Война все же закончилась, и спустя несколько месяцев после победы меня освободили, правда, мне не было разрешено жить в Москве и Ленинграде, еще в столицах союзных республик, а также в полсотни больших городов страны. Но я все равно была рада, что возвращаюсь на материк свободным человеком. Путь домой был долгий – сначала я почти месяц плыла на корабле, потом ехала с пересадками на нескольких поездах, пока не добралась до Владимира, где мне разрешено было поселится.
Конечно, первым делом, я явилась в райотдел милиции, где я отметилась, и должна была каждую неделю приходить, чтобы меня отметили. Мне там прочитали целую лекцию, что я должна делать и чего не должна делать, а что нет. О чем должна была расписаться в их журнале.
Первым делом для меня было найти работу, ведь надо было добывать средства для пропитания, но это оказалось не так просто, ибо куда бы я не обращалась, то получала вежливый отказ. Я была просто в отчаянии, не знала, что мне делать, собиралась поехать в какую-то деревню, где нужны рабочие руки и не обращают внимание на судимости. Но помог случай – я встретила профессора Верховцева, который читал в институте Коминтерна историю Российского государства. Мы зашли в уютное кафе, где заказали пельмени и горячий чай. От его я узнала много интересного о том, что делается в нашей стране.
Он рассказал, что Коминтерн больше не существует, его распустили после встречи в Тегеране в 1943 году Сталина Рузвельта и Черчелля.
– Говорят, что это Черчелль настоял на том, чтобы Коммунистический интернационал прекратил свое существование, иначе они не откроют с Америкой Второй фронт против фашистской Германии. – Сказал профессор, а затем добавил, – он боялся, что СССР, благодаря этой организации, имеет широкую агентурную сеть в Европе и по всем мире.
– И чем же вы сейчас занимаетесь? – спросила я у него.
– Преподаю историю в местном педагогическом институте. Сюда я переехал еще до войны, когда начались аресты руководителей института Коминтерна. Может, потому я и избежал ареста, а вы чем занимаетесь? – спросил он меня.
– Ничем, – ответила я и вкратце рассказала о моих мытарствах, профессор слушал меня внимательно и сочувствовал тяжелым перипетиям моей жизни. В конце моего рассказа я увидела даже, как из уголков его глаз скатились скупые слезы, при этом он повторял: "Как это может быть. В двадцатом веке и средневековые порядки, мы знали, что творится в стране что-то плохое, но никогда не могли предположить, что все так ужасно происходит.
Он взял мою руку, чтобы передать через такое прикосновение свое глубочайшее сочувствие.
– А чем же думаете заниматься дальше?
– Прежде всего мне надо найти работу.
– Разве у нас сейчас нет работы, когда катастрофически не хватает людей со знанием иностранных языков. сколько языков вы знаете?
– До того, как меня посадили в тюрьму я свободно общалась на; французском, немецком, английском и итальянском языках – только меня никто-никуда не берет, в связи с судимостью, тем более по 58 статье.
– Но это ведь несправедливо, у вас же такие заслуги перед Советской властью.
– об этом уже забыли.
– Я напомню.
– Не надо, а то у вас будут неприятности.
– Уже не те времена, я добьюсь. чтобы приняли вас на работу.
– Буду вам очень благодарна.
На этом мы расстались, а через две недели он пришел ко мне с виноватым видом, что меня принимают на работу только уборщицей, но я ему была за это очень благодарна и мы с ними сели пить чай.
– Не понимаю, – заметил Петр, который с интересом слушал рассказ бывшей революционерки и бывшей заключенной Анны Михайловны.
– Что ж тут непонятно?
– Вы такая заслуженная, умная женщина и вдруг будете работать уборщицей в институте.
