Марсиане

Иштван говорит о моей тайне совершенно спокойно и обыденно. Как будто он нашел пустую бутылку из-под пива. У меня пересыхает в горле, я жду продолжения его монолога.

– Я сначала хотел поговорить с тобой, чтобы понять причину твоей скрытности, но потом проследил твои маршруты по кратеру и понял, что лучше тебе не мешать. Сегодня, как я понимаю, ты закончил исследование этого места и пришел к выводу, что там ничего больше нет.

Я киваю. Мне просто нечего добавить. Иштван – величайший профессионал. Хотя у нас на станции все такие. Иштван продолжает:

– Но вот интерес Кристины к квадрату 20—52 я понять не мог. Был там много раз во время прошлогодних раскопок и после. Ничего там нет, а Кристина заглядывает туда каждую неделю. Я попросил ребят с орбитальной станции почаще фотографировать квадрат и стал сравнивать эти снимки. Так я мог проследить, где появляются следы от ее вездехода. Однако ничего нельзя было понять. Ее следы – это как хорошая иллюстрация к теории процессов случайного блуждания. Я подозревал, что женщины непоследовательны. Но ведь Кристи ученый, она не должна была колесить между скалами без всякой системы. Вот ты ходил по кратеру, исследуя квадрат за квадратом. А Кристина… Вот смотри, тут ее сегодняшние следы. Мало того, что она сделала несколько странных кругов, она еще ездила вперед и назад. Ты когда последний раз включал заднюю передачу у «клопа»?

Я пожал плечами. Место, где Кристина кружилась на одном месте, я хорошо знал. Там мы бурили последние шурфы, и Кристина сказала, что это все, надо отсюда уходить, ничего интересного мы больше не найдем. Ее тогда горячо поддержал Анри и другие геологи. Это место, где скалы были совсем разрушены, кругом лежали огромные каменные осколки, для нашей техники оставались очень узкие проходы.

– Давай так, – сказал Иштван. – Ты иди в задний салон и поспи немного. Ночью мы ничего искать не будем. Я посижу немного с фотографиями и тоже лягу.

Он отвернулся, на экране снова замелькали фотографии камней, скал и темного песка.

Я долго ворочался на узком диванчике, прислушивался к бормотанию Иштвана. Он перешел на венгерский, я ничего не мог понять, но чувствовал, что хороших новостей пока нет. Потом я стал жалеть, что мы не поговорили о статуях в кратере С55, мне даже захотелось встать и узнать мнение Иштвана о моих находках. Потом я вспомнил, что Иштван не упомянул пещеру, где лежал Питер, и это тоже меня удивило.

А потом я задремал.

– Стас!

Я пытаюсь открыть глаза и понять, где я нахожусь. В окно светит солнце, все залито ядовитым розовым светом.

– Стас, я нашел вездеход Кристины!

Я мгновенно просыпаюсь, поднимаюсь с дивана и смотрю на Иштвана. Он довольно улыбается.

– Она сейчас в твоем любимом С55. Вместе с Арни!

Иштван показывает на экран. Работает камера в кабине вездехода. Я вижу растрепанные волосы Кристины, Анри сидит рядом с водительским сиденьем. Он наклонился к Кристине и что-то горячо говорит по-французски. Через лобовое стекло видны огромные обломки скал, на заднем плане стена кратера. Похоже, что вперед они двигаться не могут. Но как они туда попали? Да еще на таком большом вездеходе. Я знаю все входы и выходы в этот кратер. На такой громадине туда можно было попасть только по воздуху. Обратно они точно не выберутся, мы должны услышать сигналы SOS.

Иштван, похоже, думает о том же. Он переключает экран на фотографию кратера и пытается понять, где Кристина умудрилась найти там дорогу. Отвесные скалы, узкие щели, где даже я пробирался с трудом. Нет, непонятно! Он снова переключается на камеру.

– О, нет!

Иштван стучит кулаком по рукоятке кресла. Экран мертв! Связь снова потеряна.

