Read the book: «Я тебе не принадлежу»

Глава 1

Оксана

– Иди сюда! – гулко, зло.

Приказ раскатывается искорками по всему телу. Он давит на меня… принуждает поступиться принципами, поступиться всем.

Я не хочу подходить… никогда. Ни в этой жизни, ни в какой‑либо другой!

– Сейчас, – подгоняет спокойным тоном, но я вижу, как внутри его глаз беснуются черти.

Между бровей прорезается глубокая морщина – метка его недовольства. Я его такого знаю и это страшно. До ужаса, до крика, до головокружения.

По телу градом мурашки. Ноги прирастают к полу, становятся ватными, слишком тяжёлыми. Мнусь на месте, но не делаю и шага. Воздух вокруг электризуется, вынуждая опустить взгляд.

Что-то внутри меня всё ещё борется, но я… я…

Секунда…

Неуловимо и в то же время, как в замедленном кино ломается пространство. Он уже рядом. На расстоянии вытянутой руки. Ощущение паники ударяет волнами по безмятежному побережью. Отшатываюсь назад. Ноги вязнут, не дают отойти дальше.

Он врывается в моё личное пространство круша и ломая любые отголоски воли.

Шаг, почти вплотную. Тьмы в глазах становится больше и мой громкий крик тонет раньше, чем он протягивает ко мне руку.

Нет! Нет! Не подходи, не на…

Толчок! Резкий, болезненный откуда-то глубоко изнутри меня. Распахиваю глаза хватая ртом воздух и подпрыгнув на месте спускаю ноги на пол, в попытке ощутить под собой твёрдую поверхность.

Всё нормально! Всё хорошо, я дома.

Мир – как на качелях: туда‑сюда. Подкативший к горлу ком не даёт полноценно вдохнуть. Плечи дрожат, а по телу той же волной раз за разом прокатывает паника – удушливая, едкая, липкая. Я вижу глаза в темноте, чувствую, как от его дыхания подрагивают кончики волос, ощущаю пальцы на коже. И запах… запах, способный свести с ума… Он соткан из клубка стальных плетей… он…

Прикладываю холодные пальцы к вискам стряхивая остатки сна. Глаза открыла, а всё ещё кружит. Господи…

Просто сон! Просто грёбаный сон, преследующий не первую неделю! Как на повторе, на репите из раза в раз! Нервная система не справляется, пора – это признавать. А ещё признать очевидное: не могу отпустить и простить себя тоже не могу!

Порочный круг замкнулся, забыв меня выпустить.

– Доченька, ты что кричишь?

Приоткрыв дверь, мама заглядывает в комнату. Поднимаю подбородок безошибочно фокусируясь на её глазах. Тело потряхивает, но она такая домашняя и родная, в тёплом халате и смешных тапках с уродской мордой, которые ради прикола я привезла в подарок, что это хоть немного, но попускает.

– Ничего, – отмахиваюсь. – сон идиотский приснился. Сто лет такого не было.

Выжимаю широкую улыбку. Я так себе актриса и как правило с задачей не справляюсь, когда вот так надо – глаза в глаза.

Прищуривается. Мама всё такая же тёплая и родная, но недоверие буквально сквозит между… Прячу эмоции как можно дальше, запечатываю за семью замками, лишь бы она не догадывалась о том, что на самом деле происходит.

Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы она никогда не узнала…

– Точно всё хорошо?

Киваю.

– Чай попьём?

Улыбаюсь, силой воли утихомиривая сердце. Мама – такая мама. Сова по натуре и образу жизни. Испытываю прилив тепла, вспоминая её любимое выражение: «Чай не попил – откуда сила? Чай попил – совсем ослаб»

– Пойдём, – соглашаюсь.

Я бодро поднимаюсь с кровати и опускаю босые ноги на половицы. Скрип. Морщусь. Отвыкла уже от такого… Когда-нибудь у нас будет другой дом, совсем другие условия и возможно я буду скучать по завыванию на крыше и неожиданный поскрипываниям под ногами. Но сейчас… раздражает.

