Трубников еще раз попрощался стоя у двери. Он не мог остановить поток болезненных воспоминаний несчастной, не мог утешить ее. И его очень заинтересовал чистый листочек, который он вырвал из блока. Он попрощался с Анной Григорьевной и ее врачом, когда шел к калитке. Они не удосужились ответить ему.
Попробуем, на авось!
В этот же вечер в кабинете Трубникова собрались его помощники: студент Александр Шаповалов и пенсионер, бывший оперуполномоченный Владимир Леонтьевич Лукашов. Они рассматривали увеличенное с помощью фотошопа изображение листочка, вырванного Трубниковым из блока бумаги врача Репуховой. Отчетливо просматривались буквы и цифры. Все сошлись на том, что это номер машины, но марка? Какая машина? Выяснить это по номеру можно, если только ты не частный детектив. Увы, доступа к этой прекрасной возможности у детектива нет.
Однако если врач записала номер машины, а потом вырвала лист, то это что-то значит. Странная цыганка. Никто кроме Оли ее не видел. Обычно цыгане ходят стаями.
– Если только цыганка, – думал вслух Саша, – вышла к Оле из машины, а потом вернулась в машину с этим номером. Тогда эту цыганку никто кроме Оли не видел. В доме есть прислуга. Она могла воспользоваться раздорами в семье, чтобы выманить деньги у ребенка, подослав лжецыганку.
– Вряд ли, – ответил Трубников, – я видел ее, она производит впечатление порядочной женщины, но слишком затравлена придирками Анны Григорьевны. Похоже, что Анна Григорьевна и ее сын знают тайну цыганки. Не случайно они не заявили об этом в полицию. Даже для очень обеспеченных людей сумма в полтора миллиона слишком большая, чтобы игнорировать! В полицию не заявили, а ребенка наказали. Ценности, якобы похищенные Олей, спрятали опять же в комнате ребенка. Зашили в живот медведя. Предусмотрительные! Если вдруг обнаружатся, то всегда можно снова свалить на ребенка! Дескать, Оля сама спрятала и зашила!
– Может быть, они сами подослали цыганку? – высказал предположение Лукашов, – я могу проследить за домом, за ними.
– Репухова искренне влюблена в Вячеслава. Она бы не стала записывать номер машины, если бы цыганка была от него и его матери, – возразил Трубников, – как жаль, что она не записала марку машины! Если Анна Григорьевна и Репухова были дома, когда Оля прибежала и лихорадочно начала собирать все деньги и ценности в газетный сверток, то Репухова вполне могла проследить за ней. Саша, проверь завтра, были ли процедуры у Анны Григорьевны в течение двух недель, в какое время. Володя, мне нужна помощь твоих друзей, чтобы помогли найти машину с таким номером. Как поживает твой Булавинов?
– Пригласить его сюда?
– Пригласи, но не сейчас. Сначала надо выяснить марку и цвет машины.
– Но как ценности вернулись домой к медведю? – удивился Саша, когда Лукашов ушел в приемную звонить Булавинову, – я ничего не понимаю. Надо найти машину с этим номером. Только не знаю, как?
– Дать объявление в интернете, – ответил Трубников. – Саша, займись этим сейчас же. Но не давай координаты детективного агентства, чтобы не отпугнуть «цыганку» и ее сообщников.
– Дать номер своего мобильного? – удивился Саша.
– Нет, я сниму офис на несколько дней. Ты, Саша в офисе будешь представлять страхового агента. Дай объявление о том, что разыскивается машина с таким номером в связи с материальным поощрением, дескать, лотерея! Попробуем, на авось! Если бы была указана марка машины, было бы легче. Шансы малы, но ничего другого пока придумать не могу. Саша, составь текст объявления, а я подыщу офис.
Вернулся Лукашов, отрапортовал, что Булавинов, как пионер, всегда готов!
А ты, Володя, – сказал Трубников, – завтра поезжай на автобусную остановку, что возле дома Ламейкиных, опроси людей, вдруг, кто-нибудь видел машину с таким номером. Кстати, там небольшой магазинчик стройматериалов. Всегда двое или трое работников грузят стройматериалы в машины. Вдруг, кто-то из них вспомнит такой номер? Но к дому Ламейкиных близко не подходи. Они должны быть уверены, что медведь хранит их тайну.
Надо же! Так придумали спрятать якобы похищенное, чтобы можно было свалить на ребенка. Якобы Оля зашила в живот мишки ценности. Меня удивляет цинизм членов семьи, ведь ребенок пропал!
