Посмотрим, ребятки, кто кого за жабры схватит, уж я найду способ вас прижать. Все козыри у меня на руках. Дойдет дело до Верховного суда – завертитесь, как наскипидаренные.
Алекс вцепился в перила балюстрады, сердце колотилось, гнев поднимался темными клубами. Прикрыл глаза, глубоко вздохнул, успокаиваясь. Спустился с балкона на дворцовую площадь, где были выстроены наличные силы, подчиняющиеся временному государю. Пошли со скучающим, недовольным Корсу вдоль идеальных «коробок» стражи – городской, дворцовой, портовой и таможенной. Алекс скромно пристроился за левым плечом государя. Откровенно наслаждался ярким красочным зрелищем: все стражники, вероятно, из бывших военных – рослые, крепкие. Одежда, снаряжение, оружие единообразны и в полном порядке, отличались только цветом рубах и офицерских плюмажей. Отлично, замечательно, ах молодцы – нет ожиревших, все поджарые и мускулистые. Все преданно таращили глаза, хотя по всему видно было – неглупые, ох неглупые ребята. Алекс, проходя мимо «коробки» портовой стражи, приметил давешнего знакомого офицера, дружески подмигнул ему. Тихонько и почтительно (а как же, император все-таки) спросил Корсу:
– Скажи, государь, если бы ты захотел отметить офицера, как бы ты поступил?
Заинтересованный Корсу обернулся:
– Какого?
– Вот этого, сотника портовой стражи. Он мне оказал крупную услугу.
Корсу простецки поскреб макушку, сбив набок венок из синих цветов:
– Ну, можно дать ему хорошую должность, но это только в строевых частях, а мне они не подчиняются. Могу выразить личное благоволение и подкрепить мешочком золотых.
– Сделай, пожалуйста, я тебя очень прошу.
Скупердяй Корсу закряхтел:
– Помилуй меня, Всевеликий Кумат, что ж будет, Посланник, если мы станем каждому офицеру денежки отваливать?
– Не бурчи, Корсу, это надо сделать.
– И когда ты только успел столько знакомых завести?
Толстым пальцем подозвал начальника портовой стражи, огрузневшего слегка красавца с бычьей шеей и мощными бицепсами, пошептался с ним.
Повернулся к строю, сделал значительное лицо и гаркнул:
– Носитель отличного оружия, сотник портовой стражи Герта! Выражаю тебе личное благоволение и награждаю твое усердие и соблюдение имперских законов полусотней золотых. Прикажи выставить твоим воинам бочку вина, – Корсу вздохнул, – за мой счет.
Портовая «коробка» восторженно заорала:
– Живи, живи, живи!
Молодец Корсу, не поскупился. Офицер Герта просиял, вырвав из ножен короткий меч, отсалютовал. Справа на поясе у него висел дареный нож.
***
Поведение Несущего Бремя менялось, Корсу панически боялся собрания Совета. Уже стали прибывать первые наместники из ближайших провинций. Бывший казначей настолько был испуган, что даже не встречал прибывших, хотя это безусловно полагалось по этикету. Обозленный Алекс пытался вдохнуть в него мужество, убеждал, орал – все напрасно.
– Как же ты будешь председательствовать на Совете, дубина? Не возьмешь себя в руки – упекут в каменоломни. Я ведь могу в любой момент исчезнуть, что с тобой будет, ты подумал?
Корсу только трясся:
– Делай что хочешь, Посланник, только спаси меня.
– Да как я спасу тебя, если ты от страха ходить не можешь?
Наконец прибыл наместник Архода и Корсу окончательно слег. Чертыхаясь, Алекс извлек миниатюрную аптечку и вкатил ему сразу два шприц-тюбика мощного антидепрессанта длительного действия.
Через четверть часа Корсу грозно засверкал вытаращенными глазами:
– Государь был болен, но сейчас выздоровел. Со мной ничего не бойся, о Посланник небес. Корсу передавит всех этих стервятников одним взглядом.
Алекс грустно вздохнул, прикидывая, хватит ли ему одного оставшегося тюбика, чтобы поддержать грозу всея Астура в нужный момент.
