Первые потери
В гостиницу мы попали уже в десятом часу вечера. Мабобо сдержал слово, и до места нас довез щуплый, маленький конголезец по имени Лойо. Он очень старался нам угодить, схватил обе наши тяжеленные сумки и ни за что не хотел нам их отдавать, сам доволок их до гаража. Машина, стоявшая там, оказалась «Мерседесом» последней модели и, заметив наши удивленные взгляды, Лойо пояснил, что это автомобиль «Хозяина», а он, то есть Лойо, имеет счастье быть водителем этой замечательной машины и такого замечательного человека, как господин Мабобо. Мы не стали с ним спорить, машина и впрямь была замечательной, что же касается «Хозяина», то, может быть, мы просто плохо его знали. Всю дорогу до гостиницы Лойо болтал безостановочно, говорил, что Киншаса очень красивый город, просто сейчас темно и не видно его красот, но утром мы сами все увидим, и он нам, несомненно, понравится. Вообще, он был довольно симпатичным парнем, поэтому, когда он подвез нас к отелю и, выгрузив наши сумки, начал извиняться, что не может нам их дотащить до стойки регистрации, поскольку «Хозяин» не разрешает бросать машину без присмотра, мы нисколько не обиделись, а дали ему доллар на чай и тепло распрощались. Лойо был просто счастлив и все продолжал кричать нам вслед слова благодарности, пока мы не исчезли за массивной входной дверью.
Для нас были забронированы два одноместных номера на четвертом этаже, каждый по триста шестьдесят долларов (Ого-го!). Мы договорились с Жаном по-быстрому освежиться, переодеться, и спуститься в кафе или ресторан, дабы поужинать, и составить план наших дальнейших действий.
Через полчаса мы уже сидели в прекрасном ресторане и потягивали, я – коньяк, а Жан – холодный мартини по десять (ого!!!) долларов за бокал. Да, сюда, естественно, не долетала ставшая уже привычной городская вонь. Здесь все было цивильно и прекрасно, могло даже показаться, что находимся мы не в самом центре Африканского континента, а, скажем, где-то неподалеку от Тверской или Кутузовского проспекта. Ибо, чего греха таить, и у нас есть места, где бокал мартини обходится в десять зеленых! Но как же хорошо было, хоть немного расслабиться, заказать приличную еду, сидеть и наслаждаться достижениями цивилизации и комфорта.
Покончив с бифштексом, мы заказали кофе и по рюмке коньяка. За такую бешеную стоимость на большее мы не отважились. Хорошо еще, что я предусмотрел нечто подобное, и на дне моей сумки покоилась полная бутыль любимого Хеннесси!
Мы обсудили встречу с Антуаном Мабобу, и я рассказал Жану о том отвращении, которое испытал к доктору, рассматривая его череп. На это Жан пояснил, что африканцы в принципе не страдают таким распространенным у нас недугом, как мужское облысение, но у каждого десятого представителя мужского пола имеются дефекты кожи, известные под названием "затылочные келоидные рубцы". Это заболевание приводит к образованию прыщей и рубцов, а также облысению затылка, и скорее всего, профессор Мабобо страдал именно этим недугом. В любом случае, он и без того был пренеприятнейшим типом, и в этом Жан был полностью со мной согласен.
Мы еще немного посудачили о том, о сем, решили, что завтра утром, когда познакомимся со своим проводником, сразу же съедем из гостиницы (такие цены не для нас!), и направимся в сторону джунглей, а там уж как повезет! Около полуночи мы разошлись по своим номерам, но я еще долго не мог уснуть, хотя стеклопакеты номера не пропускали ни ароматов, ни малейшего шума извне. В какой-то момент я даже встал, откупорил бутылку коньяка и выпил пару рюмок, сидя в плетеном кресле и покручивая в пальцах мешочек гри-гри, по-прежнему висевший у меня на шее. Я осторожно снял его и положил на столик у кровати. В конце концов, ну, что может случиться со мной ночью в номере пятизвездочного отеля? После этого я лег и довольно быстро забылся тревожным сном, перемежаемым кошмарами в виде господина Мабобо, зловеще ухмылявшегося в преддверии готовящегося убийства.