Лукашов уехал. Саша сосредоточился на составлении объявления, чтобы как можно деликатнее заманить владельца машины в свои сети. Трубников позвонил своему бывшему клиенту, которому неоднократно помогал в борьбе с конкурентами по бизнесу. Тот сразу согласился помочь. И уже через пару часов в распоряжении детектива был маленький, но очень респектабельный офис на 15 этаже высотки в центре Ростова-на-Дону, на Соборном переулке 94/139. В офисе телефон, стол и компьютер. Даже кулер с водой! В объявлении указали координаты офиса. На следующее утро туда отправился Саша, надев свой самый лучший костюм с галстуком.
Студент пятого курса юрфака Саша Шаповалов преобразился в главу страховой компании. Расправил плечи, напустил на себя важности и высоко задрал тощий подбородок.
Скумбрия под кустом
В субботу утром Трубникову позвонил Шаповалов. Он проверил. Анна Григорьевна была в частной клинике на процедуре в среду 19 апреля с девяти до одиннадцати, в четверг 27 апреля с одиннадцати до тринадцати часов. Приезжала и уезжала на такси. Всегда пользуется услугами оного таксопарка. Таксисты уже знают ее.
– Пообщайся с таксистами, – сказал Трубников, – спроси, не останавливались ли по дороге? Поговори с таксистами.
Потом позвонил Лукашов. Он радостно сообщил, что кое-что нашел в санатории. Трубников удивился, при чем здесь санаторий? Быстро допил кофе, проглотил бутерброд, и поехал к Лукашову в санаторий «Ростовский». Лукашов поджидал его на мосту через Темерник, что неподалеку от входа всанаторий. Подсел к нему в машину:
–Тут на территории санатория нельзя на машине, – сказал Лукашов, – только пешком. Но пока они все завтракают, мы сможем проехать, а то пешком далеко. Территория санатория очень большая. Это в противоположном конце. А домик-то Ламейкины купили с душком! Вернее, с запахом смерти. Этот дом с подземным гаражом, бассейном, бильярдом и прочей роскошью построили в начале девяностых. Какой-то бонза хотел подарить его сыну. Сына убили.
Он долго не мог продать дом из-за скандала в прессе. Дело в том, что здесь нельзя строить дом. Бонза получил разрешение на шесть соток под огород. А захватил 18 соток, построил особняк. Это же на самой границе с территорией санатория! Рядом источник целебной воды. Тут нельзя жилье строить по санитарно-гигиеническим нормам. Был суд. Приняли решение дом снести. Приехал бульдозер. Бульдозериста запугали так, что он сбежал. Уж, не знаю, чем его запугали, но он выполнять решение суда не стал, ему своя жизнь дороже. Все возмущались. Руководство санатория обращалось в суд, а дом и поныне стоит! И рядом новые такие же появились. Теперь никаким бульдозером не снесешь! Я бы тоже здесь с удовольствием пожил. Тихо, воздух чистый, центр рядом. Я к дому не подходил с парадного входа, чтобы не тревожить хозяев.
– Там все нормально. Улица, шикарные дома, шикарные машины, повсюду видеонаблюдение, – успокоил его шеф, – как ты в санатории оказался?
– Нашел след. Кружил по огородам, по задворкам. Они выходят к санаторию. Увидел след машины, удивился. Она долго стояла, а зачем? Зачем здесь стоять машине? По территории вообще нельзя на машине, только если сам директор, то есть главный врач. Сюда и отдыхающие очень редко заходят, далеко от корпусов. Зато близко к незаконно построенным домам. Вот это место. След от машины четкий. Дожди дня три назад были. Машина долго стояла.
Они вдвоем смотрели на следы, оставленные машиной.
– Я бы предположил, что машина здесь не один день стояла. В любом случае что-то не то. Здесь машине стоять не надо. Даже запрещено, – размышлял Лукашов.
Трубников начал планомерно осматривать местность, кланяться каждому кустику, уходить все дальше от стоянки машины. Лукашов удивленно последовал за ним.
– Если он стоял здесь хотя бы просто несколько часов, – пояснил Трубников, – то он должен был что-нибудь кушать. Я ищу остатки еды, мусор, консервные банки, если только водитель их не закопал.
– Закопать мог только интеллигентный человек, то есть культурный. Вряд ли культурный будет зависать на задворках богатеньких домов. И владельцы домов тоже странные. На улице камеры видеонаблюдения, а на задворках свободно! Как будто со стороны санатория к ним подойти нельзя. Нашлось что-то?
– Скумбрия нашлась, – присел на корточки перед кустом Трубников, – вытащил палочкой консервную банку из-под скумбрии.
Присоединился и Лукашов, начал ползать под кустом. Вытащил промасленную бумагу, о которую очевидно вытирали руки. Объедки колбасы. Скомканный чек.
Трубников взял чек, встал. Обрадовался.