Наконец великий и ужасный день настал. Ближе к полудню к помпезному зданию Совета стали прибывать наместники, все с огромными свитами, разъяренные бесчестьем, которое нанес им проклятый купчишка.
В городе было неспокойно: стали шляться по улицам какие-то людишки, встрепанные, неряшливые – перешептывались, принюхивались. Вылезли откуда-то отвратительные нищие, демонстрировали свои язвы и увечья, кричали похабщину, пересмеивались. Из портовых кривых улочек, из мрачных пригородов поползли на просторные площади странные существа, которых и людьми-то назвать было боязно: в замызганных одеждах из дорогой ткани, надетых на голое грязное тело, с бесценными камнями на немытых лапах. Они поглядывали осторожно острыми глазками, либо смотрели нарочито равнодушно. Прохожие, омахиваясь ладонями, прибавляли шагу – побыстрей бы проскочить без беды. Городская жизнь пошла наперекосяк, все затаились, ходили слухи один страшнее другого: Несущий бремя уворовал всю государственную казну и скрылся, наместники ищут его. Наместников не пускают во дворец – Корсу решил сам стать императором. Нет, это вранье, с неба спустился Посланник Вышних и хочет сам править, чтобы наказать богатых и жестоких. Убили, убили уже Посланника, вырезали сердце и сожгли, чтобы Вышние не могли оживить его. Великий Кумат разгневан на Астур: ночью в храме на Двуглавой горе треснула стена, и упали две колонны – быть большой беде.
Алекс с любопытством разглядывал поднимающихся по ступеням широкой лестницы наместников: в большинстве своем крепкие жиловатые мужики. В кокетливо подвитых волосах – венки. Ветерок полощет отутюженные белые просторные одежды с широкими синими полосами понизу. Чуть поскрипывают роскошные, с позолотой, сандалии. Негромко переговариваются, улыбаясь, главные люди в государстве, деликатно поддерживают друг друга под локотки, душевно простирают руки, раскрывают объятия. Глазеет сквозь бронзовую фигурную решетку на них чернь, проникается уверенностью: все хорошо будет – вишь какие сильные, уверенные в себе. Шалишь, эти не допустят беспорядков, чуть что – неугодных в каменоломни, пусть поработают до кровавого пота на благо Астура.
Рядом стоял вялый безвольный Корсу – действие антидепрессанта заканчивалось. Алекс вздохнул, приподнял широкий рукав хитона и ввел Несущему Бремя содержимое последнего тюбика. Корсу слегка вздрогнул, посмотрел пустыми глазами. Алекс поправил под рубашкой тарелку бодиглайдера, провел пальцами под ремнем портупеи – тяжелая кобура с бластером оттягивала плечо, а под ремнем было уже мокро, жара набирала силу.
Нарочито грубые каменные скамьи в центральном зале государственного совета спускались широким амфитеатром к невысокой эстраде. На ней возвышался аскетичный, подстать скамьям, трон. Наместники пересмеивались негромко, вальяжно усаживались на пестрые вышитые подушки, на диковинные шкуры – готовились к необычному зрелищу.
Подбодренный могучим антидепрессантом, Несущий Бремя стремительно прошел к трону – взвились белые одежды. Уселся плотно, прилично сдвинув колени, впился огнедышащим взглядом в редкий белый полукруг. Для Алекса поставили рядом с троном скромную деревянную скамеечку.
Жиловатые мужики с острым любопытством разглядывали странного молодого человека в небывалой одежде. Корсу поднялся и загромыхал:
– Господа наместники! Сегодня вам предстоит избрать императора Астура. Не моего ума дело обсуждать почему так вышло, но на Астур опустились Вышние и вмешались в нашу судьбу. Они сожгли Гортонскую рощу – приют нечестивых и безбожных философов. Здесь рядом со мной сидит их Посланник, и он объявил волю Вышних, которые хотят, чтобы он стал нашим императором.
Ого, наместников пробрало. Они зашумели, послышались гневные восклицания:
– Это сказки для простолюдинов! Слыхали мы эти байки о летающих драконах, изрыгающих огонь! Ты прохвост, Корсу, решил поживиться из государственной казны. В каменоломни его, низкого торгаша.
