Нищий оракул
Нет смысла подробно описывать вторую половину этого дня. Ничего такого примечательного больше не случилось. Нас не ограбили, не прибили, особенно даже не приставали, хотя у меня и было стойкое ощущение, что в затылки наши кто-то смотрит внимательно и неотрывно. Кто и зачем, – это вопрос не из простых, но ощущение зоркого глаза, буквально сверлящего затылок, не исчезало ни на минуту. Мы вернулись в гостиницу, поужинали. Очень хотелось позвонить в Москву, узнать, как там дела, но, сколько бы я ни набирал номер по гостиничному аппарату, ничего не получалось, то ли связь была никудышной, то ли местные телефоны были к тому не приспособлены. А душа болела за Татьяну, хотелось знать, как там Катюшка, что с Диной, как дела в офисе. Увы, поделать ничего было нельзя.
Спать мы завалились рано. Хорошо, хоть кровать была довольно широкой и мы с Жаном могли пристроиться на ней, не мешая друг другу. Правда, чувствовали мы все равно себя немного неловко. Поэтому, пожелав друг другу «спокойной ночи», мы, повернувшись каждый в свою сторону, постарались как можно скорее уснуть. Моему французскому другу это удалось гораздо лучше, чем мне, он спал, а я все лежал, прокручивая в голове грустные мысли, и сон никак не шел. Я думал о кукле, по-прежнему покоящейся в моей сумке, и казалось мне странным, что она как-то вдруг затихла и перестала действовать. В Москве она не давала мне ни минуты покоя своими кознями, здесь же, как это ни странно, она затаилась. Почему? Почувствовала родную землю? Глупости! Близость хозяина-изготовителя? Ерунда! Ох, сдается мне, что это затишье перед бурей! Да еще перед какой! Нужно поторопиться, пока еще не поздно! С такими мыслями я и уснул.
Поднялись мы рано, спустились в кафе, позавтракали и никак не знали, чем себя занять до назначенной Лораном встречи. Ровно в десять утра мы были в условленном месте, кукла покоилась в рюкзаке за моей спиной, на всякий случай я прихватил ее с собой. Но наш новый знакомый опаздывал. Прошло четверть часа, минула половина, время приближалось к одиннадцати, а его все не было. Мы прождали его до полудня, но он так и не появился. Уставшие от жары и пустого ожидания мы нашли небольшое кафе, чтобы хоть немного передохнуть и освежиться. Было ясно, что парень не придет. То ли он не нашел старика, то ли испугался чего-то, а это уже не удивляло. Выпив по банке освежающего бельгийского пива, мы решили вернуться к рынку и найти нашего вчерашнего торговца жареными насекомыми. Если гора не идет к Магомету, – Магомет идет к горе. Увы, нас и там ждало разочарование. На прежнем месте был продавец жареными крысами, приветствовавший нас как старых знакомых широкой улыбкой, обнажившей гнилые зубы. Жарились по близости и насекомые, только Лорана не было. Сегодня всем управляла его вчерашняя худенькая спутница, которая даже не подняла на нас глаз. Мы подошли ближе, и Жан спросил ее, куда подевался Лоран. Она молчала, будто набрав в рот воды. Жан продолжал засыпать ее вопросами, но она никак не реагировала. Будто нас и в помине не было. Торговец агути тоже обратился к ней на местном наречии, и ему она ответила, злобно и коротко, после чего больше уже никто не обращал на нас внимания. Мы поняли, что ждать дальше, смысла нет никакого.
– Жан, – потянул я его за рукав, – ты понимаешь, что нам просто необходимо найти этого проходимца Лорана! Он единственный в этом городе, кто хоть чем-то может нам помочь. Выход у нас один: дождаться, когда эта фифа продаст всех своих тварей и отчалит домой. А мы последуем за ней.
– Э, все не так просто, – протянул Жан. – Если она засечет, что мы за ней следим, а она, конечно же, не совсем дура, а мы тоже далеко не сыщики, то либо она позовет на помощь, и тут уж, как нам повезет, либо приведет нас не туда, куда надо. А что там будет, тоже вопрос интересный.
– И что же делать?
– Ну, думаю, нам нужно вернуться в гостиницу, пообедать, а ближе к вечеру, когда начнет темнеть, прийти сюда снова. Мы ее увидим издалека, а она нас нет. Тогда и проследим за ней.