– Меня с трудом и на эту должность взяли. Это только благодаря профессору Верховцеву я получила эту работу, и должна признаться, что я была довольна этой работой. Я снова была среди людей, мне приходилось сталкиваться со студентами, которые были очень целеустремленными, культурными и патриотическими людьми. Я была рада, что в нашей стране живет такое хорошее поколение. Мне становилось легко на душе от того, что я участвовала в создании нового общества свободы и равноправия. Здесь никто не изгибался в три погибели перед высоким начальством, между студентами существовала большая дружба и товарищества. Убирая в читальном зале, я видела, как студенты собирались разом за одним столом и разбирали сложные вопросы высшей математики или сопромата. Я училась в институте при царе и у нас не было таких искренних взаимоотношений между студентами. Мне даже становилось не жаль тех лет, которые я провела в лагерях, ради такой общности людей стоило и пострадать, хотя и безвинно.
Однажды я услышала, как группа девушек собрались за одним столом и делали перевод какой-то статьи из французской газеты "Фигаро". Конечно французский язык они знали плохо, и потому постоянно заглядывали в словарь, чтобы перевести неизвестное слово. Но в французском языке, впрочем, как и во многих других языках, есть слова, которые имеет несколько значений, поэтому перевод у них получался корявый и смысл статьи терял свое значение. Я извинилась и попросилась помочь им, студентки с удивлением посмотрели на женщину с тряпкой, но дали мне газету. Я стала читать французскую газету и тотчас делала перевод, девушки только успевали записывать за мной перевод статьи. За полчаса я перевела им статью, они очень благодарили меня за это, а сами побежали смотреть новый фильм "Девушка без адреса" с Рыбниковым в главной роли. Я с радостью смотрела вслед убегающим счастливым студенткам, ибо в том, что они живут так сейчас есть маленькая доля и моей политической деятельности. Значит, жила я не зря на этом свете. После девушки еще несколько раз приходили ко мне, чтобы я делала переводы и не только с французского языка, а и из немецкого, английского. В благодарность они мне преподносили: сладкие булочки, шоколадки, однажды даже баночку черной икры – я отказывалась от их подношений, но они были так настойчивы, чтобы я взяла это, и я брала, ибо они были так тогда счастливо, с чистой совестью бежали в театр, кинотеатр или стадион. Так и мне хотелось побежать туда вместе с ними, но года мои лучшие ушли на борьбу за их счастье.
В это самое время Павел Николаевич бомбил своими обращениями в ЦК КПСС, В Верховный Совет, Прокуратуру СССР, чтобы изменили мне несправедливый приговор и разрешил жить в любом городе Советского Союза. Об этом я ничего не знала, сама я не писала никаких апелляций – зачем утруждать эти органы, думала я, у них и без меня много работы. Так вот на все запросы Верховцева приходил один и тот же ответ, что я получила свой срок заслуженно и никакого снисхождения, как враг народа, я не заслуживаю. только после смерти Сталина мое дело двинулось с места.
– Медленно-медленно прояснялась обстановка в стране после смерти Сталина, открывались новые обстоятельства репрессий в стране. Совсем неожидан был арест Берии верного "ленинца", скорый суд над ним без привлечения гласности, а затем и расстрел за сотрудничество с вражескими разведками. После этого все в стране ждали перемен, но многих пугали эти перемены, ибо боялись, что станет в стране только хуже, ведь с именем Сталина связывались все победы социализма: в войне, в создании промышленного потенциала страны и успехи колхозного крестьянства.
Только в 1954 начали снимать "вечную ссылку" и выдавать паспорта , но с пометкой о судимости и в конце года я смогла выехать в Москву, хлопотать о реабилитации. Я очень тепло рассталась с профессором Верховцевым, поблагодарив его за участие в моей судьбе. Должна признаться, что среди прежних моих знакомых по работе, по дому, он единственный помог мне в тяжелую минуту, другие отвернулись от меня, избегали встреч со мной. На железнодорожный вокзал меня провожала группа студенток, которым я помогала в изучении иностранных языков. Они так искренне сожалели, что я уезжаю в Москву, это вызвало у меня слезы, я так давно не видела искренних нежных чувств, честно сказать, мне и самой жаль было расставаться с этими красивыми душевными существами, но мне надо ехать в столицу, чтобы восстановить свое доброе имя.