Со своего места поднялся Картан, жесткий безгубый рот его презрительно кривился, глубоко упрятанные темные глаза полыхали злобным огнем. Он нарочито медленно и тихо стал цедить железные слова:
– Господа наместники! Этот жалкий простолюдин – опасный сумасшедший. Он нанял какого-то мальчишку, фокусника с Востока, умеющего творить, якобы, чудеса. Наша ужасная ошибка в том, что мы не создали в свое время охранительную группу Совета, как я настаивал. Видите, к чему привело благодушие – столица накануне хаоса. Чтобы спасти государство, нужно сию минуту убить их обоих, тут же. Кликните стражу, пусть они умрут прямо здесь. Только так мы избежим серьезных государственных потрясений.
Алекс поднялся. Ему был смешон этот злобный паук, бесконтрольно распоряжающийся сотнями тысяч жизней.
– Не корчи из себя блюстителя государственных интересов, ты, прохвост. И ты прохвост в тысячу раз больший, чем Корсу. Тебе напомнить, сколько ты утянул из казны? Ты превысил в три раза сумму государственных налогов, ты полностью разорил богатейшую провинцию Астура. Сколько украденного золота в твоих кладовых? Ты берешь мзду с пиратов Южного моря – чем больше они ограбят судов, тем богаче станет наместник. Государственные серебряные рудники в Цекальских горах, закрытые по твоему настоянию, как опустошенные – сколько тетов серебра ты выгребаешь оттуда? Две тысячи семей аристократов, казненных по твоим оговорам – где их имущество? В казне? Как бы не так. Сотой доли того, что ты совершил, достаточно для того, чтобы поджарить тебя живым.
Приподнялись кустистые брови, губы в веселом изумлении вытянулись трубочками – наместники с огромным интересом узнавали о проделках своего коллеги. Корсу молодец – двое суток напролет тайная стража систематизировала информацию о преступлениях Картана.
– Что до чудес, я тебе их сейчас продемонстрирую, – Алекс коснулся сенсора включателя бодиглайдера, медленно поднялся над скамеечкой, выпрямился и взлетел под купол. Брезгливо морщась, сгреб с карниза кучу птичьего помета и, пролетая над Картаном, плюхнул ее в ухоженную подвитую прическу. Несмотря на остроту момента, наместники дружно заржали. Взбешенный Картан вскочил, надо отдать ему должное – он был прирожденным атеистом:
– Господа, вы не раз видели на базарах проделки фокусников, они вытворяют кое-что и почище. Не отвлекайтесь, прикажите убить их немедленно!
Алекс, опустившийся на эстраду, сдернул с трона ополоумевшего вконец Корсу, основательно уселся, положил ногу на ногу и вытянул из кобуры бластер.
Оружие имеет магическую силу над людьми. Конечно, эти аборигены и близко не могли представить, что держит в руке мальчишка. Но вид серо-стальной металлокерамической штуковины с дырчатым кожухом термоизолятора произвел впечатление. Алекс пристроил локоть на колене, ослепительно-алая точка лазерного прицела улеглась на груди Картана. Притихшие наместники стали опасливо отодвигаться.
– Для тебя, Картан, есть еще один аргумент. Но, господа, это уже последний.
Ф-фух! Полыхнувший дымный луч уперся в наместника, сейчас же что-то лопнуло и поднялось облако зловонного пара. Вспыхнул багровый шар и на скамье, где сидел наместник Архода, неохотно горели черные останки, исходя смрадным дымом.
Оба соседа Картана, порядком обожженные, мгновенно скатились со скамьи.
Воцарилось недолгое молчание. Но эти ребята не зря были лидерами в своем мире – никто не завопил, никто даже не дернулся. Наместник Северной провинции, худой высокий человек, брезгливо сморщил аристократический нос:
– Господа мои, вам не кажется, что здесь дурно пахнет? Отчего бы нам не перебраться в более благопристойное место и не обсудить сложившуюся ситуацию.