И вот наступило наше первое солнечное, жаркое конголезское утро. Несмотря на кошмарные сны, я чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Принял душ, побрился и уже собирался выходить, когда вдруг вспомнил, что мешочек-оберег так и остался лежать на тумбочке. Я вернулся, надел на шею свой талисман и мгновенно почувствовал легкое головокружение. Н-да, все же ночь, полная кошмаров, не может пройти без следа! Я вышел, и не успел постучаться в номер к Жану, как его дверь открылась, и он появился на пороге. Выглядел он уставшим, под глазами залегли темные круги, лицо было помятым и каким-то серым.
– Плохо спал, – пожаловался он, – всю ночь снился этот Дракула!
– Тогда уж Блакула! – смеясь, сказал я. – Знаешь, в семидесятые годы американцы сняли фильм о том, как граф Дракула решил создать себе двойника на африканском континенте, ну и назвал его Блакулой!
– Хм! Никогда не слышал о таком, но нам подходит. Этот и впрямь настоящий кровопийца, по нему видно. Отныне буду звать его Блакулой!
– А знаешь, мне ведь приснилось то же самое! Всю ночь он строил нам всяческие козни! Кстати, ты плоховато выглядишь.
– Так и по твоему виду не скажешь, что ты крепок и здоров!
Мы понуро спустились в кафе и позавтракали как можно плотнее, ведь неизвестно, когда мы сможем сделать это в следующий раз, и что и где нам предстоит съесть. Ровно в девять часов мы были в холле и не сводили глаз с входной двери. Минут через пять в ее проеме показался тщедушного вида конголезец, который, нервно озираясь, поймал нас в поле своего зрения, приблизился семенящей походкой и спросил на понятном французском языке у Жана:
– Вы те самые мунделли, которым надо в джунгли?
– Мы! – подтвердил Жан.
– Пойдемте со мной! – и он засеменил к выходу.
Мы уже успели рассчитаться за номера, а поэтому подхватили сумки и устремились за ним. Наш проводник подскочил к небольшому внедорожнику, предоставив нам самим загружать в него наши сумки, а поскольку багажник машины оказался забит всяким хламом, то свой багаж мы были вынуждены водрузить на заднее сидение, куда залез еще и я. Жан сел спереди и мы тронулись. Пока мой французский приятель выяснял у нашего нового знакомого, куда мы направляемся, я осматривал столицу при свете дня.
Конечно, мы находились в самом центре Киншасы, там, где размещаются посольства, дорогие гостиницы, супермаркеты и фешенебельные магазины, но мне хотелось увидеть и другую часть, так сказать истинное лицо города, трущобы и дома бедняков. А пока мы проезжали великолепный кафедральный собор, окруженный весьма ухоженным парком, монумент Свободы, который я узнал по тем фотографиям, что видел в Интернете еще в Москве, огромную архитектурную композицию «Щит революции», возведенную в память о героях, защищавших свою землю от колонизаторов. Вообще, должен сказать, что скульптуры в камне и бронзе попадались на каждом шагу, и, честно говоря, этот город начинал мне нравиться. От созерцания достопримечательностей меня отвлек Жан, попросив показать нашему проводнику куклу. Я достал из сумки Баку и протянул моему другу, но стоило только конголезцу ее увидеть, как на его лице отразился такой неподдельный ужас, что я и сам напугался. Он неожиданно крутанул руль вправо, машину занесло и бросило на толпу стоявших у края дороги бродяг. Те кинулись врассыпную, но как только автомобиль остановился, они с громкими воплями ринулись обратно, что-то грозно крича и размахивая кулаками. Я, было, подумал, что нам наступает конец и сейчас обезумевшая толпа разорвет нас на части, но наш проводник что-то крикнул толпе и она, как по мановению волшебной палочки, на секунду замерла, а потом столь же стремительно рассыпалась в стороны, и мы оказались на улице одни. Водитель молниеносно выставил наши сумки на край дороги, жестами показал, чтобы выходили и мы, и когда я и мой французский приятель в полной растерянности вышли, он сел за руль и умчался восвояси.
