Последняя жертва
Я медленно плелся за Жаном. Было раннее утро, и привычная африканская жара еще не нагрянула, было даже скорее прохладно, свежо, тихо и безмятежно. На фоне столь чудного утра казалось совершенно невероятным все происшедшее несколькими часами ранее. И пока мой французский друг с киркой в руках отмерял нужное количество шагов от одного дерева до другого, я был полностью погружен в свои мысли. Весь ужас прошедшей ночи никак не выветривался у меня из головы, да и вряд ли когда-нибудь я смогу забыть все случившееся. Но как долго еще продлится это безумие? Мне начало казаться, что чем глубже мы удаляемся в глубину этой мало гостеприимной для нас страны, тем большие ужасы готовит для нас судьба. Я постепенно начинал осознавать всю тщетность нашей задумки, да какое там! У нас и задумки-то как таковой не было! Мы не знали куда идти и зачем, не знали, что предпринять, с кем связаться и что делать! А не проще ли будет, пока еще не поздно, забросить куклу в кусты и рвануть отсюда куда подальше? О, Господи, да что же это на меня, в самом деле, нашло? Это же какое-то наваждение! Я, современный человек, с двумя высшими образованиями, отец семейства, пусть и распавшегося, но все же отец, владелец фирмы, бросаю все и мчусь на край света, чтобы по всем правилам избавиться от куклы-вуду! Черт знает что! Я просто свихнулся!
Я бы еще долго мог клясть себя на все лады, если бы не Жан.
– Здесь!
Его возглас вывел меня из пелены моих черных мыслей, и я огляделся. Церковь осталась довольно далеко позади, а Жан указывал место у подножия огромного дерева.
– Кажется, я закопал его здесь! – И с этими словами он вонзил в землю орудие, которое всего лишь пару часов назад послужило нам совсем для иных целей. У меня опять закрутило в животе, а в голове всплыл звук трескающихся костей.
Француз ковырялся не менее четверти часа. Он взмок, пот градом катился по его лицу, рубашка мгновенно промокла. Я вдруг почувствовал, как утро постепенно вошло в свои права, и африканская жара подкралась незаметно, пока я блуждал в лабиринте своих невеселых мыслей. Тем временем мой друг все бубнил себе под нос какие-то французские ругательства, что я понял по выражению, с которым он их произносил. И, судя по всему, с каждым новым словом они становились все более изощренными.
– Жан, – в итоге восхитился я, – все-таки удивительно красивый у вас язык! Даже когда ты грязно ругаешься, звучит просто изумительно!
Он ничего не ответил, продолжая раскапывать и без того уже немалую яму. Меня так и тянуло за язык выдать соответствующую моменту реплику, но именно в этот момент кирка звякнула, наткнувшись на что-то металлическое. Жан глянул на меня и в его глазах мелькнул огонь надежды и торжества. Он бросил свое орудие, опустился у ямы на колени и принялся разгребать землю руками. Через мгновение француз уже стоял рядом со мной, придерживая на ладони небольшую железную коробочку из-под карамелек. Секунду он медлил, потом осторожно расшевелил проржавевшую, залипшую крышку и с некоторой натугой открыл ее. Медленно вынул то, что лежало на ее дне, и некоторое время стоял так, зажав предмет в руке, а потом раскрыл ладонь. В это самый момент луч солнца пробился сквозь густую крону дерева и озарил минерал. Никогда в жизни я не видел такой красоты! Камень напоминал по форме большой боб и был ярко зеленым, как молодая трава. Он так сильно сверкнул в солнечном луче, что я даже зажмурился.
– Не правда ли он великолепен? – с откровенным восхищением произнес Жан. – Воистину, он подобен алмазу! Редчайшая разновидность зеленых гранатов. Камень такого размера является истинной редкостью. Ты только полюбуйся, какой красавец! Да уж, это стоило ночной потасовки!
Последняя реплика моего друга изрядно меня удивила. – Жан, ты случаем не спятил? Что значит стоило? Нас чуть не убили этой ночью!