Не смотря на внутренние метания, чувствую расслабление. Мне хорошо дома – очень хорошо. Это единственное место, где мне точно рады. Мама рада.

– Опять без тапок. Не наденешь, чай не дам, – журит.

Поднимаю руки вверх – капитулируя. Мама качает головой и тихо прикрывает дверь, отрезая единственный источник света, пробивающийся из коридора.

Как только дверь закрывается, сажусь обратно на кровать. Ножки скрипят, но я игнорирую. В родном доме ничего не изменилось. Я когда-то научилась не замечать лишние звуки, но я тут наскоками последние четыре года и… вот сейчас подрезает.

Сердце уже успокоилось, только привкус горечи всё равно остался. Запретные мысли не дают здраво мыслить. Они до сих пор есть, и они всё так же запретны… это сюр какой-то, но это моя реальность.

Поджимаю пальчики на ногах, смотря в потолок. Знакомые причудливые тени качаются туда-сюда. Сколько бы лет не прошло… картина такая же. Миллион раз это видела. Когда-то очень-очень давно, я боялась их до ужаса, особенно в грозу, а сейчас… сейчас я видела куда как больше, чем зловещие тени на потолке по ночам.

Ёжусь. Холодок пробирается под одежду – покусывает. У нас дома ничего не изменилось… и едва-ли когда-то изменится. Папа экономный до мозга костей и на максимум дом не отапливает. Не понимаю, как мне тут было нормально… Я училась в школе и не замечала этого – сейчас вся продрогла! Каждый раз приезжая, готова почку продать за тепло. Просто бр-р-р.

Нахожу костюм с начёсом – старенький совсем, но он такой же тёплый, как и раньше. Чай в три часа ночи сам себя не выпьет, так что… иду. Как мышка выбираюсь из комнаты, стараясь не скрипнуть ничем, накидываю на голову капюшон от кофты и по коридору – почти бегом.

В городе я бы ещё долго ворочалась, прежде чем уснуть, а здесь совсем другая атмосфера: стены успокаивают. Они же меня и усыпили – пока не приснилась очередная страшилка. Теперь сна ни в одном глазу.

Мама встречает с уже приготовленной чашкой. Не успеваю войти, как слышу неодобрительный цокот. Ну, да… без тапок. Повинно опускаю глаза, что поделать – люблю их с самого детства.

– Кошмар какой-то, Оксана…

Чтобы задобрить – быстро целую в щёку и к табуретке бегу. Мама вздыхает, но на этом всё – фронт боевых действий закрыт, перемирие заключено.

Обхватываю горячую чашку наполовину спрятанными в кофту пальцами – тепло то как… Через несколько секунд я уже жмурюсь от счастья съедая целую ложку мёда, щедро зачерпанную из банки. Это как вернуться в безмятежное детство, где нет проблем, обязательств и бесконечной спешки куда-то. Есть школа, мама, папа и все счастливы. И пусть я не бегала на дискотеки и меня мало в общем, куда выпускали, – всё равно считаю, что детство у меня было счастливым, не без изъянов, куда без них, но всё же очень счастливое.

Мы болтаем ни о чём и обо всём на свете, беззастенчиво подъедая салаты, оставшиеся с новогоднего стола. Я смеюсь в голос, когда мама рассказывает о тонкостях своих трудовых будней, преподнося весь рассказ как комедию с пудом человеческого безрассудства и жадности. Хохочу так, что отец встаёт, ворчит, потом машет рукой и уходит дальше спать.

Спустя полтора часа чай на столе пережил последнюю стадию реинкарнации, превратившись в прозрачную воду: привычка заваривать пакетик до победного… Ничего не могу поделать – экономия, кажется, вшита в ДНК. Откладываю многострадальный пакетик в сторону, переводя глаза на маму, а она, но вдруг становится очень грустной.

– Может быть останешься ещё на чуть-чуть? Оксаночка, совсем не видимся с тобой.

Сердце тут же проваливается в яму. Трусливо прячу глаза, потому что больше всего на свете хочу остаться дома! Взять и сосаться! Но правда всем грузом ложиться поверх головы придавливая к полу…

Правильная девочка всё расскажет маме. Первым делом всё расскажет ей! Но… но я уже не правильная, к сожалению.