– Черт побери, Жан, что это было? – изумленно спросил я.
Жан почесал голову и протянул мне Баку со словами:
– На, убери-ка нашего друга подальше от любопытных глаз, а то неровен час…
Я присел, и поспешно запрятал куклу в сумку, а когда поднимался, увидел множество любопытных глаз, внимательно рассматривающих нас из-за углов близлежащих домов.
– И что будем делать? – спросил я.
– Думаю, нам придется пойти к нашему другу Блакуле, – усмехнулся Жан. – Больше мне ничего в голову пока не приходит.
Мы подобрали сумки и медленно двинулись обратно. Хорошо еще, что в кармане у меня была карта города, предусмотрительно распечатанная опять-таки из Интернета еще в Москве. Одним словом, с грехом пополам, примерно часа через полтора мы все-таки нашли дом господина Мабобо и, обливаясь потом под знойным конголезским солнцем, позвонили в его дверь второй раз.
Дверь открыла все та же горничная Эстель, которая не выказала ни малейшего удивления при виде нас, но буркнула, что должна доложить Господину Мабобо, и захлопнула дверь прямо перед нами. Мы постояли минут пять, когда в распахнувшемся проеме снова появилась Эстель и велела нам следовать за ней. Она провела нас через уже известную нам гостиную и легонько постучала в дверь, ведущую, как мы поняли, в святая святых доктора, то есть в его кабинет. Не дожидаясь ответа, горничная распахнула ее и мы вошли. Чувство, которое я испытал, попав в эту комнату, можно назвать «дежа вю», ибо была она практически точной копией кабинета профессора Столпова. Те же стеллажи, заставленные книгами и статуэтками, тот же массивный письменный стол, те же кресла и ковер, и тот же идеальный порядок. За столом сидел сам хозяин кабинета и, грозно хмурясь, глядел на нас из-под насупленных бровей.
– Добрый день, – начал Жан и поведал доктору Мабобо нашу нехитрую историю.
Блакула слушал молча, только желваки неистово ходили под кожей цвета гуталина из моего детства. Наконец он сказал:
– Я согласился помочь моему другу Ивану, потому что он очень просил этого. Но я никак не предполагал, что это может навлечь на мою голову столько неприятностей. Вы соображали, что делали, показывая такую вещь, как истинную куклу Вуду первому встречному? Здесь вам не развращенная Европа, здесь каждый юнец знает, что такое черная магия и чем она может ему грозить! Радуйтесь, что вас не убили на месте! И что мне теперь прикажете делать? Где я найду вам другого проводника?
Мы стояли перед ним понурившись, как два провинившихся школяра, и молчали, а он продолжал нас отчитывать. Наконец, слегка успокоившись, он сказал, чтобы мы оставались на связи, и выпроводил нас прочь из дома, не предложив даже оставить вещи на то время, пока он будет подыскивать нам другого провожатого. Мы несколько пали духом, обескураженные его негостеприимством, однако все же поблагодарили нашего «спасителя», взяли вещи и удалились.
Для начала мы направились в отель, в котором уже останавливались, с целью забронировать один номер, в котором, по крайней мере, можно было бы оставить тяжелую кладь, пока не определимся с дальнейшими планами, ведь было совершенно неизвестно, когда Мабобо найдет нам проводника, да и найдет ли его вообще. Несмотря на то, что вечером мы проделали путь на машине, а сейчас вынуждены были тащиться пешком, гостиница «Мемлинг» отыскалась довольно быстро. Работающий за стойкой регистрации полный конголезец увидев нас, изумленно вскинул брови, всем своим видом давая понять, что наши белые физиономии он прочно запечатлел в своей памяти, однако, работа есть работа, он мгновенно стер с лица удивление и приступил к делу. Видимо, школу гостиничного бизнеса он прошел отличную и скорее всего вдали от родины.