Он прикрыл выпуклые глаза истончившимися веками, потер торчавший подбородок и, улыбнувшись, сказал:
– В конце-концов великий Кумат сам выбирает себе орудие.
Группа живописно расположилась у стола в рабочем кабинете императора. На лицах было сдержанное оживление. Отлично, превосходно, дело шло к торгу. О, Алекс сторгуется с ними, безусловно. Голосом глубоким и значительным он произнес:
– Господа наместники, прежде всего я хочу вас поблагодарить за ваш высокий вклад в дело процветания Астура. Мне прекрасно известно скольких трудов вам стоит нынешняя мощь государства. Паршивая овца, единственная в этом благородном обществе, с божьей помощью устранена. Я человек безусловно государственный, – он жестко и внимательно прошелся взглядом по лицам собравшихся, – а интересы государства требуют от меня считаться с интересами самых важных персон в этом государстве.
О, мальчик говорил совершенно на их языке. Располагая огромной и непонятной силой, он, тем не менее, шел на разумный компромисс. Ну-ка, ну-ка, что скажет этот любопытный паренек?
Жизненный опыт не подвел их, они поняли, что мальчишка этот никакой не фокусник – фокусники так не думают и не разговаривают.
– Итак, господа, я глубоко сожалею, что подобным образом вторгаюсь в жизнь страны. Но такова воля Вышних. Вы можете в них верить или не верить, это ваше право. Но считаться с их силой вам придется безусловно.
Великий боже, сколько в нем открылось актерского дарования! Никогда, никогда, он даже помыслить не мог, что он способен на такое.
Алекс «держал паузу». Он пронизывал взглядом каждого до самых сокровенных глубин души. О, это был миг триумфа, бесконтрольные властители человеческих судеб, ужасные и беззаконные тираны отводили глаза от этого сопляка, у которого и борода-то, кажется, не росла.
Алекс уперся в столешницу, взгляд его врывался в святая святых этих алчных людишек, вычитывал в них чудовищную и бесконечную жажду власти. Намеренно фальшиво улыбаясь, он медленно цедил:
– Вышние создали вас по своему образу и подобию, они ничем от вас не отличаются. Ваши помыслы мне открыты, – он тяжело уперся взглядом в белесые выпуклые глаза наместника Северной провинции.
– У всех у вас сейчас одна мысль: можно ли меня убить? Можно. Но для этого потребуются не ваши ничтожные силы. И даже если меня убьют, вы, как люди государственные, должны понять – вас не оставят в покое.
Алекс сделал резкий жест рукой, остро улыбнулся:
– Вас будут убивать. Не всех сразу, Вышние прекрасно понимают, что страну нельзя оставить без руководства. А так, выборочно. Несогласных. Причем не так грубо, как я вам сегодня продемонстрировал. Поверьте, все будет гораздо тоньше.
Голос его стал жестким:
– Нам отлично известны решительно все персоналии от которых хоть в какой-то степени зависит судьба страны. И в нужном случае мы беспощадно уберем любого, кто нам станет ненужным.
Охо-хо, мальчишке приходилось верить – с тем, что произошло совсем недавно, невозможно было не считаться. Расшифрованный наместник Северной провинции смущенно покряхтел, слегка прокашлялся, скрывая легкое замешательство. Совсем-совсем другим тоном, почтительнейшим и благожелательнейшим, сказал:
– Мы верим, что ты действительно Посланник, – он усмехнулся, – аргументы оказались действительно очень вескими. Мы готовы признать тебя императором, – он требовательно повел орлиным носом в сторону коллег, те согласно закивали.
– Но оставим эмоции, мы не простолюдины. Давайте перейдем к насущнейшим государственным делам. Первое, – в глазах его вспыхнул алчный огонек, – кто будет управлять Арходом? Второе – какие шаги собирается сделать в первую очередь наш новый император?
Ага, вот и начался торг. Какие прекрасные результаты принес обычный блеф. Алекс откинулся в кресле, уложил вытянутые руки на матовую черную поверхность и забарабанил ногтями веселенький марш, с удовольствием глядя на длинную холеную физиономию негласного вожака.