– Свяжись со станцией и посмотри запись…

Иштвана учить не надо. Я не успел закончить свою фразу, как на экране уже снова появилась растрепанная голова Кристины. Потом я увидел ее руку, и экран потемнел. Изображения не было, Кристина чем-то залепила объектив камеры, но польские ругательства я слышал отлично. Потом застучали колеса по камням – и все. Наступила тишина, вездеход пропал с радара.

– Что сказала Кристина, я понял, – говорю я Иштвану. – Она ничего интересного не сказала. А что Арни ей говорил? Ты ведь французский знаешь.

– Он говорил, что надо быстрее сматываться, пока они живы. И еще он говорил, что если она так будет гнать вездеход, то он всю дорогу будет вынужден сидеть в туалете.

Иштван заводит двигатель и смотрит на меня.

– Давай в кратер! – говорю я. – Надо их поймать, пока они живы.

Иштван кивает, включает максимальную скорость, меня вдавливает в сиденье.

Пустыня на пути к кратеру почти без камней. Песок довольно плотный, холмы пологие, Иштван выжимает из «автобуса» все, что он может. Спидометр показывает около 180 км/час, двигатель гудит спокойно, на экранах нет сигналов опасности.

– Это ты перенес Питера в пещеру? – неожиданно спрашивает он.

Так, пещеру он тоже нашел! Я отрицательно мотаю головой.

– Нет, но камень у пещеры – это я придвинул.

– Странно, – Иштван задумывается. – Впрочем, ты прав. Питер туда попал гораздо раньше, ты тогда еще на Земле был.

– Ты знаешь, почему он погиб?

– Разбился шлем, он задохнулся.

– Подозреваешь кого-нибудь?

Иштван пожимает плечами.

– Сначала надо узнать, кто его перенес в пещеру. Он явно погиб весьма далеко от этого места.

Холмы стали круче, начали появляться скалы, торчащие из песка, нам пришлось сбавить скорость.

– Ты знаешь эту сторону кратера? – спрашивает Иштван, притормаживая у высокой стены.

Тут я знаю узкий проход, ведущий прямо к параллелепипеду. Мы выходим из вездехода и неторопливо идем к скалам. У Иштвана на боку болтается огромный пистолет, который сейчас можно увидеть только в музеях. Мне он дал мощный фонарь и моток веревки с крючьями. Перехватив мой недоуменный взгляд, говорит:

– Дай Бог, чтобы ничего из этого нам не пригодилось. Но так я чувствую себя увереннее.

– Осторожно, не повреди скафандр! – добавляет он, когда мы стали протискиваться сквозь узкую щель среди камней.

Теперь мы стоим около параллелепипеда. Я смотрю на его почти зеркальную поверхность, Иштван нагнулся к земле и пытается найти следы вездехода. Его следов нет, есть следы от ботинок.

– Твои? – Иштван просит наступить на песок рядом. Нет, ботинок не моего размера. Тут ходила Кристина.

Около скульптуры я присвистнул от удивления. Похоже, что мои любимцы повернули головы. Теперь они смотрят на кучу огромных скальных обломков у противоположной стены кратера. Я там был много раз, но не пытался их исследовать: камни острые, тяжелые и, казалось, не представляли особого интереса.

– Смотри, Кристина отсюда пошла к тем камням, – сказал Иштван. – Ты не знаешь, что там?

– Там можно комбинезон порвать, я пытался полазить, но бросил.

– А что это за темное пятно?

На это пятно я раньше не обращал внимания. Похоже на тень, но солнце светило нам в глаза и тени там не должно быть.

– Это пещера, Кристина там. И ее вездеход там. Сигнал шел оттуда.

Мы пытаемся пробраться между камнями. Иштван находит узкий лаз, мы ползем, стараясь уклониться от острых граней. Вот лаз расширился, перед нами небольшая площадка, засыпанная красным песком. На ней следы вездехода. В скале зияет огромная черная дыра, ведущая куда-то вниз.

– Это не пещера, это – туннель. Они сюда выскочили на вездеходе, покрутились, Кристина убедилась, что это ловушка, и уехали назад. Стой здесь, я пойду первым.

Иштван придерживает меня рукой и знаками показывает, чтобы я спрятался за камень. Сам он достает пистолет, пригибается и медленно идет по следам. Я оглядываюсь, и мне кажется, что высеченные в скале мужчина и женщина улыбаются, глядя на Иштвана. В наушниках я слышу его голос.