– А вдруг она уже уйдет, когда мы появимся тут вечером?
– Ну, не знаю. Вроде, торгуют они дотемна, а темнеть здесь начинает рано. К семи уже будет полный мрак. Давай, придем к началу седьмого и посмотрим. Других вариантов все равно нет. Ну, в самом деле, не торчать же нам здесь! В конце концов, это может быть и опасно.
На том и порешили.
Мы вернулись в отель, пообедали, отдохнули и в четверть седьмого уже вновь подходили к району Кингасани. Увы, нам катастрофически не везло. Торговцев не было. Да что ж это такое! Ну, почему все идет в раскоряку? Вот и еще один день прошел впустую. И никаких зацепок, никаких идей. Мы растерянно потолклись на месте и, не спеша, двинули в обратный путь. На город стремительно надвигались сумерки, снова то здесь, то там вспыхивали кострища, раздавались заунывные песни, отовсюду неслись громкие голоса.
– Слушай, – предложил я, – а может, заглянем к Мабобо? Раз он сам не проявляется?
– Ну, что ж, хоть какая – то, а мысль. Пошли.
Но это был не наш день. Нас даже не пустили на порог. Горничная лишь сухо заявила, что хозяина нет, он уехал из города по делам и когда будет, она не знает. На наш вопрос, не оставлял ли он для нас записки или может, просто, что-нибудь на словах, она сказала, что нет, и захлопнула дверь.
– Да-а-а… – протянул Жан, – похоже, что наш единственный шанс – это все же Лоран. Давай-ка, завтра придем на рынок часам к пяти. Либо он сам будет там, либо эта девица. Постараемся быть не очень заметными, ну, по мере возможности, а уж дальше, как придется. Может, и проследим за ней.
Так мы и сделали, и на следующий день, как было решено, в начале шестого, подходили к рынку. Еще издали мы заметили, что Лорана на месте нет, и торгует по-прежнему его подруга. Мы не стали подходить близко и, по счастью, сегодня везение повернулось к нам лицом. Уже минут через десять негритянка начала собирать свои манатки. Удивительное дело, но весь свой скарб она свернула довольно быстро и компактно, и всю эту махину из плоских тарелок-жаровен и прочей утвари взгромоздила себе на голову и понесла в противоположную от нас сторону. Ей, Богу, эта хрупкая черная женщина несла на своей голове килограммов тридцать, не меньше, и шла при этом довольно быстро. Конечно, ей и в голову не приходило оглядываться и озираться, а иначе она непременно увидела бы нас. Но поскольку делать это ей было несподручно, то мы беспрепятственно следовали за ней.
Центр города остался далеко позади, как и все достижения цивилизации, которые только смогли до него добраться. Теперь мы двигались по грязным, кривым, не мощеным улочкам, где в пыли играли голые дети, женщины торговали в основном маниокой, а мужчины пальмовым вином. Здесь уже не было высотных домов, а бесконечной вереницей тянулись глинобитные лачуги, крытые соломой, пальмовыми ветками или камышом. Залежи мусора покоились вдоль дорог, и порой достигали метровой высоты. Вообще, мне кажется, что более грязного и зловонного города я не видел никогда за всю свою жизнь. Впрочем, возможно я это уже говорил, но не могу не повториться!
Полчаса спустя преследуемая нами женщина вдруг остановилась перед одной из многочисленных хибар, и громко выкрикнула что-то. В тот же момент появился наш долгожданный знакомый, и помог ей внести доставленный груз в дом. Мы были на вершине счастья. Наконец-то мы нашли его! Только что теперь делать? Войти в дом вслед за ними? А вдруг они поднимут шум? Только полиции нам и не хватало! А если даже и не полиция, то нагрянут соседи и разделают нас, пожалуй, еще хлеще! Так мы и стояли чуть в сторонке и решали, как же нам поступить, когда Лоран, вдруг, вышел из дома и пошел прямо по направлению к нам. Мы так растерялись от неожиданности, что мнимая случайность встречи выглядела вполне правдоподобно. Увидев нас, конголезец бросился наутек. Недолго думая, Жан погнался за ним. И, что ни говори, но сегодня удача была на нашей стороне: Лоран споткнулся и упал, уже в следующий момент Жан настиг его и навис сверху, после чего и я подоспел, до сих пор оберегая травмированную ногу. Жан помог Лорану подняться. Но это ведь было Конго, где малейшее, даже самое ничтожное событие, собирает толпы людей, и толпа начала собираться вокруг нас.
