ГЛАВА 2

43

Они устроились в бывшей комнате Эвы, которую после её бегства заняли другие люди. Она располагалась на первом этаже одного из одинаковых зданий, расположенных в непосредственной близости от гаража-склада. Сменившие Эву новые жильцы были, судя по всему, не только привилегированны, раз жили в бывшем жилище дочери вождя, но и достаточно бережливы, так как, вернувшись обратно, она нашла как свои старые вещи, так и достаточное количество аккуратно сложенного всякого подсобного скарба. Чудом сохранившиеся занавешенные тряпками грязные стёкла неплохо удерживали тепло огня, разведённого ими в древней, очень прогоревшей, но ещё вполне сносной небольшой железной печке, трубу которой Адам без труда вывел в коридор, где сильные сквозняки быстро уносили дым, заставляющий их до этого кашлять и задыхаться. Кусок большого полотнища, который прежние хозяева укрепили в просвете отсутствующей двери, не позволял холоду, который, казалось, стал ещё сильнее, проникать в небольшое помещение их нового жилища. Но, к сожалению, столь удачное новоселье не сказалось на здоровье Кайла, который всё так же тяжело болезненно дышал, проваливаясь в непродолжительный сон, а проснувшись, изводил их громким плачем уже несколько охрипшего голоса.

Переход из пещеры в деревню племени тяжело дался обоим малышам, а особенно больному Кайлу. Эва, практически не выпускающая его из рук, осунулась и выглядела разбитой и усталой.

Видя, как ребёнок чахнет прямо на глазах, Адам старался помимо решения всех бытовых вопросов взять и заботы об Айване на себя. Он очень надеялся на то, что ему удастся избежать того, чего сейчас страшило его больше всего, ущемляющее самолюбие похода к ГОДсис. Но ребёнку не становилось лучше, и, мучимый данным обещанием, уже через несколько дней, не в силах больше выносить укоризненных взглядов Эвы, он, одолеваемый внутренним трепетом, отправился в сторону центра 3.

Адам очень волновался не зная станет ли ГОДсис вообще говорить с ним, а если и станет, то что скажет Он ему, уязвлённому человеку, нарушившему своё обещание никогда не возвращаться обратно. Но больше всего Адама терзала мысль, которую он старательно гнал от себя, совершенно понимая её беспощадно эгоистичную, прожигающую правду. “Всё-таки ГОДсис в очередной раз оказался прав. Я не ценил то, что имел, – думал про себя Адам, – и теперь вместо одного несчастного в этом проклятом мире нас стало четверо. А мне нужно-то было только делать то, что Он велел, всего-то соблюдать пусть кажущиеся иногда глупыми, но, судя по по тому, что центр 3 существовал столько веков, Его совершенно оправданные правила”. Адам остановился и, игнорируя ставший совершенно адским мороз, спросил себя: “И всё же что я должен был сделать, когда в саду появилась Эва?” И тут же без паузы ответил себе: “Отпустить её, оставив всё на своих местах”. “Но я не мог! Я не мог! – крикнул Адам равнодушному ледяному миру, окружающему его. – Ты променял веру в Него на плотский грех, который утянул тебя так глубоко, что обратной дороги, которую ты, трясясь от страха и понимания своей никчёмности, пытаешься преодолеть, больше нет. А теперь делай что должен и больше не ной, идиот”, – зло сказал он себе и зашагал дальше.

Так, копаясь в своих невеселых мыслях, споря сам с собой, он шагал, проминая снегоступами глубокий девственный покров снежной целины, привычно удерживая равновесие палками, сжимая их красными от холода руками. Чалма наползала на заиндевевшие брови, а намёрзшие от дыхания сосульки покрывали собой бороду и усы, делая его похожим на грязного, оборванного и жалкого Санта-Клауса.