– Стас, это вход в пещеру или в туннель. Тут никого нет, иди сюда!

Да, это был мой промах. Я лазил по кратеру, рассматривал мелкие камешки в надежде увидеть работы древних мастеров, а тут, прямо напротив моих любимцев, был вход в пещеру. Много лет назад этот вход был закрыт огромной скалой. Потом она разрушилась, и вход стал виден за обломками. Мне и в голову не пришло полазить между этими камнями.

– Они там! – сказал Иштван. Пистолет он положил в кобуру, но руку держал на рукоятке.

Мы шагнули в темноту. После ослепительного дня я сначала ничего не увидел. Сделав несколько шагов, я был удивлен, что пол в пещере очень ровный.

– Зажги фонарь и будь осторожен, – Иштван подошел и тронул за руку. – Тут лестница!

Фонарь осветил огромные ступени, резко уходящие вниз. Я нагнулся и потрогал гладкую поверхность. Лестница была сделана из огромных параллелепипедов, точных копий моего «объекта номер два», лежащего в двухстах метрах от входа. Я посветил вверх и увидел, что потолок тоже был сделан из таких блоков. Непонятно, почему они не падали вниз. Ширина лестницы была около ста метров. Ее начало было немного занесено песком, но чем дальше мы спускались, тем чище становились ступени.

– Лихая девушка Кристина, – голос у Иштвана сдавлен. – По таким ступенях, на вездеходе… и я еще уверен, что на огромной скорости. А сигнал отсюда никакой не выйдет.

Метров через пятьсот спуск окончился, и мы оказались в огромном коридоре. Шириной он был тоже около ста метров, его высоту оценить было трудно, но я прикинул, что пятиэтажный дом тут бы поместился. Коридор уходил налево и направо, казался бесконечным. Свет фонаря не достигал его границ. Иштван опустился на колени и попросил у меня фонарь.

– Идем направо, – сказал он, поднимаясь. – Следы вездехода пошли туда.

Мы шли около часа. Автономного обеспечения скафандра в темноте хватало на четыре часа, и мы решили, что через полчаса будем поворачивать. Коридор не менялся. Идеальные, плотно пригнанные блоки, прямые стены и мрак впереди. Мы ощущали небольшой наклон вниз, наверное, мы опустились уже на значительную глубину.

Вдруг Иштван остановился. Примерно в километре от нас что-то белело. Иштван достал из кармана небольшой приборчик, включил его и стал внимательно рассматривать изображение на экране.

– Это вездеход Кристины, – наконец сказал он. – Там что-то случилось!

Мы побежали. Я первый раз бегал в скафандре. Удовольствие не из приятных. Недаром в инструкции это запрещалось – система регенерации воздуха не справлялась.

Добежали. Иштван схватил у меня фонарь, прыгнул на колесо вездехода и заглянул внутрь. Он долго светил во все углы салона, потом спрыгнул, протянул фонарь обратно.

– Там никого нет. А еще у них полностью разряжены батареи. Энергии нет нигде!

Да, ситуация! Кристина и Анри не знали, что мы едем за ними, и я представлял их состояние. За время, пока в скафандрах генерируется кислород и обогрев, они не смогут добраться до базы. Им остается только выйти на поверхность и пытаться с кем-нибудь связаться. Но назад они не пошли. Это означало, что тут поблизости есть другой выход или они нашли альтернативный источник энергии. Это я произнес вслух.

– Есть и третий вариант, – тихо произнес Иштван.

Мы стояли и молчали. Наши скафандры будут работать еще два часа. За это время мы успеем добраться до нашего «автобуса». На поверхности у нас будет дополнительный час за счет работы солнечных батарей.

– Они пошли вперед, значит там есть дополнительный выход. Они знают, проезжали мимо. Пойдем дальше? – я тронул Иштвана за плечо.

– А если выход далеко? У них запаса энергии в скафандрах больше. Еще час и мы отсюда не выберемся. Ты готов рискнуть?

– Готов.