– О, мы рады снова видеть вас, господа! – произнес он, сверкая белыми зубами, – вы что-нибудь забыли?
– Нет, нам нужен один номер, возможно, мы еще пробудем у вас некоторое время, – ответил Жан.
– Никаких проблем, месье! Вы изволите остановиться в одном номере? – с вежливой улыбкой, но сделав ударение на слове «одном», продолжал диалог конголезец.
– Да, сейчас нам нужен именно один номер. – также подчеркнул это слово Жан, но вдаваться в дальнейшие подробности не стал.
Портье расплылся в еще большей улыбке: – Конечно, месье, конечно. Вас устроит номер, в котором проживал Ваш друг, уборку в нем уже произвели, вы можете расположиться там прямо сейчас.
– Да, нас все устраивает, давайте побыстрее закончим с формальностями, нам хотелось бы побродить по городу. – Уже начиная раздражаться, произнес Жан.
Улыбчивый служащий отеля заполнил карточку регистрации и выдал нам ключ. Первое, что мы ощутили, поднявшись на свой этаж, это было зловоние. Надо сказать, для фешенебельного отеля явление несколько необычное. Медленно продвигаясь по коридору, мы увидели, что дверь бывшего номера Жана распахнута настежь, а рядом суетятся какие-то люди. Проходя мимо номера, мы непроизвольно глянули в проем двери и увидели, что весь пол номера залит маслянистой жидкостью и именно отсюда бьет в нос отвратительный запах, который распространился уже по всему этажу.
– Похоже, прорвало канализацию. Вовремя ты съехал отсюда, – легонько ткнул я Жана локтем, – а то все твои вещички пошли бы на выброс. Зато потом ты мог бы рассказывать друзьям и знакомым, как однажды ты осчастливил Африку. Пойдем быстрее, запах чудовищный.
Не теряя времени, мы забросили вещи в номер, в котором я до этого провел бессонную ночь, и покинули оазис под названием «Мемлинг», отправившись на прогулку по городу.
Липкая дневная жара затрудняла дыхание, день не был солнечным, и трудно было сориентироваться, сколько градусов на улице, но духота стояла неимоверная. Влажность, похоже, доходила до ста процентов, в воздухе висел то ли смог, то ли туман, и витал повсюду все тот же неизменный, приторный, но уже не столь раздражающий, запах.
Прогулкой наши шатания по городу трудно даже назвать, прогулка должна доставлять удовольствие, мы же были напряжены и растеряны. Жан мало-мальски ориентировался в городе, все же он когда-то посещал сие место, я же боялся выпустить из рук карту. Мы оказались в самом центре Конго, так сказать, в его бьющемся сердце! Я чувствовал себя абсолютно беззащитным, да и от Жана, как мне показалось, не исходило чувства полной уверенности в себе.
Было решено двигаться в сторону набережной, ведь Киншаса расположился на берегу реки Конго. Жан рассказал мне, что когда-то, кто-то из его постоянно путешествующих друзей назвал центр Киншасы «африканским Парижем». Рассказал, что город растянулся примерно на десять километров между его артериями – рекой Конго и главной железной дорогой, которые и являются естественными границами. В это время мы как раз пересекали Бульвар Тридцатого июня, – главную магистраль города. Я, между прочим, связи с Парижем, этим вечным городом романтики и любви, не увидел, и в ответ на сравнения Жана, лишь рассеяно пожал плечами.
Мы шагали по городу, глазели по сторонам, местные торговцы присвистывали, зазывая нас к своим лавкам с маниокой и пальмовым вином, встречные прохожие оглядывались нам вслед. До сих пор нам не попалось по дороге ни одного белого человека, в связи с чем, я чувствовал себя немного диковато. Я шел, смотрел, запоминал и мне этот город отдаленно напомнил не Париж, а Гавану, которую я посетил год назад. Такой же прибрежный город, только Гавана расположилась на берегу Мексиканского залива Карибского моря, а Киншасу омывает широкая река.
