Хубара. Сирийский дневник. Ливанская война

Первая ночь в Сирии. Дамаск. Гостинница «Рамита»

Симонов и молодой человек, вернулись в душный салон дребезжащего автобуса. Достаточно долго поколесив по узким улицам старого города, остановились возле спрятавшегося в зелени вьющихся растений, помпезного здания. С высокими ступенями, обшарпанной лестницы, и двумя фигурками крылатых львов, лежащих на потрескавшихся постаментах. Наверху, выглядывала из буйной зелени, облупившаяся вывеска на английском – «Отель». В вестибюле заведения, устеленном пыльными, древними коврами, стояли в рост человека, массивные, под мрамор, вазы. Среди ваз, как экспонат исторического музея, скучал за стойкой, судя по всему, хозяин отеля. При виде вошедших, он радостно выпорхнул навстречу, что-то лопоча на своём языке. Переводчик, как старый знакомый, о чём- то поговорил с владельцем, они посмеялись над, известной только им, шуткой. Рашид, так звали переводчика, распрощался с офицерами, посоветовав из номера, без надобности, не выходить и уехал. По скрипучей лестнице, новых постояльцев, провели наверх. Судя по тишине на этажах, клиенты не баловали её своим присутствием. Открыв одну из дверей, хозяин широким жестом пригласил располагаться, подождал, пока гости войдут, слегка поклонился, пробормотал «фатдаль» и неслышно удалился. Апартаменты представляли собой длинную, узкую, похожую на купе поезда, комнату. С единственным, таким же узким, окном, через давно не мытые стёкла которого, с трудом пробивался свет. Почти поперёк всего помещения, стояло огромное подобие кровати, являющееся единственной мебелью номера, что наводило на мысль о его истинном предназначении. Всё это «футбольное» поле прикрывалось куском ярко-цветной материи. В изголовье, от края до края, как Симонову сначала показалось, лежал толстый, круглый, пожарный рукав. Впоследствии, оказавшийся подушкой. Справа от двери, маленькая раковина, больше похожая на настенный писсуар, с желтым, медным краником наверху, и длинными полотенцами на старинной вешалке. Слева, в стене, двухстворчатая дверка, которую постояльцы сначала приняли за шкаф. Заглянув внутрь, они обнаружили крохотный туалет, с большим напольным унитазом, наподобие тех, что бывают в вокзальных отхожих местах, со шлангом для подмывания на крючочке. С комплекцией владельца заведения, в туалет можно было войти, лишь пятясь задом в открытые дверцы, выполнив все подготовительные процедуры в комнате.

Уставшие от перелёта, и непривычной, изматывающей жары квартиранты с наслаждением разоблачились от мокрых одежд, и остались в одних плавках. Растянувшись по краям огромной кровати, поболтали ни о чём, и незаметно уснули. Поделившись напоследок, перед сном почти одновременно пришедшей в головы мыслью, – что документов и денег у них нет, имущество более чем скромное защитить себя им нечем. Единственным оружием в этой стране, мог служить только кусок сала в чемодане у Василия, так звали старшего лейтенанта, другой ценности он не представлял – здесь не Украина. Поэтому можно спать спокойно, но на всякий случай, Вася вставил в ручку двери, ножку единственной в номере, металлической табуретки.

Проснулись, когда было уже темно, в маленькой комнатке стояла немыслимая духота, пришлось открыть затянутую противомоскитной сеткой половинку окна. С улицы хлынула вечерняя прохлада, запах жарившегося неподалеку шашлыка, и каких-то пряностей. Окно выходило во внутренний дворик, и из него было видна часть глухой стены дома напротив и кусочек освещенной улицы. По улице проносились, расцвеченные, как новогодние ёлки, громадные, крытые грузовики. Юркие, похожие на наши «Жигули», жёлтые такси, медлительные, полупустые автобусы. Слышались голоса людей, музыка, сигналы автомобилей, гудки, как показалось Симонову, близко проходящего поезда.

