Read the book: «Багаж императора. В дебрях России. Книга вторая», page 13
Я положил сумки на пол, затем из тайника вынул сосуд со священной водой и специальную щетку для ее разбрызгивания. Попросив Эдварда отойти в сторону, я стал читать молитвы и одновременно брызгать святой водой на сумки. После первых брызг сумки стали подпрыгивать чуть ли не до потолка. Вскоре из них раздался жалобный вой. По мере накала процедуры очищения сумки съеживались, и активность заключенных в них сущностей падала. В конце концов, подпрыгнув в последний раз, они растеклись и превратились в бесформенную и уже никому не опасную слизь. Теперь следовало их в сумках вынести во двор и закопать, что мы позже и сделали. Сама процедура заняла у нас около часа. Теперь необходимо было осмотреть комнаты, где находилась царская семья, и особенно кабинет императора. Приведя все в порядок, мы под предлогом осмотра каминов и дымоходов стали осматривать жилые комнаты. В целом они были в запущенном состоянии. Никто здесь не следил за чистотой. С другой стороны, это было нам на руку, потому что если и был оставлен какой-то знак, то он в такой ситуации мог сохраниться в целости и сохранности. Осмотр трех находящихся рядом комнат не дал ничего. Пока мы изучали их, пришел наш сопровождающий поинтересоваться, как идут дела и «почесать язык». Удовлетворив своё любопытство, он ушел, а мы двинулись дальше, методически тщательно осматривая все вокруг. Пока ничего такого не было, даже намеков на то, что могло бы привлечь к себе наше внимание. Наконец, мы добрались до кабинета императора. Здесь еще стоял запах папирос, которые он любил курить, а на столе стояла пепельница, куда он складывал окурки.
Мы с Эдвардом разделились. Он пошел справа налево вдоль комнаты, а я наоборот. Я предупредил его, чтобы искал малейшие детали, которые выбиваются из общего фона этой комнаты, то есть то, что вызывает у него хоть малейшее сомнение. Мы стали медленно продвигаться вперед. Я внимательно осматривал стулья, картины, висевшие на стенке, приставной столик, набор ниток и пялец, лежащий на нем, но все тщетно. Ничего экстраординарного не было видно. Та же самая ситуация была и у Эдварда. Наконец я подошел к письменному столу, за которым так любил проводить время император. На первый взгляд здесь все было, как всегда: тот же письменный прибор, кресло, чуть отодвинутое в сторону, костяной нож для нарезки бумаги, коробка спичек, лежащая возле пепельницы. Посмотрев еще раз на все это более внимательно, я двинулся дальше. Книжная полка с приоткрытой дверцей, напольные большие часы и секретер, тоже не привлекли моего внимания. Я посмотрел на англичанина. Тот только пожал плечами, показывая, что и у него тоже нет ничего интересного.
И все – таки интуиция мне подсказывала, что здесь есть что-то, что должно заинтересовать нас. Я решил снова пройтись по своему участку. Но это опять ничего не давало. В очередной раз я очутился возле стола, только с другой стороны. И мне сразу бросилось в глаза то, как были расположены пепельница и коробок спичек. Они составляли своеобразную метку, которая одним концом указывала куда-то. Куда? Подойдя ближе, я увидел, что эта своеобразная стрела указывала на настенные часы. Подойдя к ним, я дернул за ручку дверцы, но она оказалась закрытой. Хорошо, что я знал, что ключ находится сзади футляра часов, достал его и открыл дверцу. Теперь предстояло определить, что и где может быть спрятано. Это сложная проблема, потому что специалист прячет что-нибудь так, чтобы оно было на видном месте и потому оставалось незаметным. Простой обыватель, наоборот, стремится все спрятать дальше и глубже, а потому сразу и выдает свою тайну. Но здесь был особый случай. Поэтому следовало напрячь мозги, чтобы вычислить место тайника. Но все оказалось довольно просто. Тайник находился в металлической гире, висевшей на цепочке и служившей для завода. Снизу она откручивалась, и там находилось отверстие, в которое затолкали листок бумаги, исписанный мелким почерком.
Развернув его, я узнал почерк царя. В тайной записке он сообщал, что их скорее всего увезут из Царского Села из-за страха, что семья попадёт к немцам, которые почему-то внезапно окружили Петроград. Император далее написал, что в последнее время все они стали чувствовать себя очень плохо. Усилилось сердцебиение, и всех стали преследовать затяжные головные боли. В конце записки звучала просьба о том, чтобы я поторопился и предпринял энергичные шаги по их освобождению, потому что им намекали на какие-то события, которые вскоре должны произойти. А он почему-то боится этих событий, хотя это вполне может быть то, что давно ему предсказывали. Внизу стояла его размашистая подпись.