– Спасибо. Я просто хотел это услышать. Мы сделаем так – ты вернешься к автобусу и вызовешь помощь с базы. Я же пойду вперед, найду их и скажу Кристине все, что о ней думаю.

– Разумно, но я пойду с тобой.

– Это приказ.

– Ты мне не начальник.

– Не послушаешься – погубишь себя и меня. А может и их.

– Я с тобой.

И мы опять побежали.

Зал огромен! Это даже не зал, а площадь формы латинской буквы «D». От стены до стены не меньше километра. От полукруглой стены уходили коридоры, точные копии того, по которому мы бежали. Их было не менее десяти. Прямая сторона площади обрывалась вниз огромными ступенями. Я посветил туда, но мне показалось, что это лестница в бездну. Метрах в ста от нас на краю этой лестницы сидели Кристина и Анри. Он обнимал ее за плечи, а она склонила к нему голову. Мы подошли, я осветил их фонарем. Кристина посмотрела на нас и отвернулась, Анри даже не повернул головы.

Иштван подошел к ним, встряхнул за плечи и жестом показал, чтобы они включили групповую локальную связь. Что-то щелкнуло, и я услышал, как Анри начал быстро говорить по-французски.

– Язык станции английский, – строго сказал Иштван. – Повтори, что сказал!

– Идите к черту! – раздалось в наушниках.

– Я уже к нему пришел, что-нибудь хочешь добавить?

– Иштван, – сказала Кристина, – ты хоть понимаешь, куда пришел?

– Сейчас я думаю, как отсюда выйти.

– Посмотри наверх. Стас, посвети на потолок, а ты посмотри в свой радар.

Потолок был другого цвета, чем стены. Плиты такого же размера, но более светлые. Я подошел к Иштваны и посмотрел на экран радара. Там явственно проглядывались круги, линии, многогранники, спрятанные за облицовкой.

– Механизм, чтобы раздвигать потолок?

– Не знаю, но посмотри в центре.

В центре потолка явно проступала схема Солнечной системы.

– А почему Марс тут самый большой?

– Не знаю.

– И что все это значит?

– Они отсюда улетели, – сказала Кристина. Буднично так сказала. – Они долго готовили Землю, чтобы там жить, и когда на Марсе закончились вода и кислород, то все улетели к нам. Они любили свою планету и жили тут до последнего. Но однажды в планету попал метеорит, она стала терять атмосферу, а потом испаряться вода. Я думала, что они решили красиво уйти в никуда, а они ушли к нам.

– Почему к нам? – спросил Иштван. – Это твоя гипотеза?

Кристина поднесла экран радара к его лицу, увеличила изображение. Я нагнулся и увидел тонкую линию, соединявшую Марс и Землю.

Мы лежим на песке, ждем турболет и смотрим на желтое небо, где светятся яркие звезды. Это совсем недалеко от подземной площади. Рядом глубокие следы от вездехода Кристины. Иштван поднимается на локте.

– Кристина, это твоя работа, – говорит он, показывая на огромные обломки скал у выхода из подземелья.

– Да, мы тут долго возились, расчищали вход. Методы прошлого века. Лебедка, тросы, крючья. Почти всю энергию вездехода здесь оставили.

– А Питера в пещеру ты положила?

Кристина молчит, смотрит на Анри, потом машет рукой.

– Да, я. Хотела, чтобы он был со мной и рядом с марсианами, а не в нашем морге.

– Он погиб из-за дефекта в забрале?

– Да, мы с ним искали входы в это подземелье, он сорвался со скалы и ударился лицом о камни. А это чертово забрало рассыпалось, как плохое оконное стекло!

– А почему так далеко?

– Я тебе сказала – в кратере С55 следы марсиан, их статуи. Мне хотелось, чтобы он был рядом.

– И давно ты эти статуи нашла?

– Давно, я там все облазила. Я предполагала, что там должен быть вход в туннель, но не нашла. Сегодня случайно выскочили. Есть еще много входов, все они завалены. Этот, где мы сейчас, самый чистый.

– Все знала и молчала?

– Стас тоже молчал. Да и ты там побывал.

Тут я не вытерпел:

– А почему следов не было видно?

