Журнал наблюдений за двадцать лет

Глава 9. Аферы.

О том, как наши граждане в трудные времена умудрялись зарабатывать большие деньги неофициальными способами, можно написать отдельную книгу. В нашем же отделении весь левый заработок зиждился на двух ключевых фигурах. Я тут не хочу разбирать откровенную коррупцию, так как она была сокрыта и может основываться лишь на догадках. Мне хочется рассмотреть то, что лежало на поверхности, что видели все.

Работала у нас сестрой-хозяйкой одна хитрая маленькая бабулька – Ирина Филипповна Волкова. Работала уже очень давно, с каких-то незапамятных времён. Наше отделение тогда было общего типа, и было этих общих стационаров целых два на больницу. Ирина Филипповна числилась на первом обычной санитаркой. И вот, конце восьмидесятых, решил кто-то переделать первое общее в «спец». А чтобы не увольнять медперсонал – предложили последнему работать на стройке чернорабочими строителями, за скудный оклад обычных бюджетников. Функцию хозяйки возложили на молодую бабёнку Люду Савенкову. Она добросовестно вела учёт и выдачу новоиспечённым строителям материалов. Работать бывших медиков сильно не заставляли, да и никто особо не контролировал. Многие то время до сих пор вспоминают с ностальгией. И вот, вызывает как-то Елена Александровна нашу Люсю и говорит:

– Людмила, ты знаешь, что твоя работа очень важна сейчас, и что лучше тебя работника у меня нет? В связи с этим, я хочу предложить тебе такую сделку: отпуск, в который ты должна идти сейчас, мы перенесём на следующий год и будешь ты гулять вместо двух месяцев – четыре!

Люся согласилась и осталась в первый год стройки без отпуска. Строительная работа не слишком спорилась. Медики немного расслабились и потребовался ещё третий год для переоборудования первого отделения общего типа в «спец». Когда дело подошло к новому отпуску Людмилы, её снова вызывает к себе старшая сестра с тем же предложением:

– …представляешь, Люда, ни у кого в этом городе не было таких отпусков как у тебя. Пожалуйста, потрудись ещё годок без положенного отдыха и твои труды будут вознаграждены!

Люся, нехотя, согласилась и отработала ещё год без отпуска. Наконец в 1992-м году строительство закончили и открыли «элитное отделение №1 специализированного типа». Радостная Людмила, наконец, получила документы на отпуск и обнаружила, что длительность его была как у всех, два месяца. Ну и, конечно, побежала к Елене Александровне за разъяснениями. А та и говорит:

– Людмила, ты должна понять, что ты для меня всегда будешь просто незаменимый работник, и никто в нашем дружном коллективе не забудет твой трудовой подвиг. Но, неужели, ты могла подумать, что тебе я могу дать возможность полгода отсутствовать? Подумай сама – как мы проживём здесь без такого ценного работника? Ни я ни мои подчинённые, твои коллеги, не сможем обойтись…

В общем, обманули Люсю. А пока та гуляла свои два месяца, начальники сделали рокировочку – поставили сестрой-хозяйкой Ирину Волкову, давнюю подругу Елены Александровны, а Люсю перевели в палатные санитарки.

Новая хозяйка сразу же получила подработку соцработника. И теперь, когда заселились больные, занималась снабжением их продуктами и бытовыми товарами. Больные подписывали доверенности на снятие и распоряжение своими пенсиями, а Ирина Филипповна отчитывалась перед ними чеками. Разумеется, без стороннего аудита, это открывало большие перспективы для всяких махинаций. А аудита, как раз и не было. Сыграли свою роль связи мужа Елены Александровны, который в то время был каким-то большим чиновником в областной администрации. Короче, всеми пенсиями больных, стоящих на государственном опекунстве заведывали теперь наши герои. Причём, это устраивало и самих больных, которые могли сделать своё пребывание на принудительном лечении очень комфортным и во многом – интересным и увлекательным.