Забрав эту записку и приведя все в порядок, мы поторопились на выход, потому как время было совсем позднее. В караульном помещении почти все спали. Только полусонный дневальный махнул нам на прощание рукой и открыл двери, выпуская нас в темный парк. Ярко светила луна, а мои часы показывали четыре часа утра. Во дворец нам показываться было нельзя. Оставались два направления: на станцию или в поселок. Посоветовавшись, мы решили, что пойдем на станцию и к утру дойдем туда. А там первым поездом поедем в Петроград. Идти решили не через лес, а по дороге, благо, было достаточно светло, чтобы обходить различные колдобины. Продвигаясь мимо леса, мы вооружились приличными дубинками, на всякий случай, чтобы при необходимости можно было отбиться от всяких неприятностей. Подняв воротники пальто, мы быстрым шагом двинулись в сторону железнодорожной станции. К семи часам без особых происшествий мы достигли железнодорожного вокзала. Поезд обещали минут через двадцать, поэтому у нас было время немного отдохнуть и осмотреться. Народ суетился на перроне, готовясь штурмом взять состав и занять удобные места. В основном это были старики и женщины. Солдат и матросов было мало, им в принципе здесь нечего было делать. Стояла предрассветная мгла. Казалось, еще чуть-чуть – и день полностью вступит в свои права. Раздался гудок паровоза, и все приготовились к рывку. Однако в этот момент там, где находился дворец, над небом поднялось багровое зарево. Все моментально повернули головы туда, пытаясь выяснить, что происходит. Многие крестились, глядя, как разгорается небосвод. И вдруг с земли по небосводу стала подниматься какая-то непонятная фигура, которая постепенно увеличивалась в размерах. И вскоре перед перепуганными людьми промчалась вверх на огромном фаэтоне, запряженном страшного вида волкодавами, белокурая женщина, изрыгая страшные проклятия. Она устремлялась всё выше на фоне восходящего солнца, превращаясь в маленький комок, пока совсем не испарилась перед его лучами. Это была та, которая так безуспешно пыталась напасть на нас. Теперь, очевидно, пришел ее черед, и она была выброшена вон на погибель той силой, которая таилась в янтарной комнате. Весь народ после такого представления был в ужасе. Даже посадка в уже стоявший под парами состав прошла на удивление спокойно. Люди всю дорогу обсуждали увиденное, пытаясь определить, что это за знак такой и какие из этого надо сделать выводы. Для меня же было понятно, что наша борьба не закончилась и все у нас впереди, хотя своему врагу мы нанесли серьезный урон. Мы выиграли время, которое было нам необходимо для наших дальнейших действий по выполнению той миссии, ради которой мы оказались здесь.
К вечеру мы прибыли в Петроград, и вместе с нами прибыла очередная весть о страшном видении в Царском Селе. Эти слухи моментально распространились по городу, обрастая все новыми подробностями и пугая людей. Хотя, если честно говорить, увиденная картина была довольно впечатляющей. Эта разъяренная красивая белокурая женщина со звериным оскалом на лице, и горящие волчьи морды, из пасти которых во все стороны летела мокрая пена, кого хочешь приведут в нервное расстройство, я уже даже не говорю о других возможных последствиях такого зрелища.
Ворвавшись в пыльную квартиру, мы быстро привели себя в порядок и отправились спать, чтобы снять нервное напряжение и усталость. Перед этим Эдвард, налив виски, принялся разглагольствовать, пытаясь привести свои нервы в порядок.
–Что за страна? Что за обычаи? Что за нравы? Где еще такое можно увидеть и испытать на своей шкуре? И чем дальше мы заходим в наших изысканиях, тем круче разворачиваются события. И причем они зависят не от людей, не от обстоятельств, а от какой-то потусторонней силы, которая вмешивается в наши судьбы и пытается руководить нами. И мы никак не можем ее не только поймать, но и определить! Вот что самое страшное. А что дальше?
И с этими словами он залпом выпил полстакана виски. Затем налил еще и многозначительно посмотрел на меня.