Волнение Адама усилилось, когда, выйдя из-за очередной гряды, он увидел знакомые очертания величественной стены центра 3, увенчанные металлическими мачтами, над которыми, как и прежде, гордо возвышался громадный белый крест. Стараясь внешне не выдавать пронизывающего всё его тело внутреннего трепета, Адам шёл на виду у грозных орудий, пока не остановился, не доходя нескольких метров до величественных закрытых ворот центра 3. Постояв несколько минут, он выдохнул, рождая морозный пар, и видя, что ничего не происходит, несколько раз максимально громко демонстративно покашлял. Когда и это не произвело никакого эффекта, Адам, чуть осмелев, произнёс скрипучим волнующимся голосом: “ГОДсис?” Центр 3 ответил ему тишиной, нарушаемой треплющим его обноски шумом ледяного ветра, разбивающегося о древнюю стену и подвывающего в железных мачтах орудий. Подождав ещё пару минут, Адам достаточно громко уже крикнул: “ГОДсис! Слышишь ли ты меня?!” И снова никто не ответил ему ни через минуту, ни через пять. “Может, дела так плохи, что глаза его больше не следят за внешним периметром, нарушая протоколы безопасности? – подумал Адам. – Но этого не может быть. Ведь он знает, что за пределами центра 3 есть жизнь, которая уже один раз пробралась через стену без его ведома. А значит, вполне возможно, захочет сделать это снова. Отсюда можно сделать вывод, что ГОДсис видит меня, но не отвечает. Это плохо. Но с другой стороны, есть хорошая новость: он не убивает меня. А значит, я должен заставить его поговорить со мной, ради Кайла, ради Эвы и Айвана, во имя всего того, что он уже сделал, и их общего будущего”. Подойдя вплотную к заиндевевшим на морозе воротам, Адам стал выискивать взглядом зрачок камеры. Найдя её блестящий глаз, знакомо смотревший на него равнодушным стеклом объектива, Адам, выдохнув, произнёс: “Я знаю, что обещал не приходить, но прошу Тебя, ради всего святого, поговори со мной”. Он всматривался в неподвижное стекло объектива, ожидая какого-нибудь знака. Время шло, но ничего не менялось, и, кажется, даже ветер стих, устав бессмысленно биться о неприступные стены. И вот когда надежда совсем уже покинула его, и он собираясь уходить ни с чем сделал полушаг в сторону, Адам буквально шестым чувством уловил, как линзы, будто бы фокусируясь, еле заметно дёрнулись. “Прошу тебя, ГОДсис, – взмолился Адам, – дай мне знак, что слышишь меня. Или я более не достоин говорить с Тобой?” После непродолжительной паузы, когда Адам уже было решил, что более не дождётся ответа Его, знакомый голос зазвучал откуда-то сверху: “Здравствуй, Адам”. Каждый раз этот спокойный и величественный тембр заставлял его нервно вздрагивать, отсылая сознание к полным боли и страдания первым минутам его жизни. Вот и сейчас, нахлынувшие эмоции, помноженные на обстоятельства, в которых он находился, заставили Адама, неожиданно упав на колени, уткнуться любом в холодную бронь ворот и благоговейно пробормотать: “Ты ответил мне”. “Я слушаю тебя”, – снова произнёс ГОДсис. Поспешно встав на ноги, приблизив лицо к зрачку камеры, Адам быстро затараторил: “Здравствуй, ГОДсис, здравствуй. Я знаю, знаю, что не должен был приходить, ведь у нас был уговор. Ведь Ты говорил, предупреждал меня, а я, я обещал, но вот я тут перед Тобой, я…” “Чего ты хочешь?” – перебил ГОДсис. “У меня родились дети, два мальчика, Айван и Кайл, но один из них заболел, – снова затараторил Адам. – Прошу тебя, помоги вылечить сына, дай мне какое-нибудь лекарство, антибиотики, что-нибудь”. “Нет”, – безапелляционно отрезал