Одинаково изъеденные влажным климатом строения, дома, зияющие пустыми оконными глазницами, только Гавана показалась мне более монументальной, её Кафедральный собор, Капитолий, Крепость Трех Святых Королей и многие другие исторические памятники существуют наряду со зданиями, возведенными труженниками революционно-демократической Кубы, а также с высоченными новостройками уже нашего времени. В Киншасе то же смешение, стародавние памятники, современные высотки и обшарпанные хижины. Мне вспомнилась протянутая бельевая веревка, вдоль целого этажа одного из домов, на набережной Гаваны, как раз в районе шикарного отеля, где мы жили, и на ней уютно себя чувствовало хозяйское бельишко. Здесь же, в Конго, господствовала та же простота нравов, и хотя развешенного белья я пока не видел (может, они и не стирают вовсе?), нищие спали прямо тут же, возле нашего великолепного Мемлинга.
Местное население в Гаване гораздо разнообразнее, нежели здесь, в Киншасе. Большая часть является потомками испанских переселенцев, остальные имеют смешанное африкано-испанское или азиатское происхождение. Там живут люди, имеющие различный цвет кожи, и от этого изобилия и долгих лет смешивания крови, люди эти очень красивы. Женщины очень горячи и колоритны. На этот факт, я как мужчина естественно обратил внимание. Здесь же, в самом центре Конго, такого разнообразия не наблюдалось, да и красоты людской, если честно, я также не заметил. Жители, в большинстве своем были худыми и истощенными, глаза смотрели либо откровенно враждебно, либо с неизбывной тоской. Мне кажется, каждого белого они рассматривали, как потенциального колонизатора и эксплуататора, чего уж точно не отмечалось в жаркой Гаване. Помню, как-то раз, прогуливаясь по кубинской столице, и проходя по узкой улочке, мы приостановились, чтобы сфотографироваться со старым монстром советского автопрома, и вдруг услышали слова, которые адресовались непосредственно нам:
– Откуда вы? – спрашивал по-английски поджарый чернокожий мужчина лет шестидесяти, который до этого мило переговаривался с кем-то через балкон небольшого строения.
– Из России. – ответили мы так же на английском языке.
Мужчина тут же перешел на русский язык и сказал: – О, прекрасно, так почему же вы не говорите на своем родном языке? У вас очень красивый язык! – И начал декламировать стихи Пушкина.
Мы широко раскрыли глаза от изумления, мужчина вызвал у нас ребячий восторг. Мы немного поболтали и выяснили, что в свое время он жил в СССР, учился в Питере и Москве и сохранил прекрасные воспоминания об этом времени. Этот случай мне особо запомнилась, я проникся глубокой любовью к Гаване.
Сейчас же, идя по пыльным улицам Киншасы, я старался уцепиться хоть за что-то, что победит мой страх от пребывания здесь, мне хотелось найти хоть маленькую деталь, которая бы скрасила неприятие этой страны и ее недружелюбного народа.
Не замечая моего паршивого настроения, Жан шел рядом и говорил об этом городе, рассказывал, что он делится на несколько районов, есть старая часть Киншасы, возникшая на месте первоначального поселения, сейчас застроенная многоэтажными зданиями и особняками богатых бельгийцев, живших здесь в свое время. Это зеленый район с садами, парками и скверами. В старом районе возведен мраморный дворец, являющий собой резиденцию для прибывающих в страну глав иностранных государств. Есть и более современный район столицы – район Гомбе, он считается административным центром, его архитектуру составляют крупные общественные здания и учебные заведения, отели, магазины и рестораны. Здесь же находятся резиденция президента республики, парламент, Дворец наций, Национальный банк, конторы и торговые представительства. Мой друг рассказывал с завидным увлечением, а я оглядывался по сторонам и пытался смотреть его глазами на все это великолепие, но не мог. Душу наполнял холод, который не могла изгнать оттуда даже африканская жара.
