Домик был небольшой и располагался на берегу залива. Приведя себя в порядок, мы отведали великолепной ухи, приготовленной любезной хозяйкой. Так приятно было сидеть на свежем воздухе и вдыхать этот непередаваемый аромат. После этого мы отправились спать, чтобы восстановить свои силы. Около часу ночи нас разбудил стук в дверь. Пришел наш провожатый и сообщил, что все готово, и мы можем ехать. Быстро собравшись, мы вышли во двор. На улице уже стояла коляска, которая повезла нас вдоль берега к рыбацкому поселку. Там нас ждала парусная шаланда с насквозь прокуренным и просоленным хозяином. Он помог нам забраться в лодку и, оттолкнув ее от берега, сел на весла, чтобы вывести ее на чистую воду. Затем отвязал парус, установил его по ветру, и мы поплыли в полной темноте, бесшумно рассекая волны. На удивление, была тихая погода, и вода мягко плескалась, омывая борта шаланды. Курс мы держали на Турцию. Часа через два мы услышали артиллерийскую канонаду. Очевидно, впереди шел морской бой. Менять курс было нельзя, и мы тихо мчались в заданном направлении, надеясь как-то обойти это место. Вскоре стали видны сполохи от орудийных выстрелов, а затем показались силуэты двух военных кораблей, которые, постоянно маневрируя, обстреливали друг друга. Мы неминуемо приближались к ним. Для того чтобы избежать попадания под обстрел, наш рулевой с трудом развернул лодку влево, обходя опасное место и корабль, который находился там. Поднятые стрельбой волны стали захлестывать нашу лодку, поэтому приходилось крепко держаться за борт, чтобы не выпасть. Когда мы почти уже огибали корабль, над местом, где проходило сражение, появилась светящаяся точка, которая, постепенно разгораясь, превратилась в огромное око, испускающее лучи света. Оно стало осматривать поверхность моря, переводя взгляд с одного корабля на другой и осматривая морскую гладь, лежащую впереди нас. Стрельба сразу прекратилась. Все зачарованно смотрели на лучи света, которые выхватывали то один кусок моря, то другой. Наконец око нащупало то, что искало. Оно осветило нашу шаланду, понемногу задерживая свои лучи на каждом из нас. Они действовали избирательно: на меня от них повеяло ледяным холодом, хозяин лодки замер, словно парализованный, а Эдвард вытянул руки вперед, как будто отталкивая холодный свет, который проникал всюду. Наконец око двинулось вперед и зависло над нашей лодкой. Сила света увеличилась и стала проникать в глубь нашего сознания. Еще немного – и мы будем полностью парализованы. Но в это время раздался выстрел орудия, и снаряд, просвистев, разорвался недалеко от нас. Затем раздался второй, третий, а потом они посыпались как горох, и все в нашу сторону. Но попасть они почему-то не могли, очевидно, цель была очень маленькой. Но разрывы снарядов подняли такую волну, что лодку начало очень сильно заливать и кренить набок. Звук от разрывов снарядов и холодная вода, периодически окатывавшая лодку, вывели нас из оцепенения, и мы бросились спасать положение. Нам с трудом удалось выровнять лодку и заплыть за борт военного судна. Таким образом, артиллеристы и зловредное око потеряли нас из виду. Оставаясь под прикрытием борта большого корабля, мы не пытались даже уплыть от него, понимая, что только в этом наше спасение. Потеряв нашу лодку, око засуетилось, стало лихорадочно шарить своими лучами по воде, но, не найдя ничего, закрылось и спряталось в темноту. Тотчас же прекратился артиллерийский обстрел. Мы сидели в лодке и вычерпывали воду руками. Брошенная на волю волн, она постепенно прибивалась к кораблю. Когда мы подплыли совсем близко, с высокого борта кто-то на ломаном русском языке произнес:

–Эй, там, на лодке, помощь нужна?

–Нужна, – ответил по-английски Эдвард, сразу уловив родной акцент.

Когда мы причалили к борту корабля, сверху нам спустили веревочную лестницу, по которой мы забрались наверх. Здесь нас уже ждал офицер, который представился и повел к капитану корабля. Найти с ним общий язык помогли документы английской миссии. Поняв, кто перед ним находится, он предложил нам свободные каюты. Отпустив шаланду, мы спустились в них, чтобы отдохнуть до вечера. Так как крейсер завершал свою миссию возле берегов Одессы и утром должен был отправляться в Англию, капитан решил устроить прощальный ужин. Мы с Эдвардом пожаловались на то, что, к сожалению, не располагаем вечерними костюмами. Мы имеем только то, что на нас есть. Капитан вошел в наше положение и предложил помощь в экипировке из корабельных запасов. Поэтому, когда мы вошли в каюту, на койке у каждого лежал полный комплект морской формы без знаков различия. Я отложил ее в сторону, умылся и в буквальном смысле этого слова упал в кровать. Разбудил меня деликатный стук в дверь. Это стюард напоминал, что до встречи в кают-компании осталось пятнадцать минут. Мне как раз хватило этого времени, чтобы переодеться и ровно в семь стоять в кают-компании. Я посмотрел на себя в зеркало, которое висело тут. Мой внешний вид мне очень понравился. В новой одежде я выглядел эдаким «морским волком» мужественной внешности, которому очень шла морская форма. Эдвард тоже красовался в форме, и, как мне показалось, надевал он ее не в первый раз.