На занятиях в Москве их предупредили, что наряду с назревающей агрессией Израиля, в стране активизировалась деятельность террористической организации «Братья мусульмане» («Террористическая организация запрещена на территории РФ»), финансируемой из-за рубежа, ставящей своей целью свержение существующего правительства. Террористы взрывали государственные учреждения, иностранные представительства. В частности, подверглось атаке фанатиков здание «Аэрофлота». Члены организации убивали советских специалистов, погиб майор железнодорожных войск, строящий дорогу к побережью Средиземного моря. Его расстреляли в пустыне, где он работал с арабскими рабочими, пистолет против трёх автоматов оказался бессилен. Подвергся нападению в городе военный лётчик-инструктор, подросток расстрелял его в упор, а жена была тяжело ранена. К ночи чувство опасности усиливается, и вновь прибывшие чувствовали определённое беспокойство. Одни, в чужой стране, брошенные в незнакомом городе, неизвестно в чьём доме, как узники, заперты в маленькой комнатке. Посовещавшись, решили, из номера не выходить и быть начеку. Достали свою нехитрую, ещё московскую, еду. Кусочек хлеба, сало, очень пришедшееся к месту, два солёных огурца, и засохшие коржики. Ужин дополнила чекушка водки, которую старший лейтенант привёз из Забайкалья. Симонов предложил свою пол-литровую, но Василий ответил, что ещё дома поклялся и загадал, выпить её в первый же вечер на чужой земле. Что старший лейтенант загадал, догадаться было не трудно, клятва – святое дело, тем более что пол-литра будет много, а оставлять советские не приучены. Симонов не стал препятствовать. Отужинали, дополняя скромный стол манящим запахом вкусного шашлыка, из открытого окна. Согрели чай в стаканах, походным кипятильником Симонова, покурили, поговорили о том, о сём, и приготовились ко сну. В это время, в каком-то углу комнаты, застрекотала молчавшая до этого цикада, этакий, назойливый, южный, ночной кузнечик. Все попытки уснуть закончились провалом, поиски насекомого, тоже не увенчались успехом. Друзья перевернули всю комнату. На время затихающее стрекотание, начиналось вновь. Пригодилась опустошённая бутылка, из которой, набирая воду, обильно поливали все углы и щели. Наверное, намокнув, и потеряв способность стрекотать, тварь успокоилась. Измученные постояльцы уснули.

Май. 1982 г. Дамаск

Утром за ними приехал Николай Труш, советник командир соседней бригады, из дивизии, куда был назначен Симонов. Начинающий лысеть, лет сорока мужчина, с хитроватым взглядом прищуренных глаз. Весёлый, разговорчивый, и общительный. С шумом ворвавшись в комнату, сгрёб в охапку малочисленное имущество приезжих, поправил пистолет, в облегчённой кобуре, на поясе, оглядел едва проснувшихся друзей и выдохнул:

– Хватит спать! Ты, Симонов? Я за тобой! Поехали!

Старший лейтенант тоже не пожелал оставаться один и попросил отвезти его куда-нибудь поближе к своим. По дороге, сидя, в прилично поезженном, Уазике, новички внимательно слушали старожила. Николай, мастерски управляя машиной в потоке хаотично мчавшихся автомобилей, постоянно поглядывая в зеркала, не спеша, рассказал о том, что «хитрый молдаванин», предшественник Симонова, подсуетился и «слинял» ещё вчера вечером, обратным рейсом самолёта, на котором они прилетели. А его, Николая, отправили встретить Володю потому что, он единственный из коллектива, кто был в городе на машине. В бригаде, после отъезда прежнего советника, остался майор Лёня Буратенко, специалист по работе в механизированном батальоне. Со слов Николая стало известно, что раньше в бригадах было, по пять человек советских, теперь должности сократили, и осталось по два-три человека. Симонов в разговоре позавидовал свободной манере вождения автомобиля, своим новым знакомым. Труш пояснил, что до Сирии, он практически, не водил машину, так как её не имел. А здесь, как сказал Николай, хочешь выжить, не доверяй руль арабскому «саику» – водителю, которого дадут в бригаде, и который путает педали и рычаги. Повернувшись к молодому арабу с автоматом, сидящему на заднем сидении, рядом с Василием, что-то быстро сказал по-арабски, тот ответил, с интересом посматривая на Симонова. Николай пояснил, что тот, поздравил его с приездом. Симонов, в свою очередь, поблагодарил, сказав:

– Спасибо!

