телевидение?– поинтересовался я.– Вполне достаточно информации для популярности и авторитета.

– Недостаточно, – возразил он.– Для надежности надо использовать все резервы. Газеты, листовки живут один-два дня. Почитали и выбросили в мусорную урну или завернули хамсу и селедку. У людей короткая память. А книгу долго буду беречь, даже тогда, когда нас с вами на земле не будет. Мне ведь не все равно, какая останется память, добрая или плохая, злая.

– О человеке судят по его делам и поступкам, а не по количеству прожитых лет.

– Вот именно,– подхватил Ланцюг.– Поэтому я и хочу, чтобы обо мне шла добрая слава, а не досужие сплетни и слухи, мол, он главарь мафии и тому подобное. В городе есть, кому распространять клеветнические слухи, порочить мое доброе и честное имя, чтобы вывести меня из равновесия, спровоцировать на скандал. Вы думаете, мне приятно, когда дикие невероятные слухи доходят до ушей моей девятнадцатилетней дочери Инги, когда на нее указывают, что она дочь криминального авторитета. Жена к таким невероятным слухам привыкла, у нее стойкий иммунитет, а вот у девочки душа ранима. Ее надо оградить от клеветы, раз и навсегда. Этой книгой мы заткнем глотки моим недругам, которые бы с удовольствием сплясали бы на моей могиле гопака. Но я не скоро предоставлю им это удовольствие. Я им всегда отвечаю: не дождетесь! Пора из пассивной обороны переходить в атаку. И первым таким залпом будет книга.

– А вторым? – поймал я его на слове, заметив его налившееся кровью лицо, вспотевший лоб.

– Не будем так далеко загадывать,– решил он не раскрывать карты.– Мой арсенал еще не исчерпан.

– С положительной информацией о кандидате может выйти перебор, – напомнил я нередкие случаи в тактике предвыборной борьбы. – И тогда сработает эффект бумеранга, вместо поддержки, охлаждение.

– Это тоже не ваша забота. На меня работает группа специалистов, в том числе зарубежных по избирательным технологиям, компромату, черному пиару. Ваше дело – книга. Она должна появиться в срок, не позже, как через месяц. Могу вам сейчас в качестве аванса выдать до тысячи долларов, чтобы не испытывали дискомфорта и проблем?

– Нет, благодарю, – отказался я. – Никому никогда не был должен. Это неприятное ощущение быть в зависимости.

– Понимаю, понимаю, творчество требует свободы, вдохновения, полета мыслей, – усмехнулся он.– Раз так, то творите. За месяц срубите две куска. Рыбакам, что добывают рыбу за тысячи миль от родных берегов, за такие деньги приходится почти год в штормовых морях и океанах болтаться, рискуя пойти на дно.

“Конечно, о таком гонораре сейчас остается только мечтать,– подумал я. – Прежде у автора не болела голова о том, будут ли распроданы его книги. Впрочем, таких проблем не возникало, ведь книги были дешевыми и доступными многим гражданам и поэтому быстро раскупались. Гонорар выплачивался сразу же после издания книги. И тогда, действительно, рабочее место прозаика, поэта и драматурга было за письменным столом, а не за прилавком.

Я почувствовал, что Ланцюг пристально наблюдает за выражением моего лица, несколько смутился проницательного взгляда его маленьких въедливых зрачков.

– Вам остается скрепить контракт своей подписью,– с нетерпением поторопил он меня.– Вот вам ручка с золотым пером, смелее. Выпьем по такому торжественному случаю по бокалу шампанского или коньяка и вперед за работу, время не терпит.

– Все прекрасно…

– Вот и замечательно, – не дал он мне закончить предложение.– Вы – умный, деловой человек, другого ответа я от вас и не ожидал. Справитесь в срок, отвалю солидную премию, будете жить, как кум королю…

Он перевел дыхание, собрался с мыслями и продолжил:

– Возможно, у вас есть недруги, лютые враги, которые притесняют, угрожают, житья не дают, так вы не скромничайте, скажите. Мы им быстро рога обломаем.Я обеспечу вас охраной. Могу подарить вам газовый пистолет. Вам журналистам, писателям даже по закону для самообороны разрешено оружие. Все-таки профессия нынче опасная, связана с риском для жизни и здоровья. Острого печатного слова все боятся, как чумы.

– Да, слово способно и возвеличить, прославить и с таким же успехом ославить и больно ранить, если не убить,– согласился я.