Для подачи заявления о реабилитации требовали справки со всех мест, где я была, а для этого надо было время. Но я наконец-то собрала все необходимые справки и у меня приняли заявление о реабилитации. Мое дело вел прокурор Петряков, солидный мужчина с холодным блеском глаз, который каждый раз, когда я прождав несколько часов в очереди, говорил металлическим голосом: "Ваше дело еще на пересмотре. У нас сейчас много работы". Я пыталась уговорить его, чтобы они поспешили, но он был неумолим.
Так тянулось до самого Двадцатого партийного съезда дело стало продвигаться быстрее, буквально, через пару недель мне позвонил прокурор и сообщил, что я должна прийти в Верховный суд забрать справку о реабилитации. Когда я пришла за справкой в канцелярию, то там собрались около тридцати человек. Вызывали по очереди, время шло очень медленно, когда назвали мою фамилию, то мое сердце затрепетало. Я зашла в кабинет, где сидели несколько человек, а впереди стояла высокая седая женщина.
– Косинска Анна Михайловна, – спросила она меня.
– Да.
– Поздравляю вас с тем, что ваше дело пересмотрено и вы реабилитированы. – Она вручила мне справку и подвела меня к столу, где я расписалась в журнале о получении справки.
Я взяла в руку справку, которые дрожали и у меня, на глазах стояли слезы, а женщина, которая вручила мне справку провела меня к двери.
Анна Михайловна взяла со шкафа альбом фотографий, раскрыла его и достала оттуда свернутый вдвое стандартный листок.
– Вот эта справка, которая снова сделала меня полноправной гражданкой нашей страны, она протянула драгоценный документ Петру Власенку.
Парень взял в руки справку, внимательно прочитал строгие казенные слова, и стало как-то обидно, что итог всей жизнь этой славной женщины подвела эта бумажка. Никто не извинился перед ней за ошибку, никто не понес наказания за те ужасные перегибы, которые были допущены к ней и тысячам таких как она.
– А семья у вас была? – только спросил Петр.
– Муж был, но его арестовали еще раньше, чем меня за связь с троцкистами. Сначала я ходила в наркомат внутренних дел, чтобы узнать его судьбу, но мне никто ничего не прояснил, а потом и меня арестовали. Так что ничего я не знаю о нем, пытаюсь сейчас узнать, но мне говорят, что его дело находится в архиве, который не рассекречен пока что. Детей у нас не было, так как я все время была в разъездах, и муж тоже в командировках находился. Вот так осталась я одна. Хорошо, хоть поселили меня в этой комнате, я упросила управдома. Ведь, когда-то наша семья жила в этом доме, занимала весь этот этаж. Было пять комнат. Моя спальня, моего брата, папы и мамы спальня, кабинет папы, он был адвокатом и гостиная.
– А брат где ваш брат сейчас?
– Я не знаю ничего о его судьбе, после того как он меня вызволил из тюрьмы белогвардейской о его судьбе я ничего не знаю. Обращалась тоже в архивы, но никаких известий о нем там не было. Так что одна совсем одна.
Власенко было очень жаль эту женщину, но он никак не мог помочь ей, от этого ему стало неудобно, поэтому решил, что лучше будет уйти.
– Извините, но мне завтра на работу, а уже поздно, так что мне надо уходить.
– Конечно, идите, я ведь понимаю, только я вам скажу, чтобы вы не очень рассказывали о том, что слышали от меня. С меня такую подписку брали, и я никому ничего не говорила, а вот вам рассказала. Надо же было с кем-нибудь поделится, это такой камень на душе.