– Кто будет управлять Арходом решать вам, – наместники переглянулись удовлетворенно.
– Но у меня, как вы понимаете, есть кое-какие требования к новому избраннику.
Алекс поднял палец левой руки, этот жест он уже выучил:
– Во-первых, в течение недели найти все деньги, украденные Картаном и собрать их в одном месте. Распределятся они следующим образом: на уплату государственных долгов, выплату жалованья военным и чиновникам – треть.
На ремонт оборонительных сооружений, а они наверняка в безобразном состоянии – треть. Из оставшейся трети две части пойдут в казну, а одна, в качестве поощрения и платы за труды, пойдет новому наместнику.
Лидеры оживленно загомонили – это было хорошо, справедливо, грамотно. Девятая часть от награбленного Арходом – отличный куш, да и на другом тоже можно потянуть кой-чего. Но Алекс разочаровал их в тайных надеждах:
– За всей этой процедурой посмотрит мой казначей, – покосился на раздувшегося от важности Корсу, – а если с ним попытаются сговориться, я прикажу сварить его живьем.
Корсу посерел и захныкал:
– Как ты мог такое подумать, о великий. Я твой единственный и вернейший друг… – тут он поперхнулся и зажал рот руками.
Алекс холодно взглянул на него:
– Вот, ты уже набиваешься ко мне в друзья.
Корсу забормотал:
– Прости, прости, великий, вырвалось…
Алекс встал из-за стола, сцепил руки за спиной, стал не спеша прохаживаться вдоль стены.
– Кроме того, новому наместнику переходит в собственность вся недвижимость Картана.
О-о, это было уже совсем отлично. Подарок воистину императорский. Хотя мальчик был странным – лично себе ничего не взял, а поживиться было чем.
– Что до моих первых шагов, извольте. Первым делом я полностью выплачу задолженности военным и повышу жалованье десятникам и сотникам. Кроме того, ввожу небольшие пенсии для каждого, кто уже не в состоянии нести воинскую службу. Всем без исключения. В случае смерти воина эти деньги будет получать его семья, если она есть.
Вздох изумления пронесся среди наместников: такого никогда не бывало. Хотя планы сопляка были гениальными: армия привязывалась к нему неразрывными связями. В случае чего солдаты и на командиров наплюют, только бы мальчишка был рядом.
Живой, веселый, хитрый наместник восточного Серенса растерянно сказал:
– Но, Посланник, для этого потребуются огромные деньги, где их взять? Придумывать новые налоги? Их и так уже около семидесяти, больше брать просто нечего.
Алекс выбросил палец:
– Первое – суды переполнены, зачастую судятся по совершенным пустякам. Отныне обращение в суд писать только на специальном пергаменте с изображением государственного герба. Этот лист будет стоить дорого, гораздо дороже того, что он стоит на самом деле. Весь доход пойдет в казну. Кожевникам и художникам денег за работу не платить, а внести ее стоимость в счет уплаты их налогов.
– Я отменяю все налоги, от которых нет прибыли государственной казне. Это произведет хорошее впечатление на народ, нам же не будет стоить ни гроша. В дальнейшем я оставлю пять-шесть видов налогов, не больше. Но тот, кто станет увиливать, отправится прямиком на плаху.
Алекс выбросил второй палец:
– Я создаю почту – доставку писем и посылок. Стоимость пересылки будет невысока, но почтовые сборы будут огромны – людей в стране много. Третье и самое главное – я создаю государственный банк. Я беру на сохранность деньги у всех желающих, плачу им за это небольшой процент – чем больше сумма вашего вклада, тем выгоднее хранить ее. Кроме того, в пределах Империи вам незачем будет возить с собой крупные суммы, подвергая свою жизнь и благосостояние опасности. Я заведу отделения банка во всех крупных городах и каждый состоятельный человек может в любой момент получить деньги со своего счета. И это, господа, только начало.
Нет, мальчишка действительно был фокусником. Он извлекал буквально из воздуха такие суммы, от которых у видавших виды наместников кружились головы. А проклятый сопляк уже уставил в душу каждого светлые буркалы, пронизывал до самых печенок, словно в развернутом свитке читая самые потаенные мысли.
