Ель и береза
Пред мохнатой елью, средь златого лета,
Свежей и прозрачной зеленью одета,
Юная береза красотой хвалилась,
Хоть на той же почве и она родилась.
Шепотом лукавым с хитрою уклонкой
«Я, – лепечет, – видишь – лист имею тонкой,
Цвет моей одежды – нежный, самый модный,
Кожицею белой ствол мой благородный
Ловко так обтянут; ты ж своей иглою
Колешь проходящих, пачкаешь смолою,
На коре еловой, грубой, чешуистой,
Между темных трещин мох сидит нечистый…
Видишь – я бросаю в виде легкой сетки
Кружевные тени. Не мои ли ветки
Вяжут в мягкий веник, чтоб средь жаркой ванны
От него струился пар благоуханный?
В духов день березку ставят в угол горниц,
Вносят в церковь божью, в келий затворниц.
От тебя ж отрезки по дороге пыльной
Мечут, устилая ими путь могильный,
И где путь тот грустный ельником означат,
Там, идя за гробом, добры люди плачут».
Ель, угрюмо стоя, темная, молчала
И едва верхушкой на ту речь качала.
Вдруг ударил ветер с ревом непогоды,
Пыль столбом вскрутилась, взволновались воды, –
Так же всё стояла ель не беспокоясь,
Гибкая ж береза кланялась ей в пояс.
Осень хвать с налету и зима с разбега, –
Ель стоит преважно в пышных хлопьях снега
И белеет светом, и чернеет тьмою
Риз темно-зеленых – с белой бахромою,
С белыми кистями, с белою опушкой,
К небу подымаясь гордою верхушкой;
Бедная ж береза, донага раздета,
Вид приемлет тощий жалкого скелета.
Счастье-несчастье
День был славный. Мы гуляли
Вольной группой вдоль реки,
А кругом – в пролет мелькали
Молодые кулики.
«Эх! – сказал казак. – Для шутки
Поохотился бы я!
Вот еще кулик! Вот утки!
На несчастье – нет ружья».
Я подумал: «Вот! Для шуток
Хочет бить, стрелять… Каков!
Да ружья нет – счастье уток!
Счастье юных куликов!»
Посмотри!
Тихий вечера час.
Свет зари на закате угас.
Всею ширью река
Отражает в себе облака,
Отражает леса,
Отражает судов паруса, –
А на той стороне
Сосны темные видятся мне;
Огоньки там горят, –
Рыбаки себе кашу варят.
Посмотри, куманек,
Как хорош за рекой огонек!
Как он лег кое-где
Золотистым снопом по воде,
А где струйка бежит –
Он червонной там нитью дрожит!
Струйке той вперелом
Легкий ялик ударил веслом,
И нет перлам числа,
Что забрызгали разом с весла.
Эка роскошь! Вокруг
Загребай хоть лопатой жемчуг!
А меж тем вдалеке
Песня стелется вдоль по реке.
Посмотри, куманек,
Как хорош за рекой огонек!
К…
Schlage nicht das ganze zerrissene Buchder Vergangenheit auf: bist du noch nicht traurig genug?
Jean Paul Richter
Беседу с Вами я, то в письмах, то изустно,
Веду – и очень рад… а между тем – мне грустно.
Хотел бы с Вами я припомнить старину,
Протекшей юности святое увлеченье,
Минуту чудную одну,
Одно прекрасное мгновенье,
Одну из тех минут столь ценных, дорогих,
Что, право, стоит жизнь перенести для них.
Да! – Вспомнить было бы отрадно,
Отрадно – слишком, может быть,
Но трудно было бы потом опять забыть.
И вспоминать зачем – не стало ль бы досадно?
Не стало ль бы потом еще грустней, грустней?..
К тому же чья-то речь в больной душе моей
Звучит таинственно, как эхо средь развалин:
«Ты хочешь заглянуть в потерянный свой рай –
Стой! Книги прошлого не тронь, не раскрывай!
Уж не довольно ль ты и без того печален?»
Разговор
Молодой
О чем задумался, старик?
О временах давно минувших,
В бездонной Лете потонувших?
Напрасно ты челом поник
И о прошедшем сожалеешь, –
На нас взгляни – помолодеешь.