– Я увидела твои знаки, камешки, приглаженный песок и поняла, что ты хочешь все сам исследовать. Не стала тебе мешать. И старалась следов не оставлять.

– А из квадрата 20—52 ты всех увела, когда увидела вход?

– Да, это было неожиданно для меня.

Я замолчал. Странный разговор, мы все прикоснулись к жутким тайнам, а болтаем о лебедке и камешках.

– Все-таки я не понимаю, – говорит Иштван. – Почему вы всё хранили в тайне?

– Но и ты молчал, зная про статуи.

– Наука – это не мое. Я отвечал только за вашу безопасность. А сейчас я думаю, как вас теперь перед начальством выгораживать? Смотрите, уже турболет показался!

Вторая встреча

– Отредактировал?

Я у Шефа в офисе. Загружаю файл в его планшет. Он читает.

– Надеюсь, в книгу ты вставил оригинальный вариант? Где ты взял такие длинные диалоги в подземном зале? Очень, конечно, торжественно, с кучей восклицательных знаков. Только воплей «Эврика!» не хватает.

– Там момент был ключевой, не каждый день такое можно увидеть.

– Ты со Стасом это уточнял?

– Нет, только получил разрешение на публикацию текста.

– Книгу пиши дальше, вставь туда оригинал, но вот отдельно рассказ опубликовать не получится. ВСБ против всего, что не похоже на официальное расследование.

– Сказали бы, что рассказ фантастический.

– Ты меня еще учить будешь? Скажи лучше, какие дальнейшие планы.

– Хочу Кристину увидеть. Послушать ее версию

– Я прочитал введение в твою книгу. Фархад правильно сказал – не надо к ней ехать.

– Он пошутил.

– Нет, он не пошутил. Езжай снова к Стасу. Ты ни слова не написал, чем занимается «марсианин» на Земле.

– Он не очень хочет об этом рассказывать.

– Это было при первой встрече. Теперь расскажет, доверяй начальству. И слушайся его.

Мы со Стасом сидим в его квартире. Стас еще больше похудел, лицо совсем серое – похоже, он почти не выходит на улицу. Мы сидим на диване, перед нами столик, где стоит бутылка коньяка и большой пузатый термос-кофейник. Я вынимаю телефон, переключаю его в режим диктофона, прошу Стаса рассказать, что было дальше. Он пьет кофе и говорит, глядя куда-то в сторону.

…Это хорошо, что ты все за мной записываешь. Я уже ничего писать не могу. Мало слов у нас в языке, не смогу я передать, что тогда в голове было. А ты можешь писать просто о том, как я встал, пошел, включил фонарь, выключил фонарь… А что мы тогда все чувствовали, ты не пишешь. Потому, как не знаешь.

Ты наливай себе, я пропущу. Я решил меньше пить. Вот Анри уже алкоголик, я тоже туда катился, но ко мне умная мысль пришла, и я притормозил. Давай я и тебе буду умные мысли формулировать. Мы там, на Марсе, все философами стали.

Ты знаешь, что значит быть никому не нужным? Вообще никому! Вот это про меня. Заплатили мне мало, почти все ушло на штрафы. Дали марсианскую пенсию, я снял квартирку в этой деревне, на жратву хватает, машина старенькая есть, так и живу. Я почему под Нью-Йорк переехал? В России цены кусались, да тут и к Майку поближе. Он парень добрый, иногда сюда приезжает. Он не пьет, но все равно поговорить любит.

Почему я не работаю? Потому что от меня все шарахаются, как от зачумленного. Во-первых, здоровье ни к черту. Ты можешь представить, чем мы там дышали, что мы там ели и что мы там пили? Плюс радиация со всех сторон. Плюс постоянное чувство, что ты уже почти умер и теперь путешествуешь по небесам. И еще много чего. И кому нужно такой пахучий букет держать на работе? Я биофизик, но тут за шесть лет все так ушло вперед, что я даже термины не понимаю. Пробовал нагнать, но в голове мысли о пыльных бурях и розовых восходах. Да что там говорить…

Все друзья куда-то сразу ушли. Да мне с ними и говорить не о чем. Они богаты и думают о том, как тратить деньги, а я думаю о своих анализах и о еде без искусственных белков и углеводов.