Лоран пришел в себя, отряхнулся, и попытался вырвать свою руку из цепких пальцев Жана, но тот держал его крепко. И тогда Лоран начал что-то орать своим согражданам на местном наречии, которого мой французский друг не знал. Можно было лишь предположить, что ничего лестного в наш адрес он не произносил. Мы видели, как вспыхивали ненавистью и злобой глаза окружающих нас людей, как все теснее сжималось обрамляющее нас кольцо и к недвусмысленному действию готовились кулаки.
– Жан, – пролепетал я, – кажется, сейчас нам не поздоровится.
Но тут Гебауэр поднял руку и что-то шепнул на ухо Лорану. Думаю, что если бы наш знакомый был белой расы, то я бы увидел, как смертельная бледность заливает его лицо, но он был черным, и, на мой взгляд, неподдельный страх отразился лишь в его глазах и в гримасе ужаса на лице. Он с испугом уставился на Жана, а тот лишь самодовольно улыбнулся и кивнул головой.
Лоран что-то чуть слышным голосом бросил в толпу, и в тот же миг она буквально рассыпалась. Теперь люди бежали от нас столь же стремительно, как всего лишь несколько минут назад стекались к нам.
– Господи, Жан! – Воскликнул я, – Что ты ему сказал?
– Что если он не образумится, мне придется натравить на него куклу!
От удивления я даже рот открыл. Надо же, придумал! Мне такое даже в голову не пришло! Ай да Жан! Ну и молодец! Спас нас, если не от смерти, то уж точно от хорошей взбучки!
А француз тем временем уже занимался Лораном.
– Ты куда же пропал? – въедливо спросил он.
Конголезец молчал, но Жан и не ждал ответа на этот вопрос. – Ты же обещал проводить нас к одному старику?
– Я не могу…
– Это еще почему? Адрес не знаешь?
– Да… Правильно… Не знаю адрес…
– Не ври! – взорвался Жан, заставив меня удивиться. Я и не предполагал, что выдержка может покинуть его. – Сию же минуту веди нас к этому старику, слышишь, что я говорю? Веди, или тебе же будет хуже!
– Я не могу, – заныл негр, – не могу, нельзя!
– Можно! – напирал француз. – И ты отведешь. – И уже более мирно добавил: – И получишь еще двадцать долларов. Идем, никто не узнает, что это ты нас привел.
При упоминании о долларах Лоран несколько оживился, но что-то его сдерживало, что-то еще пугало его. Он колебался, а мы выжидали, с нетерпением поглядывая на него. Наконец, Лоран решился.
– Хорошо. Я провожу вас до его дома, но сам заходить не буду. Только провожу вас и сразу уйду. Мне нельзя…
– Сойдет, – согласился Жан. – Веди!
До лачуги «известного всем» старика мы добирались минут двадцать быстрым шагом. Я уже взмок и тяжело дышал, не лучше выглядел и Жан, пот градом катился по его покрасневшему лицу, волосы взмокли, одежда пошла темными пятнами. Да, со стороны выглядели мы не очень здорово. Лоран уводил нас все дальше от центра, дома постепенно теряли свою высоту, становились все ниже, будто врастали в землю, теряя при этом былую отделку, рамы и штукатурку, да и все вокруг выглядело несравненно убого и ужасно. Однако на улицах по-прежнему было много людей, иные провожали нас удивленными взглядами, некоторые даже пускались нам вслед, но пары слов, брошенных Лораном, хватало для того, чтобы остудить их пыл и прекратить преследование. Чего уж он говорил им на своем наречии, было известного одному только Богу!
Когда, наконец-то, мы оказались поблизости от заветной двери, Лоран остановился и ткнул рукой.
– Здесь!
Вслед за единственным брошенным словом он протянул раскрытую ладонь, в которую Жан вложил сложенную купюру в двадцать долларов. Бешеные, должен заметить, по конголезским меркам деньги. Ладонь сжалась, и зеленая бумажка мгновенно исчезла в кармане штанов нашего знакомого.