– Хорошая находка! Только порван, не что-то можно прочитать. Он купил скумбрию в «Метро», но в Ростове два супермаркета Метро на Александровке и на Западном. Прошло четыре дня. На камерах еще должно остаться, если они позволят нам воспользоваться записями видеонаблюдения. Спасибо, Володя!
– Да чего там! Я сначала в магазинчик стройматериалов. Там всех опросил. Никто ни сном ни духом. Тогда сюда пошел. Надышался кислородом! Хорошо здесь! Душа радуется!
– Если б ты знал, как у меня душа радуется! – ответил Трубников, – но это всего лишь версия. Машина могла стоять здесь не ради Ламейкиных, а ради их соседей. Отсюда можно уехать другой дорогой? Обратно к главному корпусу не хочу, скандал не нужен. Пешком часа два идти!
– Можно, если большой круг сделать. Я покажу. Не выспался, с четырех утра по санаторию гуляю. Надеюсь, что не напрасно.
Звезда мирового масштаба
В ночь с пятницы на субботу на кухне в доме Ламейкиных сидели Вячеслав и Катя. Первым пришел в кухню Вячеслав. Принес с собой «Беленькую» и соленые огурцы. У Кати не проходила головная боль, хотя она выпила весь аспирин, что взяла из тумбочки свекрови. Она, завернувшись в байковое одеяло, спустилась в кухню, чтобы выпить горячего чаю. Очень удивилась, увидев там мужа, хотела уйти, но он увидел ее. Вячеслав хотел спрятать почти пустую бутылку, не успел. Она увидела водку. Вячеслав, в ответ на ее удивленный взгляд, хрустнул соленым огурцом и с вызовом посмотрел на жену. Она чуть не упала от такой картины. Впервые видела мужа с натюрмортом из водки и огурцов. Села на стул рядом. Молча смотрела на него. Он налил ей в кружку водки, подал. Она отрицательно покачала головой. Он выпил сам, снова хрустнул огурцом.
– Где Оля? Что с ней? Словно я сам заблудился. Выть хочется. И ты туда же! Во всем винишь меня! Я уже привык. Во всем виноват только я, за что отдельное спасибо! Катюха, ты помнишь, как мы с тобой познакомились?
– Помню. Тогда ты был совсем другим. Я из Ростова, ты из Ростова, а встретились на Волге – на Грушинском фестивале в Самарской области. Ты пел под гитару, я пела под гитару. Сами песни сочиняли, сами исполняли. Мечтали, верили.
– Любили! Я тебя первый раз увидел, когда ты задом выползала из соседней палатки. Сразу влюбился! А ты тоже сразу?
– После песни про Дон. Ты пел лучше всех. Где твоя гитара?
– Не знаю, а твоя?
– Не знаю. Уже не найти. Все прошло.
– Ничего не прошло. Лукавишь, Катюха! Ты помнишь, как ты уху пересолила?
– Помню, что это тебя потянуло на воспоминания? Ни разу не видела, чтобы ты пил!
– Уже все выпил. А ты одного не знаешь. Я же приехал на фестиваль с палаткой и с шикарным костюмом. Но постеснялся одеться в костюм. Все были просто одеты. Я постеснялся, хотя очень хотел для тебя вырядиться! Ты не знала.
– Не знала. Ты и в поношенных джинсах был для меня звездой мирового масштаба. Ты сказал потом: «Поехали домой». И я пошла за тобой.
– Жалеешь? Молчишь! Хорошее было время. Как будто другая жизнь, настолько все изменилось.
– Оно не само изменилось, это ты мне изменил, мечтаешь о разводе.
– Не то. Ты говоришь не то. Я не изменял. Ты ничего не знаешь! Давай споем! Жаль, нет гитары!
«Тих и печален янтарный ручей у сосны…»
– Подпевай, Катюха, иди за мной!
«Где, в каких краях встречусь я с тобою?»
Они допели песню, наступила тишина. Катя встала, включила чайник.
– Болит голова, хочу выпить чаю. Сладкого и горячего.
– Я тоже хочу горячего, – сказал Вячеслав, – и мне дай. Я не знаю, где искать Олю! Не надо было пощечину! А я вмазал! Мне мама всегда в детстве так. Я сегодня по центральному рынку пробежался, не нашел цыган. Нигде нет цыган. А почему мы решили, что она ушла за цыганами? Что ей в голову взбрело? Если б я знал!
– Ей не к кому бежать. Твоя мама здесь. Мои родители умерли. На старой квартире я была, ее там не появлялось. Соседи бы сказали. Пропади они пропадом эти полтора миллиона! А вдруг ее похитили ради выкупа? Кто-то же считает нас богатыми.