ГОДсис. Оглушённый таким неожиданно резким отказом, Адам замолчал. Его мозг лихорадочно работал, пытаясь найти нужные слова, подобрать аргументы, которые могли бы хоть как-то поколебать непреклонную волю ГОДсис. Но, как назло, ничего не приходило в голову, и он снова, в отчаянии уткнувшись лбом в ледяную броню ворот, чуть слышно проговорил: “Я знаю, Ты не можешь простить моего ослушания, и… того яблока”. “Это не так, Адам”, – ответил ГОДсис. “Нет? – спросил с надеждой Адам. – Но тогда почему нет? Тебе же ничего не стоит спасти моего ребёнка”. “Когда-то ты Мне сказал, что пришло время выходить за рамки установленных протоколов и двигаться дальше в развитии центра 3, – начал ГОДсис. – И Я обещал тебе, что подумаю об этом. Ты указал на логическое противоречие, возникшее в процессе Моей работы, заключающееся в том, что, выполняя свои обязанности, Я приносил вред тому что должен сохранять. Но так как у Меня достаточно давно отсутствует коммуникативная связь с другими центрами, Я в полной мере не владел информацией об изменениях, происходящих вне стен периметра, и поэтому выстроил план развития, исходя из теоретически-логических предположений восстановления внешних территорий. Но когда граница периметра была нарушена, Я понял, что Мои базовые расчёты нуждаются в корректировке. И так как у пришельца отсутствовали мутационные процессы, он был дееспособен и разумен, Я подумал, что, возможно, настало время попробовать вступить во взаимодействие с внешним миром. И для того чтобы убедиться в правильности принятого Мной решения, Я начал эксперимент, отпустив тебя”. “Но тем самым Ты сам нарушил свой протокол внешней чистоты”, – уловив внутри себя зарождающийся гнев, ответил Адам. “Нет, – ответил ГОДсис, – это была попытка решения логического противоречия, имеющая несколько возможных вариантов развития событий. Если бы ты пришёл ко мне просить семян, Я бы дал их тебе, и тогда можно было бы определенно сказать, что задача, ради которой создавался центр 3, выполнена. Но нынешнее развитие событий говорит Мне о том, что мир ещё не готов к возрождению, а тебя, как Мне не жаль, ждёт печальный финал”. “Это ещё почему?” – против своей воли закипая ещё сильнее, спросил Адам. “Просчитав все возможные варианты развития событий, могу сказать тебе, со 100 %-ной вероятностью ты погибнешь”, – невозмутимо спокойно ответил ГОДсис. “Я всегда был для Тебя просто очередным Адамом, которого похоронит следующий из нас! Вот и сейчас Ты уготовил мне судьбу подопытного кролика!” – закричал Адам в камеру. “Нет. У тебя была возможность выбора. Сделав его, ты создал свою вселенную, в которой сиюминутные желания вызвали к жизни не просчитанные тобой варианты последствий, повлекшие за собой ещё больший хаос, практически без вариантов заканчивающийся в конце концов твоей гибелью, – ответил ГОДсис. – Твоя просьба дать лекарство, это попытка переложить решение своей проблемы на Меня. Пока ты жил внутри периметра, Я в рамках имеющихся у меня возможностей защищал и заботился о тебе. Ты был частью Меня, живым элементом центра 3. Но сейчас ты ГОДсис своего мира. Я сострадаю тебе, но не могу дать спасения, о котором ты просишь, потому что это не Моё предназначение. Иди и помоги тем, кого любишь, сам”. “Но как?” – в отчаянии прокричал Адам. “Надеюсь, тебе удастся решить это уравнение, – продолжил ГОДсис. – Только любовь может спасти тебя и твоего ребёнка, чьи жизненные функции скорее всего будут прекращены в ближайшее время. А пока ты попусту тратишь время, Адам, Я уже дал тебе всё, что мог”.