А Жан, не умолкая ни на минуту, продолжал вещать уже о том, что все административные здания сосредоточены в центре Киншасы, что его окрестности состоят из хижин и лачуг, где проживает основная масса населения. И только благодаря красноречию француза, Киншаса в моих глазах все же понемногу принимала образ столичного города.
Несмотря на непреодолимый скептицизм и сковывающий меня исподволь страх, угнездившийся в подсознании, я не мог не обратить внимание на такие примечательные сооружения, украшавшие город, как монументы, памятники и скульптуры, коих было великое множество. Выполнены они были из камня и бронзы, и располагались в самых неожиданных местах.
Жизнь в городе кипела, мимо проносились разномастные автомобили, да и людей на улицах было предостаточно.
Вдоль набережной растянулись огромные железные конструкции, похожие на ангары, Жан пояснил, что это портовые строения. На воде находилась уйма пришвартованных к берегу судов, каких-то барж, катеров и лодок. Но все они были в чудовищном состоянии, и я удивлялся, как они все еще находятся на плаву, по моему мнению, самое достойное место им было на свалке. Да, портовый город, что ни говори! А грязи и мусора на причалах было во сто крат больше, чем в самом городе. Что и говорить, с этой стороны столица Конго выглядела еще менее приглядной, и мы быстро покинули этот район.
Мы возвращались с набережной обратно в центр города, а Жан как ни в чем не бывало продолжал рассказывать о восточной части центра Киншасы, по-французски «старом городе» – Ситэ. Во всех франкоговорящих колониях так называли районы, где изначально проживало белое поселение.
Я вспомнил то немногое, что прочитал в интернете перед поездкой, как раз о районе Ситэ.
– Жан, а ведь в этом районе есть Центральный рынок, сердце района, как говорится. Я читал, что он в Киншасе огромен, занимает территорию чуть ли не в две Красные площади и вполне сравним со знаменитыми нигерийскими рынками в Кано и Ибадане.
– О, Стас, твоя осведомленность меня восхищает. В Ибадане я был, помнишь, когда привез Татьяне расшитый платок, а ты удивлялся, что это мол, за узоры диковинные? Тогда я еще не мог понять, что за слово такое ты употребил. И деревянный сувенир привозил оттуда, на огромную ложку похожий, с фигуркой женщины в основании, весь такой изъеденный древесным червем. Это как раз из Ибадана, с того самого рынка, о котором ты сейчас вспомнил.
– Может, мы после набережной пойдем туда, рынок именно то место, где в полную силу ощущается местный колорит?
– Да я смотрю, ты осмелел, Стас? – с удивлением глянул на меня Жан. – Ситэ, должен сказать, довольно беспокойный район, мы проезжали мимо него вчера, по дороге из аэропорта, думаю, что нам надо быть крайне осторожными и, если уж посетить его, то лучше в сопровождении кого-нибудь из местных.
– Да, да… ты абсолютно прав… рисковать нет никакого желания, но побывать там действительно хочется, знаешь, все же не плохо было бы найти и положительные моменты от здешнего пребывания, и мне хочется, чтобы этот город, наконец, начал мне нравиться. Вот только, думаю, на помощь господина Блакулы рассчитывать тут не придется, а не то он, чего доброго, воспользовавшись ситуацией, нас на этом рынке и в рабство продаст, – вздохнул я, представив эту картину.