Например, покупает официально больной два блока сигарет. Один из них- использует по назначению, то есть курит. А второй – меняет, скажем, на 100 – граммовую пачку чая кому-то из персонала. Пачка чая стоит в 4 раз дешевле блока сигарет. Дальше – работник берёт этот блок и идет с ним к сестре-хозяйке. Та выкупает его вдвое дешевле продажной цены. И перепродаёт другому больному. В итоге: в плюсе остаются – работник (заработавший блок сигарет кэшем), Ирина Филипповна (тоже заработала цену блока в кэше), и – больной, купивший запрещённый к употреблению в стационаре листовой чай, правда по четырёхкратной стоимости. Подставляйте вместо чая что угодно, индексируйте количество сигарет, в соответствии со стоимостью контрабанды и получаете – дополнительный заработок. Чеки, при необходимости, можно было достать в любом магазине. Нужна кому-то из больных наличка? Тоже – не вопрос. Сумма комиссии – 10%. Оформляется как покупка. По тем же чекам. На грешки персонала начальство закрывало глаза, жить то как-то надо?!

Мне эту схему подробно описывали многие больные и коллеги, она в то непростое время помогала людям выжить и кормить семьи. Некоторые умельцы могли поднимать за месяц ещё одну официальную зарплату, плюс бесплатная еда. Конечно, такая опция была доступна далеко не всем и кому попало об этом не рассказывали. Тем не менее, все заинтересованные люди довольно легко находили искомое.

Глава 10. Отоварка.

Как-то однажды сидел я утром на коридоре и ждал привычного в это время обхода. Рядом сидел основной санитар в этой смене. Он был лет на десять старше меня, очень смуглым и запомнился тем, что очень много курил, часто шмыгал носом, а также был немногосоловным и косноязыким. Однако, в ожидании начальства Молчун сидел молча и только лишь шмыгал. Появилась невысокая пожилая санитарка Клава и велела нам скорее выходить на улицу разгружать машину. Она забрала у нас ключи от палат. Сегодня будет «отоваровка». Мы вышли из отделения и сразу за нашим долгостроем был припаркован небольшой крытый грузовичок с откинутым бортом. Он был нагружен большими полиэтиленовыми пакетами. Рядом с машиной стояли – Елена Александровна и молодой мужчина, который как потом мне сказали – есть её родной сын. Он был бизнесмен. Его магазин давно бы уже обанкротился, если бы не помощь в «госзакупке» от матери. Старшая сестра, увидев нас, бросила:

– Ага, наконец-то! Ребята, давайте-ка быстренько берите все эти пакеты и переносите их в мой кабинет. И поосторожнее, ничего не порвите!

Пакетов было много, десятка два-три. И они были тяжёлые. Килограмм по пять, может – больше. Мы сразу взяли по три-четыре штуки и понесли, куда велели. В кабинете старшей сестры уже сидели Ирина Филипповна и Алла Правдина. Они вели учёт и показали – куда складывать товар. Это длилось минут сорок. Где-то под самый конец в кабинет зашла и сама Гольдман. Она увидела, что я, неаккуратно неся тяжёлый пакет, порвал одну ручку. Пакеты были рассчитаны килограмма на три, а нагружены они были вдвое тяжелее. Мне было сделано строгое замечание:

– Виталий, я же просила, аккуратнее! Теперь этот пакет мне будет очень сложно продать! – Она сделала очень недовольное лицо, но дальше предъявлять претензии не стала.

Тогда же я разглядел стоящий на шкафу новый магнитофон. Это был, вероятно, тот самый аппарат, который был куплен на деньги сотрудников для проведения увеселительных мероприятий. И эта техника меня очень удивила. Я полагал, что купят вещь и получше. А здесь стояла такая откровенная дешёвка, которую можно было только дать детям поиграть на два часа и выбросить. Внешне – аппарат выглядел ещё ничего. Обычная китайская двухкассетная погремушка с отстегными колонками. Номинальное «стерео» представляло из себя вывод одноканального звука с дальнейшим разветвлением на два динамика. Не моно, а именно – половина «стерео» на два канала. От нормальных магнитофонов такую дрянь можно было отличить по регулировке звука. В норме были ручки громкости правого и левого канала по-отдельности или ручка громкости и баланса. А здесь рядом с «громкостью» была регулировка никому не нужного «тона». Комичность сборки дополнял трёхполосный эквалайзер. Слушать такой магнитофон было невыносимо. С тем же успехом можно было включать «авторское исполнение шлягеров по телефону от Рабиновича». Ситуацию слегка спасало радио, оно и так было монофоническим. Но для радио вполне бы хватило и обычного приёмника, звучание было таким же – как из консервной банки. Стоил такой агрегат копейки и продавался на всех вещевых рынках страны. Но, я отвлёкся…

