Глава 17
Очередной день заканчивался. Солнце смотрело в глаза слева. Из-за мутной пелены атмосферы не слепило, но утомляло.
Ходьба – монотонное занятие.
Шаг за шагом, шаг и ещё шаг.
Мимо медленно и скучно проплывают шипастые кусты и деревья, недавно тронутые збуном, проплешины в траве, бугорки и норы каких-то диких. Всё это замечаемое лишь краем уставшего глаза, а впереди появляются новые, расставленные чуть по-другому те же кусты, те же деревья, но – всё одно и то же.
Ноги, живущие своей трудной жизнью, сами сворачивают, следуя тропе, голова машинально пригибается одеревенелой шеей под развесистой веткой слишком смелого падуба, выскочившего почти на дорогу, руки шарят по поясу, карманам, устраиваясь так, чтобы не мешать ходьбе, не отвисать и не уставать.
Незаметно для себя начинаешь думать, тягучие мысли ни о чём, вдруг, превращаются в грёзы, никакого отношения не имеющие ни к тропе, уводящей всё дальше на северо-запад, ни к цели странствия по бескрайним необжитым просторам Сампатании – Диким Землям, где лишь бродят дикие, да прячутся в некоторых руинах банды одноимённых неудачников или изгоев, объединившихся с выродками, где кочуют воинственные гурты и смешанные – малаки – разумных, да время от времени пролетают воздушные шары Тескома – стражи порядка и стабильности бандеки.
Но и грёзы надоедают: ходьба – занятие монотонное, однако требует сил и выносливости. Напрягаясь, в грёзы особо-то не вознесёшься.
Как-то получилось естественно, что Свим шёл бок о бок с Камратом, тропа и редколесье позволяли, а К”ньец, хотел он того или нет, нашёл в личине Ф”ента прекрасного и велеречивого попутчика. Ф”ент говорил без умолку, хопс порой даже на ходу подпрыгивал то от удивления, то от восхищения. Теперь он, напрочь позабыв свои подозрения и опасения, готов был верить любому слову выродка из собак, называвшего себя, и требующего, чтобы его называли все остальные самым приличным словом – стехаром, что у путров означало и уважаемый, и много знающий, и советчик.
Ближе к пополудни, оглянувшись, Свим с усмешкой заметил, что Ф”ент идёт налегке, уши его стоят торчком, и он что-то увлеченно рассказывает хопсу. А довольный и слегка ошарашенный от услышанного К”ньец также с прямыми ушами топочет копытцами с ним рядом и тащит на себе заплечный мешок новоиспеченного друга и даже кинжал, подаренный Свимом.
Сам Свим разглагольствований стехара избегал. Бред какой-то, но и с Камратом долгое время не находил темы для разговора. А молча идти – дорогу удлинять. Мальчику о дуварных женщинах в хабулинах многоимённых ещё неинтересно слушать. Солёные анекдоты тоже как-то нет охоты рассказывать мальцу: и не поймет, и не следует в таком возрасте ему их знать. Пусть подрастёт, когда понимать эту самую соль станет, тогда, конечно, можно будет с ним перекинуться крепким словом. От самого Камрата он ещё ничего такого, грубого или вульгарного, не слышал. Наверное, бабка Калея за ним следила строго. Впрочем, за это её уважать надо.
Сегодня он, как ему показалось, нашёл, наконец, чем занять себя в дороге и заинтересовать мальчишку, – решил объяснять ему и показывать искусствоведение боя на мечах. Когда он сказал о задуманном Камрату, глаза у того от радости разгорелись.
– Я согласен, – сразу же принял он предложение старшего товарища. – Интересно!
– Интересно слушать, а вот сам бой вести – не очень. Но это ты когда-нибудь сам узнаешь. А сейчас вот о чём…
Свим начал издалека.
– Когда-то люди меча не знали, а пользовались стрелковым оружием. Ты, малыш, знаешь что-нибудь о стрелковом оружии?
Мальчик подумал и кивнул:
– Бабка рассказывала. Это луки, арбалеты? Или ещё их называют агретами, так?
– Ты осведомлён, малыш, своей бабкой… – Свим помедлил, – достаточно широко. Именно они, агреты.