– Не спасибо, а «шукран» – по-арабски, – поправил его Труш.

Симонов сосредоточился, и произнёс первое арабское слово: – Шукран!

Все засмеялись, его корявому произношению.

– А это и есть мой водитель, – снова, пояснил Николай. Тебе будет положены водитель и два охранника, их выделит бригада. Кого-то из охранников изредка беру с собой, исходя из обстановки, хотя, надо сказать, что охранники из них никакие. Поэтому в основном, они сидят в «махтабке» – твоём кабинете в бригаде, отвечают на звонки, готовят еду, чай, зимой топят печку. А водителя, как охранника вожу с собой, на всякий случай, вдруг где-нибудь на «хафлю» пригласят. Это праздник, или выпивка по-арабски, тогда он и везёт домой, – засмеялся Труш.

– Так, они же мусульмане, они не пьют? – удивился Симонов.

– Да, не пьют? – иронически усмехнулся Труш. – Мы их за двадцать лет, не только науке побеждать выучили. Но дали, нечто большее! Пьют, ещё и как, но не умело! Виски со льдом – только портят продукт. Бывает, тоже напиваются. Но есть истинные приверженцы ислама, те, ни грамма спиртного. Зато, травку – кальян курят, все поголовно. Но, не дай бог пристраститься, потом не бросишь, лучше уж пить. Но жара такая, сам пить не станешь, здоровья не хватит. Так, вечерком, когда жара схлынет, по чуть-чуть, или зимой, когда дожди. Помолчав, продолжил, – после того, как тебя представят в бригаде, будут обмундировывать, готовую форму не бери. Тебе по званию положено шитую, она удобнее и легче. Из оружия, возьми автомат, со складным прикладом, советский, лучше АКС. Пистолет, тоже наш, а не китайский. Будут предлагать гранаты «эфки», не бери, одна морока. Носить требуют в гранатных сумках, в машине положишь, закатится куда-нибудь, зацепится, да рванёт. Если и взять – пускай дома лежат, так – на всякий случай. А случаи разные бывают!

Разговаривая и управляя машиной, он ещё умудрялся рассказывать пассажирам о местах города, где они проезжали:

– Это казармы президентской дивизии, «сарая дефа» – роты охраны, на самом деле, целая дивизия. Носят малиновые береты почти как у военной полиции, «шорта аскарие», но ещё наглее их. Вот тут они и живут – показал на здания, длинной в квартал.

– Перед вами площадь АВС, тут иногда по пятницам вешают.

– Как вешают? – не понял Симонов.

– Обычно за шею. За крупные хищения, шпионаж, терроризм, изнасилование.

– Вон там, где зелень – советское посольство.

– А это, сук – рынок по ихнему, Хомедии сук, – название такое. Сюда лучше не соваться, прирежут в толпе, показав рукой направо, продолжил – лётчика с женой тут подстрелили.

Симонов с интересом посмотрел на ряды каких-то построек, по-видимому лавок, с громадным, древним входом, больше похожие на перекрытую крышей улицу. Там, как муравьи суетились люди, брели, с поклажей на спинах, флегматичные, ослики. Дымились какие-то жаровни, шли женщины, с громадными бочками на голове, играла арабская музыка.

– Кстати, один из старейших рынков Ближнего востока, так сказать, действующая реликвия.

– Слева, рыбный рынок, – и действительно в машине запахло рыбой и водорослями. Вдоль длинной улицы разнокалиберных шалашей, стояли тележки и плетеные корзины с дарами моря. Утрамбованная земля, блестела от чешуи, стоял непередаваемый смрад.