–Да, давай уж и мне налей, чего пить в одиночку. Я понимаю, тебе пришлось испытать такое, что не каждому дано. Даже если ты расскажешь дома, все равно тебе не поверят. Ну не может быть такого на этом свете! А то, что мы были с тобой в совершенно другом мире, куда забраться может не всякий, им и в голову не придет. Но ты пей и говори. Хуже, когда все держишь в себе. Оно начинает тебя разъедать изнутри, накапливаясь постоянно, пока ты не будешь готов заорать от безысходности. А когда ты вот так приводишь себя в порядок, – это намного легче.
Эдвард внимательно смотрел на меня и одновременно прислушивался к тем процессам, которые происходили где-то там, в глубине души, словно прикидывая, в какую сторону его уведет. Подмигнув ему, я одним духом выпил стакан и аккуратно поставил его на стол.
–Конечно, ты где-то прав, – выдавил англичанин, – но все равно тяжело после такого приводить себя в порядок. Получается, что нам противостоят не только люди, но и еще кое-что, что руководит этими людьми. Именно это и страшно, страшно, потому что непонятно.
–Придет время, поймем, а пока не забивай себе голову неизвестно чем. Давай еще выпьем по чуть-чуть и затем хорошо отдохнем, ведь дальнейший путь у нас не близкий. Нам нужно срочно отправляться в Екатеринбург. А это на Урале, где морозно и холодно, так что завтра подумаем, что нам взять с собой. А сейчас, спокойной ночи.
И я отправился спать. Эдвард еще какое-то время сидел в одиночестве, бряцал стаканом, разговаривал сам с собой, а затем затих. Очевидно, тоже пришла его пора отдохнуть.
Утро было туманным и мрачным. Болело все тело, болела голова, ничего не хотелось делать – только лежать, и вслушиваться в свою боль, и жалеть себя. Но это был самый худший из имеющихся вариантов подъема. Я выбрал оптимальный, заставив себя быстро подняться, сделать зарядку и принять холодный душ. Эдвард еще был в объятиях Морфея, поэтому заваривать кофе была моя очередь. Взяв кофемолку, я приступил к приготовлению напитка. Запах свежего кафе наполнил всю квартиру и заставил англичанина идти на этот аромат. Так в накинутом одеяле он и нарисовался на пороге кухни.
–И мне, пожалуйста, налей быстрее, а то голова болит – прошептал он, широко зевая.
Я не преминул выполнить его просьбу и поставил на стол налитую чашку кофе. Он сел, отхлебнул глоток и удовлетворенно затих, оставаясь по-прежнему с закрытыми глазами. Я оставил его наедине с удовольствием и пошел в свою комнату. Нужно было продумать варианты одежды и необходимый минимум вещей и продуктов, который понадобится нам в дороге. А дорога предстояла неблизкая, особенно теперь, когда железнодорожную линию в разных местах пересекала гражданская война. Ее разрезали на куски все, кому было не лень, использовали, грабили, насиловали, взрывали, а потом опять восстанавливали, чтобы пользоваться ее услугами. И она, многострадальная, тянула всех на себе тихо и безропотно. И нам придется пользоваться ее услугами, потому что другого пути добраться до Екатеринбурга просто не было. Какую роль играть в этой поездке? Роль отставного офицера – чревато непредсказуемыми последствиями; роль чекиста – то же самое; на солдат и рабочих мы с Эдвардом явно не походили, поэтому оставалась только одна роль: роль инженера – интеллигента. Значит, следовало из имеющегося гардероба подобрать соответствующую одежду, заготовить документы и продукты. Не теряя времени, я приступил к подготовительным работам. Все, что более менее, подходило под нашу новую роль, было вытащено из шкафа и разложено на кровати. Окончательно проснувшийся Эдвард был изумлен представшим его взору ворохом одежды. Он вопросительно посмотрел на меня.
–Не будете ли вы так любезны, сэр, примерить что-нибудь из этого, чтобы определить, в чем вы поедете в дальнее путешествие, – прокомментировал я увиденное.
–А кем я должен теперь быть? – спросил он.
–Тем, кем и был раньше – инженером путей и сообщений, который пробирается к своей семье, оставленной в Екатеринбурге – разъяснил я ему.
–Тогда все понятно, – и Эдвард стал примерять одежду.