– Его зовут Старик Самбе. – Неожиданное денежное богатство видно здорово повлияло на Лорана, раз он выдал еще один обрывок информации. – Но я вам ничего не говорил, – спохватившись, добавил он, и не успели мы ничего сказать, как его будто сдуло ветром. Мы несколько секунд постояли под дверью, приходя в себя и восстанавливая дыхание, затем постучали и вошли.
Это была бедная лачуга, с земляным полом, без каких бы то ни было перегородок, было грязно и вонюче, впрочем, к этой последней детали я начал уже привыкать, это ж была визитная карточка всего Конго. Посреди комнаты, у стола на ободранном плетеном кресле восседал древний старик, черный и очень сморщенный, с совершенно белыми, редкими волосами, вьющимися прядями спадавшими ему на плечи. Когда мы вошли, глаза его были закрыты, и казалось, что он спал глубоким сном. Невысокого роста женщина стояла за тем же столом и что-то толкла в ступе. Бросалась в глаза ее крайняя худоба, да была она к тому же еще и калекой, когда-то и где-то потерявшей левую руку. На полу лежали две грязные циновки, да в углу высилось некое подобие стеллажа, заставленного всевозможными банками с какими-то травами. Вот и вся обстановка. Негритянка даже не оторвала глаз от ступы и продолжала заниматься своим делом. Жан кашлянул, я неловко переминался с ноги на ногу и помалкивал, впрочем, как и все остальные. Внезапно старик открыл свои глаза и обратил взор прямо на нас, и тогда мы увидели, что глаза его столь же белы, как и волосы: старец был абсолютно слеп.
– Я знал, что вы придете, – необычайно ясным голосом сказал он по-французски.
– Простите? – удивился Гебауэр. – Вы нас ждали?
– Мне было видение. Майомберо вели вас…
Когда он говорил, лицо его было похоже на маску, казалось, что на нем не двинулся ни один мускул, никакой мимикой не сопровождались его слова, и только незрячие глаза пугали своей отрешенностью.
– Майомберо? Да, мы где-то уже слышали про них, – протянул Жан.
– Еще бы! – губы старика изогнулись в подобие улыбки. – Они давно окружают вас и правят вашей жизнью.
Жан побледнел и перевел мне услышанное.
Мне стало не по себе от этих слов, калейдоскоп мыслей молнией сверкнул в голове и все разом исчезло, а тем временем старик продолжал:
– Теперь я умру. Времени мало. Что вы хотите?
– Что значит теперь? – изумился француз.
– Майомберо пришли за моей душой. Настал мой час. Спешите.
– Опять эти майомберо, – шепотом сказал мне Жан.
– Видите ли, – теперь уже обращаясь к старцу, начал Жан, – нам сказали, что вам что-то известно о смерти одного старика…
– За всю свою жизнь я видел смерть не одного старика… – задумчиво произнес он, глубоко вздохнул и снова застыл неподвижно.
– Нас интересует человек, которого сбила машина полгода тому назад у старого рынка в Кингасани.
– Ну конечно… И почему он интересует вас?
– Перед смертью он отдал нам одну вещь.
По лицу старца как будто пробежала тень.
– Догадываюсь какую…
Жан на секунду заколебался и уточнил:
– Куклу…
Повисшую тишину нарушало лишь постукивание толкушки в ступке, маленькая женщина продолжала заниматься своим делом, не обращая на нас никакого внимания.
– Где эта кукла? – наконец спросил старик.
– У нас, – ответил Жан, – но нам не терпится с ней расстаться.
Старик опять немного помолчал и продолжил:
– Расстаться с ней невозможно, и я бы не советовал вам это делать…
– Почему? – удивился француз. – Пожалуйста, если вы что-то знаете, расскажите нам… Она и так уже принесла нам слишком много хлопот.
– Это не хлопоты! Это беды сопутствующие, а ваши еще впереди. – Старик выдержал паузу и продолжил, – старого Эволо я знал, хороший был человек. Но жребий пал на его семью… Он ничего не смог с этим поделать, жребий превыше всего. Бокор забрал душу его единственного сына, и поместил ее в куклу…
Жан переводил мне слова старца, но на этом месте его передернуло. Он посмотрел на меня, я на него, и было понятно, что страх уже переполнил наши души.