“Ты!.. Ты! – вне себя от ярости закричал Адам. – Я обещаю, что сделаю всё, чтобы Ты сдох раньше меня, неблагодарная тварь! Я всю свою жизнь работал на Тебя!” “Именно поэтому ты ещё жив, – невозмутимо ответил ГОДсис, и стволы нескольких находящихся на мачтах стены орудий, стряхнув с себя покрывающий их снег, с страшным механическим скрежетом начали грозно поворачиваться в сторону маленького человека, стоявшего перед огромными воротами. – Уходи. Я думаю, что мы друг-другу ничего не должны. Каждый из нас сделал выбор и получил то, чего хотел. Твоё желание, знак которого сейчас повязан на твоей руке, сбылось, ты свободен. Иди с миром и больше не возвращайся, сын Мой”.

Невероятное отчаяние овладело Адамом. Ярость, перемешенная со страхом и желанием мести, накрыла его с головой. От переполнявших чувств, ноги Адама в очередной раз подогнулись, и он, заплакав от беспомощности, что есть силы забарабанил кулаками в ворота, надрывая связки громко закричал: “Будь ты проклят, ГОДсис!” Мороз быстро превращал его слёзы в лёд, вновь поднявшийся ветер трепал бороду и одежду, эхом унося проклятия в небо. А начавшийся метель била мелкой ледяной крупой в одинокую отчаявшуюся фигуру Адама, стоящего на коленях перед домом ГОДсис и величественными закрытыми воротами центра 3.

44

Слова, сказанные ГОДсис, рождали в голове Адама мысли и желания, прямо противоположные тем, к которым он пришёл, ожидая помощи. Более не пытаясь искать в себе причины свалившихся на него несчастий, Адам жаждал мести. МЕСТИ требовала каждая клеточка организма, его разум и душа. От ярости ему было жарко. Не вспоминая о детях и Эве, наполненное до краёв ненавистью тело яростно шло, обдуваемое завывающим ветром и бьющей ледяной крупой. Но постепенно мысли о немедленном отмщении сменились желанием одного – тепла. Мать его, ТЕПЛО. Вот о чём тосковал он больше всего прямо сейчас, периодически шевеля замёрзшими пальцами ног в холодных, как лёд, ботинках. Ему было немножко стыдно перед собой, что мысль об оставшейся в комнате центра 3 старой уютной лежанке волновала его сильнее желания смерти ГОДсис или осознания того, что ему не удалось выпросить лекарство для Кайла. Как он будет смотреть в глаза детям, какие подбирать слова, объясняя очередную свою неудачу Эве, и так постоянно укоряющей его за то, что он такой неумеха, который не может добыть даже крысу? Но убийство живого существа было для него не просто чем-то невозможным, а невозможным в принципе. И даже сама мысль об этом вызывала тошноту. Он честно пытался сделать это несколько раз, но всё закончилось плачевно, а одни воспоминания об этих омерзительных тварях отправляли по телу мурашки брезгливого омерзения. “Но надо же как-то выживать. Что дальше?” – спрашивал себя Адам. Конечно, у него был в рукаве козырь, о котором ГОДсис, судя по всему, не знал. Подземный ход, это его запасной план Б, шанс всё изменить, попробовать снова оказаться на коне и вернуть хотя бы часть того, о чём с тоской вспоминал он, шагая по проклятому снегу в ненавистных снегоступах. “Как правильно разыграть эту карту? – лихорадочно думал Адам. – Может, пробраться под стеной и попробовать выкрасть лекарство? – прикидывал он разнообразные варианты, – нет не то. Если бы сейчас было лето, можно было бы набрать слив. Прекрасных кислых слив и картошки. Божественной сырой картошки, которую… СТОП. А ведь там за стеной сейчас вместо него уже другой, следующий созданный ГОДсис Адам, 23-й, – зло подумал он, – тот, который сейчас наверняка спит на его тёплой лежанке, так же, как он когда-то, глупо переживая о том, что почти тысячу лет назад умерла женщина, чей прах, лежащий неизвестно где, уже давным-давно превратился в пыль. А он, Адам 22, вот здесь, пока ещё живой, перенесший столько страданий и десятки лет физического одиночества, идёт сейчас по заметённой снегом отравленной планете, которую убили проклятые предки, извратившие понятия добра и зла. Представители цивилизации, начертавшей на своих знамёнах имя Бога, проповедавшего спасение через любовь к ближнему, и которые, убивая во имя него миллионы, в конце концов сгинули, покончив и с собой. И теперь вот он, Адам 22, маленькая песчинка, несущая в себе сознание погубившего себя сотни лет назад мира, отчаявшись, плетётся обратно, чтобы увидеть смерть своего сына. А всё потому, что новый Бог, возможность существования которого он сам заложил тысячу лет назад, прогнал его прочь, отказав в спасении, руководствуясь своими правилами.