– Так ведь не убили же! – воскликнул француз, по-прежнему не отрывая взгляда от своего сокровища. – Эх, Стас! У нас такое богатство в руке, а ты говоришь о каких-то там зомби! Забудь! Мы их укокошили! Освободили землю! Сделали доброе дело! И были вознаграждены!
Он поднял руку высоко вверх, и, удерживая демантоид между большим и указательным пальцами, посмотрел сквозь него на солнце. Блаженная улыбка играла на его губах.
Я лишь покачал головой, но Жан заметил мой жест и, схватив мою руку, вложил мне камень в ладонь. – Ну-ка, посмотри! Посмотри на него сам! И ты поймешь!
Я внимательно осмотрел минерал. Конечно, кое-что об этих камнях мне уже было известно, поскольку Жан успел провести со мной надлежащий ликбез. Знал я, что он самый ценный ювелирный камень из группы гранатов, а из такого, как у нас можно сделать настоящее, бесценное сокровище. Я немного полюбовался его успокаивающим цветом, зажал его в ладони и вдруг почувствовал невероятное спокойствие и умиротворение. Страхи улетучились, как не бывало, проблемы, еще недавно казавшиеся мне неразрешимыми, теперь представились полной ерундой.
Я посмотрел Жану в глаза, и он все понял. Мы рассмеялись, и напряжение исчезло.
– Жан, это и вправду чудесный камень. С ним так легко!
– Еще бы! Разве ты не знаешь, что каждый камень имеет свою магическую силу?
– О, Господи, Жан, опять ты за свое? Ну, какая к черту магия! Устал я от этого. Он просто великолепный минерал. Красивый, чудесный, и… и…
– И умиротворяющий! – докончил фразу мой друг, и я понял, что он как никогда прав.
– Стас, от этого не уйти! Мистические свойства камней известны давно. Так вот, знай, что демантоид успокаивает нервную систему. Разве сам ты не почувствовал, как стало все легко и просто?
– Почувствовал, но, может, просто потому, что я уже настолько устал от страхов и тревог…
– Нет, Стас, просто камень не прост.
– Ну, пусть будет по-твоему. Ладно, возьми свое сокровище, спрячь понадежнее, и давай-ка отправляться в дорогу, а то скоро нагрянут прихожане.
Мы шли по пыльной, разбитой дороге. Жаркое африканское солнце нещадно пекло, часто хотелось пить, благо запасов воды хватало. Вот еды было не так уж и много, основное ее количество осталось в машине у Моиза. Ну, в самом деле, не таскать же нам все это с собой! Консервы, крекеры, галеты, сыр и сухофрукты, всего этого добра мы накупили довольно много, но, прощаясь с Моизом на сутки, взяли с собой ровно столько, сколько могло нам понадобиться на это время. О, конечно, по пути нам попадались какие-то деревеньки, и при желании мы могли бы найти и магазины, вот только желания такого не было. Мы все же надеялись, что наш проводник окажется порядочным человеком и нагонит нас, ну, если не к вечеру, то к следующему утру так уж точно.
Вот так мы и шли. Придорожный пейзаж не сильно менялся. Один раз вдалеке мы заметили на дороге пару автомобильных шин, и поскольку уже хорошо знали приемы местной полиции, то решили зря не рисковать, и обошли препятствие, сделав крюк в обход, через придорожный перелесок. Тем не менее, дорогу из виду мы не выпускали и хорошо видели, что ни одна машина не проехала по ней. Обойдя кордон, мы снова вышли на стезю, и пошли дальше.
Несмотря на события прошедшей ночи, настроение у Жана было отличным. Находка демантоида оттеснила все прочие происшествия далеко на задний план. Француз был вдохновлен, рассказывал о каких-то своих знакомых ювелирах и геммологах. Ведь существует целая наука о самоцветах – геммология. И, конечно же, у Жана нашелся такой знакомый универсальный ученый, и химик, и геолог и кристалловед, и геофизик в одном лице. Именно с его помощью Гебауэр изготовил двойника своего демантоида, именно этот человек провел с моим другом некий обучающий курс, поведав много интересного о драгоценных камнях, их лечебных свойствах и магических силах.