Меж тем старик продолжал:
– Не в силах Эволо было освободить душу, но от горя он потерял голову! Он выкрал куклу, а даже ребенок знает, что кукол Вуду красть нельзя! Смерть настигает вора очень быстро. А Эволо надеялся на что-то… Может, он что-то знал… Сказал ли он вам что-либо перед смертью?
– Только слово «Петро». Все.
– Да, – покачал головой старик, – Петро. Все правильно. Смертельное проклятье. – Он снова немного помолчал, затем сказал, – я не знаю, как лишить силы куклу, это знает лишь тот, кто ее изготовил. Могущественный бокор. Но он никогда вам этого не скажет, даже если когда-нибудь вы и найдете его.
– Господи! – воскликнул Жан, – Что же нам делать? Как нам избавиться от нее?
– Как я понимаю, с момента смерти Эволо кукла находится у вас?
– Э-э, ну да, – подтвердил Жан, – ну, не совсем… Когда я вернулся в свою страну, я подарил куклу дочери моего друга, и с тех пор она у них. Дочь отдала ее своему отцу, – при этих словах Жан указал на меня, совершенно забыв, что старик слепой.
– Прошло довольно много времени,.. кукла прикипела к вам, она вас не отпустит. И она это знает.
От этих слов мне стало совсем нехорошо, по спине потекли струйки холодного пота, и засосало где-то внутри, тревожно бухнуло сердце, и защемило так сильно, что пришлось приложить руку к груди и потереть это место. Боже Всемогущий! Я никогда не был отъявленным трусом, но сейчас мне стало страшно, жутко. Мне захотелось бежать отсюда без оглядки, бросив все, вещи, куклу в сумке, все-все, бежать до самого аэропорта, сесть в первый попавшийся самолет и лететь отсюда куда угодно, только бы поскорее.
А Жан тем временем все пытался узнать у старца хоть что-нибудь, способное нам помочь.
– А если мы выбросим ее? Ну, скажем, с моста в реку?
– Вы будете наказаны. И жестоко. Кукла не прощает подобного. Она накажет не только вас, но и все ваше потомство, на много поколений вперед.
– Но ведь, этот самый Эволо, он ведь продал мне это чудовище! Да за гроши к тому же!
– Он просто надеялся что вы, как белый посторонний человек, увезете куклу из этой страны, где она была предначертана творить зло. К тому же Эволо знал, что его скоро настигнет смерть, ведь он украл куклу. Вы были его последней надеждой.
– Боже, – снова воскликнул мой друг, – кто же наша последняя надежда? Нам-то что делать?
Старик закрыл свои незрячие глаза и надолго замолчал. Так надолго, что мне показалось, будто он погрузился в сон. Но он не спал. Наконец, тяжело вздохнув, он сказал:
– Дайте куклу!
Эту фразу понял даже я, и без лишних слов расстегнул рюкзак, достал Баку и вложил в руки старца.
Мгновение старик был неподвижен. Бака целиком уместился в его левой ладони, а правой старец накрыл его и снова замер. Потом вдруг по телу его словно пробежал электрический разряд, незрячие глаза расширились, голова дернулась.
Внезапно гримаса боли и ужаса перекосила его лицо, он захрипел, на губах выступила пена и из последних сил старик прохрипел:
– Лукуга!
То были последние слова старика. Он умер. Его тело обмякло, спиной он откинулся на кресло, а ладони разомкнувшись, упали на стол. Он словно возвращал нам злосчастную куклу, протягивая ее в своих безжизненных руках.
Глубоко потрясенные стояли мы с Жаном, не зная, что предпринять. Из ступора нас вывела маленькая негритянка. Она перестала толочь, отложила пестик в сторону, зачерпнула горстку только что приготовленного порошка и медленно подошла к старцу, секунду стояла молча.
– Alikufa11. Gros-bon-ange, – пробормотала женщина и намазала лоб старца своим порошком, он был белым и напоминал муку.