– Я понимаю вас. Никому ничего не расскажу, но только я попрошу вас, если у вас будут какие-нибудь проблемы, то всегда обращайтесь ко мне. Я всегда помогу вам. Может что исправить вам или тяжелое что-нибудь доставить, то всегда обращайтесь ко мне. Это мне в тягость не будет.
– Спасибо. Пока что у меня все нормально, но буду знать к кому можно будет обратится.
Накануне праздника Великой Октябрьской революции в гости к Петру пришел его бывший коллега по работе в Мосгорсвете майор в отставке Кривошеев Павел Семенович. Они поздоровались, Петя пригласил гостя в комнату.
– Хорошо устроился, – сказал Семенович, сказал он, окинув взглядом комнату, где стояла радиола, гардероб с большим зеркалом, широкая кровать, круглый дубовый стол и кожаное кресло.
– Как могу устраиваю свой холостяцкий быт, – ответил парень.
– А почему же жену не привозишь сюда?
– Да, она учится в медицинском институте, к тому же сынок маленький.
– Сколько же ему лет?
– Второй год пошел.
– Можно уже перевозить не маленький. Понимаешь, супруги должны всегда друг друга держатся, чтобы постель не остывала, а то, если остынет, то тогда ничто не удержит от развода.
– Да, я ей разрешил еще на один год остаться возле мамки, а потом сюда перевезу. Может, к тому времени уже квартиру получу.
– Вот с квартирой-то не очень надейся. Мне вон обещали, но до сих пор не дали, хотя у меня семья, двое детишек и в одной комнате теснимся.
– А чего же ты молчишь, я пошел куда надо и все вопросы были бы решены.
– Не хотел беспокоить. Слушай, что мы с тобой сразу о делах заговорили. У тебя закуска есть?
– Конечно, есть. На кухне в холодильнике.
– Так неси сюда. Сейчас будем праздновать юбилей революции, – Кривошеев вытянул из кармана бутылку водки "Московской".
– Конечно, отпразднуем. Я мигом сейчас схожу на кухню, – сказал Петр и вышел из комнаты.
Кривошеев сел возле радиолы, включил её и начал настраивать на волну, пока не выбрал концерт, где пела Клавдия Шульженко.
– Хорошее дело радиола, включил музыку и слушаешь, словно, ты в зрительном зале находишься, – заметил он, когда Петя вошел в комнату. – У меня вот не получается пока купить.
– Радиола – это хорошо, а я вот телевизор хочу купить. Вот это будет вещь.
– Тебе хорошо, тебе не надо на семью работать, копишь себе деньги и покупаешь что хочешь.
Власенко быстро порезал хлеб, колбасу, открыл банку черной икры, которой намазал бутерброды и пригласил гостя к столу.
Первый тост подняли за праздник Октября, Кривошеев держал слово.
– Вот ты молодой, ты не застал тех времен, когда нас за людей не считали. Представляешь, я только за еду пас у местного куркуля коров. И что я видел, кем я был. Читать даже не мог. А тут революция, панов прогнали. людьми почувствовали. Трудно было, но выстояли. А сейчас я вот закончил рабфак, работаю контроллером, уважаемый человек. Комнату мне дали, небольшую, но это не жизнь в бараке, где зимой вода замерзала в комнате. Может квартиру скоро получу, еще лучше будет.
– Получишь, получишь, я вот пойду к нужным людям и все вмиг разрешится. Напрасно ты мне раньше не говорил.
– Пью за революцию и за товарища Сталина, хотя сейчас все его гудят, но он был верный ленинец и во как страна поднялась.
– Поддерживаю тебя, – они чокнулись стаканами и выпили водку, а потом стали закусывать.
– Я хоть и младше тебя, но мне тоже досталось. Не было у нашей мамки ни кола, ни двора, приходилось под чистым небом спать, а зимой нас с братишкой мама в стогу соломы прятала, но сейчас и у мамы есть хата в селе и у меня комната в столице.