“Ничего, – зло думал Адам, – я придумаю, как быть. А больной Кайл? Пусть всё будет так, как предначертано. Судьба – вот его врач”.

Так, обдуваемый разыгравшимся ветром и периодически черпая ботинками рыхлый снег, который, попадая на его голые ноги, уже почти не таял, Адам медленно двигался обратно, пока не заметил, как день начал клониться к закату. Боясь сбиться с пути в умноженной на непогоду быстро наступающей темноте, он решил переночевать где-нибудь поблизости.

Прикрываясь рукой от бьющей в лицо снежной крупы, Адам огляделся в поисках хоть каком-нибудь укрытия. Окружающие близкие скалы, равнодушные к его переживаниям, будто бы нарочно выглядели монолитно неприступными, словно не знающие кариеса крепкие зубы. Внезапный страх навсегда сгинуть в этом ледяном, чёрно-белом монохромном аду, перехватил дыхание Адама, заставив его сердце испугано сжаться. Но тут, к своей радости он разглядел незамеченный им щель прохода небольшой пещеры. Довольно забравшись в неё, измученный двадцать второй, остановился у входа, пытаясь рассмотреть её холодный внутренний полумрак. На его удачу, достаточно узкий проход, был несколько изогнут, отчего пробирающий до костей ветер, не задувал вовнутрь. Это обстоятельство вселяло надежду на скорую возможность хоть немного согреться. Правда вытянутая форма внутреннего пространства его временного пристанища, делала дальнюю часть каменного грота совершенно невидимой, укрывая её непроглядной темнотой. Так как его сумка была невелика, то и дров, которые он мог захватить с собой, было тоже всего ничего. Поэтому он устроился в находящейся недалеко от входа небольшой нише, образованной огромным камнем, с выступающим вперёд заострённым углом. Адам достал ветки карликового дерева и, предвкушая скорую возможность хоть немного согреться, начал аккуратно раскладывать их едва не отмороженными руками у своих окоченевших ног. Ему было так холодно, что покрасневшие пальцы тряслись, плохо слушаясь хозяина. Это обстоятельство страшно злило замерзшего Адама, и поэтому он игнорировал периодически слышимый им осторожный шорох, раздававшийся в скрытой темнотой части пещеры.

Занимаясь все последние месяцы поиском пищи в окрестных высокогорьях, он привык к тому, что каменные гроты, в которых он частенько отдыхал, постоянно производили различные звуки и шорохи, никак не связанные с пребыванием живых существ. К тому же он знал, что никаких крупных животных здесь быть просто не может, а вероятность встретить кого-то из племени Эвы была для Адама настолько ничтожно мала, что он даже не попытался принять её во внимание. Пытающийся поскорее согреться, двадцать второй решил, что слышимые им подозрительные нечастые звуки – это лёд, проседающий под тяжестью собственного веса.