Когда же я подумал, что уже знаю достаточно о минералогии в целом и геммологах в частности, то попытался перевести разговор в иное русло. Меня больше волновала проблема нашей безопасности и дальнейшие планы, связанные с вероятностью того, что проводник не вернется. Жан начал успокаивать меня, заверяя, что Моиз будет с нами, ведь мы посулили ему хорошие деньги, а находился он в весьма незавидном финансовом положении. И не сегодня, так уж точно завтра утром он нас догонит, и мы поедем дальше с полным комфортом.
Удивительное дело, как быстро люди приспосабливаются к окружающим условиям. Уже и раздолбанный старый джип без кондиционера казался нам вершиной современного комфорта!
За разговором и усталость не очень досаждает, и дорога скрадывается. А того, что с нами случилось, хватило бы для обсуждения на ходу до самой Москвы. Да еще и это ночное нападение. И где? В церкви! Что за ним крылось, кем были направлены эти зомби? Неужели и в самом деле тем самым бокором, на поиски которого мы отправились? Если так, то вскоре нам предстоит встретиться с ним, ведь если не только мы ищем встречи с ним, но и он с нами, то это значительно упрощает дело. Но тогда возникал встречный вопрос. Зачем он нужен нам, мы знали хорошо, а вот зачем ему мы, – этот вопрос оставался без ответа. Вот от этого становилось несколько не по себе, особенно когда вспоминалась картина ночного побоища.
Так незаметно и, слава тебе, Господи, прошел день.
Когда солнце начало клониться к закату, мы решили подыскать место для ночлега. Как я уже говорил, в Африке сумерки наступают стремительно, а мы спохватились, когда поняли, что осталось у нас минут пятнадцать до наступления темноты, и хорошо, что удача улыбнулась нам. Прямо на краю дороги стояла полуразвалившуюся церквушка. О предназначении этого строения нам сказал не крест, которого, кстати сказать, не было, а характерные особенности архитектуры, если можно применить столь изысканное слово к данной постройке. Но чем-то неуловимым она и впрямь напоминала ту церковку, что мы покинули сегодня ранним утром, а когда мы вошли вовнутрь, то убедились в своей правоте окончательно. Это и в самом деле была старая заброшенная церковь, а отсутствие креста на ее крыше объяснялось чрезвычайно просто. Не выдержав то ли собственного веса, то ли разыгравшейся некогда непогоды, а скорее всего под тяжестью грехов местных прихожан, это крест сломался у основания и упал, пробив собой изрядную брешь в прогнившей крыше. Чьей-то заботливой рукой он был поднят с земляного пола и прислонен к стене, где мы его и обнаружили. Довольно тяжелый, метра полтора высотой, он стоял как немой упрек человеческому несовершенству и всеобщему грехопадению.
– Ну, что ж!– воскликнул Жан, – По-моему, идеальное место для ночлега! Лучшего и придумать было нельзя!
Я особо не разделял восторгов своего друга, но выбора не было, и в любом случае, эти развалины были лучше, чем ночлег под открытым небом.
С кустарников, подступавших к церквушке с трех сторон, мы наломали веток с огромными, похожими на лопухи, листьями и соорудили себе некое подобие лежанок, набрали хвороста и, Господи, прости, разожгли небольшой костер прямо в помещении, посреди земляного пола. Провели ревизию своих рюкзаков, достав все съедобное, что у нас оставалось. А оставалось не так уж много: банка консервированной фасоли, пачка крекеров и шарик сыра, размером с детский кулачок. Воды была еще целая бутылка. Поужинав этой нехитрой снедью, мы расположились на своих пышных лежанках, Жан закурил, выпуская сизые облачка дыма. Ни звука не доносилось снаружи…
– Вообще-то, не плохо бы установить дежурство, – нарушил молчание Жан. – Не думаю, что сюда кто-то нагрянет, но, как вы русские говорите, береженого бог бережет. Так вот, пусть в этой божьей обители Создатель и сбережет нас еще раз. – И, чуть помолчав, протянул на высокой ноте, – Аминь! – и весело рассмеялся.