С надеждой счастия в сердцах
Вперед мы радостно и смело
Летим на полных парусах.
Кипит общественное дело.
Старик
Нет, мне прошедшего не жаль
И не о нем моя печаль,
Оно прошло – и слава богу!
Не много было в нем добра,
И нам на лучшую дорогу
Давно уж выбраться пора.
Мне молодого поколенья
Отрадны светлые стремленья,
Но опасаюсь: даль темна,
Пройдут летучие порывы –
И от неспелого зерна
Мир не дождется сочной нивы.
Молодой
Ну вот! Как на седой утес,
Который крепко в землю врос,
Мы на тебя средь волн смотрели, –
А и тебя качнул вопрос:
Созрели ль мы иль не созрели?
Вопрос уж этот с давних пор
Не раз решался так и эдак,
Писали, говорили вздор
И надоели напоследок.
Сам рассуди – средь наших вьюг,
Под этой стужей, под бореем,
Нельзя же нам развиться вдруг, –
Одно сказать лишь можно: зреем.
Старик
Дай бог! Для каждого ростка
И тут есть солнце в небе горнем,
Да почва-то у нас жестка:
Вбираться надо сильным корнем;
Да прежде нужен мощный плуг,
Такой, чтоб пронял самый камень,
А без того, мой юный друг,
Что значит твой минутный пламень?
Вы принялись – и в добрый час!
Как взглянешь – кажется, у вас
Всё есть, а как посмотришь строже,
Так нету главного…
Молодой
Чего же?
Ты наших сил не разглядел,
Надежд, намерений прекрасных,
И даже дел, начатков дел,
Желаний чистых, мыслей ясных,
Широких замыслов, идей.
Чего ж недостает?
Старик
Людей.
Для дела нет живых орудий.
Всё разглядел я: там и тут
Идеи крупные идут,
Да как-то всё мельчают люди.
Не прошлого желаем мы:
Немало варварства и тьмы
В нем было; темным, прошлым веком
Я не горжусь, а всё ж иной
Тогда, под этой грубой тьмой,
Умел явиться человеком.
Меж диких сил и разных зол
Являлись: здравое сужденье,
Характер, воля, убежденье
И честный, искренний глагол;
Талант вздымался над толпами
И дело к общей цели вел.
Теперь – глядишь – над головами
Какой-то уровень прошел.
Молодой
И слава богу! Прочь, гиганты!
Зато пропал пигмеев след,
Зато теперь мы все таланты,
Все сплошь, – толпы бездарной нет,
Теперь мы разом, вместе, дружно
Все подвизаемся вперед.
Заметных личностей не нужно,
Где человечество идет.
Старик
Но что ж вы сделали, однако?
Еще не много.
Молодой
Нам из мрака
Недавно выйти лишь дано,
А между тем – взгляни, исчисли:
Какой прогресс в движенье мысли!
Вопросов сколько решено!
И это всё еще – зачаток!
Везде – преследованье взяток,
Весь мир проснулся, закричал,
Раскрылось каждое событье,
Явились – гласность и развитье
Экономических начал.
Уму отрадно, сладко чувству!
Начертан воспитанья план,
Везде простор науке дан
И цель указана искусству.
Кого наш век не изумит?
Куда ни оглянись – всё ново,
И против зла везде гремит
Изобличительное слово,
0 Твои сомненья – смертный грех!
Сознаться каждый в том обязан,
Что всё подвинулось. Успех
Математически доказан.
Старик
Благим стремленьям – честь, хвала!
Да жаль – приемы ваши мелки,
И вы, чем браться за дела, –
Беретесь часто за безделки;
Боитесь вы сорвать покров,
Где зла скопляется излишек,
1 И где бы обличать воров –
Вы обличаете воришек,
Несчастных, жалких, чья рука
Порой вдается в лиходейства
Затем, что хлеба нет куска
У их голодного семейства.
Идея иногда чиста,
А в исполненье факты грязны;
Цель и прекрасна и свята,
А средства – грешны, безобразны.
Всё торжествует лишь обряд
Да форма. Суд мой прям и краток:
Друг, не сердись! Прогресс ваш шаток,
То шаг вперед, то шаг назад.
«Литература – праздник слова!»