Часам к одиннадцати утра приехала Настя Алексеева и мне удалось разглядеть эту легендарную девушку. Среднего роста, вполне приемлимая фигура, вьющиеся короткие волосы. И неизменная белоснежная улыбка. Но всё же было в ней что-то неуловимое, что явно указывало сугубо сельское происхождение. Увидев меня, розовощёкая Настя обратилась ко мне так, как будто знала меня всю жизнь:

– О-о, привет! Ты тут, я вижу недавно работаешь? У меня к тебе дело. Не выручишь на первое время деньгами?

– А сколько надо? – Решил я узнать.

– Да сколько дашь! Можно «штуку», можно три – сразу!

Я сразу вспомнил недавно полученный аванс, задержанный на два месяца, размером в 150 рублей. Мне как-то сразу расхотелось общаться с этой колхозной принцессой. Увидев мою кислую физиономию, Настя махнула рукой и пошла прочь. Наши чувства к друг другу оказались вполне взаимны. Отношения явно не сложились и, в последствии, этот мой молчаливый отказ ещё не раз ещё отзовётся мне гулким эхом.

Приезд её был не случаен. Вместе с собой она привезла для отоварки деревенского молока, разлитого в пластиковые полуторалитровые бутылки. Не знаю сколько их было, но хватило всем больным, даже кто-то из сотрудников прикупил.

В последующее время мы по очереди водили больных в гольдмановский кабинет, где они забирали пакеты с продуктами и относили их на «ящик». То есть-содержимое вынималось и раскладывалось по индивидуальным подписанным коробкам. Содержимое пакетов представляло собой продуктовый набор, какие я десять лет назад возил из Москвы в свой провинциальный город. Там была колбаса, сыр, консервы, приправа, шоколад, иногда – конфеты и прочее в том же роде. Многие из больных взяв свой пакет – вынимали из него шоколад и отдавали его Елене Александровне, вроде как в знак благодарности. А она, без каких-либо эмоций спокойно забирала плитки и складывала их в отдельную коробку. Отоварка длилась долго. Задержали обед, и потом ещё в тихий час продолжили. Сестра-хозяйка вместе с процедурной сестрой в это время вели бухгалтерию и по их лицам, под конец, была заметна усталость от происходящего.

Когда всё было сделано, Елена Александровна, уходя домой, объявила нам, что тоже – сильно устала и у неё в этом месяце получилась большая переработка. В связи с чем – следующая неделя объявляется «отгулом» и дела вести она поручает Алле Григорьевне Правдиной.

Алла Григорьевна была местным авторитетом, и сотрудники, когда нужно было решить некий важный вопрос обычно обращались к ней. Так было проще. Она отличалась доступностью в общении и редко кому отказывала. Так же я не припомню, чтоб она с кем-то в то время ругалась или спорила. В общем, процедурная сестра была в курсе всех дел на отделении и водила со всеми сотрудниками дружбу, разной степени близости. Кто-то даже мог ей пожаловаться и посетовать на безвыходные трудности и строгость руководства. Не удивительно, что в условиях отсутствия Гольдман, именно Алла Григорьевна была временно назначаема на роль старшей. Многие облегчённо вздыхали, находясь в предвкушении всяческих послаблений и «расслабона».

В ужин оказалось, что колбаса, привезённая Еленой Александровной, оказалась далеко не первой свежести и начала очень быстро покрываться белым налётом. Мясная продукция была явно не кошерная и предназначалась для местных маргинальных гоев, обитающих в местах утилизации бытовых отходов. Наевшись такой колбаской и напившись Настиного молока (кстати – очень жирного и свежего), больные весь вечер ощущали сильные позывы на дефекацию. Когда подошло время сдачи смены в туалете уже сидело несколько человек и очищала желудочно-кишечный тракт через оба выхода. Санитар-молчун, открывая очередную палату, только качал головой и нервно курил одну сигарету за другой прямо на рабочем месте. Едкий табачный дым наполнил коридор так, что – стоя возле первой палаты – шестую уже не было видно за серыми клубами фимиама. Я с сочувствием смотрел на очередную жертву, бегущую стремглав к сортиру поддерживая одной рукой штаны, находящиеся в полной готовности к их снятию.