– Полностью с тобой согласен, Стас. Профессор Столпов, конечно, хороший человек, но в данной ситуации его помощь представляется мне довольно сомнительной. Я, честно признаться, нахожусь в тупике, не представляю, как нам быть, и что предпринять. Может, стоит вернуться на то место, где погиб несчастный старикан, передавший мне куклу? Такая смерть, скорее всего, запомнилась очевидцам. У меня до сих пор в глазах та сцена, когда старик пролетел несколько метров, впечатление было такое, что это не живой человек, а манекен. Полагаю, что подобным образом люди гибнут здесь все же не каждый день. Может, какие-то свидетели и остались, ведь все происходило не так давно, с полгода тому назад. Может, добудем информацию относительно этого старца, кто он, откуда, тогда нам будет проще ориентироваться. Как ты думаешь? Стоит расспросить местных, ну аккуратно, конечно, чтобы гнев не вызвать и не напугать.
– Возможно… Только, наверное, нужно придумать какой-нибудь мотив, почему вдруг два белых человека интересуются смертью какого-то несчастного старика, сбитого машиной полгода назад. Тебе бы на их месте не показалось это более чем странным?
– Ну, к примеру, я скажу, что стал свидетелем этой трагедии, что обязан этому человеку жизнью, что его смерть меня очень печалит, и я хотел бы оказать его родным какую-нибудь помощь.
– Жан, прекрасная история, только не для страны с таким низким уровнем жизни. Они моментально все станут его родственниками, будут тебя обвинять в гибели и требовать материальной компенсации. Впрочем, это нормально и не только для бедного населения.
– Но что-то определенно надо придумать. Может рассказать им о кукле?
– Да, одному мы её уже сегодня показали, теперь вот у нас обзорная экскурсия по Киншасе. Кстати, ты не хочешь перекусить?
– Не откажусь, но как-то страшновато это делать на улице.
По ходу передвижения, нам попалось несколько забегаловок для местного населения, один вид которых вызвал спазм в желудке, а тот самый запах вокруг них был куда более насыщенным, чем в центре города, поэтому, проходя мимо, приходилось по возможности ускорять шаги.
Мы двигались по бульвару Тридцатого июня в сторону нашего отеля, сделав по набережной изрядный крюк.
– Чуть дальше, на авеню Дуан, мы сегодня уже там были, есть симпатичный индийский ресторан, – «Тадж Махал», ты ничего не имеешь против индийской кухни? – поинтересовался Жан?
– Нет, я только ЗА! Особого пристрастия к данной кухне я не имею, но отношусь вполне терпимо. Я пробовал индийскую кухню только на Гоа, не знаю лишь насколько она была оригинальной.
– О, Гоа прекрасное место, там индийская кухня представлена необычайно разнообразно. Это рай для гурманов! Готовят там очень вкусно, а вегетарианские блюда просто превосходны. Ты знаешь, что в индийской кухне должно присутствовать сразу три вкуса: сладкий, кислый и горький, тогда любое блюдо будет гармонично?
– Жан, ты все же увлекающаяся натура и весьма интересный рассказчик. Ты так все красочно описываешь, что заочно начинаешь обожать все места, где тебе удалось побывать. По всей видимости, мне придется полюбить Киншасу, только нужно сопоставить рассказанное тобой с увиденным мною, найти золотую середину и начать восхищаться. В Гоа я был не один, и по большей части нам приходилось питаться в отеле и туристических зонах, с моими товарищами мы даже посещали пельменные. Да Жан, у российских туристов есть такая особенность, даже пребывая в экзотических странах, неизменно тянет домой, и эту ностальгию ты топишь в ресторанах с русской кухней. Так что пойдем, мой дорогой друг, и, возможно, сейчас я стану поклонником индийских кулинаров.
– Возможно, возможно! Но тогда идем скорее, я ужасно голоден, а от наших разговоров аппетит просто разбушевался. – Жан с ухмылкой глянул на меня и ускорил шаг.