– Что, господа наместники, головки закружились? Какими деньгами пахнет, верно? Хорошо бы поживиться, а? Я дам вам возможность поживиться: вы будете получать от меня крупные премии и наградные, если станете усердно помогать мне в моих начинаниях. Если же попытаетесь запустить лапу в казну – будет то, что с Картаном, – он похлопал по кобуре, – это я вам обещаю.
Хорошо летним вечером в припортовом районе. Узкие улочки тонут в мягком сумраке, зажигаются первые, скудные еще, огоньки в маленьких окошках. Скрипит редкая повозка – рабочий день закончился, народ наружу вывалил. Идут, громко переговариваясь, рабы-грузчики, чисто вымытые, в приличных рубахах. Идут, позванивая монетками, заработок хорош – хозяин отпустил погулять.
Местная молодежь сбивается в кучки на углах: бренчат шикарными бронзовыми браслетами, грызут орехи, задирают шлюх, рыщущих в поисках клиентов. Местные воротилы в богатых вечерних хитонах солидно восседают в носилках – проверяют, как идут дела в кабаках, матросских ночлежках, публичных домах.
Над входом в таверну «Утешение моряка» укреплена высохшая ветка финии, приветливо мигает масляный фонарик. У каменных столбов вздыхают, переминаются на кривоватых ногах привязанные хети, постукивают о тесаные плиты клешнятыми копытами. А как же, у хромого Баргуса в его «Утешении» бывает очень приличная публика, случается, даже господа портовые писцы заглядывают.
В большом сводчатом зале для людей попроще шумно и весело. За тяжеленными деревянными столами, на чурбаках, (стулья держать невыгодно – ломают) моряки со своими подружками, разный портовый люд – цеховые грузчики, чернорабочие с верфи, вольные гребцы с галер. Сюда идут каменотесы из портовых мастерских, молотобойцы из кузниц, пускают даже рабов-оброчников – Баргус рад всем. Но чтобы без всякого озорства! Хозяину не нужны неприятности от портовой стражи. Слишком буйных мгновенно вышвыривает на улицу гигант Торгу – неимоверной силищи человек. Вот он за плечом хозяина, маленького, скрюченного, хромоногого, но очень проворного человечка с физиономией древнего зверя Тэх, о котором поганые философы (тьфу ты, пакость!) болтают, что он, якобы, предок человека. Баргус разрешает драться в своем заведении только рыбакам после путины, они оставляют немалые деньги в кошельке хозяина. Приходится, конечно, делиться с портовой стражей за то, что они не замечают рыбацкого шумства и буйства, но дело того стоит.
Под сводчатым окошком, у самого хозяйского прилавка, за отдельным столиком восседает тучный, опухший от пьянства, Пих-крючок. На самом деле старый судейский крючок, знающий и умный, но изгнанный за пьянство и буйный непокорный нрав. Сидит, вертит плешивой башкой, ждет клиента с какой-нибудь тяжбой. Хозяину хорошо перепадает от клиентуры Пиха, и тот пользуется в заведении немыслимыми привилегиями – отдельным столом и кредитом в трудные времена.
Гремят тяжеленные кованые сандалии, бряцает оружие – обход портовой стражи. Рослый десятник в кожаном, с железными бляхами, панцире появляется на пороге, гладкий шлем ширкает о дверной свод, такой он огромный. Стоит, расставив ноги, левую руку держит на рукояти кривого тесака, в правой жезл. Орлиным взором осматривает обширный зал, тонущий в полумраке, мерцающем огоньками масляных ламп.