Что тут было веселого? Я никогда не был верующим, но учитывая, как говорят, ряд отягощающих обстоятельств, и не подумал бы шутки шутить на эту тему. Что не замедлил и озвучить своему другу.
– Ах, перестань! – коротко усмехнулся он. – Если утратить чувство юмора, считай, битва проиграна. Нам только смеяться и остается. Итак, давай я буду дежурить первым, ну, скажем, часов до трех. А потом разбужу тебя.
– Ну, до трех, так до трех. Тогда мне пора закрывать глаза. Да и приустал я что-то сегодня. Сколько мы отпахали? Километров тридцать, не меньше?
– Да, наверно, что-то около этого. Странно, что Моиз не подъехал. Может, не смог расстаться с бабулей и отложил тягостное расставание до утра.
– Ага, – скептически усмехнулся я, – а может, просто решил вернуться домой. Ну, в самом деле, какой нормальный человек попрется в джунгли?
– Ну, я знаю, по меньшей мере, двоих таких «нормальных». Нет, думаю, причина того, что Моиз не приехал вовремя, довольно проста. И завтра мы ее узнаем. Еще и посмеемся над своими подозрениями. А теперь, давай спать.
Я закрыл глаза, а Жан уселся поближе к костру, добавил в него немного сухих веток, палок и прочей ерунды, которую нам удалось найти поблизости, и о чем-то задумался.
Но сон не шел. Со мной всегда так, когда одолевает усталость. Нормальные люди засыпают, стоит только голову на подушку положить, а я буду ворочаться до бесконечности. Так было и на этот раз. Все те же навязчивые мысли не давали покоя. Я перевернулся на спину и открыл глаза. Сквозь огромную брешь в крыше видны были яркие, мерцающие экваториальные звезды. Зрелище оказалось настолько захватывающим, что, залюбовавшись им, я напрочь забыл про сон.
– Жан, ты только посмотри, какие здесь прекрасные звезды! Лежу и такое впечатление, что попал я нечаянно в Сочи, как когда-то, в бытность, у тети Аллы. Мы с Татьяной тоже любили лежа смотреть на них, часами так могли пролежать. Мечтать. Фантазировать. Любить…
– А я, знаешь ли, никогда особенно на звезды не смотрел, – задумчиво откликнулся француз. – Все как-то времени не было. Все время куда-то спешил, бежал, все боялся чего-то не успеть. А теперь вот думаю, зря… Ни дома у меня, ни семьи, ни детей… Эх, как-то неправильно я жил, Стас!
– Эк, куда тебя занесло! Перестань ты занудствовать, Жан! Болтаешь неизвестно что, еще не старый, как говорят, жизнь впереди. А сколько ты всего видел? Сколько всего знаешь! Да тебе позавидовал бы любой!
– Ну да! Вот ты, например, позавидовал бы мне?
– Ну, я… – я как-то даже растерялся, – я, знаешь ли, и сам не без греха. И уж если говорить о том, кто неправильно жил, то это скорее я. У меня-то все было, и дом, и семья, и жена… А что теперь…?
– Ха, смешной ты человек! Да у тебя и сейчас все есть! И семья, и жена, и дом. А главное, у тебя прекрасная дочь. И они тебя, дурака, любят!