Труш притормозил на перекрёстке, возле продающего газеты мальчугана. Не обращая внимания на суматошные сигналы сзади, купил газету, мастерски вписался в поток машин. Передал газету своему водителю и что-то сказал. Полистав газету, солдат протянул её Симонову, красноречиво сделав жест, вокруг шеи. На открытой странице, были крупно напечатаны портреты четырёх мужчин и надписи арабскими буквами, больше похожих на ползущих гусениц. Водитель что-то пробормотал, Николай перевёл:

– Это вчерашняя газета, за пятницу. А это те, кого казнили вчера, двое за измену, двое за хищение государственных средств.

Симонов вгляделся в лица – обыкновенные люди, не похожие на преступников и бандитов. Двое в галстуках и европейской одежде, похожи на учителей или конторских служащих.

– Ты никогда не ходил это смотреть? – спросил Симонов, не зная как правильнее назвать это действо.

– Ходил, один раз по приезду – противное зрелище! И не охота рано вставать, казнят часов в пять утра, на рассвете. День начинается, а жизнь заканчивается, умеют они поиздеваться и в этом!

По тротуару шла группа женщин в тёмных одеждах, с завешанными лицами, судя по фигурам, под складками материи, молодых.

– Гульчитай, открой личико! – пробасил Василий известную фразу.

– Не вздумай оказать знаки внимания незнакомой женщине, тут эти джентльменские штучки не приняты, надо спросить разрешение у отца, или брата. А это, возможно мать, но скорее всего, старшая служанка, ведёт девочек из богатой семьи. Если бы они шли одни, могли бы и сбросить паранджу, пока отец не видит. Но уже много дам на европейский манер, лица не закрывают, носят обычную, но закрытую одежду. Девочки ходят в школу в брюках и одинаковых платках.

Николай вёз их новой, более длинной, чем вчера, дорогой, желая, по-видимому, показать город, за разговорами незаметно, приехали к знакомому синему дому. Проходя с друзьями мимо часового, Труш что-то сказал ему по-арабски, тот заулыбался, махнул рукой – проходите.

– Ты, хорошо говоришь по-арабски? – спросил Симонов Николая.

– Не волнуйся, через полгода, покрутишься один среди арабов, тоже будешь чирикать по «хабирски». Это зверски искалеченный арабский разговорный язык, без падежей, окончаний и прочей орфографии, с минимально необходимым количеством слов. Хотя, многие, и такой «эсперанто» освоить не могут, в основном от лени. Но арабы нас понимают. Вот читать наши не умеют, слишком сложный алфавит

Они миновали вестибюль, и остановились в ожидании лифта.

– И ездить по городу будешь как я, или лучше. Машина в Союзе была?

– Есть «Жигули тройка», – ответил Володя.

– Ну, тогда, вообще, без проблем. Как только, забудешь все правила, станешь тутошним ассом. У нас с тобой для бесед времени много будет, мы теперь соседи, будем жить в одной квартире. Отметишься в кадрах, и пойдём домой, познакомлю с женой.

Они поднялись на лифте на нужный этаж, прошли по коридору и оказались в служебных помещениях. За стеклом, сидел оперативный дежурный, Симонов представился. Ему подсказали, куда идти дальше. Вместе с Василием они пошли по светлому коридору, на одной из дверей красовалась надпись «Главный военный советник». В отделе кадров за столом сидел мужчина, средних лет, в арабской форме, без знаков различия, с острым, внимательным взглядом. Наверное, «контрик» прикинул Симонов. Возле окна стрекотала пишущей машинкой крашеная блондинка, почему-то, с интересом оглядевшая Володю. «Контрик» записал Симонова в журнал, и сказал идти в такой-то коллектив. Симонов не знал, что такое «коллектив», попрощался с Василием и вышел к поджидавшему его Николаю.

– Ну, что? – спросил Труш.

– Послали в такой-то коллектив.

– Значит, в нашу дивизию, коллектив советников и специалистов такой-то дивизии.

– И где эта дивизия?