Наконец появился капитан корабля и пригласил офицеров сесть за стол. Первый тост за Его Королевское Величество все выпили стоя. А второй тост был традиционным. Встал самый молодой мичман и предложил выпить «за жен и возлюбленных. И пусть они никогда не встретятся». И этот тост прошел на ура под дружное вставание офицерского состава, независимо от возраста и звания. Оказывается, как объяснили мне позже, в английском флоте каждому дню соответствует свой традиционный тост. Это закреплено в инструкциях военно-морского флота. Например, по пятницам произносится тост «за наших моряков», по субботам – «за наши семьи». Эта традиция выдерживается неукоснительно, независимо от обстоятельств. И мы стали свидетелями ее соблюдения, ежедневно выпивая в кают – компании положенную порцию виски. Затем пошли разговоры, которые прерывались различными высказываниями и распиванием определенного количества виски. Часам к десяти, когда пробили склянки, все закончилось, и офицерский состав разошелся по каютам. Пятнадцать дней длился наш переход к берегам далекой Англии. В принципе, он прошел спокойно, никаких вражеских кораблей мы не встретили на своем пути. Нам было достаточно шторма, который подстерег нас и набросился, словно изголодавшийся зверь. Корабль то подбрасывало высоко вверх, то опускало до самого низа и казалось, что он никогда не выберется оттуда. Но каждый раз он упорно лез наверх и отвоевывал еще один шанс у бури.

Английские берега

На пятнадцатый день вдали показался английский берег. На удивление, была ясная и солнечная погода. Тепло попрощавшись с капитаном, мы сошли на берег, где нас уже ждал автомобиль. С Эдвардом мы договорились заранее, что наш драгоценный груз будет храниться у него до передачи в королевские руки. Так будет надежнее, учитывая ту возню и те действия, которые предпринимались против нас на всем пути следования сюда. Поэтому мы выгрузили сначала Эдварда, а затем и меня подвезли прямо к дому. Он встретил меня, как старого знакомого, стал сразу скрипеть и жаловаться на одиночество. Консьержка предложила пройтись по комнатам и посмотреть, как она хорошо следила за состоянием дома все это время. Я не мог отказать ей в просьбе, и мы осмотрели моё жилище. Поблагодарив консьержку, я стал готовиться к встрече с королем, которая должна была произойти в ближайшее время. Мы договорились с Эдвардом, что когда он узнает об этом, так сразу и сообщит мне.

Через два дня у моего крыльца остановился Эдвард. Он был весь наряжен, словно собрался на свидание.

– Одевайся, – бросил он мне. – Наш час пробил. Нас с тобой приглашают в королевский дворец. Аудиенция назначена на двенадцать часов.

Быстро собравшись, я уселся в автомобиль, где на заднем сиденье в красивой упаковке лежали доски, как напоминание о нашей печальной миссии. Автомобиль быстро домчал нас до королевской резиденции. Сверившись со списком и нашими документами, дежурный офицер разрешил нам следовать дальше. Подъехав к входу, мы вышли из автомобиля и взяли с собой наш драгоценный груз. Встретивший нас распорядитель быстро провел в приемную короля, где толпился народ, ожидая аудиенции. Мы присели в сторонке, чтобы не смущать своим грузом посетителей. Наконец очередь дошла до нас. Двери распахнулись, словно сами собой, и мы проследовали в кабинет. В конце комнаты за большим письменным столом сидел король, а рядом с ним стоял секретарь, тот, с которым я беседовал перед отъездом в Россию. Король был хмур и внимательно смотрел на нас, понимая, что мы только можем подтвердить те печальные вести, которые он уже знал.

–Как поездка? – спросил король, предлагая присесть за стол. – Удалось что-то узнать нового? Может, кто-нибудь все-таки остался в живых?

–Весьма прискорбно, Ваше Королевское Величество, но мы должны констатировать, что семья императора России Николая II и он сам бесследно исчезли. Нет никаких достоверных сведений, что они были расстреляны в доме Ипатьева, так же, как и нет достоверной информации о том, что они живы и где-то скрываются. Все основываются на той телеграмме, которая была дана во ВЦИК по поводу расстрела царской семьи. Это весь аргумент. Расследование, проводимое местной властью, тоже пока не располагает никакими достоверными фактами.