Где-то через час, мы отобрали нужные нам вещи и сложили в два небольших фибровых чемодана, которые необходимо было иметь инженеру. Затем так же тщательно мы подошли и к отбору продуктов, так как нам нужно было ехать не один день. Из оружия взяли только ножи, привезенные из Англии, и трость, которая выручала меня не раз. В случае надобности оружие мы можем добыть на месте, а так оно только будет мешать, вызывая всякие подозрения у различных чиновников, которые на том или ином участке управляли железной дорогой. В документы мы вложили фотографии наших мнимых семей, к которым пробирались на воссоединение. В принципе, приготовления были закончены в первой половине дня. Вторую я решил использовать для того, чтобы разведать обстановку в городе и на железной дороге, чтобы знать, с кем придется встретиться и как себя вести. Перед выходом я созвонился с Андреем и назначил ему встречу. Эдвард тоже подключился к этому процессу и ушел в город на разведку.
Встреча с моим помощником была на редкость продуктивной. Он в общем объеме владел информацией о положении дел на железной дороге и в Екатеринбурге. Город был окружен армией генерала Деникина и вот-вот мог быть взят. Что касается железной дороги, то здесь ситуация была сложнее. Сама железнодорожная линия никого не интересовала. Борьба шла в основном за железнодорожные станции и те грузы, которые там имелись. Кроме основных сил, разделенных на белых и красных, кусок пожирнее пытались отхватить всякие мелкие банды. Именно они останавливали и грабили поезда, издеваясь над пассажирами. И не было никаких сил положить конец этому беспределу. Невзирая на такие сложности люди все равно пускались в этот опасный путь с надеждой на благополучный исход. И нас судьба направляла сюда, чтобы пройти те испытания, которые будут уготованы на этом пути. Расспросив Андрея об обстановке в городе и на фронте, я отправился домой.
Забыть вас просто я не в силах
Проходя мимо Марииского театра, я увидел свет в гримерной Верочки, и мне почему-то сразу стало очень тоскливо на душе при воспоминании об этом чудесном создании, которое остается здесь и так нуждается в защите. Несмотря на поздний час, я решил нанести ей визит. Когда мы еще увидимся? Ведь время так быстротечно. И обстоятельства не всегда нас встречают с распростёртыми объятиями. Пришлось долго стучать в дверь, пока заспанный дежурный-инвалид не подошел к двери.
–Чаво надо? – прокричал он в приоткрытое оконце в двери.
–Послушай, братец,– начал я на понятном ему языке, – мне бы свидеться с одной из артисток, а то я завтра рано утром уезжаю. Так что, будь добр, подсоби! – и одновременно сунул ему в окно пять рублей, которые моментально исчезли в его руке.
–Ну, так бы сразу и сказал, что надо повидаться,– ответил бывший солдат и загремел ключами, отпирая дверь.
Он приоткрыл ее чуть-чуть, настолько, чтобы я смог еле пролезть сквозь образовавшуюся щель, и сразу закрыл дверь.
–Второй этаж налево, – произнес он, зевая, – уходить будешь, покричи, я дверь-то и открою.
–Спасибо, – ответил я и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Побродив по темным переходам при помощи спичек, я, наконец, отыскал гримерную. За дверью было тихо.
–Может быть, спит, – подумал я, но все равно решил постучать. Не уходить же, не попробовав сделать что-нибудь!
На мой стук не последовало никакого ответа. Я тогда стал стучать погромче и, наконец, услышал долгожданное «Кто там?».
Представившись, я попросил Верочку принять меня. Она засмущалась и попросила дать ей время, чтобы привести себя в порядок. Минут через двадцать дверь открылась, и на пороге появилась принаряженная артистка, держа в руке керосиновый фонарь.
–Прошу, Владимир, – пригласила она меня вовнутрь.
Я, неловко, порой касаясь ее тела, проскользнул в гримерную, и остановился посередине комнаты.
–Прошу вас сюда, – и она указала на диван, стоящий возле гримерного столика.
Я присел, а она опустилась на другую сторону и, внимательно посмотрев на меня, ласково спросила:
–Что вас привело сюда в столь поздний час?
–Да, право не знаю, как и сказать, – начал я, смущаясь. Затем, набравшись храбрости, выпалил:
– Пришел попрощаться с вами, завтра мы уезжаем очень далеко, и я не знаю, увидимся ли с вами еще когда-нибудь!
–Печальная новость, ответила она, – право, не знаю, как реагировать на ваше известие. Со столькими близкими людьми уже пришлось расстаться, и вот теперь вы, ваша очередь, печально.
Она покрутила своей прелестной головкой и, нахмурив брови, отвернулась от меня. Посидев так немного, она затем снова встряхнула головой и, повернувшись ко мне, предложила:
–Знаете что, раз такое дело, давайте пить шампанское. У меня еще со старых времен сохранилась бутылка.