Потом женщина повернулась к нам и сказала:
– Вы сделали свое дело… Забирайте куклу и уходите…
Я поспешно сунул Баку в рюкзак, и мы с Жаном вылетели из лачуги. Мы мчались подальше от этого места, где только что пронеслись столь загадочные и непонятные для нас события. В голове роились всевозможные страхи, мы никак не могли сопоставить услышанное с увиденным. Мне было и жутко и страшно, я боялся, что женщина обвинит в смерти старца нас и призовет помощь, вслед за нами ринется разгневанная толпа местных жителей, а мы ведь абсолютно непричастны к этой смерти. Кроме того, всё происходящее говорило о том, что случившееся было явно ожидаемым. Ни удивления, ни печали мы не увидели на лице маленькой женщины из лачуги, нам даже показалось, что она ждала именно такого исхода.
Не помню, как добрались мы до гостиницы.
Зло достанет и в церкви
Поздним вечером мы сидели с Жаном в баре гостиницы и подводили невеселые итоги прошедшего дня. Мы успели более или менее прийти в себя и даже заглянули в небольшое интернет-кафе, находившееся не так далеко от гостиницы и посмотрели что такое «Лукуга», о которой сказал перед смертью старец. Это оказалась река на востоке Конго, небольшая, но достаточно сложная в своем течении и живописная. Она берет начало из озера Танганьика, второго по величине и красоте после нашего Байкала, и судоходна лишь на небольшом приустьевом участке, затем она становится весьма порожистой, углубляется в континент и проходит через глухие джунгли, впадая в реку Луалабу. Предположительно здесь и кроется наша зацепка. Нам необходимо попасть в эти самые джунгли, к этой реке, и возможно, там мы найдем того самого бокора, который нам нужен. Однако тут же возникает ряд затруднений. Где найти проводника, причем человек нужен опытный и бесстрашный. Кто мог бы нам это подсказать, если сами мы здесь ничего не знаем? Мы вообще никого не знали в этой непонятной стране, кроме Мабобо, избегавшего нас, и Лорана, также не стремящегося к контакту. И все-таки выбор наш остановился на нем, альтернативы ведь не было. И уж коль скоро он смог свести нас со стариком Самбе, может, какие-то связи у него все же есть, да и алчность его может сыграть нам на руку. На том и порешили.
Мы были вымотаны и физически и морально. Каждый день, прожитый в этой африканской стране, приносил добавочную порцию адреналина и стресса. Когда Жан поднял рюмку коньяка, я обратил внимание, как заметно дрожит его рука. Под припухшими глазами у него залегли темные круги, лицо осунулось. Что и говорить, я и сам-то выглядел не лучше. Черт возьми, а ведь это только начало! Самое ответственное дело, не хочу употреблять слово опасное, поджидало нас в самом недалеком будущем. А ведь, по сути, за эти несколько дней мы не сильно продвинулись в наших изысканиях. Весь вечер у меня из головы не выходили слова старца о том, что наши настоящие беды еще впереди. Думаю, что был он не из тех, кто бросает слова на ветер, а значит, говоря об этом, хорошо знал, что имеется в виду. Почему мы не спросили его об этом? Я вообще постоянно клял себя и Жана за нашу глупость. Мы должны были добиться от старика максимум информации, а в результате он умер и все унес с собой! Не успели…
Много вопросов возникало у нас и по поводу его смерти. Ведь и он, и его молчаливая помощница, безусловно, ждали этой смерти. Она же не выказала ни малейшего удивления, когда старик умер, лишь начала мгновенно мазать его порошком, который и готовила, должно быть, именно с этой целью. Все это было таинственно, непонятно и страшно. Мы крепко напились в тот вечер.
А по утру сильно болела голова и у меня и у Жана. Мрачные и хмурые, мы через силу позавтракали и отправились на рынок в поисках Лорана. Вот на сей раз нам повезло! Думаю, Лоран решил, что нам более от него ничего не понадобится, и перестал скрываться. Всем довольный с виду, как ни в чем ни бывало, стоял он на своем обычном месте и жарил все тех же тварей, добавляя существенную часть вони в атмосферу рынка. Завидев нас, он так растерялся и изумился, что даже выронил из рук черпалку. Опыт у нас уже был, да и скрываться ему было поздно, когда мы обошли его с двух сторон и немедленно приступили к делу.