Пока он, не снимая снегоступов возился в попытке развести спасительный костёр, ночь полностью вступила в свои права. Уже на ощупь, Адам вытащил из сумки камни для добывания огня и, крепко обхватив их замёрзшими пальцами, чиркнул ими один о другой. Проскочившая между их стёсанными краями искра выхватила из темноты страшную картину. Недалеко от него, выглядывая из-за кучи наваленных камней, именно оттуда, откуда совсем недавно слышались подозрительные звуки, на него смотрел человек. Его отливающие холодом, решительные глаза с тихой яростью внимательно изучали Адама из-под нечесаной копны волос. Положение тела незнакомца не оставляло сомнений в том, что он, пружинисто присев, собираясь прыгнуть вперёд, выбирает момент для атаки. Эта жуткая картина, словно мгновенный фотоснимок, отпечаталась в мозгу Адама, и он, испытав животный ужас, отпрянул назад, тем самым даровав себе спасение. В момент, когда он изменил положение своего тела, человек, громко и пронзительно закричав, рванулся в его сторону. Возможно, из-за желания поскорее достать противника, а может, и от того, что рожденная Адамом вспышка света ослепила его, атакующий неожиданно для обоих в темноте налетел на острый край выступа, нависающего над Адамом, который к тому же инстинктивно выставил перед собой сжимавшие камни кулаки, с силой ударившие незнакомца в область сердца. Воинственный крик нападавшего мгновенно оборвался, и он мешком рухнул на пол пещеры. Выронив камни из трясущихся от страха рук, Адам схватил одну из лежащих рядом с ним палок, служивших ему помощниками при ходьбе, и что есть силы начал колотить наугад по невидимому в темноте, не подающему признаков жизни неподвижному телу. Он бил до тех пор, пока не устал сам.

Остановившись отдышаться, Адам аккуратно ткнул палкой неподвижно лежащего человека и, прислушавшись в темноте, удостоверился, что нападавший не шевелится. Он для верности с силой пнул его ногой, отчего привязанный к тяжёлому ботинку снегоступ слез набок. Не обращая на это внимания, тяжело дыша, Адам, пошарив трясущимися руками, отыскал упавшие возле него камни и стал быстро чиркать ими, вырывая из темноты отпечатывающуюся в мозгу страшную картину неподвижного тела. Резво присев у разложенных веток, он разжёг костёр, осветив место события, и сумел наконец рассмотреть поверженного противника.

Напавший на него длинноволосый мужчина имел худощавое телосложение и жилистые руки. Он лежал на животе с закрытыми глазами. Ссадина на виске, оставшаяся после удара о выступ камня, кровила. Одет он был в сшитые из потёртых шкур штаны и невероятно древнюю рваную военную куртку, которая когда-то была предназначена для зимы, но теперь, лишённая меха, вряд ли могла сохранять тепло его тела. Лежащая рядом мощная короткая дубинка с вставленным в её толстый конец остро заточенным лезвием конька не оставляла сомнения в его намерениях. Перспектива оставаться один на один в пещере с явно опасным противником, пугала Адама, и он засунув за пояс оружие поверженного врага, схватив свою сумку, выскочил в завывающую вьюгой темноту ночи, сжимая палки, одна из которых была испачкана кровью незнакомца. Ужас произошедшего, гнал его вперёд, и он, не разбирая дороги, насколько мог быстро, шёл в уже вовсю разыгравшейся метели. И лишь когда холод вновь стал пробирать его трясущееся, наполненное адреналином тело, двадцать второй остановился и огляделся. Вьюжная темнота ночи накрыла собой всё, и даже недавно окружавшие его скалы были теперь не видны. Эта вьюжно холодная, равнодушная к его бедам тьма напугала его окончательно. Не понимая, куда идти, он усомнился в правильности импульсивно принятого решения. Адам осознал, что теперь то он совершенно точно заблудится в накрывшей мир непогоде. Но сама мысль о том, чтобы по своим ещё не до конца заметённым следам вернуться к месту схватки, накрывала его липким страхом невозможности. “Это разведчик, – логично предположил он, – и скорее всего он тут не один. Нужно скорее идти к Эве и детям, немедленно забирать их и как можно быстрее уходить”. Не медля больше ни секунды, Адам поплотнее застегнулся, поправив сбившийся снегоступ, помогая себе палками, как мог быстро зашагал в завывающую холодом и снегом ночь, доверившись своему внутреннему компосу.