– Вот посему я очень опасаюсь за вашу драгоценную жизнь,– с озабоченным выражением лица, мэр приподнялся с кресла и подошел к небольшому сейфу в углу кабинета. Нажал на кнопки кодового замка, открыл тяжелую стальную дверцу и обернулся ко мне с самодовольной улыбкой и шутливо, спросил. – Может, вам не газовый, а боевой вручить, конечно, не орден, а пистолет Макарова или ТТ? Здесь у меня стволы на любой вкус. Так что соображайте, пока не передумал.

Я увидел на полке тускло поблескивающие вороненой сталью пистолеты с рукоятками, рядом снаряженные патронами магазины и ответил:

– У меня к любому оружию скептическое отношение. Все, что направлено на уничтожение человека, всего живого в природе вызывает протест.

– Религия не позволяет брать оружие или пацифист по убеждению?– ухмыльнулся он.– В армии хоть служили, Родину-мать готовы защищать?

– Где она теперь эта Родина, бывший великий Союз канул в Лету, разве что Россия, которая остается надеждой и верой для русского человека,– вздохнул я.– А оружие мне вроде и не к чему. Для его ношения требуется разрешение органов разрешительной системы милиции. Я не религиозный фанатик и не пацифист, верю в жизнь и здравый смысл. С оружием хлопот не оберешься, придется пороги обивать да презенты делать.

– Проблем с разрешением на ношение не возникнет,– заверил мэр. Закрыл дверцу сейфа, возвратился в уютное кресло.– Милиция, прокуратура у меня в кулаке.

В подтверждение он плотно сжал короткие пальцы и чуть не грохнул кулаком по поверхности стола и в следующий момент потянулся к телефонной трубе.

– Так мне позвонить полковнику?

– Нет, не надо,– остановил я его и пояснил.– Спасибо за заботу, но я человек мирный, не конфликтный, никого шибко своими публикациями не задеваю. Герои моих романов, повестей и рассказов – вымышленные и если кто-то в них узнает себя, то это его личные проблемы. А с оружием могут возникнуть непредвиденные ситуации.

– Какие еще ситуации? – насторожился он.

– Не исключено, что кто-то из отморозков узнает о наличии у меня пистолета и постарается любым способом им завладеть. Так, сам того не подозревая, могу стать объектом для нападения с непредсказуемыми последствиями. Поэтому не вижу смысла подвергать свою жизнь и здоровье риску.

– Пожалуй, вам не откажешь в логике. Но, если вдруг понадобится ствол либо какая другая помощь, обращайтесь в любое время суток. Устюжина и его бойцов по спортклубу “Митридат” подниму среди ночи. Знайте, что в обиду не дадим. Мы своими людьми дорожим, не допустим притеснений.

– Что, я уже ваш человек?

– Хотелось бы надеяться, что так,– мягко произнес он, а я успел подумать “мягко стелет, да жестко будет спать”. Между тем Ланцюг продолжил:

– Наслышан, что писатели, поэты, художники – народ своенравный, строптивый, вольнолюбивый, не терпящий над собой власти, диктата. Полагаю, что вы не из их числа, мы без проблем найдем общий язык. Деловые серьезные люди всегда сумеем договориться, не доводя дела до абсурда, а отношения до вражды. Мы с вами прагматики, а не романтики, видим жизнь такой, какая она есть со всеми прелестями и пороками, а не через очки с розовыми стеклами. Так ведь?

– В принципе так,– согласился я и слегка подкорректировал.– Однако без романтики, поэзии и лирики жизнь теряет свое очарование и магию таинственности. Поэтому прагматизм не следует доводить до крайности. Всего должно быть в меру и прагматизма, и романтизма.

– Вы, хитрый дипломат,– усмехнулся Ярослав Гордеевич. – Вам бы в МИДе советником работать или где-нибудь послом под прикрытием, чтобы одновременно шпионить за буржуями. Умеете излагать мысли тонко и виртуозно, никого не обижая, ни то, что некоторые дубины стоеросовые из моего окружения. Давно собираюсь провести чистку, избавиться от бездельников, интриганов и кротов, сливающих информацию чекистам.

– Спасибо за оценку моих скромных достоинств, – ответил я. – Дипломатия, как и политика – это искусство компромисса, удел избранных. Делая временные уступки, они нередко одерживают победы, соразмерные с триумфом. – Мне импонирует, что у вас нет врагов, что никому не успели насолить, никому не перешли дорогу, – признался он. – А я вот не могу жить без врагов, без адреналина в крови. Тем более что есть много желающих занять, а точнее, захватить это кресло. Недаром вождь мирового пролетариата говорил, что власть легче взять, чем потом ее удержать.