Прости мама, я очень хочу остаться, но не могу. Я не могу ничего рассказать, это разобьёт твоё ко мне доверие навсегда, а я им дорожу. Поэтому… нет. Прости, мам.

Отпиваю глоточек и всё-таки говорю:

– Не могу…

Мама тяжело вздыхает. В её умных глазах – мягкое принятие. Она намеренно потворствует. Я отказываюсь думать, что она догадывается – не принимаю этого. Да что там не принимаю – я боюсь! Пусть всё будет так, как есть сейчас.

А перед глазами, как в калейдоскопе, проносятся все три дня моего пребывания здесь: как резали салаты, как чокались фужерами под бой курантов, как молча загадывали желания, а потом вышли во двор смотреть салюты, греясь с мамой друг об друга, слушая как папа патриотично произносил напутственную речь на новый календарный год.

Смех, открытки, бесконечные стикеры в чатах, мандарины, липкая сладость кожуры на пальцах – всё-всё было! И вдруг – пшик: ваше время вышло. Новогодние каникулы в этом году для меня закончились.

Я сюда сбежала и пряталась как в ракушке от всего мира. И мне было прекрасно! Прекрасно жить без всех этих мужиков, которые вознамерились перекроить мою жизнь под себя, без: надо, сейчас, немедленно. Без всего!

Тёплые руки ложатся на плечи – вздрагиваю. Мама обнимает сзади, прижимается укутывая в свои объятия. Прикрываю глаза позволяя теплу просочиться вглубь меня.

Моя любимая мамочка… как хорошо, что ты у меня есть.

Хочется разрыдаться и завыть в голос.

Господи, ненормальная… совсем съехавшая!

Последнее время, я сама себя пугаю.

– Устала?

Киваю, а после трусливо сбегаю в комнату, якобы спать. Но на самом деле, как только ложусь, прилипаю к стене. Там когда-то висели постеры артистов – у меня была большая коллекция. Одна из самых больших в школе. Сейчас на месте цветной какофонии – обычные обои. Жаль, что нельзя так же и в жизни. Просто наклеил сверху пласт чистый и можно начать с начала.

Я чувствую опустошение, постоянное чувство страха и необъяснимую тревогу. Не знаю почему так… я не подверглась насилию, надо мной морально не измывались! Но всё равно, где-то там внутри, всё моё существо готово к обороне: постоянно, ежечасно!

Маме не расскажешь ни про осень, ни про то, чем я сейчас занимаюсь. Подобное – табу.

Надеюсь, мне никогда не придёт такая дурость в голову… Никогда! Да и в общем, допустим, я скажу… и что будет дальше? Как мама будет смотреть после всего? Господи… это я ещё про папу не подумала – вот там, совсем страшно. Вроде бы большая девочка, а трушу как пятилетка.

Детский страх всплывает в памяти отчётливой фразой:

«Такая как ты, в моём доме жить не будет!»

И мама, стоявшая в дверном проёме и не смотревшая мне в глаза, и липкий страх, проходящий по коже раз за разом. Я думала меня выгонят. Поверила и так испугалась… ужасно испугалась.

Я всё помню… как наяву помню.

Папа умеет давить на психику – умеет и пользуется. Я выросла и вроде бы стала «учёной», но мне всё равно страшно так же сильно как той маленькой девочке, которую в какой-то момент попросили на выход из-за чужих слов. Господи, страшно представить, что будет за правду…

Да, я признаю – не идеальна. Никогда ей не стану! Я даже на маму до сих пор в обиде. Люблю её, но мне всё равно очень обидно… она могла всё закончить, просто встав полностью на мою сторону, но вместо этого – выбрала версию папы. Или… иди хотя бы сказала, что меня никто не гонит, что ничего не случилось, чтобы я просто рассказала, как было на самом деле. Нет… она не стала. А я пережила то, что пережила.

Это тяжело понять и это мой личный скелет в шкафу. Моя боль. Я её живу, день ото дня преодолевая внутреннее сопротивление. Мама навсегда самая любимая в этом мире, но мне всё равно больно… за ту маленькую девочку… за себя.