– Лоран, – начал Жан, – ты нам очень помог вчера, но, видишь, опять нужна твоя помощь! – И поскольку наш конголезский знакомый сделал шаг назад и судорожно замотал головой, мгновенно добавил, не отступая от него: – Это в последний раз! Честное слово! Это тебя нисколько не затруднит, для тебя это сущий пустяк.
– Какой? – дрожал негр.
– Помоги нам найти проводника.
– Какого еще проводника? Зачем? – Оторопел Лоран. – Да нет у меня никаких проводников.
– Лоран, нам нужно попасть на Луалабу!
– Я там никогда не был, а…
– Дружище, – Жан многозначительно подмигнул, – ты же знаешь, мы хорошо платим. Хватит и тебе и проводнику.
При упоминании о деньгах напрягся и сосед, торгующий жареными крысами. Мы просто почувствовали, как два его уха превратились в одно большое. Понял это и Лоран. Злобно зыркнув на соседа, он приглушенно процедил сквозь свои белоснежные зубы: – Ладно, я посмотрю, что можно сделать. Приходите через пару дней, может, кого-нибудь и найду.
– Э, нет, дружище! Через пару дней не пойдет. Проводник нужен нам завтра утром и ни днем позже. Мы и так уже достаточно задержались в твоей гостеприимной стране.
Лоран попробовал было вновь заныть, но запнулся, глядя на наши мрачные лица. Мгновенно оценив степень необходимости его помощи, он тихо, но напористо выдал: – Сто баксов!
– Ты с ума сошел, что ли? – возмутился Жан, – Тридцатка и ни центом больше. Мы и так изрядно подняли уровень твоего благосостояния.
– А за тридцатку ищите его сами, – ухмыльнулся этот прохвост и, как ни в чем ни бывало, принялся помешивать своих каракатиц.
– Ладно, – пошел на попятную многоопытный француз, – сорок долларов и мы договорились.
Негр молча помешивал варево в своем котле, и, казалось, не обращал на нас никакого внимания.
– Пятьдесят! – выплюнул француз.
Никакого эффекта.
– Ну и черт с тобой! Продавай своих тварей за гроши и думай о денежках, которые ты потерял! – Жан развернулся с твердым намерением уйти.
– Согласен! – Бросил Лоран ему в спину.
Жан вернулся на прежнее место и разговор продолжился.
– Согласен на пятьдесят. Завтра утром, только не здесь… – Он многозначительно покосился в сторону соседа, – Где вы остановились?
– Гостиница Мемлинг. Знаешь такую? Авеню дю Чад.
– Кто ж ее не знает! Приду, ждите в холле, утром.
– А поточнее? Во сколько утром?
– Откуда я знаю когда… Как получится. Ждите и все.
– А если обманешь?
– Не обману…
Остаток дня тянулся неимоверно долго. Заняться было нечем, да, впрочем, ни к чему и душа не лежала. Мы медленно добрели до нашего отеля, с трудом дождались положенного времени обеда, посидели, никуда не торопясь, в ресторане гостиницы, затем поднялись в свой номер и завалились спать. Проснулись мы довольно поздно, уже начинало темнеть, посидели, подумали и спустились в бар, из которого уже не выходили до самого его закрытия. Неплохо, конечно, но если так будет продолжаться, то мы, пожалуй, запросто выйдем на прямую дорогу к алкоголизму. Понятно, что утром выглядели мы не просто ужасно, а чудовищно. Помятые, небритые, разбитые, и хотя, вроде бы, проспали весь прошлый день и всю ночь, чувствовали себя пренеприятно. А что касается головы, то…
– Пора заканчивать с выпивкой, – пробурчал Жан. – А не то я так долго не протяну, да и накладно будет проводить вечера в баре.
– Это уж точно, – довод его был несомненно весомым. – Неизвестно, что нам еще предстоит, а сил нет уже с утра.
С трудом позавтракав, по причине полного отсутствия аппетита, мы направились в гостиничный холл, заняли места, с которых был лучше всего виден вход и приготовились к ожиданию Лорана. Просидели так мы не меньше двух часов. Портье уже начал коситься на нас, видимо бездельники встречались в отеле не часто.
– Может, опять продинамил… – задумчиво произнес я.