Я боец по натуре, мне необходима схватка, ощущение опасности, чтобы быть в отличной спортивной форме. Выборы на носу и любая слабость, как физическая, так и интеллектуальная, на пользу моим соперникам. Поэтому по совету умных людей я и призвал вас под вои знамена. Вы об этом не пожалеете, щедро отблагодарю, в моих руках бюджет. Страна, как говорится, должна знать и ценить своих героев.

– Герой это вы, а я скромный раб пера и бумаги.

– Не скромничайте, у вас божий дар. Не каждому дано, так искусно владеть пером, – возразил Ланцюг, обернулся к смиренно молчавшему Устюжину. – Вели Алевтине Федоровне устроить маленький фуршет. Это дело надо обмыть.

– Все прекрасно, но меня смущает несколько нюансов,– потянул я оборванную нить предложения и увидел, как тень легла на его некогда добродушное лицо.

– Какие еще могут быть сомнения между деловыми людьми? – насторожился он, жестом руки остановив у самой двери Артема Силантьевича.

– Во-первых, невозможность одностороннего разрыва договора. Ведь в этом пункте не учтен ряд обстоятельств,– заметил я.

– Каких еще обстоятельств!? – подался он вперед грудью в белой сорочке с выпирающим брюшком.

– Например, болезнь или неожиданная кончина автора. Получается, что его родственникам придется в таких случаях выложить две тысячи долларов. Это кабальное, неприемлемое условие, оно грозит автору полным разорением.

– Вы – крепкий мужчина в полном расцвете физических и творческих сил, – упрекнул меня Ярослав Гордеевич. – Поэтому никакие обстоятельства, а тем более болезнь и смерть не помешают. У вас будет отменное питание, идеальные условия для творчества. Хотите, работайте дома, а если нет, то устроим вас в престижный санаторий или дом творчества в Ялте? А если опасаетесь за свою драгоценную жизнь, то обеспечу охраной?

– Нет уж, я не привык к роскоши и достатку, а дома и стены помогают, – отказался я от предложения.– К тому же сытость и комфорт расслабляют человека, делают его ленивым и флегматичным, не стимулируют вдохновение. Только те прозаики, поэты, живописцы и музыканты, за редким исключением, которым жилось тяжело, смогли создать шедевры мировой литературы и искусства. Без напряженного труда любой талант обречен на угасание.

– От вас не требуется шедевр,– с заметным раздражением сказал мэр. – Нужна добротная, убедительная по содержанию книга, чтобы горожане поняли, кто денно и нощно заботится о приумножении их благ, кто жертвует личным временем для решения их насущных проблем.

– Все же я предлагаю пункты о невозможности расторжения договора и обязательной компенсации исключить, – не уступал я.

– Однако, какой вы принципиальный,– угрюмо произнес он.– Хорошо, будь, по-вашему. Теперь надеюсь все прекрасно?

– Слишком короткий срок для выполнения заказа, всего месяц, – посетовал я и пояснил. – Понимаете, художественное произведение, а вы предложили большой очерк и повесть, строго по плану не пишутся. Необходим душевный настрой, вдохновение. Бывают такие периоды, когда за целый день, а то неделю, ни одной строки из-под пера не выходит. В этот период идет накопление информации, мыслей, наблюдений для рождения сюжета. А бывает, что в течение нескольких недель, месяца два рождается роман или повесть. Вдохновение, словно капризная женщина, очаровывает тебя, а потом надолго оставляет. У каждого писателя своя творческая лаборатория, свой стиль. Попробуй-ка, поймай Жар-птицу удачи.

–Время не терпит, выборы на носу. Некогда гоняться за Василисой прекрасной и Жар-птицей, – грубо оборвал меня чиновник.

–Через месяц рукопись должна лежать на моем столе. Дорога ложка к обеду.

– Не все так просто, я должен вжиться в образ своего героя,– выдвинул я следующий аргумент.– Мне надо о вас узнать, как можно больше, характер, привычки, поступки, стиль работы, круг интересов и другие детали. А для этого надо чаще быть рядом, видеть вас в эпицентре событий, в стихии повседневной кипучей работы.

– С этим проблем не будет, окунетесь в стихию, – заверил он. – Я – человек прямой, открытый и справедливый, не ношу булыжников за пазухой. Мне нечего скрывать, свой хлеб ем не напрасно.