Ресторан и вправду оказался славным. Мы заказали индийский рис басмати7 с соусом карри и «тондак»8 . Жан сказал, что эти блюда сложно испортить, к тому же здесь меньше экспериментов со специями. В качестве напитков мы заказали несколько рюмочек фени9. Редкостная дрянь, скажу я вам, имеющая резкий запах самогона. Но Жан настоял, чтобы мы отведали именно этот напиток, так как он лучше всего сочетается с индийской кухней, столь богатой специями. Процесс принятия пищи у нас растянулся на два часа. Периодически мы поглядывали на мобильный телефон, ожидая звонка от господина Мабобо, но современное средство связи не подавало признаков жизни. На улице уже начинало темнеть, и мы с Жаном решили вернуться в отель, чтобы проверить, не оставил ли Блакула там каких-либо для нас сообщений. Мы же поставили его в известность, что будем на мобильной связи, а в случае чего, нас легко вычислить в Мемлинге. Думаю, ему не сложно было бы разыскать в привычной среде обитания двух белых «неудачников», коими он, вероятно, нас считал.
Мы расплатились по счету и направились в отель, дорога должна была занять у нас не более двадцати минут.
Мы шли сытые и уставшие, и Жан продолжал тешить меня рассказами о своих путешествиях. По дороге мы решили приобрести каких-нибудь фруктов в уличных лавках, и свернули в переулок, где располагался небольшой торговый ряд. Здесь ассортимент товаров был представлен очень широко. У одних лоточников были фрукты: бананы, ананасы, манго, папайя, у других – мясные деликатесы. От увиденного на одном из лотков, по моему телу пробежала неприятная дрожь. Жан похлопал меня по плечу и сказал, что это нормальные африканские деликатесы, а именно, копченые крысы. Их коптили целиком, не разделывая, съежившиеся тушки, с легким налетом пыли, плотно висели на металлических крюках, а сухопарый конголезец призывными жестами зазывал к себе в лавку. Развешанные крысиные тельца были внушительных размеров, и при жизни эти твари были явно крупнее известных нам обитателей московских помоек.
– Стас, ты же хотел на киншасский рынок попасть, а там знаешь что? Копченые обезьяны, антилопы и прочие дикие животные. Весьма экзотично.
– Нет, пожалуй, оставим это желание нереализованным. От одного вида этих яств мне становится дурно, пойдем скорее в отель.
Мы ограничились фруктами и двинулись в сторону отеля, но посчитали излишним выйти на знакомую нам дорогу, и пошли по параллельному ей проулку, решив срезать изрядный кусок. Проулок был безлюдным и после оживленных улиц Киншасы, мне стало не по себе. К тому же, в сознании поселилось ощущение присутствия кого-то рядом, не Жана, а кого-то постороннего, и к тому же угрожающего. Непреодолимое чувство тревоги пульсировало параллельно сердечному ритму, чем дальше мы отдалялись от людей, тем больше это чувство усиливалось.
– Жан, ну зачем мы пошли здесь, уже почти сумерки, ты уверен, что эта дорога точно приведет нас к отелю? – спросил я, начиная паниковать.
– Да Стас, если не уверен, посмотри по карте и прекрати нервничать, ты сбиваешь меня с мысли, – с некоторым раздражением ответил Жан.
– Хорошо, давай остановимся и я посмотрю, – сказал я, разворачивая карту, взятую в отеле. – И что за мысли у тебя появились?
В этот момент, откуда ни возьмись, к нам подскочило трое парней неопределенного возраста, черных как ночь. Жан от неожиданности шарахнулся в сторону и, споткнувшись о какую-то железяку, точащую из асфальта, упал.
– Вы что? – поднимаясь и отряхиваясь, разразился проклятиями Жан.
Парни зло рассмеялись. Жан явно разозлился: – Освободите дорогу!
– О, смелые Мунделли! Конечно, мы освободим вам дорогу! – угрожающе произнес ближний из них. – Только для начала, давайте сюда ваши деньги. Посещение нашей прекрасной страны является для вас платным.
– Пошевеливайтесь, Мзунгу10! – Прошипел второй, который успел обойти нас, и теперь находился за спиной Жана.
Я посмотрел в сторону говорившего, он почти растворился в темной густой зелени кустарников и наступавших сумерках, и лишь его драная футболка, когда-то бывшая белой, обрисовывала силуэт человека. В руке незнакомца что-то блеснуло.