Если учитывать тот факт, что сейчас всё произошедшее – чистейшая правда… Ох, да поможет мне всё сущее, если они узнают… Да, мне есть куда идти, чем заниматься, но этот страх… Липкий, жуткий, преследующий по пятам.

Зажмуриваю глаза прогоняя все воспоминания. Впрочем, вслед за ушедшими, приходят другие. Такие же тяжелые, как и предыдущие.

Первую неделю постоянно оборачивалась. Потом вроде привыкла. Он ушёл «в закат», как в дешёвых мелодрамах. И смешно, и глупо. Выдохнула, позволила себе наконец-то жить! Господи, кто бы знал, как мало человеку нужно для счастья.

Не помню точно, когда это случилось, кажется, ударили первые морозы, а я сидела с чашкой горячего кофе и смотрела на бегущих внизу прохожих, размышляя на тему справедливой-несправедливости. И вдруг подумала: женщина влюбляется не в красивое тело, не в глаза – это бесспорно прекрасно и приятно… но мы влюбляется в другое. Безопасность – базовый принцип. Безопасность во всём: финансовая, физическая, эмоциональная…

Вот так просто и понятно.

А Фархад… он бесспорно, красивая обложка и повестись на такого проще простого, но… он всё сделал, чтобы исключить фундаментальные для меня вещи.

Ох… да наплевать ему было – давайте проще1

Переворачиваюсь на другой бок сдувая прядь волос с лица.

То же мне, властитель мира. Присвоил, поставил условия, запер, обездвижил, принудил, расшатал мои нервы, вынул нутро.

Да кто тебе право такое дал?! Мне из-за тебя пришлось половину жизни перекроить, больно отрезая там, где сочится!

Сбежала из общежития, потому что смотреть в огромные глаза боли – выше моих сил. Наташа не дура, она всё прекрасно поняла. Я забрала документы, перевелась на заочку, сняла дешёвую квартиру в хрущёвке. А ещё, второй месяц работаю на входящей линии: двенадцать часов, два через два. Шея ноет, голос к вечеру сипнет, зато голова занята, а это почти терапия. Почти.

Так жизнь и повернулась – резко и, честно говоря, не туда, куда я планировала.

Пришлось написать заявление на перевод с очной формы на заочную. Никогда не думала, что мне это понадобится… Технически всё не так страшно: в учебной части дали шаблон, я указала причину – изменение жизненных обстоятельств и необходимость работать. Приложила справку с работы, копию трудового договора и учебную карточку. Деканат согласовал, кафедра расписалась, и через две недели пришёл приказ ректора – перевести студентку четвёртого курса на заочную форму с сохранением набранных дисциплин. Учебный план пересчитали: часть предметов перезачли, по двум выдали индивидуальные задания и график сессий. Заочку у нас проводят модулями: две сессии в год, промежуточные аттестации через личный кабинет. Я подписала допсоглашение к договору об обучении, оплатила перерасчёт (сумма меньше очной, спасибо хоть тут), забрала в деканате справку-вызов на сессию и новый учебный график. Всё. Никакой магии – бумажки, подписи, печати и очередь у окна номер три.

Но так… я теряю целый год… Если не получу диплом в следующем году, то родители всё поймут. Ситуация не из простых, но мне так проще. Проще жить одной, вдали от центра города и своей личной катастрофы. Больше никаких общежитий, никаких высоток с шикарным видом и никакого страха возвращаться домой.

Пашу я больше не боялась. В той перестрелке убили его отца, а он пропал из города – это муссировалось в СМИ. Не долго, но я успела наткнуться на несколько статей. Писали об этом, шептались по углам в общаге… Потом, конечно, затихло, но мне хватило услышанного. Кто бы мог подумать, что всё, чего я хотела, полетит под откос, причём на максимальной скорости из-за какого-то козла! Козлов…

Бабушка всегда говорила: испытания даются, чтобы их преодолевали. Жаль только, что выдают их без инструкций и без права отложить на «потом». Я не боюсь трудностей, но хотелось бы не вилами по воде… как у меня было.