Душевный разговор затянулся у мужчин до полуночи, а так, как трамваи уже не ходили, то Семенович остался ночевать у Власенко. Петя положил гостя на кровать, а сам лег на полу.
"Здравствуйте, дорогие мои супруга Наташа и сынок Саша.
С наилучшими к вам пожеланиями ваш муж и отец. В первых строках своего письма хочу сообщить вам, что я жив и здоров чего и вам желаю. Прошли праздники вполне благополучно, хотя мы ожидали различные неприятностей во время массовых гуляний, но все прошло гладко и достойно – люди веселились целыми семьями, гуляли в парках, на площадях, слушали выступления артистов, но пьяных и дебоширов было совсем немного, которых мы тотчас изолировали от общества. После окончания празднеств нам вынесли благодарность и дали один день выходного, поскольку мы дежурили практически круглосуточно.
У меня есть новость, с одной стороны она хорошая, а с другой не очень, но я думаю, что ты примешь её спокойно. Понимаешь, меня переводят в другую структуру, и эта перемена работы можно считать настоящим повышением по службе. Только, в связи с тем, что я получаю новую должность, то меня посылают на курсы повышения квалификации на три месяца. Понятное дело, что на Новый год я не смогу приехать к вам в гости, так что извините меня. Я очень хочу вас увидеть, мне здесь бывает очень одиноко и грустно сидеть одному в моей комнате, когда вокруг идет жизнь, гуляют люди, ходят в кино или театр. Мне очень хочется повести нашего маленького Сашу в цирк на Цветном бульваре, чтобы он посмотрел там дрессированных медведей, собачек, а еще очень смешного клоуна Карандаша.
Вторая новость будет тебе приятная, ибо я буду теперь по долгу службы выезжать за границу в командировки. Подробнее, о том, чем я буду заниматься расскажу при нашей встрече, которая все же состоится в конце зимы думаю. Мне обещали после окончания курсов предоставить отпуск. Ты должна понимать, что, если я буду выезжать за границу, то у меня появятся хорошая возможность привозить оттуда хорошие импортные товары. Я знаю некоторых ребят, которые ездят за границу, то они и их жены одеты с таким шиком, что министры так не одеваются. К тому же у меня будет повышена зарплата и ни в чем вы с Сашей не будете нуждаться. Скорее бы вы только переезжали в Москву, чтобы зажили мы настоящей дружной семьей, а то на самом деле наши счастливые дни мы можем пересчитать на пальцах одной руки, а хочется большего.
Передавай привет маме, я думаю, что со временем, когда мы получим квартиру, то и её заберем к себе. Я думаю, что она согласится, она же любит ходить по выставках, по театрах. Мою то маму не уговоришь переехать, ибо она не может расстаться со своими курочками да коровами, к тому же надо за моим меньшим братом смотреть, а то он очень шустрый растет без отцовского внимания.
На этом буду заканчивать свое письмо. Обнимаю и целую вас крепко.
До свиданья. Ваш муж и отец Петр.
Пришлось Петру вновь сесть за парты, но в этот раз это была не школа, а серьезные курсы, на которых лекции читали заслуженные профессора, профессионалы своего дела. Тяжело приходилось ему, имея неполных пять классов общеобразовательной школы и несколько лет вечернего образования. Приходилось много работать с грамматикой, ибо грозились отчислить за неуспеваемость. Кроме русского языка приходилось учить еще и иностранный. Петя выбрал немецкий, поскольку, живя в Казахстане он общался там с немцами и немного выучил их язык. Кроме того, они изучали еще политэкономию, занимались танцами и учились этикету за столом и в обществе.