– Его запретили ещё до падения Кондрукта.
Свим поджал полные губы.
– Ты о чём? – спросил он. – Какого это Кондрукта?
– Ты что, не знаешь? – пришла очередь недоумевать Камрату. – Это же тот город-спутник, который упал с неба в Суремене.
– Разве он назывался Кондруктом? – искренне удивился Свим.
– Наверное. Бабка же не зря так его называла.
– Первый раз слышу, что он как-то назывался, – задумчиво сказал Свим. – Почему-то обычно упоминают просто: город-спутник да город-спутник. Но… ты, наверное, знаешь, что такое и Суремен?
– Знаю, – просто отозвался мальчик. – Суремен – город. Большой. Он был на земле. На него как раз Кондрукт и рухнул. Оттого и Суременные горы так названы.
– Ну-у, малыш, удивил, – Свим покачал головой, поиграл бровями. – И откуда твоя бабка всё это знает? Такие подробности. Надо же! Кондрукт… Су-ре-мен… Непонятные, странные названия какие-то. И Кондрукт, и Суремен.
– Названия городов древнее самих городов, – явно кому-то подражая, торжественно произнес Камрат. – В их именах скрыты тайны веков и народов. К каждому из них следует относиться с трепетом и осторожностью, ибо за каждым из них драма истории человечества. – Камрат сделал паузу, передохнул и решительно добавил: – Вот!
– Ишь, какой ты у нас знающий… Мутные звезды!.. И это бабка тебе тоже говорила?
– Нет. Я сам прочитал Срез второй о Падении Кондрукта… А что, не правда?
– Ой, малыш, спроси у меня что попроще. Не читал я Среза Второго, потому верю тебе. И давай не будем больше вспоминать о городе-спутнике. О нём уже больше двадцати тысяч лет говорят. Наговорено, а ещё больше напридумано, а толком никто ничего не знает. Все истинные записи либо утеряны, либо сожжены в войнах, а то и сгнили, никем не востребованные. А мы с тобой что… Что собирались делать? – Свим забыл, с чего начался их разговор, что он наобещал Камрату, и стал мучительно вспоминать.
– Ты хотел мне показать бой на мечах, – подсказал Камрат.
– Тогда… Ах, да. Мы же говорили о стрелковом оружии, – вспомнил и Свим.
– Но ты говорил о бое на мечах.
У Свима желание заниматься с мальчиком пропало, улетучилось из головы, мышц и сердца. «Шли и шли себе спокойно, – подумал он сердито, – так нет, дёрнуло меня за язык… Что ему бой на мечах? Пустой звук, как для любого в его возрасте».
Он плохо знал Камрата, мальчик не сдавался. И Свим уступил. Не прошли они и полутора свиджей, как дурб вынул из ножен свой большой меч и начал поучать:
…– если на тебя заходят справа, то твоя правая рука с клинком, смотри внимательно, идёт вот так… Еще раз. Вот так… Понял?
– Понял, только почему ты думаешь, что удар нападавшего будет сделан именно так, как ты показал? Что если он при этом поведёт своим клинком горизонтально? Или снизу вверх?
Свим озадаченно посмотрел на мальчика. Его вопрос застал дурба врасплох. Теперь он и сам подумал, почему ему всегда представлялся один единственный вариант ведения боя с противником? Ведь не раз и не два испытал на себе различные приёмы нанесения удара мечом. И всё-таки он как будто всегда предполагал лишь ход руки противника с оружием слева-вниз-направо, как самое естественное направление.
И мальчишка тут же отметил ущербность такого предположения. И он прав.
– Ты говоришь, он делает горизонтальный росчерк? Та-ак?.. Тогда тебе следует… Хм… Смотри! – Свим сделал несколько движений. Они были им заучены с детства в доме отца.
Он показал, наступила очередь объяснению, как он это сделал. Отбив воображаемый клинок противника, Свим задумался. На его лице отражались все муки рождения слов.
– Значит так. Ага! – мямлил он. – Его клинок, значит, идёт го-ри-зон-таль-но… Ты делаешь шаг… Это, если с этой стороны… Ну, да, так ему будет сподручнее…
– Почему?
– Замах сильнее.