– Ты думаешь? Нет, то, что Катька меня любит, в этом я не сомневаюсь, но вот жена… Я причинил ей столько страданий…
– И тем не менее… Уж поверь мне…
Мы замолчали, уйдя в свои мысли. Снова и снова прокручивалась перед моими глазами летопись несостоявшейся семейной жизни, вспоминалась юная Таня, Динка. Все, все оказалось неправдой! Это сам себя я обманывал, понапридумывал с три короба, а рядом всегда была женщина, которая меня любила. И этой женщиной была моя собственная жена. А я все чего-то искал, чего-то хотел… А ведь прав был тот, кто когда-то сказал, что имеем не храним, а потерявши плачем. Вот почему надо обязательно довести отношения до разрыва, чтобы начать их ценить? Почему, нельзя вовремя остановиться и задуматься о будущем? Явно же было небесам угодно, чтобы два человека встретились и были вместе. И ребенка им Бог дал! А это же великое счастье! Катенька моя, Катёна, доченька! Сердце защемило от тоски, захотелось взвыть. Да и любовь к Динке была лишь заблуждением, долгим и, как оказалось, разрушительным заблуждением, моей безумной фантазией, тянувшейся с юношеских лет. На пустом месте создал для себя «запретный плод». Да, не просто так рождаются пословицы!
Я бы, наверное, еще долго перетасовывал в голове свои тоскливые мысли, но Жан снова нарушил тишину.
– А, знаешь, я тут подумал… Вот вернемся в Москву, закрою я все свои текущие дела и махну во Францию… Я ведь там сто лет не был, не считая ночевки в Париже по дороге сюда. По всему свету мотаюсь, где только не был, а вот во Францию все некогда завернуть… Поеду прямиком в Прованс, куплю себе домик с виноградниками. Буду вино делать. Самое лучшее! А ты ко мне в гости приедешь. Обязательно с семьей. Мы сядем у меня дома на веранде в кресла-качалки, накроемся теплыми клетчатыми пледами, выберем бутылочку из моих погребов. Будем сидеть, смотреть на звезды и вспоминать нашу конголезскую эпопею. Ох, и смеяться же мы будем!
– Думаешь смеяться?
– Конечно! Ну, хотя бы тот случай, когда ночью на нас напали зомби, а ты напоследок решил утопить их, извергая содержимое своего желудка!
– Как смешно! Сам-то забыл, как поливал такими же фонтанами рыночные пространства Киншасы?
– Вот именно! Я и говорю!
В костре мирно потрескивал и постреливал хворост, огонь навевал уют и спокойствие, которого так не хватало в последнее время.
– Да уж, нам с тобой будет, что вспомнить! – улыбнувшись, произнес я, закрыл глаза, повернулся на бок и провалился в сонную негу.
А тем временем, по-прежнему много восточнее …
Плотная фиолетовая тьма резко наползала на джунгли, словно всецело поглощая окружающую природу. Темнота стекала со всех сторон, будто падая с неба, возрождаясь из земли, побеждая остатки дневного света. Деревья, кусты и трава теряли свои очертания и становились бесформенными частями мрака. И лишь одно место было освещено. То была округлая поляна, в центре которой, в желтоватом холодном свете царицы ночи происходило некое таинство.
По четырем символическим углам поляны располагались четыре чернокожих человека. Они были абсолютно голыми и сидели на корточках, перед каждым находился джембе18. Люди мерно покачивались из стороны в сторону, и удивительным образом сохраняли равновесие, находясь в столь неудобных позах. Их состояние напоминало глубокий транс. Пальцы чернокожих ритмично пробегали по мембране барабанов, из которых лился глуховатый, бесперебойный звук.
В центре поляны находился человек. Он был невысок, но явно крепок, одет в белоснежный балахон, спускающийся до пят. Его одежды резко контрастировали с цветом угольно-черной кожи. Голова мужчины была абсолютно лысой, и сейчас, в лучах ночного светила, бликовала словно глянец. Африканец покачивал головой от плеча к плечу и переминался на месте с ноги на ногу. Перед человеком стояла большая плетеная клетка, в которой бесновался черный петух.
Как только звук барабанов учащался, то и человек начинал двигаться быстрее. Периодически мужчина поднимал руки к небесам, замирал, и в этот момент казалось, что он отрывается от земли и словно парит в воздухе. Глаза африканца были закрыты, лишь веки судорожно подергивались, а губы беззвучно что-то шептали. В этот раз на чернокожем не было накрученных тюрбанов, лицо не было вымазано глиной, но состояние его по-прежнему напоминало волшебное забытье.