–Право, не знаю, – ответил я.– Пришел к даме с пустыми руками.
–Полноте вам. Сейчас время такое непонятное, поэтому все мы живем только одним днем. Прожили – и слава Богу.
С этими словами она подошла к гримерному столику и достала оттуда бутылку шампанского. Затем, словно ниоткуда, в ее руках появились фужеры, а на столе уютно разместилось зеленое пахучее яблоко.
–Ну, надеюсь, вы не забыли, как открывать шампанское? – и она придвинула бутылку ко мне поближе.
Я взял ее за горлышко, наклонил и стал снимать серебряную фольгу. Потом очередь дошла до пробки, закрученной железной проволокой. Наконец раздался хлопок, и пенящийся напиток наполнил наши фужеры. Она взяла один из них и, глубоко вздохнув, произнесла:
–Давайте выпьем за нас с вами, чтобы мы могли все это пережить и встретиться после всего как можно быстрее. Дай Бог нам здоровья и надежды, пусть он не оставит нас своим вниманием.
И с этими словами она до дна выпила шампанское. Я последовал ее примеру, а затем, вытащив нож, ровными дольками нарезал яблоко. Первый фужер шампанского подействовал расслабляющим образом. По мере того как оно наполняло наши тела, мы находили всё больше общих тем для разговора, вспоминали старых друзей и вечеринки, наполненные юмором и музыкой, романсами и стихами. Мы внимали тогда каждому произнесенному слову, оказывали друг другу всевозможные знаки внимания и просто жили, несясь по свету как угорелые. Но, увы, это прекрасное время прошло, и за окном нас ждала уже совершенно другая жизнь. На этой грустной ноте я наполнил по второму бокалу. Она взяла его, повертела в руке, думая о чем-то своем, а затем, глядя прямо мне в глаза, сказала:
–А давайте выпьем с вами на брудершафт. Ведь мы знакомы достаточно давно, а ни разу с вами по этому поводу не пили.
–Да не с руки как-то было. У вас были свои интересы, а у меня своя служба,– ответил я.
–Да, понимаю, но, тем не менее, ничто не мешает нам сделать это прямо сейчас.
–Полностью разделяю ваше мнение, – сказал я, и наши руки с бокалами сблизились.
Мы одновременно выпили шампанское, а затем она с закрытыми глазами потянулась ко мне своими чуть приоткрытыми губами. Я осторожно поцеловал, вбирая в себя не только их, но и тот восхитительный запах, который исходил от нее. Она пахла и настоящей женщиной, готовой на любовный подвиг, и забытым прошлым, порой напоминающим о себе, и непередаваемым запахом театра, в котором перемешивается все, что есть на свете. Ибо театр через артиста говорит и спорит с нами, учит и направляет нас, показывая жизнь такой, какая она есть или может быть. А уж дело зрителя, как все это воспринимать. И если артист талантлив, полон творческих сил, то в его душе переплетается столько жизней, сколько он играл ролей на сцене. Ведь каждая из них оставляет в нем свой след. Вот почему артисты так ранимы и так тяжело переносят неудачи, порой впадая в психоз. Что касается Верочки, то она все делала от души. И вот этот поцелуй вобрал весь её внутренний пыл и нерастраченное желание любить и быть любимой. Ведь если мы кого-то любили, а затем с ним расстались, то это не значит, что мы забыли друг друга. Наоборот, мы оставляем в своей душе след, который напоминает о себе или зеленой тоской, или буйным весельем, но никогда не пропадает, а остается с нами навсегда. И если человек вдруг хочет вернуть все на круги своя, то он это может сделать сам, только при условии сильного желания. Бывает, так защемит в душе при воспоминании о прошлом, о той единственной, которую потерял в силу различных причин, что ты готов бежать хоть на край света, чтобы увидеть ее. Но как это сделать? Надо просто сесть и спокойно представить себе ее образ и начать вести разговор, вспоминая о том хорошем, что было между вами. И она откликнется на ваш зов, где бы ни была, и даже, может быть, придет к вам. Только дело в том, что за это время она стала другой, а о той, которую вы не можете забыть, напоминают только любимые черты, да и те уже немного не те. Порой бывает, что даже в них люди узнают тот незабываемый образ, который был так дорог, и страсть или любовь вспыхивает с новой силой, наполняя все ваше сознание совершенно новым содержанием. Но часто бывает по-другому: когда прошлое просто не хочется возвращать, потому что оно действительно стало прошлым.