– Разве всё дело в замахе? Он может и с поворотом.
– С поворотом? Конечно, но… Хм…
Свим неуклюже топал ножищами и никак не мог сообразить, каким образом объяснить мальчику простейшее движение. Объяснить, а не просто показать.
Он всегда с некоторым предубеждением относился к подавляющему числу наставников, посвятивших себя делу обучения таких же вот мальчишек рукопашному бою для воспитания из них дурбов. Не утруждая себя мыслью разобраться в их ремесле, считал, что все они не очень-то преуспели сами в воинском искусстве на практике, оттого и пошли в учители. Наставник – не воин. Что он может? Лишь подсказать: поставь ногу так, а рукой поведи эдак; шаг вперёд, шаг назад; голову держи прямо; смотри, что предпринимает противник, и не подставляй части тела под удар…
Конечно, были и есть настоящие наставники – дурбалеты. Такие, как Лакос Линк Локор и далее по имени. Его уроки Свим вспоминал с благодарностью. Были и другие, сделавшие его дурбом. Однако большинство – ремесленники мелкого пошиба, зато с амбициями и напыщенностью называвших себя дурбалетами. И требовали к себе уважения, которого не заслуживали.
Сейчас, пытаясь объяснить Камрату простейший, на любой взгляд, приём отражения хода меча противника, Свим вдруг стал подозревать о своей слепой неправоте по отношению к наставникам, какими бы они ему ни казались. Учить таких мальчишек с их вечным сакраментальным почему? , похоже, не так-то просто. Да ещё на ходу. Всё не так, как ему казалось. Даже, когда обучал азам боя К”ньеца. Почему с ним так всё проходило гладко?.. Так он ведь вопросов не задавал, объяснений не требовал, ему достаточно было увидеть и запомнить показанное, как делать, и он делал. Не понимал, но делал. Впрочем, не очень хорошо и по сей день.
– Мы что, остановились на ночлег? – вывел его из задумчивости хопс и с сомнением осмотрелся вокруг, оценивая особенности места для устройства лагеря на ночь.
Свим не заметил, когда это они с Камратом остановились.
– Что? Почему на ночлег? А-а, нет, конечно. У меня с малышом урок не состоялся. – Он сокрушённо покрутил головой и улыбнулся виновато. – У меня, К”ньюша, не хватило педагогических навыков, чтобы одолеть его стремление узнать всё сразу и всему сразу научиться.
Хопс презрительно фыркнул. Он не одобрял стремлений Свима научить мальчика воинскому искусству, справедливо считая мирную жизнь где-нибудь в городе привилегией перед неспокойным бытием дурбов, подобных Свиму и ему.
Клан хиков, откуда происходил К”ньец, относился к мирному племени. Хики предпочитали заниматься обменным делом, руководя вьючными торнами или идти в непосредственное услужение людям, чаще в прислуги. Сопроводитель караванов из К”ньеца не получился, а человек, встретившийся ему, оказался далеким от приверженности к домашнему уюту, а значит, и заводить себе прислугу. Владеть мечом хопсу пришлось научиться вопреки его воле. Сейчас-то он уже не сожалел о таком повороте в своей жизни, зато мальчику желал добра. Зачем, спрашивается, ему уже с детских лет обрекать себя на скитания по бандеке?
– Не фыркай, – сказал Свим. – Знаю твоё отношение к обучению кого-либо мечному бою. Но ты сам, поди, не веришь, что малышу придётся в жизни сидеть где-то в теплом местечке, а клинки будут сверкать где-то далеко от него. Не похож он на горожанина-домоседа.
– Всё равно… – прижал к голове уши хопс, готовый защищать свою точку зрения.
– Вы слышите? – перебил их Ф”ент и сделал стойку.
Уши его приподнялись и повернулись вперед по ходу их движения.
– Их там много, – подтвердил хопс, сразу позабывший о душеспасительном разговоре с людьми.
Он тоже покрутил ушами, направив их в сторону заходящего солнца.
– Сюда кто-то идёт? – живо отреагировал Свим.