– Вы будете представлять Советский Союз за границей и потому должны выглядеть и держать себя соответственно, – сказал преподаватель по марксистской этике профессор Киндимов. – Мы первое в мире социалистическое государство и во всем мы должны быть образцом для подражания. Вы должны всегда видеть себя со стороны, контролировать каждый свой шаг, каждое движение, каждое слово – прежде чем что-либо сказать вы должны семь раз подумать, а, если не знаете или не уверены в чем-то, то лучше промолчать. Недаром ведь в народе говорят – надо семь раз отмерить, а раз отрезать. Еще было военное дело, на котором маститый полковник, вся грудь в орденах рассказывал о различных видах оружия советского и иностранного производства. Еще он повел всех курсантов в музей, где показывал это оружие, а еще показывал разные экземпляры шпионской техники. От записывающей аппаратуры до оружия в виде авторучек и фотоаппаратов, различные виды отравляющих веществ и мин, которые управляются радиосигналами.
– Вы видите, как ненавидят нас империалисты, к каким ухищрениям прибегают они только, что б уничтожить нашу страну. Так что находясь за границей будьте внимательны, не входите в контакт с незнакомыми людьми, особенно, бывшими нашими согражданами, которые втираются к вам в доверие, а затем заставляют вас работать на иностранные разведки.
И полковник стал приводить случаи, которые происходили с различными нашими сотрудниками, которые были завербованы иностранными разведками и становились изменниками родины.
– Учтите, что за такое преступление у нас применяется исключительная мера пресечения – расстрел, – заключил преподаватель. От его слов учебный класс наполнился зловещей тишиной, каждого пронзил невольный страх.
Они жили в общежитии, по два человека в комнате. С ним жил Николай Пузырев, его ровесник, худощавый светловолосый парень с голубыми глазами, но с ним не получилось никаких дружеских отношений. Просто спали вместе в одной комнате, а разговоров между собой практически не вели, опасаясь сказать что-то лишнее. Все время Власенко чувствовал, что за ним кто-то смотрит и слушает, так что держал язык за зубами, хотя раньше любил побалагурить с приятелями и знакомыми.
В конце февраля Петр после окончания курсов Петер приехал в Днепропетровск, чтобы встретится со своей семьей. Он привез щедрые подарки для сына и супруги, а маме Марье Васильевне привез настоящий оренбуржский платок, вещь очень теплая, к тому же очень модная в последнее время. Сынок Саша сначала с некоторой опаской смотрел на Петю из-за маминой юбки, но когда отец вытянул из чемодана самосвал с заводной пружиной и пустил его на пол, то мальчик с радостью схватил игрушку в руки и стал играть с папой.
Вечером в гости пришла подруга Наташи и крестная Саши Лена вместе с мужем Андреем Григорьевичем. Лена сразу стала рассматривать косметику и различную галантерею, которую привез Петр своей супруге, высказывая каждый раз восторги от увиденной вещи.
– Да, столица это и значит столица, – заметила Лена с восторгом.
– Лена, ну, зачем ты снова бросаешь камушки в мой адрес, – взмолился профессор Кобец.
– Ничего я не бросаю. Мне просто радуюсь этим вещам, которые у нас можно купить только у спекулянтов.
– Я читаю между строк. Ты недовольна тем, что меня не переводят в институт в Москву, но такие дела быстро не делаются. Я сделал свои работы по генетике кукурузы, для этого мне пришлось много работать с иностранными журналами, материал очень интересный получился.
– Почему же нет до сих пор нет ответа?
– Лена, это же не мое личное пожелание. В последнее время правительство и лично Никита Сергеевич очень много уделяет внимания этой культуре. Очень перспективная культура, которая даже ценней пшеницы. Ибо от пшеницы мы имеем только зерно и грубые корма, а кукуруза дает в три раза выше урожай, к тому же зеленая масса, силос, обеспечивает на целую зиму кормами великую рогатую скотину. Если у нас до последнего времени было только пять процентов площадей занято под кукурузу, то в США под кукурузой тридцать пять процентов пашни. К сожалению, у нас закрытый город и из него не посылают ученых за границу, тогда как с других институтов, занимающих данным вопросов, посылают за границу. Вот недавно мой приятель из Курского сельскохозяйственного института, с которым вместе учились, ездил в Англию. Там очень хорошо поставлен вопрос силосования зеленой массы кукурузы.