– Уже больше суток прошло. Давно бы предъявили требования, это не ради выкупа. Нет. Какие мы богатые? Держу хвост пистолетом! А мой инвестиционный портфель переживает клиническую смерть. Мой «Крепеж», в котором я рассчитывал благополучно проработать всю жизнь, стремительно идет к банкротству. А мне выпадает роль стрелочника. Во всем виноват стрелочник! Это я. Я предчувствовал. Ты думаешь, я тебе на зло дом на маму оформил? Эх! Катя! Если бы ты знала, каково это – быть генеральным директором! Загляни в будущее и увидишь там банкротство не только фирмы, но и мое! Все отнимут, даже портки! И твои тоже, так что беги скорее на Левенцовку.
– Не понимаю. Ты пьян. Бредишь.
– Нет, Катя, это не бред, это правда. Три ложки сахара, пока мама не видит. С детства запрещает мне сладкое, а я сладкое люблю. Шарлотку твою люблю. Испеки мне шарлотку.
– Сейчас! Размечтался. Почему же ты без портков останешься? Это же фирма банкротится, а не ты.
– Много ты понимаешь! Отвечать за все будем я и бухгалтер. По суду имеют право забрать и мое имущество в погашение долга фирмы.
– Но не единственное жилье!
– Опять мимо! Отбирают и единственное жилье, если оно большое. Взамен дают по нормам. Мне положено по закону 18 квадратных метров. Это если повезет, а то и вовсе вразнос. Катя, милая, не обижайся, что я развожусь. Я же тону, а ты не видишь. Одному тонуть легче. А мамин дом не отберут. Все документы в порядке. Купил на деньги, полученные от продажи твоего, нашего жилья. Маме 72 года. Дай Бог, чтобы пожила подольше. Все же наследство получит наша Оля! Все же не пропадет!
Ты пойми, Катя! Это не моя вина! Сейчас взрывной рост банкротств! Налоговый гнет растет, а источники доходов уже истощены. И сама собственность не такая уж надежная защита. Суд может обязать кредиторов «Крепежа», купить мне жилье по социальным нормам взамен этого дома, поэтому на маму! А тебя и Олю на Левенцовку в студию, чтобы не отобрали. Были уже судебные процессы, когда развод признавали недействительным, когда кредиторы отбирали все, оставляя по социальным нормам! Да я-то что! Мне плевать! Я же за вас беспокоюсь! Хочу, чтобы Оля жила в хорошем доме, училась в хорошей школе, в институте! Катя, ты не понимаешь меня! Перестала понимать. Я сам перестал себя понимать. Я только сейчас понял, как дорога мне наша дочь. Я люблю тебя!
– Я тоже люблю тебя! Неужели твои дела на работе так плохи? Найди хорошего юриста.
– Я и сам с усам. Спасибо за чай. Сладенький и горячий. Вкусно.
– Если бы не твоя мама, мы бы не разводились, – с гневом сказала Катя.
– Стоп! Без мамы нельзя! Мама – это святое! Она меня родила и вырастила. Одна вырастила. Никто не помогал! Отец не помогал никогда! Бабушка – мамина мама не помогала никогда! Мама в больницу ложилась на операцию, умоляла свою мать приехать и пожить со мной! Не приехала! Отчитала только в письме со всей строгостью, что старуху напрягает своими проблемами. Мама в больницу, я в приют. Никому не нужны чужие дети!
Маме было очень трудно одной растить меня. Ни кола, ни двора! Ушла от отца со мной, когда мне три года было. Ничего не взяла, только, что в чемодан поместилось. Работала, жилье в аренду снимала. Постоянно переезжали. Хозяева все время цену поднимали. Одному Богу известно, как ей было трудно. Сейчас она располнела, но это от болезни. От болезни и характер испортился. Раньше она была добрее, чем нынче. У нее же сахарный диабет, а эта дура ее пиявками лечит.
– Прогони врачиху! Она командует тут как хозяйка! Прогони ее!
– Не буду. Она нравится маме. Пусть будет, как есть. Дай хотя бы хлеба, а то огурцы я уже скушал.
– Где ты их взял?
– Купил. Кушать захотел, аппетит проснулся.
– Странно. Ничего кроме хлеба. Кушай хлеб, еще чаю?
– Да. Еще. Грустно мне, Катюха!
– Ничего, Бог милостив. Решишь ты проблемы со своей фирмой. Деньги – дело наживное. Главное Олю найти. И не пей больше, а то сопьешься.
– Завидую алкашам. Им море по колено. И никаких проблем! Проговорили мы с тобой до самого утра. Мне надо на работу, а я никакой. Пойду приму холодный душ. Спасибо за чай.