– И принесите каких-нибудь швейных игл и катушку самых крепких ниток. Нет, цвет не имеет значения, – добавляет он и несет меня в столовую. Следом за ним идут Файфер и Джордж.
– Хочешь зашить мне платье? – спрашиваю я, приоткрывая один глаз. – Ты очень добрый.
– Нет, я хочу зашить тебе кожу.
Работая ищейкой, я много чего навидалась: упырей, гулей, демонов – ну да, и призраков. Но призраков-слуг – никогда. Призраки известны тем, что способны развалить твой дом, вселиться в скотину или задушить тебя в кровати, а не тем, что наливают чай или взбивают подушки.
– Ты слишком молод для шута, – не сдаюсь я.
– Отнюдь. – Джордж берет меня за плечи. – Мне восемнадцать, а это самый дурацкий возраст из всех возможных. Все трудности мужчины и никаких оправданий мальчишки.
Я задумываюсь. Калеб был моим лучшим другом всю мою жизнь. Одно время я думала, что люблю его не только как друга, и надеялась, что он тоже может меня полюбить. Но я понимала, что для него недостаточна: недостаточно красива, недостаточно честолюбива. Недостаточна – и точка. Как ни противлюсь я этой мысли, но мы с ним стали разными людьми. Единственное, что держало нас вместе, – моя зависимость от него и его чувство долга по отношению ко мне. И когда я сегодня с ним распрощалась, то знала – в самой глубине души знала, – что он испытал облегчение.
Он делает шаг вперед, сжимает мне предплечье – и быстро убирает руку, будто ему больше не положено меня касаться. И так оно и есть: это отказ от опеки, и я понимаю, что он отпускает меня. Освобождает. Что половина нашей жизни, проведенная вместе, кончилась. Дальше жизнь у каждого своя.
Он отступает, наклоняет голову в поклоне. Прощальном.
– Я скажу им, что потерял тебя. – Голос у него хриплый. В нем звучит то чувство, которое он от всей души презирает, которое изо всех сил пытается скрыть. – И это не будет ложью.
– Ты не похож на дурака.
– Очень на это надеюсь. Я дурак по профессии, но не по обличью. И только изредка – по репутации.
Срывая с пояса новую пару наручников, я двигаюсь к ним. Вблизи заметно, какие они развалины. Лет по семьдесят, не меньше. Седые волосы, морщинистая кожа, водянистые глаза. Хочется сказать, что лучше бы им в церковь ходить и молиться, чем выкапывать тела и вызывать духов, но смысл? Все равно ведь не послушают. Никогда не слушают.
Я вспоминаю все свои ошибки, сделанные за последний месяц. Погоню по переулку за ведьмой, которая едва не удрала. Трубу, где я застряла, пытаясь забраться в дом в поисках спрятанных книг заклинаний. Ага, и дом, в который я ворвалась, где не колдуны варили зелья, а пара пожилых монахов – эль. Да, сколько-то ошибок есть. Но вообще-то я ошибок не совершаю. Не в моих это привычках.
– Ты себе хоть представляешь, что значит завести роман с мертвецом? – спрашивает Файфер.
– Ну, вообще-то нет.
– Они слышат все, что ты говоришь, знают все, о чем думаешь. Знают, что ты сделаешь, еще до того, как ты начнешь действовать. Они даже могут управлять твоими действиями. Они могут все, а ты ничего. Так же нечестно?
Можно привести миллион доводов, почему нельзя заводить роман с мертвецом, даже не добавляя вот этого, – но я благоразумно молчу.
– Так ты мне покажешь? В смысле стигму свою? Я никогда еще такого не видел.
– Там нечего смотреть. – Я кладу руку на живот. – Она проявляется, когда меня ранят, а как только рана заживет – исчезает.
Джордж скалит зубы:
– Давай-ка я тебя ткну ножиком…
Я прицеливаюсь пальцем ему в глаз.
– Шучу, – смеется он.