Я могу за себя порадоваться, да? Да! Почему, нет? У меня есть спокойный угол, учёба и работа. Про последнюю, как ножом по сердцу, но всё же. Не могу сказать, что мне не нравится там работать, но всё-таки это не то, что бы я хотела и не то, к чему стремилась!

Выбора не было: после всей истории я струсила ходить по собеседованиям. Мне нужны были деньги на квартиру и в общем – деньги! Тут не до выпендрёжа! У них неплохо, я практику закрыла без приключений и платят вовремя. А ещё… перспективное место мне не светит. Выбора нет…

Но, а пока родители об этом даже не догадываются – живу, учусь, работаю. Договор с институтом оформлен на меня, платежи тоже я вносила – надеюсь, они ничего не увидят. Никогда! Я что-то придумаю на следующий год… не знаю, что… что-то.

Прикрываю глаза. Щиплет. То ли от слёз, то ли от усталости.

Моя жизнь – калейдоскоп с быстрой прокруткой. Моя главная проблема возникла из ниоткуда и исчезла так же стремительно, как и всё, что к ней относилось.

Уже на грани сна и реальности, я вдруг подумала, что вся ситуация с перестрелкой не прошла по мне катком и это странно. В тот вечер, когда всё случилось – сбежала сначала к Кате в соседнюю комнату, а после пожила несколько дней у Оли… Наташа рыдала и весь институт это знал, а ещё они знали, что это именно меня она обвинила в произошедших событиях. Это было последней каплей… я собрала вещи и ушла.

***

(утро следующего дня)

Мама долго обнимает на пороге, украдкой плачет и пихает в руки пакет с соленьями, которые я тактично стараюсь оставить, но… В общем, с тяжелым сердцем и разносолами, выхожу из дома, перекидывая через плечо сумку для удобства. Каникулы закончились быстрее чем мне бы хотелось. Пора возвращаться в реальный мир.

Смешно, как по дороге сюда я радовалась каждой знакомой ели в окне, каждому сугробу, предвкушая тёплые вечера, разговоры, салаты и объятия. Не ошиблась – всё это было. Ошиблась в другом, уезжать оказалось невыносимо больно.

До трассы пешком, в полном молчании и только снег под ногами шуршит, тихо и приятно. Такой скрип только в далекой от города зоне можно прочувствовать. Папа молчит, и я молчу. На него не похоже, как правило, всё, наоборот…

Ещё двадцати минут переминаемся с ноги на ногу, а после подъезжает проходящий автобус и обнявшись с папой, я ныряю внутрь, попутно пихнув водителю деньги за проезд. Занимаю место, машу родителю из окна и откидываюсь на кресло.

Впереди несколько часов езды с заездом в более крупный городок что находятся по пути. Периодически поглядываю на время, прокручиваю туда-сюда ленту новостей, что-то смахиваю, что-то читаю, слушаю музыку. В общем, пытаюсь себя занять всем чем только можно, чтобы не уснуть.

На последней остановке подбирают пару замёрзших пассажиров. Я залипаю на девушку в белой модной шубке и высоких ботфортах. Волосы – AirTouch, макияж, слегка розовые щёки, несмотря на такой-то мороз! Девушка замёрзла, но выглядит живенько: забегает по ступенькам через центральные двери, громко стуча каблуками и смеётся. Мы встречаемся взглядами, когда она ищет место чтобы сесть и я улыбаюсь, потому что узнаю в ней свою одноклассницу – Машу Панко.

– О господи! – кричит она на весь салон. – Оксанка!

Улыбаюсь и привстаю, чтобы обняться. Мамочка со спящим ребёнком шикает, но мы так рады встрече, что не замечаем этого.

Мы с Машей когда-то долго сидели за одной партой. Особой дружбы не было, но я помню её как организованную и смешливую – и килограммов на двадцать пять тяжелее. В этой высокой худышке я не без труда узнала Машку-сладкоежку. Клянусь, в закромах у этой девочки всегда была пачка мармеладок.

– Ты так изменилась!