По словам Николая никого в коллективе, да и самого коллектива сейчас нет. Все разъехались по частям, приедут часам к шестнадцати. Тогда надо будет представиться генералу – руководителю коллектива

– А пока, пойдём домой, покажу тебе твоё жилище.

Они прошли по длинному, во всё здание, открытому балкону, с одинаковыми дверями в квартиры, и одинаковыми окнами, которые, судя по гастрономическим запахам, были кухонным. Постучавшись для порядка, Николай открыл дверь и пригласил Симонова в большую прихожую.

– Наверное, убежала в магазин, – предположил хозяин, не увидев, жены.

В квартире было почти стерильно чисто. Симонов разулся в прихожей, и вслед за соседом, прошёл в комнаты. Квартира была большая, пятикомнатная. Общий просторный зал, с четырьмя глубокими креслами, мягким диваном, журнальным столиком, и средних размеров, японским телевизором в углу. Коридор упирался в два туалета, с душевыми кабинами. С обеих сторон от туалетов, имелось ещё по две просторные комнаты, соединённые общим балконом. Обставленные недорогой, но добротной и удобной мебелью.

– Фирма «Мерседес» для своих строила, но потом почему-то нашим отдали, – пояснил Николай, – а дом по привычке, так и называют «Мерседес».

Две боковые комнаты, которые Труш представил Володе, как его апартаменты, понравились. Но чувствовалось, что в там давно не живут, он поделился своими соображениями с соседом.

– Ты, прав. Мы с Жанной, больше полугода живём одни в этих хоромах. Саша, твой предшественник, бывал тут, последнее время, крайне редко. С супругой они жили плохо, постоянно ругались. В прошлом году она уехала в Союз, проводить детей в школу к первому сентября. Да так, и не вернулась. А он, связался с холостячкой блондинкой, машинисткой из отдела кадров. Сначала пропадал по ночам, а потом совсем перешёл к ней жить. У неё квартира возле нашего посольства.

Так вот почему, она меня так внимательно рассматривала, вспомнил Симонов своё посещение отдела кадров.

– Ну потом, чтобы не доводить дело до скандала, его и отправили, как говорят «день, в день» Какого числа, три года назад приехал, в тот же день и уехал. Она, тоже, собирается уезжать. Ладно, они люди взрослые, бог им судья! А вот и Жанна пришла!

Николай познакомил Володю со своей женой – Жанной. Бойкая, невысокая женщина, лет сорока, наотрез отказалась, чтобы её величали по отчеству, и пригласила мужчин завтракать на кухню. Кухонька, в отличие от комнат, была маленькой, и едва вмещала плиту, мойку, два крохотных стола со стульями, и громадный, в человеческий рост холодильник «Барада», – холод, как перевёл с арабского Труш. Окно кухни действительно выходило на общий балкон дома.

За завтраком, коротенько познакомились. Труши служили в Сирии третий год и весной следующего года заменялись. Коля был начальником штаба полка, на родине – в Белоруссии, дети остались с родителями жены в Минске. Бригаду Николая, ещё полгода назад ввели в Ливан, в составе межарабских сил. Туда ездит на дежурство, через двое суток. Сегодня дежурит второй советский, специалист по работе в танковых батальонах. Пока нас двое, пояснил Николай, и третьего дадут. Симонов рассказал о себе, о своей семье. Глянув на часы, сосед засобирался, ему надо было съездить в пункт постоянной дислокации бригады.

– Вечером поговорим, за ужином. Пока осваивайся! – Сказал он на прощание, и уехал.