Ух ты, всех насквозь видит, о каждом все знает – такого и императору не стыдно в своей страже иметь. Хозяин моментально хватает поднос с чашей самого лучшего вареного, с каплей живой воды, вина, шустро ковыляет к дверям и почтительно подносит угощение. Гость медленно, с заметным наслаждением, выцеживает багровую влагу, вытирает губы тыльной стороной ладони. Баргус незаметно касается его руки, тихо звякает серебро, исчезая в поясной сумке десятника. Теперь дальше, кабаков много и стражники живут хорошо. Но и хозяева за ними, как за каменной стеной. Случись какая заваруха, уличный сторож тут же заколотит в огромный гонг, что есть на углу каждой улицы. Тут же раздается тяжкий грохот солдатских сандалий, и уж не ждите пощады подвыпившие любители подраться, грабители и прочие нарушители покоя. Так отвозят дубинками, обтянутыми кожей, что потом, даже если захочешь подраться – не сможешь. Поэтому-то на портовых улицах так тихо и мирно, не любит местную стражу темный люд. С ними не сговоришься, поэтому приходится промышлять в других местах.
Славно, славно, вечер в самом разгаре. Баргус с наклеенной улыбкой на тощее физиономии, привычно шарит остренькими глазками – нет ли непорядка какого? Трое его рабов и пара вольных наемников едва успевают растаскивать подносы с тяжелыми кувшинами: пиво, дешевое кислое, дорогое вареное вино – все расходится моментально.
В чистом зальчике – благородная публика: мелкие купцы, портовые писцы и серьезные воры. Ловкий раб, смуглый красавец, гибкий тонкий, скользит меж столами, шепчет пару слов хозяину и получает маленькую скляночку с живой водой. Стоит она больше, чем здоровенный раб-грузчик зарабатывает за неделю. Почтительно подносит стеклянный флакончик господину – предводителю воровской шайки. Бледненький, болезненного вида старичок, благодушно машет рукой, отпуская раба. Огромный черномазый мужичинище, как тень стоящий за спиной старичка, из-под полы плаща достает тонкий хрустальный бокальчик, изысканно граненый и нежно звенящий, ставит его перед старичком. Тот, затаив дыхание, осторожно и увлеченно выливает в бокальчик чистую, как слеза великого Кумата, живую воду. Долго сидит, шевеля пальцами и закрыв глаза. Окружающие почтительно взирают на него. Наконец он решительно хватает посудину, одним махом опрокидывает ее и замирает, задыхаясь и выпучив глаза. Через минуту приходит в себя и начинает жадно пожирать маринованные овощи и моллюсков. Покрывшийся потом Орху, главарь северной шайки, выпускает воздух сквозь вытянутые трубочкой губы.
– Ну ты даешь, старик. Мы по сравнению с тобой – так, мелкота. Я однажды попробовал эту штуку, мало не помер. Три дня потом встать не мог.
Старик вычищает широким ножом моллюска из раковины, с шумом втягивает его сквозь сжатые губы, упирает железные глазки в говоруна:
– Хе-хе, поэтому ты мой подручный, а я над тобой, как орел на скале. А, кстати, кто это там орет в нижнем зале, словно ему отрезают что-то?
– Господин, это рыбарь Тору хвастается, что выловил сунна в четыреста тетов весом.
Старик поперхнулся:
– Ну врать здоров! А ну-ка, приведите его ко мне.
Орху смущенно кряхтит и осторожно произносит:
– Почтенный Тиксу, мы не в своем месте. Здесь рыбарей полна харчевня, они нас в порошок сотрут.
Почтенный Тиксу легко соглашается:
– А и не надо. Кажется, кто-то опять бухает солдатскими башмачищами. Стража уже прошла, кого там Гес несет?
Один только Тиксу с изощренным слухом старого вора услышал в общем шуме негромкие шаги. Зашел человек в темно-сером плаще с капюшоном, лицо в тени. Эге, публика в «Утешении» тертая и мгновенно все видящая – на ногах у вошедшего странная, невиданная нигде обувь: черной шикарной кожи с ремнями через подъем. А еще шнуровочка и толстая, необыкновенно красивая подошва. С аппетитом разгорелись глаза у всяких приметливых людишек из нижнего зала: хорошие башмаки на госте, почитай, и у императора таких нет. Толку с его золоченых сандалий, а тут, братья мои, и носочек, вроде бы, серебром окован. Ах, вот бы…
Но за вошедшим по узким ступенькам спустились четверо лбов в таких же плащах с капюшонами. Ну, уж этих хоть сам великий Кумат укрой волшебным покрывалом, по одному запаху учуешь – солдатня. От них отчетливо воняло кожей снаряжения, особенным железным запахом, которым пахнет смазанное маслом оружие. А еще здоровым потом – это ж с ума сойти в такую жару в плотных плащах.