– А что же такого секретного делается в вашем городе? – поинтересовался Петр.
– Не знаю, что, но что-то сверхсекретное на заводе "Южмаш". Там такие проверки персонала, такая секретность, что работники из цеха в цех не могут ходить без пропусков. Еще, когда что-то испытывают на заводе, то вся земля дрожит и стекла из окон выпадают. Вероятно, из-за такой секретности и не дают мне перевод из Днепропетровска в столицу.
Власенко слушал рассказ этого мужчины с проседью в волосах, который не может ничего добиться, несмотря на свои заслуги и ему стало немного жаль его. А может им двигало несколько другое чувство – блеснуть перед Леной и другими своей значимостью.
– Я попробую переговорить с некоторыми людьми, которые помогут вам перебраться в столицу только квартиру будете искать себе сами.
– Конечно, мы найдем там квартире, – радостно вскрикнула Лена и захлопала в ладоши, – я даже согласна жить даже в бараке лишь бы жить в Москве.
– Буду очень благодарен, – сдержано сказал профессор.
Зашла в комнату Марья Васильевна и пригласила в гостиную, где был накрыт роскошный стол из продуктов, которые привез Петр, тут была и черная икра, и красная рыба, и балык, и швейцарский сыр, армянский коньяк и французское вино Бордо.
Гости ушли за полночь, Сашу положили спать, а Наташа пошла на кухню мыть посуду, Петр пошел за ней, сел на табуретку у окна и наблюдал за супругой. Она была так красива в домашнем ситцевом халате с хвостиком собранным сзади тугим узлом. Как он мечтал об этом мгновении. Только сейчас он полностью сознавал, что Наташа его жена, приют его желаний, свершения всех его немыслимых грез. Разве он мог предположить, получив первое письмо от девушки, которая писала по поручении комсомольской организации, что они будут вместе. Между ними была пропасть, и он смог преодолеть её, хотя методы были не совсем честные, но победителей не судят.
– Как у тебя дела в институте? – спросил Петр.
– Нормально, главное, что сессию сдала без хвостов. Я даже не надеялась, что смогу это сделать. Конечно, пришлось поработать и днем, и ночью. Спасибо, маме – Она мне очень помогла, сидела все время с Сашей, когда я занималась.
– Ты говорила о том, что собираешься перевестись в Москву?
– Пока не говорила еще.
– Надо бы уже сообщить об этом и начать оформлять документы, а то могут появится некоторые обстоятельства из-за которых могут задержать перевод.
– А меня примут там?
– Об этом можешь не беспокоится, там все решается.
– Как легко у тебя все получается. Мне даже не верится, что так и будет. Еще и Лене пообещал.
– Уверяю тебе, что все так и будет, потому что…
Петр хотел рассказать о том какие у него покровители и чем они ему обязаны. Ведь благодаря тому, что он со своим приятелем Кривошеевым майором в отставке, смог прорваться через оцепление, выставленное оппозиционерами вокруг столицы, к маршалу Жукову на полигон, чтобы сообщить новость, что Хрущева хотят сместить с поста Первого секретаря ЦК КПСС. Тогда появление Жукова на заседании Президиума изменило ход событий, и оппозиционеры были побеждены. Хрущев отстоял свой пост и стал единовластным хозяином в стране, сохранил свой пост и Брежнев, с которым Власенко познакомился на целине и поддерживал с ним добрые отношения, благодаря которому он так быстро смог продвинутся по карьерной лестнице. Очень хотелось Петру рассказать всю подноготную историю, чтобы еще больше поразить Наташу и вызвать к себе еще больше уважения и, возможно, любви, но он воздержался.
– … потому что у меня есть хорошие и влиятельные люди, которые помогают мне.