Я разворачиваюсь всем корпусом и рассматриваю её. Не деревенская девчонка – городская красавица, всё выверено: брови, ногти, шубка, ботфорты, улыбка. Молодец. Перекроила себя до неузнаваемости. Неожиданно – но ей очень идёт.

– Ещё бы! – гордо заявляет, усаживаясь удобнее.

– Как ты? Расскажи, я ничего не…

– Ещё бы! – перебивает. – Мы как выпустились, ты и укатила. Сразу всех забыла. Тебя даже в чатике нашем не было.

– Был чат? – приподнимаю брови.

– Да. Баги создавал.

Пожимаю плечами, уже понимая, почему меня там не оказалось. Богдан к концу школы странно себя вёл по отношению ко мне – то внимание лишнее, то шутки ниже плинтуса. Не удивительно, что не добавил. Маленький злобный хорёк. Заводила в классе и главный агрессор. Его не уважали, его боялись. Баги мог сорваться из-за любой незначительной фигни. Я обходила его стороной, стараясь лишний раз не контактировать.

Мы болтаем без умолку: обсуждая школу, перемалывая косточки всем, кого вспоминаем, смеёмся, и я записываю её номер, чтобы… ну, чтобы был, в общем.

– Так ты откуда? Трасса, утро, вся в шубке – куда так?

Маша трясёт локонами и подхихикивает, сверкая голубыми глазами. Не хочет говорить или просто кокетничает, мне сложно понять, она очень изменилась. От той Маруси, которая вместе со мной в наказание драила учительскую на Первое мая, почти ничего не осталось.

– Да так. Ездила к одному ухажёру на новогодние. Надоел – я и уехала, – легко бросает, словно это самая обыденная вещь в мире.

– Ого…серьёзно?

Я аккуратно намекаю на то, что раннее утро, трасса, она одна и едет от мужчины. Ну… как я это вижу – он даже не проводил до автобуса… и это не норма. Но, Маша понимает меня иначе, поэтому её ответ:

– А что? – она пожимает плечом. – Жизнь одна. Не подошёл размер – возвращаем на кассу. Следующий!

– Лёгкие отношения?

– Надоел. – повторяется. – Я еду развлекаться и тусить.

Выдаю дежурную улыбку. Каждому своё.

– Ты мне позвонишь? Или диктовать будешь?

– Ах, да! Конечно, – спохватывается.

Секунда – и у неё в руках блестит новенький телефон последней модели. Я не особо сильна в лейблах… но он кажется оригиналом. У нас на работе такие у каждого второго.

Маша изменилась на тысячу процентов: дерзкая, открытая, уверенная. И ей идёт. Деньги, кстати, тоже идут. У неё не богатая семья, но родители вкалывали ради неё – единственной. Опекали, оберегали от сквозняков и, похоже, от половины мира… Теперь – другая история. Она вышла в свет и неплохо освоилась.

За разговорами время летит быстро, я отвлекаюсь только на рабочий чат, где Рома раздает тумаки и пряники ночной смене. Когда приезжаем на вокзал, кажется, что обсудили с ней всю жизнь.

– Давай ещё увидимся? – внезапно спрашивает Маша.

– Давай, – киваю, перехватываю сумку так, чтобы не оторвать себе плечо.

– Может сходим куда-то? М-м-м?

– Например?

Хмурюсь, потому что слабо представляю для себя сон в ближайшую неделю, не то, чтобы променад.

– Идём в клуб? Тут есть одно клёвое место, давно там не была, бармен-пупсик.

– Пойдём туда из-за пупсика? Вдвоём?

– И из-за него тоже, – смеётся. – Почему не вдвоём? Что нам мешает? У тебя никого, у меня так же свобода. Новогодние праздники время тусовок и классных вечеринок. Это нужно использовать!

С клубами у меня не самые приятные ассоциации, я не горю желанием, но Маша умеет уговаривать. Мнусь, отнекиваюсь – и всё-таки киваю.

Окей, попробую жить так, как живут остальные нормальные люди.

– Ну и отлично! Оторвёмся!

Ага, оторвёмся. Как-нибудь…