Один из лбов зацепился плащом за край стола и этого было достаточно, чтобы увидеть – ребята были в боевой армейской броне, в полном снаряжении, с подвешенными к портупейным поясам кривыми мечами и ножами. Да еще на заднице у каждого боевой тяжелый топор. А броня, заметьте, ребятки, не какая-нибудь новешенькая, нет – битая, с вмятинами и глубокими царапинами. А откуда на солдатской броне такие следы берутся? То-то, это вам не портовая стража, это настоящие армейские рубаки, от которых надо держаться подальше. Разве что у тебя завелась лишняя монетка, тогда можешь с изъявлениями величайшего почтения поднести доблестному господину солдату здоровенную чашу хорошего (непременно хорошего, а то ведь обидится) вина. Он, этак, хватит его, винище-то, глаза закроет, подышит носом, потом руку в щегольском жесте выбросит: служу императору и народу. И сдержанно так, кивком поблагодарит: спасибо-де и валите отсюда, если больше поднести не желаете. Да, вот какие ребятишки пожаловали в «Утешение».
Вошедший первым, прошел к дальнему столу у стены. Один из солдат мгновенно выбил ногой чурбак из-под вконец пьяного раба, ногой же небрежно отшвырнул его и, бережно обмахнув чурбак полой плаща, поставил его у стола. Господин, по всей видимости, уселся и откинул капюшон, а потом и вовсе сбросил плащ. Вся публика в кабаке охнула: невиданной, нездешней красоты юноша, с синими глазами и золотыми кольцами волос, вольно откинувшись, улыбаясь, смотрел на зал. Солдаты встали за ним, откинули капюшоны: жесткие лица, стиснутые изрубленными шлемами, мрачны и подозрительны.
На божественном юноше серо-зеленая мягкая… туника ли, рубашка ли, обтягивает широкие плечи. Толстой желтой кожи портупея (о, уж это знакомо, не ошибемся). На ней, подмышкой левой руки, такой же чехол, конечно, с оружием. А что еще может носить такой молодой и красивый юноша, от которого на сто шагов веет властью и какой-то небывалой, нечеловеческой силой.
Шлюшка Фона, по кличке «Репей», долго болталась в кабаке между гостями, все перебирала. Она была красивая девка, могла позволить себе выбирать клиентов. Случалось, ее за это поколачивали, но не сильно. Зато уж кого она выбирала, отвязаться от нее не мог никакими способами, за что ее и прозвали Репьем.
Фона, увидев странного юношу, замерла надолго. Глаза ее залились слезами от напряжения. Медленно, как загипнотизированная, стала подходить к столу. Солдаты дернулись, остро подались вперед. Их господин предупреждающе поднял палец: спокойно-де, ребятки, волноваться нет причин.
Фона приблизилась, преклонила колени.
– Я не могу поцеловать даже край твоей одежды, ты сидишь далеко, а подойти к тебе не могу – боюсь.
Голосом странным, диковатым, идущим, казалось, из глубины чрева, сказала:
– Грудь моя томится желанием, золотоволосый. Одна я здесь знаю, что ты высшее существо: при виде тебя у меня оледенели ноги, а голова в огне – я умираю от тоски по тебе. Даже говорить с тобой – великое счастье для меня. Я, уличная женщина, по кличке Репей, осмелилась сказать богу. Прости недостойную за дерзость, золотоволосый, приласкай меня, и я всю оставшуюся жизнь буду молиться на тебя.
Странный юноша встал, легко выскользнул из-за стола и… о, великий Кумат, ласково погладил по голове шлюху Фону. Та, рыдая, обняла его ноги. Странный этот человек небрежно полез в поясную сумку ближайшего солдата, зачерпнул полную пригоршню золотых и высыпал их в край плаща девки. Ветхая ткань затрещала, но выдержала.