– Не уверен, что оправдаю ваши ожидания,– признался я. – Писать романы, повести, рассказы несколько легче, так как автор не ограничен в художественном замысле. А вот о конкретном человеке все должно быть документально правдивым, точным, без всяких фантазий и фальши. Дайте мне дня три для размышления, чтобы я мог взвесить свои творческие возможности. Смогу ли написать, чтобы содержание вас устроило.

– Два дня,– не допускающим возражений тоном, разрешил он.– И имейте в виду, Влад Алексеевич, на вас свет клином не сошелся. Есть немало желающих заработать на этой книге. Я мог бы даже объявить конкурс, но не стал этого делать. Решил дать вам шанс поправить свое материальное положение.

– Почему бы вам не предложить этот заказ кому-нибудь из журналистов? – не унимался я. – Они пишут быстро, не дожидаясь вдохновения. Газета приучает к оперативности.

– Знаю, я этих льстивых и лукавых шелкоперов,– отмахнулся Ланцюг.– Пишут, конечно, быстро, иногда даже опережают события, заготовляя разные там “болванки”, сухим штампованным языком, как будто под копирку. А мне нужен сочный, яркий язык, чтобы за живое читателя брало и подолгу в сознании засело. Настоящая литература, которую время не берет, как вино. Чем больше лет, тем крепче ценнее. Я убежден, что такую книгу способны написать только вы.

– Благодарю за доверие, подумаю над предложением, – пообещал я и направился к двери. Устюжин посторонился, уступая мне дорогу. Фуршет не состоялся.

Уже находясь в своей квартире, я задумался над предложением, довольный тем, что не бросился сломя голову, а взял тайм-аут. Может, действительно согласиться на этот заказ, хотя душа к нему не лежит, – подумал я.– Получив гонор, наконец, смогу успешно решить свои издательские проблемы. Слишком долго рукописи ждут своего часа. Надо издать уже созданное, наберется на две-три полновесные книги любовно-криминальных историй, сборники потешных рассказов и стихов. Это сделает мое имя популярным, а иначе зачахну в безвестности.

С другой стороны нет никакого желания попасть в экономическую зависимость чиновника. Придется ублажать его амбиции и капризы, теряя творческое имя, превратившись в мелкого придворного писаря. Настоящий писатель должен быть свободен в выборе темы, никто не смеет навязывать ему свою волю. Творчество не терпит диктата и насилия. Но обстоятельства нередко довлеют над принципами.

2. Жестокий стиль

На исходе второго дня, когда истекал отпущенный мне на раздумья срок, Ланцюг позвонил сам и напомнил. Я все-таки под его напором дал согласие на сотрудничество. На это решение меня подвигла не столько возможность заработать, сколько творческий интерес к личности Ярослава Гордеевича, азарт человека, истосковавшегося по приключениям. Я интуитивно почувствовал, что могу оказаться в гуще событий, которые, возможно, станут сюжетом, фабулой для увлекательной повести. Но в целях подстраховки настоял на том, чтобы договор был заключен на мой литературный псевдоним Жарков. Он для значимости заупрямился, но потом согласился, пожурив для острастки.

– Упрямый все-таки вы народ – писатели, творческая богема. Все норовите по-своему сделать. Нет на вас никакой управы.

– Писатель тем и отличается, что у него свой взгляд на события, явления жизни и природы,– парировал я.– Он художественно осмысливает действительность.

– Если так, то пора вам вживаться в образ, – велел он. – Завтра в десять часа я провожу аппаратное совещание, поэтому прошу не опаздывать.

– Хорошо, я человек пунктуальный, – заверил я его.

–Это мне нравится, – похвалил он.– Больше всего почитаю дисциплину и порядок. Может вас все же устроить в какой-нибудь элитный санаторий? «Южный», «Россия» или «Ай-Даниль»?

– Нет, я слышал, что сутки проживания в «Южном» обходятся в двести долларов,– поделился я информацией.– Поэтому обойдемся без лишних затрат.

– Чудак вы, Влад Алексеевич, альтруист,– рассмеялся он.– Вам шикарный отдых, ничего не будет стоить. Найду в бюджете статью расходов на представительские цели, и выкиньте мысль о затратах. Считайте с моей стороны путевку, жестом доброй воли. Отдых в бархатный сезон – одно удовольствие. Море, солнце, женщины, пылкие курортные романы… Впрочем, вам нельзя отвлекаться, расходовать энергию и эмоции на соблазнительных женщин.

– Нет, никому не хочу быть обязанным, – твердо ответил я.

– Будь, по-вашему, но я не снимаю этот вопрос с повестки дня. После того, как выполните заказ, мы к нему возвратимся,– многообещающе заверил он.