Здесь же было все, как в первый раз. Ее губы имели горьковатый вкус, который возбуждал, отталкивал и одновременно притягивал к себе. Хотелось его пить и пить, не останавливаясь, и улетать в заоблачную даль с этим долгим поцелуем. Наконец, мы оторвались друг от друга, и она, глубоко вздохнув, открыла глаза, томно взглянув на меня. Я был сражен ее искренностью – никакого жеманства и сюсюканья.
–Хочу еще шампанского, – воскликнула она, поднося свой фужер ко мне.
Я исполнил ее желание, наполнив его до краев, затем налил себе.
–Хочу выпить за нас с вами, – сказала она, – за то, чтобы мы хоть на время забыли о том, что происходит за окном, и принадлежали только друг другу.
Сраженный ее прямотой, я нежно поцеловал ее ручку, а затем и щечку. Она, выпив шампанское до дна, обеими руками притянула мою голову к себе и осыпала мое лицо поцелуями. На пол полетели предметы женского туалета, и она забилась в моих руках, подставляя то одну, то другую сторону. Я, как орел, парил над ней, а она только томно вздыхала и тихонечко охала в ответ на мои нежности. Потом настал ее черед. Она воспарила надо мной, словно горлица, и с нежным урчанием стала предаваться любовным утехам. Она вытворяла со мной всё, что хотела, попеременно то поднимая меня к вершинам наслаждения, то отправляя в пропасть сладострастия, при этом не забывая подстелить мягкой соломки. Весь диван ходил ходуном, но держался стойко, его кожаная обивка вся покрылась потом, но это не мешало нам. Когда мы закончили свои любовные игры, она тихонько сказала:
–По-моему, я научилась летать!
–Это же чудесно, – ответил я, покрывая все ее тело поцелуями.– О таком только стоит мечтать, а ты уже знаешь, как это делать.
Потом мы отдыхали, нежась, под ласками друг друга. Затем мы снова повторили полет, но уже наполнили его новым содержанием. Это дало нам ощущение свободы и вседозволенности, когда любые ласки приносят только удовольствие. Потом снова были полеты, но накала тех страстей, которые мы испытали в первый раз, уже не было. Под утро я, тихонько одевшись и нежно поцеловав свою пассию, выскочил на улицу, надеясь как можно быстрее добраться домой. Эдвард, наверное, уже готов поднять тревогу. Идти пришлось пешком. Раза три меня останавливали патрули и проверяли документы. Меня выручал мандат московской ЧК, который давал возможность разгуливать даже среди ночи. Наконец где-то, через час, с ранними петухами я добрался домой.
Эдвард долго не открывал дверь, пытаясь выяснить со сна, я это или нет. В конце концов, он впустил меня, предприняв всевозможные меры предосторожности, и сразу закрыл дверь.
–Ну вот, сидишь тут, переживаешь, а он где-то разгуливает целую ночь. Я уже и не знал, что думать и где тебя разыскивать.
–Да не ворчи ты, как старый дед, – прервал его я. – Пришлось выяснять важные моменты нашего путешествия. Ты лучше скажи, что ты узнал о том, что для нас может представлять интерес.
–Да ничего такого экстраординарного. Все чего-то выжидают. То ли мира с немцами, то ли продолжения войны. О царской семье и не вспоминают. Как будто ее и не было. Короче говоря, эта тема им не интересна. Что там происходит в Екатеринбурге, они не знают и их это не сильно волнует. Для них главное, кто в стране будет у власти. Так что с моей стороны ничего нет интересного. А у тебя как?
Я рассказал ему все, что мне удалось узнать. Обрисовал ситуацию, сложившуюся по маршруту нашей поездки, и попросил совета, как лучше нам добраться до места назначения. И мы, сев за стол, стали составлять план наших действий. Одно из главных правил, которое мы определили, – это не нарываться на неприятности. Второе правило: если они появились, то действовать по обстановке и выходить из них с минимальными потерями. Для всех властей, с которыми мы встретимся, должен быть один ответ: мы инженеры. И будем стараться всех в этом убеждать. Документы беречь как зеницу ока – без них мы никто. В сложных ситуациях пытаться прорваться на плечах противника или сопровождающих, используя их как своего рода щит.
Эти нехитрые правила должны будут помочь нам пройти по маршруту с наименьшими возможными потерями. Определившись с планом действий, я предложил съездить на вокзал, чтобы выяснить, чем и когда можно будет отправиться в Екатеринбург.