– Хотелось бы мне посмотреть на них, – в шутку заметила Наташа.
– Может когда-то и познакомишься с ними, если переедешь в Москву.
Они еще долго говорили на кухне о житейских вопросах, но и здесь Власенко не до конца был откровенен, ибо о том где он сейчас он работает и чем будет заниматься просто сказал, что он будет выезжать в командировки за границу.
Первая поездка Петра Власенко была в Германскую Демократическую Республику в составе концертной группой, которая должна была концерты для советских солдат, которые служили в этой стране. Со смешанными чувствами ехал туда парень. Он еще помнил, как хозяйничали они у них в селе, когда захватили их землю. Разве можно было забыть, как расстреляли семью Петраковских – учительницу математики Елизавету Петровну и ее дочь Зою за то, что их отец был командир партизанского отряда.
Много было неприятных воспоминаний, хотя он был тогда еще совсем маленьким, а вот теперь они оказываются нашими друзьями. Инструктор КГБ, который давал им напутствия перед отправкой, особенно, делал упор на тот факт, что мы сейчас союзники по борьбе с империалистической Европой и, следовательно, надо относится к гражданам этой страны крайне дружелюбно и строго выполнять все положения внутреннего расписания военных частей, где предстояло давать концерты. Кроме того, в их обязанности входило следить за артистами, чтобы они без разрешения коменданта военного городка не отлучались в город, вели себя прилично, не пили, не дебоширили.
Германия его удивила, несмотря, что прошла война, везде было чистенько, убрано, домики стояли аккуратные, как на картинке, а в озерах плавали белые лебеди. Из одного военного городка в другой их перевозили на автобусах в сопровождении автоматчиков, которые ехали сзади на грузовых автомобилях. Дороги были асфальтированные, а вдоль дороги росли яблони, груши, абрикосы, но нас предупредили, чтобы мы не останавливались возле деревьев, хотя на них росли еще совсем маленькие завязи плодов. Гастроли прошли успешно и к старшему группы подошли две девушки, исполнительницы народных песен, и попросились выйти в город, чтобы сделать некоторые покупки. Николай Павлович Звягинцев мой непосредственный начальник, мужчина лет тридцати с правильными чертами лица и с небольшой проседью на темных волосах. сначала не давал согласия, до девушки были настойчивы.
– Ну, как ты думаешь, – спросил он у Власенко, – разрешить им.
Петя был, конечно, пленен красотой девушек.
– Думаю, что можно разрешить, они вели себя примерно так что заслуживают.
– Что ж иди к коменданту, пускай выписывает пропуск, а вы, – обратился он к девушкам, – составьте список тех, кто будет идти.
Комендант без особого сопротивления подписал нам пропуск и выделил еще двух солдат, которые должны были сопровождать нас в городе Магдебурге. Конечно, город был образцовый, в магазинах от товаров полки ломились, продукты тоже были самые разнообразные, даже мандарины и лимоны были. На те марки, которые мне выдали, я купил Наташе красивый шерстяной свитер, капроновые чулки, а для Саши я купил заводной паровоз и вязанный костюм. В военный городок мы возвращались поздно, немцы относились к нам добродушно, в магазинах продавцы обслуживали нас с улыбкой, хотя нам трудно было общаться с ними, так как запас немецких слов был очень ограничен.
В конце мая Петр собирался поехать Днепропетровск, чтобы поздравить сына с днем рождения – Саше исполнялось два года, но неожиданно планы его изменились, так как из-за заболевшего товарища его посылали курировать международную велогонку Винница – Сандомир. Это соревнование проходило по территории двух стран, сначала спортсмены ехали по территории Украины, а затем переезжали через границу и соревновались на польской земле. Эта велогонка была устроена в честь полковника Героя Советского Союза Василия Скобенко, который освобождая этот город сумел обходным маневром сохранить Сандомир от полного уничтожения. Спустя некоторое время полковник Скобенко погиб при освобождении Польши.