Иной журнал кричал, кричал, –
О том лишь только умолчал,
Что правда – первая основа
Экономических начал.
Не даст вам выводов желанных
Математический расчет.
Что ваша цифра? Цифра лжет,
Коль нет под нею верных данных.
Не спорю: тщетно ум парит
Порою в сферах идеальных,
Но счастья он не водворит
И там, где жаждой он горит
Одних лишь благ материальных,
Где чистой нравственности нет,
Законность где калекой бродит
Иль фразами морочит свет,
А в кровь и плоть не переходит, –
Где вредной роскоши чума
Переедает мир недужный
И где нужна не честь сама,
А только чести знак наружный, –
Где нет сознанья у людей,
Что часто кровью пахнут розы,
Что в бриллианты богачей
Превращены убогих слезы,
Что люди все – одна семья,
И, миру новым чтоб явиться,
Для обновленья бытия
Он должен духом обновиться, –
Что правда не должна, как тать,
Дрожать пред ложью закоснелой,
Но божьей вестницей предстать…
…………….
Искусство ж пусть своим путем
Идет, как шло с начала века,
И благородит человека,
И проявляет бога в нем!
Молодой
О, это – проповедь! В морали
Мы всё по нитке перебрали, –
Мечты старинные! Поверь –
Среди движений современных
Для этих мыслей отвлеченных
Совсем и места нет теперь.
Ты фантазируешь… Ну кстати ль?
А я, с тобой чтоб не уснуть,
Иду. Прощай, седой мечтатель!
Я тороплюсь.
Старик
Счастливый путь!
Иди. Но старческих мечтаний
Ты не считай в числе преград
Для ваших светлых начинаний
И верь: я в духе был бы рад,
Когда б по моему хоть трупу,
Как по гранитному уступу,
Бил новый жизненный каскад.
Спеши вперед, младое племя!
Твоя дорога далека…
Коль у тебя я отнял время –
Прости болтливость старика!
Леля
На стол облокотясь и, чтоб прогнать тоску,
Журнала нового по свежему листку
Глазами томными рассеянно блуждая,
Вся в трауре, вдова сидела молодая –
И замечталась вдруг, а маленькая дочь
От милой вдовушки не отходила прочь,
То шелк своих кудрей ей на руку бросала,
То с нежной лаской ей колени целовала,
То, скорчась, у ее укладывалась ног
И согревала их дыханьем. Вдруг – звонок
В передней, – девочка в испуге задрожала,
Вскочила, побледнев, и мигом побежала
Узнать скорее: кто? – как бы самой судьбой
Входящий прислан был. «Что, Леля, что с тобой?»
Но Леля унеслась и ничего не слышит,
И вскоре смутная вернулась, еле дышит:
«Ах! Почтальон! Письмо!» – «Ну, что ж такое? Дрянь!
Чего ж пугаться тут? Как глупо! В угол стань!»
И девочка в углу стоит и наблюдает,
Как маменька письмо внимательно читает;
Сперва она его чуть в руки лишь взяла –
На розовых устах улыбка расцвела,
А там, чем далее в особенность и в частность
Приятных этих строк она вникает, – ясность
Заметно, видимо с начала до конца,
Торжественно растет в чертах ее лица, –
А Леля между тем за этим проясненьем
Следила пристально с недетским разуменьем,
И мысль ей на чело как облако легла
И тонкой складочкой между бровей прошла,
И в глазках у нее пары туманной мысли
В две крупные слезы скруглились и нависли.
Бог знает, что тогда вообразилось ей!
Вдруг – голос матери: «Поди сюда скорей.
Что ж, Леля, слышишь ли? Ну вот! Что это значит,
Опять нахмурилась! Вот дурочка-то! Плачет!
Ну, поцелуй меня! О чем твоя печаль?
Чем ты огорчена? Чем?» – «Мне папашу жаль».
– «Бог взял его к себе. Он даст тебе другого,
Быть может, папеньку, красавца, молодого,
Военного; а тот, что умер, был уж стар.
Ты помнишь – приезжал к нам тот усач, гусар?
А? Помнишь – привозил еще тебе конфеты?
Вот – пишет он ко мне: он хочет, чтоб одеты
Мы были в новые, цветные платья; дом
Нам купит каменный, и жить мы будем в нем,
И принимать гостей, и танцевать. Ты рада?»