Вдруг лунный свет на секунду дернулся, руки барабанщиков ускорили ритм и по периметру словно завертелся воздушный поток, будто торнадо образовалось вокруг символичной сцены. Звук барабанов перемешивался с шелестом листвы и мягким шуршанием травы, лунные отсветы проносились сквозь плотный воздушный поток, набирающий обороты. Мужчина в центре поляны неподвижно завис в воздухе, вознеся руки к небесному куполу и запрокинув голову назад. Сколько времени продолжалось подобное видение неизвестно. Возможно, это была иллюзия, или действительно какая-то фантастическая сила оторвала мага от земли, но после столь загадочного представления, человек в белых одеждах опустился на одно колено, открыл клетку и достал притихшую птицу. Из-под складок свободных одежд человек извлек огромный изогнутый нож с костяной рукоятью. В одной руке он держал черного петуха, другую руку с тесаком отвел в сторону. В холодном свете, нож ужасающе поблескивал. В этот момент человека словно пробило током, конвульсивная дрожь растеклась по всему телу. Секунда, и он с легкостью перерезал горло еле трепыхающейся птице. Обезглавленное тело пернатого упало перед африканцем и белоснежные одежды сразу же пропитались багряной кровью, пульсирующе выбрызгиваемой из перерезанной шеи. Лицо человека озарила зверская перекошенная улыбка, и он моментально прильнул губами к горлу обезглавленной тушки. Человек жадно глотал кровь птицы.
Сидящие по периметру люди никак не изменили своего положения, и теперь снова медленно перебирали пальцами по барабанам, а мелькающие вокруг тени словно обретали телесную оболочку.
Человек, находящийся в центре поляны, оторвался от обезглавленного петуха, поднялся на ноги, и поляну окончательно накрыл ночной мрак.
И вновь я проснулся я от грохота и криков. Черт возьми, неужели такие пробуждения становятся закономерными, но спросил бы кто, нужна ли нам подобная регулярность?
В первый момент мне показалось, что я еще сплю и вижу повторение предыдущей ночи в кошмарном сне. К сожалению, очень скоро я понял, что никакой это не сон, а все вполне реально и более чем ужасно. Внутреннее пространство церкви было залито темнотой тропической ночи. Костра, который служил для нас небольшим источником света, не было. Место, где я любовался умиротворяющими язычками пламени, перед тем как заснуть, было разворошено, и по всему периметру земляного пола валялись догорающие красные угольки. Словно небо перевернулось, а звезды стали кроваво-красными. Сначала я даже не понял, где настоящее небо, но, окончательно придя в себя от очередного грохота, осознал, что пока все же нахожусь на земле. И если бы не отсвет реального звездного неба, пробивающийся сквозь огромную прореху в крыше, да мерцающие угольки, я вряд ли разглядел бы происходящее рядом. На нас снова напали. И опять два получеловека. Те же пустые, неодушевленные подобия лиц, те же размеренные, механические движения. Я увидел, что один из них сцепился с Жаном, а второй медленно приближается ко мне. Вскочив на ноги, я инстинктивно попятился от него, забыв про собственную сумку, служившую мне в этом походе подушкой, зацепился за нее и упал.
Странные мысли приходят в голову человеку в минуты опасности и отчаяния. Мне, почему-то, вспомнились американские фильмы ужасов, в которых за главными героями гонятся нежити, и в самый неподходящий момент герой обязательно падает и непременно получает травму. Каждый раз, наблюдая подобную сцену на голубом экране, я громко возмущался подобной режиссерской затасканностью, уверяя, что такого не может быть! Ведь в момент опасности человек мобилизует все свои силы на выживание. Однако жизнь все расставляет по своим местам, и этой ночью я понял, насколько был неправ, сидя у телевизора в мягком кресле со стаканом крепкого напитка в руке, и проклиная, на чем свет стоит, нерадивых создателей дешевых ужастиков.