Симонов принял душ, полежал на своей новой кровати, покурил на балконе, разложил свои вещи по полочкам и ящичкам. И решив прогуляться, вышел из квартиры. Всё здание, от второго этажа, доверху, опоясывали широкие, закрывающие до пояса, балконы, с выходящими на них дверями квартир. С балкона было видно здание маленького, одноэтажного КПП, фигурку часового, в красном берете у ворот, стоянку служебных машин, за низким, металлическим забором. Метрах в пятидесяти, возвышались девятиэтажные арабские дома, один ещё строился, и наверху сновали рабочие. Володя на лифте спустился вниз. Первый остеклённый этаж был занят магазином, куда Симонов не зашёл, по причине отсутствия всяческих денег. Здесь же располагались библиотека, кинозал, с задёрнутыми шторами, класс для занятий. Бегали загорелые дети, явно дошкольного возраста. На просторной, ухоженной территории росли большие пальмы и незнакомые Володе кусты. Далее, за сетчатым забором, располагался небольшой, чистенький бассейн, закрытый на цепочку с замком, и табличкой о распорядке его работы, с обязательной фамилией ответственного. Снаружи, за узорчатым металлическим забором, по всему периметру, прохаживались арабские часовые, как Симонов теперь знал – военные полицейские. Они с интересом посматривали на нового русского. Сзади дома, в небольшом, сборном здании размещались сами полицейские. Там стояли расписанные красными арабскими буквами машины и сновали солдаты. У КПП Володе попался майор, в диковинной советской форме. Рубашке с коротким рукавом, советскими погонами, с голубым просветом, большим гербом Советского союза на левой стороне груди, с непонятными надписями на рукавах, которые Симонов не успел прочитать, и в голубой, мягкой бейсболке, с авиационной «капустой». Как Володя заметил, он вышел из иностранной машины, с английской надписью «UN» на боках.

– Наверное, из контингента войск организации объединённых наций, может, военный наблюдатель, – предположил Симонов, – и где только нашего брата нет?

За территорию Володя выйти не рискнул, и вернулся домой. Жанна дала ему книгу Беляева, и он с увлечением стал перечитывать известные с детства фантастические рассказы.

Часа через три вернулся Николай, и Жанна покормила их вкусным обедом. Симонов поинтересовался, где он может поблизости питаться, не сидеть же ему нахлебником на шее добрых соседей. Николай рассмеялся в ответ:

– На сэндвичах, только на овощных сэндвичах, можешь выжить! Общественного питания в этой стране нет! Если есть деньги, можешь питаться в престижных ресторанах, но то, что там подают, русский человек есть не будет. Будешь готовить сам, если умеешь? Симонов сказал, что может классно жарить картошку и яйца, на этом все его познания в этом деле заканчиваются. Жанна, в свою очередь, выразила желание посмотреть на жену Симонова, вырастившая такого, неприспособленного к самостоятельной жизни мальчика.

– Поначалу, умереть голодной смертью не дам, не из жалости. Просто не могу слышать, как стонут от голода по ночам. Будешь учиться, будешь готовить, и через силу есть то, что сам приготовил! Плакать, и есть!

И действительно, первое время, она кормила Симонова. Он отдавал на питание деньги, по выходным, она брала его с собой на рынок, помогала выбирать продукты. Методом проб, и ошибок, учила его готовить нехитрые блюда. И впоследствии, он не дурно в этом преуспел.

После обеда, по совету Николая, Володя обрядился в свою светло-коричневую тройку и отправился представляться. Он постучался в указанную дверь. Ему открыла женщина, в синем переднике и, показав на дверь комнаты, сообщила, что Анатолий Дмитриевич его ждёт в кабинете. Спросив разрешения, Симонов вошёл в кабинет, и увидел стоящего у окна генерал-майора Сударева, бывшего командира учебной дивизии. Да, мир тесен! Генерал, сначала, его не узнал. Выслушав доклад, внимательно посмотрел на Володю, как будто что-то припоминая, и спросил:

– Мы могли где-то раньше встречаться?

– Так точно, в Сибири, товарищ генерал-майор. Я был заместителем командира учебного танкового полка.

– Но там, по-моему, начальник штаба был с усами?

Дело в том, что ещё находясь в отпуске, от вынужденного безделья. Симонов отрастил гусарские усики. Которые ему, никогда не носившему усы, мешали и требовали большого ухода.

– У меня в Сибири не было усов, товарищ генерал.