Жан молчал, что, по-видимому, выражало полное с этим согласие. Но в тот же момент входная дверь распахнулась, и на пороге возник наш приятель в сопровождении еще одного чернокожего. Мгновенно увидев нас, он что-то сказал своему спутнику и направился к нам.
– Это Моиз, – сказал он, не здороваясь. – Он хороший парень и согласен сопровождать вас.
– Очень приятно, – мы пожали Моизу его маленькую, мозолистую руку и представились. Жан предложил ему присесть рядом с нами, чтобы обговорить все детали трудового договора.
Хороший парень был сравнительно небольшого роста, не выше 1,68м, худощавый, совершенно лысый и, что вполне естественно, черный как гуталин. На вид ему было лет тридцать, глаза не бегали, как у его приятеля Лорана, а смотрели прямо на собеседника, вдумчиво и серьезно. Вообще, глядя на его худобу, я сильно засомневался в его выносливости, ведь для предстоящего путешествия, каким оно нам представлялось, нужен был человек бывалый, хорошо подготовленный. Однако выбора у нас не было, а Моиза, казалось, столь далекий путь не смущал.
– Ну, я пошел, – тем временем многозначительно напомнил о себе Лоран, однако не тронулся с места.
– Ах, да, – воскликнул Жан, – чуть не забыл. – Он встал и протянул Лорану руку для прощания, одновременно вручив ему честно заработанный гонорар. Наш конголезский «приятель» мгновенно испарился, даже не попрощавшись.
– Итак, – начал Жан, – нам нужно попасть в джунгли, в район Лукуги. Сможете нам помочь? Вы на машине?
– Да, у меня старенькая Тойота, джип. Отправиться можем хоть сейчас.
– Должен сказать, что нам нужно будет проехать через Киквит, – предупредил его Жан. – Есть там одно небольшое дело, а потом сразу двигаем в джунгли.
– Ну что ж, в Киквит, так в Киквит. До него примерно пятьсот километров, при хорошем раскладе часов девять езды. Первая половина дороги до этого города вполне сносна. Если не задерживаться, к ночи будем на месте.
– Тогда не будем терять времени!
Мы быстро рассчитались за номер, договорились о размещении лишних вещей в камере хранения, поскольку намерены были взять с собой только самое необходимое: смену белья, документы и наличные деньги. Все остальное, – дорожные сумки, не нужную пока одежду, кредитные карты мы предпочли оставить в отеле, поскольку уже очень хорошо знали, что такое Конго и научились, что называется, «не щелкать клювом».
В самом начале пути мы завернули в ближайший магазин и затарились водой и продуктами. Вот теперь можно было и отправляться дальше. С Моизом мы договорились о гонораре в триста долларов. За эти деньги он обязался доставить нас в джунгли, а потом отвезти обратно в столицу. Его питание и все дорожные расходы покрывались, естественно, за наш счет. А в общем-то, проводник наш оказался довольно таки неплохим парнем.
Моиз рассказал нам, что женат, имеет троих ребятишек, с работой в Киншасе очень непросто, и он хватается за любую, пусть только подвернется. Сидя за баранкой, он рассказывал о примечательностях дороги, особо отметив, что первые сто пятьдесят километров до Киквита она заасфальтирована и находится в относительно неплохом состоянии, однако, потом начинают появляться в ней колдобины и выбоины, а еще километров через пятьдесят асфальт исчезает вовсе и тянется уже настоящая проселочная дорога, правда, в две колеи. В сезон дождей этот участок дороги малопроходим, но сейчас сухо, поэтому мы должны без проблем добраться до нужного нам города. Наш гид вообще оказался довольно словоохотлив, и всю дорогу болтал, не давая заснуть. Он рассказал нам, что в 1995 году в окрестностях Киквита возник очаг лихорадки Эбола. Это страшная болезнь, сообщил он, и говорят, лекарства от нее еще не изобрели. Интересно, ухмылялся он, какая будет у него цена, когда его изобретут? А где взять эти деньги? А болезнь-то эта, говорят, бросается на человека даже при простом рукопожатии, уж чего-чего, а касаться больного и вообще нельзя, а чуть что люди сгорают в считанные дни. Сначала они содрогаются в лихорадке, исходят жуткой рвотой, а потом, я это точно знаю, начинает разрушаться все внутри, и крови бывает много.