Свалился я точно, как в серийном фильме, столь же глупо и нелепо, как мне казалось никогда нельзя упасть, если твоей жизни грозит опасность. И покалечил себя сам именно так, как нельзя! Ну, просто не бывает так, и все тут! Если бы! Оказалось очень даже бывает. Споткнувшись о сумку, я полетел на пол и напоролся на тот самый железный крест, что стоял, прислоненный к стене. Неровный конец его поперечной перекладины распорол мне правый бок от бедренной кости до самой подмышки. Боль была столь резкой и сильной, что у меня все поплыло перед глазами, и на какие-то секунды я потерял сознание. Нелепость, хуже которой и придумать нельзя. И бывают же на свете такие недотепы! Едва придя в себя, я повернул голову в сторону Жана. О, Господи! Огромный монстр подмял француза под себя и словно завис над ним гигантской глыбой.
А темный великан, надвигавшийся на меня, решив, что я более не представляю никакой опасности, переключился на мою сумку, и склонившись над ней, стал рыться в бесхитростном скарбе.
И в этот момент я услышал не то стон, не то всхлип Жана. Это был такой странный звук, что в любое другое время я бы и внимания на него не обратил, но этой ночью, в полуразрушенной церквушке в самом центре африканского континента, этот звук стал для меня предвестником чего-то нехорошего. Сердце замерло, и кровь в моих жилах застыла, словно превратилась в свинец. Последовал еще один такой же звук, или даже стон, короткий, но слабый и тонкий, и кровь снова начала бег по телу. И точно, как в банальных традициях американского кино, от этого страшного стона, у меня открылось второе дыхание. Забыв о полученной травме, я вскочил на трясущиеся ноги, обеими руками схватил крест и с силой опустил его на голову, склонившегося над моей сумкой зомби. До сих пор не могу понять, откуда у человека может взяться столько силы, но той, что я вложил в свой удар, хватило на то, чтобы не только сразить наповал этого монстра, но и пригвоздить его голову сквозь сумку к земляному полу. Раздался резкий, сухой хруст лопнувшей кости, неоднократным эхом откликнувшийся в моей голове, словно заело пластинку на старом патефоне, и темная туша, не издав ни звука, застыла на земле.
Силы оставили меня. Совсем. Их не хватило даже на то, чтобы оторвать руки от креста. Так, скособочившись и опершись всем телом на корявый крест, я и стоял, пока от напряжения меня не начала бить дрожь. В таком положении, как мне казалось, я пробыл целую вечность, хотя на самом деле промелькнули секунды, пока не зазвенела вдруг в ушах тишина. Именно этот звон подстегнул меня. И испугал. С замирающим сердцем я медленно повернул голову в ту сторону, где в смертельную схватку со вторым чудовищем пришлось вступить французу, и увидел неподвижного Жана, придавленного к земле застывшим зомби. Я рванулся к нему, двумя скачками преодолев разделявшее нас пространство.
Окровавленная рука француза была сжата в кулак и словно прилеплена к виску монстра. Едва я дотронулся до нее, как кулак разжался и рука, перемазанная до локтя кровью и грязью, замедленно и мягко опустилась наземь. В виске бездыханного африканца торчал огромный ржавый гвоздь, который, скорее всего, случайно попался Жану, когда его свалили на землю. Я столкнул с француза громадное черное тело, и… лучше бы мне не видеть глухой ночью, в заброшенной церкви этого жуткого зрелища. Грудная клетка Гебауэра была чудовищно растерзана, а вернее сказать, разорвана чуть не до подбородка, в кровавом провале поблескивали в холодном лунном свете осколки сломанных ребер, вывалились наружу и торчали вверх и в стороны куски трахеи и бронхов, и медленно все это заливалось кровью. Среди жаркой африканской ночи, вдруг повеяло холодом.
– Что же ты, Жан, как же это… потерпи… – лепетал я заикаясь и понимая, что несу полную околесицу, но не мог умолкнуть ни на секунду, то ли надеясь тем оживить своего друга, то ли пытаясь найти какое-то спасение для себя, чтобы не сойти с ума в этой африканской ночи, в этом сердце Конго, куда так мы хотели попасть вместе с французским другом. Тишина, тишина била со звоном в уши. Я пристроился около Жана, положил его голову себе на колени и закрыл глаза и… пол ушел куда-то вверх… и посыпались звезды… и какие-то тени кружили… наверно, я бредил…
– Вот… Стас, я и… умер … – шепнули мне его губы.