Мне нужно было высидеть в тот день полную смену, до девяти вечера. Менять нас должен был человек, находящийся в родстве с сестрой-хозяйкой в качестве зятя. Его звали – Вася Щукин. В прошлый раз Вася пришёл на смену навеселе и взяв ключи от палат приступил к раздаче больным каких-то свёртков. И мне очень хотелось на этот раз разглядеть – что в них. Василий явился вовремя, в половине девятого его тело настойчиво пыталось просунуться через входную решётку. Мешающий выступ косяка, который был явным браком конструкции, прочно держал нашего сменщика за халат. Одной рукой Вася пытался отцепить свою рабочую одежду, другой – держал большую спортивную сумку. Наконец, после громкого нецензурного заклинания, санитар прошёл в коридор. Сказать, что он был пьян – ничего не сказать. Молчун, недовольно шмыгнув носом, сунул Василию ключи и спешно вышел из коридора. Я же сделал вид, что увлечён решением кроссворда и задержался на диванчике, посматривая за происходящим далее. Щукарь, несмотря на своё состояние, ловко открывал палаты и занимался, заходя в них, собственной отоваркой. Не утруждая себя на этот раз стыдливым обёртыванием, он решительно раздавал больным ликёро-водочную продукцию. Какое-то время пациенты держали бутылки в руках и изучали, видимо, процент содержания спирта в напитках. Теперь, достигнув цели, я решил покинуть вечернюю «раздачу слонов». Зайдя в раздевалку мне повстречалась косоглазая санитарка Нюра, нарезающая овощи для винегрета прямо в десятилитровое эмалированное ведро.

– Ну, что, не упал там ещё наш козлина? – Спросила она меня, имея в виду Василия. Не дожидаясь моего ответа, она стала смачно материться и обещать расправу санитару, явно страдающему алкогольной зависимостью. Я из вежливости пожелал доброй ночи, но словивши недобрый косой взгляд и осознавши абсурдность пожелания, спешно удалился домой.

Глава 11. Александр Кучин – беспредельщик.

Необязательно быть Нострадамусом, чтобы предсказать весёлую ночь в психбольнице, где содержатся невменяемые преступники, когда их под завязку затарили алкоголем и закуской. Вышеописанная ночь была именно такой. Что там тогда было – мало кто знает, даже в те времена это было неясно. Но одно можно сказать точно: отличился там один очень колоритный больной по имени Саня Кучин или просто – Куча.

Когда-то Куча был авторитетом в уголовной среде, но с какого-то времени, он начал сотрудничать с правоохранительными органами. В одной, слишком известной, тюрьме Куча был арестантом и его поставили смотрящим за одной из камер. В интересах администрации камера была превращена в «пресс-хату», где Куча сколотил бригаду из физически крепких уголовников и начал промышлять выбиванием показаний из подследственных, которых ему подселяли. А однажды случилось так, что он «прессанул» кого-то, кого «прессовать» совсем не стоило. И на очередном собрании уголовных авторитетов было решено: приговорить Кучу к мучительной смерти. В планы нашего «коллаборанта» такое развитие событий не входило и поэтому он решил дальнейшую свою судьбу связать с психиатрическими клиниками. В следующий раз, выйдя ненадолго на свободу он умудрился встать на учёт у местного психиатра и, попав вновь за решётку, быстро отправиться не в пенитенциарную систему, а в нашу больницу. Где в 1992-м году он отличился тем, что из стальной высокоуглеродистой арматуры сварил решётку для прогулочного дворика. Сварил неплохо, до сих пор стоит. Как раз в этом году вместе с открытием, в качестве бонуса, «спец» получил ещё и нового заведующего – Д.И.Полушкина. Полушкин испытывал сильный трепет по отношению к Кучину и сразу же начал мечтать: «Как бы от него избавиться»? По всей видимости, повод нашёлся и нашего героя отправили на более строгий режим в соседний регион, где он и пробыл шесть лет.