Но девочка в слезах прохныкала: «Не надо»,
– «Ну, не капризничай! Покойного отца
Нельзя уж воротить. Он дожил до конца.
Он долго болен был, – за ним уж как прилежно
Ухаживала я, о нем заботясь нежно!
Притом мы в бедности томились сколько лет!
Его любила я, ты это знаешь…» – «Нет!
Ты не любила». – «Вздор! Неправда! Вот обяжешь
Меня ты, если так при посторонних скажешь,
Девчонка дерзкая! Ты не должна и сметь
Судить о том, чего не можешь разуметь.
Отец твой жизнию со мною был доволен
Всегда». – «А вот, мама, он был уж очень болен –
До смерти за два дня, я помню, ночь была, –
Он стонет, охает, я слышу, ты спала;
На цыпочках к дверям подкралась и оттуда
Из-за дверей кричу: «Тебе, папаша, худо?»
А он ответил мне: «Нет, ничего, я слаб,
Не спится, холодно мне, Леля, я озяб.
А ты зачем не спишь? Усни! Господь с тобою!
Запри плотнее дверь! А то я беспокою
Своими стонами вас всех. Вот – замолчу,
Всё скоро кончится. Утихну. Не хочу
Надоедать другим». – Мне инда страшно стало,
И сердце у меня так билось, так стучало!..
Мне было крепко жаль папаши. Вся дрожу
И говорю: «Вот я мамашу разбужу,
Она сейчас тебя согреет, приголубит».
А он сказал: «Оставь. – И так вздохнувши – ух! –
Прибавил, чуть дыша и уж почти не вслух,
Да я подслушала: – Она… меня… не любит».
Вот видишь! Разве то была неправда? Вряд!
Ведь перед смертью все уж правду говорят».
Владычество моды
Пятнадцатый век еще юношей был,
Стоял на своем он семнадцатом годе,
Париж и тогда хоть свободу любил,
Но слепо во всем раболепствовал моде.
Король и характер и волю имел,
А моды уставов нарушить не смел,
И мод образцом королева сама
Венсенского замка в обители царской
Служила… Поклонников-рыцарей тьма
(Теснилась вокруг Изабеллы Баварской.
Что ж в моде? – За пиром блистательный пир,
Интрига, любовь, поединок, турнир.
Поутру – охота в Венсенском лесу,
Рога и собаки, олени и козы.
На дню – сто забав, сто затей на часу,
А вечером – бал, упоение, розы
И тайных свиданий условленный час…
………………
И мода сердиться мужьям не велит, –
На шалости жен они смотрят без гнева.
На съездах придворных – толпа волокит, –
Их дерзости терпит сама королева,
По общей покатости века скользя.
Король недоволен, но… мода! – Нельзя!
Тут любят по моде, любовь тут – не страсть,
Прилично ли делать скандал из пустого?
Конечно, он может… сильна его власть,
Но – что потом скажут про Карла Шестого!
«Какой же он рыцарь?» – толпа закричит.
И сжался король, притаился, молчит.
Но как-то – красавец Людовик Бурбон
Не вздумал, мечтая о прелести женской,
Отдать королю надлежащий поклон,
Летя к королеве дорогой венсенской,
И так его рыцарский жар увлекал,
Что мимо он гордо вгалоп проскакал.
Король посмотрел и подумал: «Сверх мер
Влюблен этот рыцарь. По пылкой природе
Пускай он как модный спешит кавалер.
Но быть так невежливым – это не в моде!
Недаром король я. Ему ж на беду,
Постой-ка, я новую моду введу!»
Сквозь чащу Венсенского леса, к реке
Шли люди потом возвестить эту моду –
И в полночь, при факелах, в черном мешке
Какая-то тяжесть опущена в воду;
Мешок тот воде поручила земля
С короткою надписью: «Суд короля».
Поклонников рой с той поры всё редел
Вокруг Изабеллы. Промчалися годы –
И всё изменилось. Таков уж удел
Всего в этом мире! Меняются моды:
Что прежде блестело – наполнилось тьмой,
И замок Венсенский явился тюрьмой.
Мадонна
Бог ниспослал м