– Сбрить! – безапелляционно изрёк генерал – Немедленно сбрить!

Симонов не стал возражать, тем более, он и сам подумывал об этом. После столь тёплой встречи, Анатолий Дмитриевич расспросил Симонова о делах в своей бывшей дивизии. О новых командирах и начальниках. Симонов, как мог, рассказал то, что по его мнению, представляло интерес для генерала. Но оказалось, что Сударева больше интересовали не служебные дела, а новые взаимоотношения между руководителями разных рангов. Симонов ответил, что в такие подробности он не посвящен и, с миром был отпущен. Напоследок напомнив, что завтра он выезжает с коллективом в дивизию.

По дороге в квартиру Володя зашёл в финансовую часть, где получил подъёмные. Новые, чужие и незнакомые деньги – лиры. Ни цены, которых, не покупательной способности он ещё не знал. Там же он встретил соседа по комнате в московской гостинице. Словоохотливый дальневосточник, был страшно обрадован встрече и пригласил покурить, и побеседовать на улице. Они спустились вниз, сели на лавочку в куцей тени пальм, у бассейна. Поговорили о том, как, кто, где устроился, о первых впечатлениях. Но Симонов чувствовал, что шустрый московский-дальневосточник, желает, спросит у него что-то важное для себя. Начал он с того, что к нему, уже скоро прилетает жена. В Дамаске встретил ребят, с кем учился в академии, их связывает давняя дружба. А ему придётся ехать почти под Хомс, в другой коллектив. Зато там, рядом Средиземное море, и можно иногда туда ездить отдыхать. Короче, он попросил Симонова поменяться местами. Володя ответил, что он как бы уже обосновался. Тем более, он танкист, а у соседа, бригада механизированная, то есть пехотная, значит, другая военно-учетная специальность. На что, дальневосточник ответил – этот вопрос решаемый. Надо сказать, что Симонов не умел противостоять такому напору и нахальству. У него не было нужных людей и друзей. Друзей он выбирал не по степени нужности и пронырливости, а по душе. На его слабые возражения, новый друг ответил, что у него и тут кругом свои люди, и стоит Симонову согласиться, завтра он поедет прямиком к Средиземному морю, а может быть и дальше. Володя выложил последний аргумент, сказав, что он уже представился генералу – руководителю коллектива. Новый товарищ, как-то внутренне сник, разговор не заладился, и они распрощались.

Потом они с Николаем сходили на ближайший маленький рынок. По дороге Володя рассказал об этой случайной встрече, и нехорошем осадке, который остался в душе. Может, следовало бы помочь человеку? А он вот так отказал, нехорошо!

– Какая, ты говоришь, у него бригада? – спросил Николай.

Симонов назвал номер.

– Вот московские, придворные полководцы! – возмутился Труш, – эта бригада стоит рядом с моей в Ливане, точно из-под Хомса! И до него, там был советник из Московского округа, чей-то сынок. Считай почти два срока тут прослужил. Бригаду недели две-три назад ввели в Ливан, паренёк, сразу и засобирался домой. Кому охота под пулями ходить, а там часто постреливают, то ли ещё будет! Так, что себя не вини, он выкрутится! Здесь у каждого своя судьба, кому, как повезёт!

На рынке они купили кое-какие продукты, фруктов и зелени. А также овощ, который Симонов умел готовить – картошку, «батата» по-арабски. Картошка, как картошка, такая же, как на Родине.

Симонов почистил картофель, Жанна приготовила ужин, Володя выставил свои запасы – три бутылки водки, две булки чёрного хлеба. Со словами: – «Три вам будет много, обопьётесь!», хозяйка спрятала одну бутылку в шкафчик. Николай посоветовал, пригласить на ужин третьего комбрига – советника командира механизированной бригады, человека с редким сочетанием букв «И» – Иванова Ивана Ивановича. Должность четвертого комбрига была вакантной – бригада только формировалась.