– Да, нет же, Жан, ты и не в таких переплетах бывал…
– Ты… уезжай…домой…
– Поеду, но только с тобой.
– Камень… возьми… на память…
Губы шептали, я слушал, но не слышал, а они шептали, шептали, я видел, только шепот становился все тише и тише… он растворялся в этой теплой африканской ночи…
Я схватил Жана за плечи и начал трясти его, затем обнял за шею и зарыдал…
Я очнулся и рыдал навзрыд. Боль души стекала по моим щекам горькими слезами, и с этим нельзя было ничего поделать. Сколько просидел я так, обнимая Жана и умоляя его вернуться, задышать, заговорить со мной, не знаю, но кажется, ночь сменилась днем, а день ночью.
Усталость и неподдельное горе высосали из меня все силы, ноющая рана в боку отзывалась уничтожающим эхом. Я был растерян, и не знал, что делать. Один, в африканской глубинке, с телом мертвого друга на руках…
Страх и отчаяние заметались в моей голове, словно мелькающие пейзажи в окне скорого поезда, несущегося в никуда… Как это, в никуда?
– Стоп! Хватит, Стас, соберись! – из последних сил, громко приказал я сам себе.
Аккуратно положил я тело Жана на землю. Лицо друга было алебастрово-белым, и лишь в уголках губ чернели капли запекшейся крови, а глаза так и остались широко открытыми. Я протянул непослушную руку, и тихо прикрыл их, погасив отблеск сверкающих звезд.
– К чёрту все! Я не-мо-гууу больше, – заорал я не своим голосом, и раскатистое эхо прокатило мой вопль наверно по всей округе. И взмолился, – Господи, хочу вернуть время вспять, хочу вернуться назад, хочу прожить жизнь по-другому! Что же мне делать, Господи? Как всё исправить?
На какое-то время из моей головы улетучились абсолютно все мысли, на ее месте образовался пустой глиняный горшок, который стал наполняться звенящей тишиной, и как только уровень этого высокочастотного безмолвия стало невозможно терпеть, горшок раскололся на мелкие осколки тревожных мыслей, разлетевшихся в разные стороны.
Я с трудом поднялся, в голове немного прояснилось, и только тут до меня дошло, что нашему путешествию пришел конец. Гибель Жана оборвала нашу совместную миссию, направленную на поиск африканской химеры. Без моего друга я был беспомощен, как ребенок, и что здесь мне было уготовано, можно было только гадать. И выход остается только один, нужно спастись, нужно выбираться из этого ада. Смерть Жана следует посчитать явным перебором даже для самого фантастического приключения. Пора с этим кончать!
Надо приниматься за дело. Но с чего начинать? Взгляд мой, раз за разом обегая разгромленное пристанище, спотыкался о разбросанные тела. Воздух даже здесь, в ветхой развалюхе, заметно нагревался и от неподвижных тел уже поплыл приторный тошнотворный запах, на который потянулись несметные полчища мух и прочих летающих и ползающих гадов. В уши вливался интенсивно нарастающий жужжащий гул и, пожалуй, пришло самое время как можно быстрее уносить отсюда ноги. В сознании словно сработала сигнализация, инстинкт самосохранения забил тревогу. Если я хотел выжить, оставаться здесь было нельзя. Совсем не кстати и моя рана на боку привлекала внимание назойливых африканских мух, а только сейчас я заметил, что она воспалилась и сочится гноем и сукровицей. Этого еще не хватало! Еле передвигая ноги, пошатываясь, я вышел на улицу, усиленно соображая, что нужно сделать в первую очередь. Те мордовороты, черт с ними! А как быть с телом Жана? Не оставишь же так, как есть! И пришли на память недавние слова моего друга: «А, знаешь, я тут подумал… Вот вернемся в Москву, закрою все свои текущие дела и махну во Францию…»