Короче, я остался один, никому не нужный. Телефон можно отключить, звонят только попрошайки и идиоты, которые не верят в жизнь на Марсе. А теперь умная мысль номер один. Если ты никому не нужен, то, чтобы не засунуть голову в петлю, надо срочно придумать себе цель. Вот этой цели ты уже нужен, у тебя появляется смысл в жизни.

Ну как, уловил? Это очень важная мысль, она меня спасла. Какая у меня теперь цель? Я хочу узнать, когда и куда прилетели марсиане на Землю. Я в библиотеку стал ходить, там информационная система бесплатная, много всего узнал, но об этом потом. Хочу поехать в Африку и на речку Тигр. Там массу интересной информации можно раскопать. Нужно только найти любопытного и богатого. Но пока только от меня каких-то денег все хотят.

А знаешь, что сейчас самое хреновое в моей жизни? Ты приготовься, я сейчас тебе вторую умную мысль сформулирую. Я тут прочитал, как ребята из Советского Союза и Америки делали атомные бомбы. Ну, каждый у себя, конечно. Так вот, делали они бомбы несколько лет, а потом долгие годы сравнивали свою жизнь с тем временем. Так у многих. Кто воевал, тот будет думать, что бы делали его новые знакомые тогда, в окопах. А мы можем думать только о Марсе. Мы отравлены его красной пылью. Какая умная мысль? У каждого есть свой Марс. У кого-то большой, у кого-то маленький. Это как стержень на долгие годы. А хреново то, что этот стержень слишком большой. Меня кроме Марса ничего не волнует. Вот смотрю в окно, там люди гуляют, на машинах катаются, а я думаю: ну как можно так время терять? Захожу в магазин и думаю: ну зачем столько всякой одежды, тут не надо систему жизнеобеспечения на себе таскать и можно без специальной вентиляции обойтись. А всех женщин я с Кристинкой сравниваю. Кто тут может лебедкой куски скалы растаскивать? Кто тут может труп любимого на себе тащить? Кто тут может со скоростью 100 км в час по лестницам в подземелье носиться?

Я понял, что мы все к таким тайнам прикоснулись, что наши мозги не выдержали. Кристина через неделю после прилета вышла замуж – у нее и правда в Польше жених был. Сейчас она сидит на огороде, укроп выращивает. Она свежим укропом просто бредила на Марсе. Никто не догадался взять семян на станцию. У нее укроп – спасение от мыслей. Анри спасается стаканом, Иштван начал работать инструктором в тире. Он сидит на работе с семи утра до десяти вечера – боится идти домой, боится оставаться один. Майк самый богатый из нас – у него штрафов почти не было. Он купил-таки себе дом и с утра до вечера что-то красит. И при этом жена должна стоять рядом. Он тоже не может быть один.

Мы все стали очень странными после того, как побывали в туннеле. Причем только мы четверо. После нас туда ринулись толпы, однако ни с кем не было ничего подобного. Ты даже представить не можешь, какой начался тогда ажиотаж. Все входы раскопали и поставили над ними металлические будки. Автоматизированная охрана, пропуска. Рисунок на потолке в центральном зале сфотографировали сотни раз, и сейчас все кому не лень его изучают. Это оказалась какая-то металлизированная краска или что-то подобное. Никаких механизмов внутри потолка не было. Это просто рисунок, Кристина тогда ошиблась. Там, кроме Солнечной системы, еще куча прямоугольников, кругов, шестигранников. Я сначала читал статьи по расшифровке смысла этого рисунка, но когда дошел до статьи, что там изображены все события, описанные в Ветхом Завете, то бросил. Я вообще в туннеле больше не был. Да там и делать нечего. Все приходят, смотрят и уходят.

Самая большая загадка – лестница, которая идет вниз из центрального зала. Иштван оказался прав, там был тупик. Идет лестница вниз и упирается в стену. А за стеной обычный грунт, как и за другими стенами. Хотя эта загадка не больше, чем загадка самого туннеля. Зачем вообще он был построен? Как он использовался? Что означают статуи в кратере? Я читал статью антрополога, он пишет, что все пропорции абсолютно человеческие. Только рост большой, хотя ведь статуи всякие бывают.