Иван Иванович оказался общительным мужчиной, постарше Симонова, в Союзе командовал полком на Украине. По-украински, полноватый и дородный. Несмотря на русскую фамилию, был явно с казацкими, запорожскими корнями. Как он сам выразился – «Москаль, из пид Львива». Служил в Сирии третий год – «Ох, хлопцы, и надоила мне эта держава». По причине болезни жены, жил последний год один – «Як перст, в этой арабчине, хочу на ридну батьковщину!».

Жанна предложила накрыть стол в зале, окна которого, не выходили на общий балкон:

– Вы пока трезвые, тихие, да умные! Сейчас выпьете по пару, тройке, рюмок и начнете о делах, о службе. Да в полный голос! А голоса у вас командирские! А завтра утром, генерал будет вас же за эти слова отчитывать на построении. А здесь, хоть заоритесь, ближайшие соседи в отпусках, с дороги такой шум – ничего никто не услышит.

– Что, даже так? – удивился Симонов.

– Да! – подтвердил Труш, – есть у нас стукачки, так, что имей в виду. Бывает, пошумим, поговорим в узком кругу, по душам, вроде, чужих никого не было. А завтра, «разбор полётов», начальство всё знает почти дословно. Не думаю, чтобы шеф сам под окнами ходил. Имеются у нас один особо приближённый, ладно, сам разберёшься, не люблю сплетни разводить!

Николай принёс из своей комнаты походный, разборный стол, на железных ножках. Жанна быстро накрыла его красивой скатертью и сервировала, мужчины помогли принести из кухни вкусно пахнувшую еду. Наконец, все уселись за праздничным столом в предвкушении ужина.

Труш, на правах хозяина, поздравил Володю с прибытием, пожелал скорейшего приезда семьи, успехов в новой работе, здоровья и благополучия. Все чокнулись, и выпили. За разговорами, кратким тостами и едой, время пролетело незаметно. За открытыми окнами по южному быстро опустился вечер, потянуло прохладой приближающейся ночи. Захмелевшие мужчины, как и предполагала Жанна, плавно перевели разговор на текущие дела в бригадах, на проблемы и имеющиеся трудности. Разговор, в частности, касался непростых взаимоотношений в коллективе. О положении советников командиров бригад, в сложной иерархии должностей «хубары».

– Ты, пойми, – горячился Николай, – из двух десятков человек в коллективе, по-настоящему работают с местной стороной, в лучшем случае, половина. Это, советники командиров и специалисты в бригадах, да ещё ремонтники, и вооруженцы! А остальные, изображают кипучую деятельность. Есть советники в дивизии, которые месяцами не встречаются со своими подсоветными и не бывают в частях! Перекладывая все свои заботы на советников командиров бригад, требуя каких-то отчётов, анализа, подсчёта процентов! Полная чушь! Я могу, конечно, поехать в артиллерийский дивизион бригады, или к зенитчикам, чисто в тактическом плане боевого применения, могу что-то подсказать, и помочь. Но есть специфические вопросы, которые я не могу решить. Для этого и существуют советники начальника артиллерии и советник начальника ПВО дивизии и прочие. А, они сидят безвылазно в своих кабинетах в «махтабке хубары».

– В чём сидят? – не понял Симонов. – В какой «мухтарке?».

– Не «мухтарке», а в «махтабке», это значит в помещении. Поедем в дивизию, покажу, – засмеялся Николай.

– Да, они в дивизии совсем обнаглели, – вмешался Иван Иванович, – в прошлом месяце со штабом моей бригады проводили командно штабные учения. Руководитель учений – командир дивизии генерал Аднан. План проведения и прочие бумаги, должен был разрабатывать оперативный отдел, при активном участии соответствующих советников дивизии. Арабы, по лености своей, переложили всё на наших. А у нас, кому делать? Должность советника начальника оперативного отдела вакантная. Всё быстренько перетолкнули в бригаду. Мы, с моим специалистом в батальоне, неделю корячились над планом и картой розыгрыша. То есть, сами себе готовили план, получилось – обучаемые самообучались. Дивизионным осталось только перевести и представить местной стороне, как свои труды.