–А это что у вас такое? – спросил король, указывая на доски, которые мы аккуратно прислонили в начале стола.

–А это, Ваше Королевское Величество, доски с того места, где, возможно, была расстреляна вся царская семья.

–Как? – король подскочил к нашему грузу, – разверните побыстрее,– в волнении произнес он.

Мы выполнили его приказание и разложили доски в той последовательности, в какой они находились там, в том печальном доме. На них под воздействием солнечного света стали проявляться темные пятна, которые в разных местах смотрелись по – разному. Эдвард вытащил из кармана и медленно положил в центр дощатого круга сплющенные пули, которые он собрал возле стены. Это окончательно «добило» короля. Он встал на колени и трясущимися руками стал гладить доски и перебирать пули, что-то шепча себе под нос. На глазах его появились слезы, и одна из них, не удержавшись на реснице, капнула на доску, расплываясь по ней темным пятном.

–Мой Бог, – воскликнул король, и плечи его затряслись.

Нас быстренько попросили выйти, сказав, что аудиенция закончилась, а к королю срочно вызвали врача. Мы присели в приемной на всякий случай, вдруг король захочет что-нибудь еще узнать. Но через некоторое время в приемную вышел личный секретарь короля и довел до сведения присутствующих, что на сегодня аудиенция закончилась. Королю нужен отдых. Выслушав это сообщение, мы поднялись и вместе со всеми пошли на выход. Настроение было хуже некуда. Усевшись в автомобиль, ждавший нас у входа, мы, не сговариваясь, решили отправиться в паб, чтобы немного отвлечься от того, что свалилось на нас. Говорить не хотелось, и пока мы не подъехали к пабу, не проронили ни слова.

В пабе было сильно накурено душистым английским табаком. Можно было подумать, что мы попали в курительную комнату, так как дымящаяся трубка была почти у каждого во рту. Заняв столик там, где было несильно накурено, мы заказали бутылку виски и сразу налили себе по половине стакана. Эдвард встал и торжественно произнес:

–Я хочу выпить за тебя, Владимир, за то, что ты в трудную минуту всегда находил выход из любого сложного положения. За то, что мы стали понимать друг друга с полуслова, с полувзгляда, и за то, что мы с тобой отличные парни, хоть и любим иногда выпить.

И встав, одним махом опрокинул виски в рот. Было слышно даже, как оно, забулькав, полилось в его желудок. Он закрыл глаза от удовольствия, следя внутренним взором за этим процессом. Не желая ударить в грязь лицом, я тоже встал и снова наполнил стаканы.

–За тебя, Эдвард, я теперь понял, что и среди англичан есть отличные парни, а не зануды, которые не знают, что делать. Ты знаешь, что надо делать, и даже когда не знаешь, то все равно что-то делаешь. И это дает нам возможность идти вперед. За тебя, за то, что на тебя можно положиться в трудную минуту и быть спокойным за будущее. За твою жену и за твоего малыша Джеймса, чтобы он был достоин своего отца.

Высказав все это ему, я залпом выпил стакан и сел за стол. Так, поочередно похваливая друг друга, мы «уговорили» первую бутылку и перешли ко второй. Мы упражнялись друг перед другом в красноречии, вспоминали эпизоды нашего «путешествия» и пили за здравие королевского дома. Когда была выпита третья бутылка, мы ощутили, что пора и честь знать. Вызвав кеб, мы отправились каждый к себе домой, договорившись созвониться и назначить встречу.

Звонок от моего коллеги поступил через два дня. Мы встретились на набережной и, прогуливаясь, обменивались последними сплетнями.

–Да, ты знаешь, – сказал Эдвард,– король приказал в одной из комнат, где любил останавливаться его двоюродный брат, царь Николай II, повесить этот круг из досок Ипатьевского дома, а на нем разместить фотографии всех погибших членов царской семьи. Он периодически заходит в эту комнату и подолгу стоит перед ними, словно ведет диалог в свое оправдание. Но им-то уже все равно, а кто простит его? Вот в чем вопрос.

–Да, это всю жизнь будет теперь ходить за ним и за всем английским королевским домом. Главное, чтобы были сделаны правильные выводы, иначе это отразится на всей семье. А это, поверь мне, не за горами, – ответил я на его реплику. – Будем надеяться, что королевский дом, как всегда, будет на высоте.

–Хотелось бы в это верить, – сказал Эдвард, и мы пошли с ним дальше по набережной, которая уходила вдаль, увлекая и нас за собой в неизвестность, грозящую новыми событиями, которые уже стояли на пороге.

Я остался в Англии и все свои силы бросил на поддержку соотечественников, которые оказались здесь. С Эдвардом мы периодически встречались и у него дома, и в пабе, вспоминая прошедшие боевые дни, пока снова нас не свела друг с другом начавшаяся война. И в этой череде событий и предвоенной лихорадки снова всплыла янтарная комната.

Конец второй книги