А с нашей четверкой начали происходить всякие чудеса. Нас всех тогда оштрафовали и отодвинули от изучения туннеля. Но это не чудо. Чудеса со мной и до туннеля происходили, я тебе намекнул в прошлый раз, но потом началось такое…

Во-первых, мне стало невозможно ночью находиться снаружи станции. Стоило мне посмотреть на звезды, как небо начинало раздваиваться. Как будто кто-то раздвигал створки у небесного купола. Одно небо уходит, появляется второе. Это второе было незнакомым, там я не нашел ни одного нашего созвездия.

А потом на какое-то время я перестал ездить по пустыне. Меня наказали, и в выходные я сидел на станции, но даже по делу мне ездить было трудно. Вдруг ни с того ни с сего перед моим «клопом» начинали вырастать «города». Это я их так называл. Это были светлые полусферы, стоящие в беспорядке прямо по курсу вездехода. Я тормозил, они не исчезали. На радаре пусто, а перед глазами за окном такая чертовщина. Выйдешь наружу – пусто. Зайдешь обратно – стоит «город». Хотя это было недолго – месяц или два, потом прошло.

Анри начал пить сразу после тех событий. Его хотели отправить на Землю, но он был классным специалистом, и все делали вид, что не замечают его пьянства. Хотя следили, конечно. Как-то раз он пришел ко мне утром, еле на ногах держится. Меня это удивило, обычно он после работы напивался. Пришел и говорит, что всю ночь беседовал с марсианкой. Дескать, она пришла к нему в комнату, села в кресло и начала расспрашивать про жизнь на Земле. Он ей рассказал, что мог, потом напился и пришел ко мне. Я сначала решил, что у него белая горячка. Я заходил к нему в комнату, там его полотенце лежало в кресле. Причем так лежало, что если бы кто-то сидел на нем, то оно было бы смято. Нет, там точно никого не было!

Я бы забыл об этом случае, но через несколько дней ко мне пришла Кристина и тоже рассказала про ночную беседу с марсианкой. Она была точная копия женщины-скульптуры и тоже расспрашивала Кристину про жизнь на Земле. Причем с Анри марсианка беседовала по-французски, а с Кристиной по-польски!

Я ждал, что и ко мне кто-нибудь придет, но все ночи были спокойные. Я даже дверь в коридор приоткрывал, но безрезультатно. Кристина говорила, что пыталась что-то спрашивать у марсианки, но она делала знаки, что все это будет потом, и продолжала расспросы о нашей жизни.

Кристина стала совсем другой. Она вообще перестала выезжать за пределы станции. Образцы пород ей привозили лаборанты, и она подолгу сидела с ними в стационарной лаборатории. Она полюбила ходить на верхний ярус станции, где было круговое панорамное обозрение окрестностей. Там она придвигала кресло к самому стеклу и подолгу сидела, смотря на север, где был кратер С55. Однажды я случайно зашел туда и увидел, что она плачет. Плакала она беззвучно. Просто слезы текли по щекам.

Я стал заниматься расчетами профилей возможных русел рек, которые тут текли миллионы лет назад. Нам надо было найти места, где возможны были скопления ила. Там мы надеялись найти какие-нибудь окаменелости. После открытия туннелей эта работа казалось бессмысленной, но она меня занимала и отвлекала от других мыслей.

Иштван часто заходил ко мне в лабораторию. Он просто так заходил, узнать последние научные новости и поболтать. Он продолжал оставаться на своем посту, но его заявление о продолжении контракта было отвергнуто. Иштван вздыхал и говорил, что он тут привык и не хочет так быстро улетать на Землю. Там, как я понял, ему было совершенно нечего делать.

Узнав о ночных гостях Кристины и Анри, Иштван очень обеспокоился. Он все это очень серьезно воспринял. Как-то раз он пришел ко мне с Майком и одним из наших инженеров-электронщиков. Нас с Майком посадили рядом, инженер приделал около наших голов какие-то антенны, потом нас несколько раз попросили поменяться местами. Оказалось, что около моей головы амплитуды электромагнитных полей были в два раза выше, чем у Майка.