Его привезли вскоре после того, как я устроился работать. Первое время Куча присматривался к обстановке. Это был здоровенный мужик лет пятидесяти, круглый, пузатый, лысеющий и очень неопрятный. У него отсутствовала левая рука, практически – по плечевой сустав. По преданию, её отстрелил из ружья брат Кучина во время пьяной ссоры, в то недолгое время, когда Куча был на свободе. Правда, это неточно. Из-за того левый рукав его одежды постоянно завязывался в узел. Чтобы не пропадать даром, ненужный рукав часто использовался в качестве носового платка. Опорожнивши нос, хозяин всякий раз завязывал его снова. Общую картину дополняли дикорастущие усы, которые скрывали «заячью губу» и отсутствующие передние зубы.

Заселился Кучин в палату №3 и, естественно, стал в ней «паханом». Он сам подобрал себе соседей по койкам и занялся привычным делом. Будучи заядлым курильщиком, он выкуривал совершенно невероятное количество сигарет. Его палата была настоящей «газовой камерой». Через определённое время этот пациент начал проявлять активность.

Для начала – Куча без конца ходил на беседы к Полушкину, Гольдман, хозяйке – Волковой. А затем – все вместе посещали местного завхоза, который тоже был феерической личностью (но о нём как-нибудь потом). Было очевидно: намечается нечто грандиозное.

Попал к нам в то время один цыганёнок во имени Ваня Гусев. Он был очень шустрым и болтливым. Однажды ему выпал счастливый билет: за несколько месяцев выплатили пенсию по инвалидности, которую всё это время задерживали по разным причинам. И этот Ваня, на радостях, всем и каждому сообщал о перечислении на его счёт 5000 рублей. Это в то время, когда медсестра у нас в месяц зарабатывала 400. На его беду, как раз в тот момент, Кучин и проявлял активность.

А затеял он, ни много – ни мало, большой ремонт, преимущественно за счёт больных. Этим и объяснялись его непонятные деловые отношения с нашим начальством. Одно за другим на стол процедурного кабинета ложились заявления больных о «добровольном перечислении пенсионных средств на нужды больницы». Было там и заявление Вани Гусева, ровно на пять тысяч. Долгое время Ваня ходил понурый, но зато крепко усвоивший простую истину: никому не болтай о своём сокровище.

Деньги быстро обналичили и закупили все необходимые материалы. Начался ремонт, естественно – силами самих больных под руководством Кучина. Теперь, кроме текущих дел, медперсонал должен был ещё присматривать за бригадами рабочих больных, старательно и несмотря на лечение, осуществляющих штукатурно-малярные работы. Да ещё и за свой счёт! Красил стену в коридоре и наш Ваня-Цыган. Взяв в руку недавно купленную красивую зубную щётку, второй же рукой утирая слёзы.

По вечерам из палаты доносились глухие удары и голос новоявленного «пахана»: «Ты фё, не понял ефё, ковёл вадрофеный? На полуфи»! Трудно представить, что было с этим человеком, когда он употреблял алкоголь. После событий, описанных в конце прошлой главы, на следующий день, потребовалось переселять всех больных третьей палаты, кроме Кучина.

Следующее знаковое событие произошло при моём участии. Через некоторое время, один из больных (назовём его – Звездин) принялся мне объяснять, что медперсонал и «менты» действуют заодно. Я никогда не имел ничего против сотрудников МВД, но был несколько озадачен такой позицией. Я поделился этим с Улановым, с которым я работал в тот день. Это было утром. К обеду я уже успел забыть о разговоре и мне не понятно было кого караулит Кучин у поворота на коридор. А караулил он именно Звездина. Когда этот философ возвращался с обеда, Кучин напал на него и своей одной рукой нехило того поколотил. Дерущихся, конечно, разняли через какое-то время, но соответствующие записи были кем надо сделаны. Я быстро понял, что бил он его именно за слова, неосторожно сказанные им мне. И что Уланов здесь сыграл ключевую роль. По большому счёту – мне было наплевать на обоих больных, но некоторые выводы насчёт бывшего сокурсника напрашивались сами собой. Как только закончилась основная часть ремонта Александра Кучина увезли туда же, откуда и привезли (и так же внезапно) то есть на «специнтенсив», расположенный в соседнем регионе. Звездина – потом тоже выписали, на общее отделение, но всю последующую часть пребывания в нашей больнице он провёл тихо и молча. После перевода, в последствии, я о нём ничего не слышал.