– Я не понимаю, он притягивает волны или сам излучает, – сказал инженер и ушел.

На следующий день он принес большую металлическую клетку, куда нас с Майком заставляли залезать с набором антенн. Клетку переносили из комнаты в комнату, мы с Майком менялись антеннами, инженер смотрел на экраны приборов и удовлетворительно хмыкал. Потом меня сменил Иштван и тоже стал надевать на голову антенны и лазить в клетку. После нескольких часов работы инженер сказал, что мы с Иштваном притягиваем волны, и ушел.

– Что и требовалось доказать! – сказал Иштван и тоже ушел, оставив меня в полном недоумении.

Я не понимал, как человек может «притягивать» волны. Но все измерения происходили под моим контролем, и я им доверял. Единственное возможное объяснение – это мы с Иштваном подвергались направленному облучению. Но кто это мог делать? Да еще с такой точностью? Единственный плюс от этих экспериментов был в том, что так можно было объяснить мои галлюцинации.

Кристина выслушала мой рассказ про эти измерения и сказала, что это более, чем непонятно. Марс – абсолютно мертвая планета. Да, тут жили люди, похожие на нас, они построили систему туннелей, но сейчас все исчезли, и тут ничего нет и быть не может. Она надеялась увидеть в туннелях запасы воды, кислорода и органической пищи, но там оказалось такое же безжизненное каменное царство, как и на поверхности планеты. Только более организованное и загадочное. В общем, Иштван добавил нам еще одну загадку.

А потом наступила та самая ночь!

Я тогда проснулся от странных звуков. Мне показалось, что где-то рядом поют птицы и шумит ручей. Я открыл глаза, долго всматривался в темноту, пытаясь понять, что происходит в комнате. А там явно что-то происходило! Я увидел, как стена, около которой стоял мой стол, начала светиться, и на ней стали проступать оранжево-красные пятна, которые быстро превратились в аэрофотоснимок поверхности Марса. Я поразился качеству снимка, мог разглядеть мельчайшие детали поверхности, отдельные камни и неровности почвы. Присмотревшись, я понял, что это снимок места, где находился кратер С55. Я узнал параллелепипед, статую, вход в туннель, который сейчас был прикрыт большим металлическим колпаком.

Потом в комнате стало светлеть еще больше, и я различил в кресле обнаженную женщину – копию той, что стояла высеченной из камня в кратере С55. Ты, налей себе, я знаю, что ты мне не веришь, но я верю, и на нас двоих этой веры хватит. Все это дешевой фантастикой отдает, но это было. Считал, что мне привиделось, но ты запиши все, что я тебе расскажу. У меня сердце пошаливает, ты, может, последний, кому я рассказываю. Ну, в общем, была она передо мной. Красивая! Как вспомню, так в груди щемит.

– Стас, – сказала она по-русски. – Ты бы хотел узнать нашу историю?

– Да, – сказал я, а сердце стучит, прямо выпрыгнуть из груди хочет.

– Наша история не стоит того, чтобы ваш народ ее повторил, – спокойным голосом сказала женщина. – Нас больше нет, и вам не надо ничего искать. Тут нет больше жизни.

– А с кем я тогда разговариваю? – спросил я, еле дыша, горло пересохло, каждое слово царапалось.

– С той, кого тоже больше нет! – сказала она.

– Вы умеете заботиться об истории, – добавила и показала на стене колпак, прикрывавший вход в туннель. – Я вам покажу еще кое-что, и это последнее, что вы тут найдете. После этого вы можете улететь обратно на Землю.

Она подошла к стене и показала пальцем на небольшой кратер, находившийся в нескольких километрах от С55. Я знал этот кратер и даже был там один раз, но ничего интересного не нашел.

– Это тут, за скалой, – сказала женщина и исчезла.

Изображение на стене тоже исчезло, и комната погрузилась во мрак. Я встал, зажег свет, оделся и пошел к Иштвану. Ты там напиши, что у меня ноги подкашивались и я за стенку держался. Это правдой будет.