Он огляделся. Спрятаться, если и правда кто-то идёт им навстречу без боязни и озвучивает своё присутствие, и переждать, пока не прояснится ситуация, было негде. Редкий лес – дерево от дерева берметах в десяти, чахлые кустики, небольшие всхолмления, будто подпёртые из-под земли неведомыми силами. А до небольшой рощицы, где можно было бы укрыться, не менее тридцати шагов, хотя и она не могла быть укрытием – Свим уже хорошо слышал шум, отмеченный выродками. И этот шум как раз доносился из-за рощицы, а может быть источник его и вовсе находился в ней самой.
Камрат, как и все, напряг слух.
– Там люди и выродки, – решительно заявил он и едва увернулся от широкой лапины К”ньеца, вознамерившегося дать мальчику подзатыльник за нанесенное оскорбление.
Ни выродки, ни хопперсукс, то есть путры, не любили, когда их называли простонародным словечком – выродками. Хопперсукс – ещё, куда ни шло. А назвать выродка выродком – в лучшем случае прослыть невежей, а в худшем – нарваться на неприятность. Выродок, обычно вооруженный, мог с мечом или кинжалом броситься на обидчика. И выродка в такой ситуации могли даже оправдать, дабы не вводить в соблазн остальных называть их не вполне корректным именем.
В зависимости от местности, от вида происхождения, от степени знакомства собеседников и некоторых других условностей, освященных веками совместного проживания и общения людей и других разумных, они употребляли между собой, и требовали этого от остальных, такие слова, как-то: куди, помелы, стехары, раты… В случае грубого или пренебрежительного отношения в обмене мнениями употреблялось менее уважительное прозвания: стоки, бугры, а уж в самом уничижительном обращении бросали оскорбительное – хлюк. Обобщающее же, нейтральное наименование выродков различных кланов, видов, гуртов, малаков и степени разумности – путры.
– Ой, прости, К”ньюша! – воскликнул Камрат. – Путры там и ещё кто-то… Не люди.
– А малыш прав, – подтвердил Ф”ент, с уважением поглядывая на мальчика. – Правильно разобрался… Так разговаривают путры, когда собираются в банды или малаки. А кто ещё, не пойму. Они там ругаются или что-то решают.
– Та-ак! Тихо и… за мной! – распорядился Свим. Он оглядел своё воинство и усмехнулся. – Посмотрим, кто такие. Но… – он хотел сказать, чтобы они вели себя осторожно, однако решил – не стоит, они и так его поняли.
Команда осмотрительно двинулась к рощице.
Ф”ент, начавший движение первым, вдруг, сразу отстал ото всех. На него не обратили внимание – все смотрели вперёд, а не по сторонам. Свим рукой показал К”ньецу выдвинуться вперёд и посмотреть на происходящее, прежде чем следовало его команде выходить к сборищу выродков. Не успел хопс поравняться с человеком, как шум за рощицей резко усилился, и послышались звуки схватки: глухо застучал мелерон мечей, заухали дубины, раздались крики ярости и боли.
Таиться больше не было смысла, и Свим торопливо пошёл к повороту тропинки за крайний куст рощицы. Ему не терпелось посмотреть, что там происходит у выродков. Их самих он не боялся – на человека они не имели права напасть.
Камрату было интересно не меньше старшего товарища. Там дрались выродки. Однажды он такое видел у Северных ворот Керпоса. Правда, драчунов насчитывалось не более десятка и их тогда быстро разогнали стражники ворот, но в его памяти остался осадок удивления и бессмысленности происходящего: сплошные крики, неверные удары ножами, кровь…
К”ньец опередил мальчика, догнал Свима и что-то сказал ему резкое. Свим мотнул головой, не соглашаясь. Хопс опять стал говорить-мяукать и показывать мечом куда-то в сторону.
Камрат, поспешая за ними, услышал всего лишь несколько слов из сказанного К”ньецем, но их было достаточно, чтобы понять смысл: не стоит ввязываться в драку, её следует обойти. Хопс, конечно, был прав в своём предложении, и Камрат понимал, что именно так и следует сейчас поступить. Однако он жаждал иного. Поэтому, когда увидел несогласие Свима уйти от греха подальше и его решимость достичь места схватки, мальчик обрадовался. Сейчас, через несколько шагов, он наконец-то увидит настоящую схватку вооруженных разумных, когда вокруг нет городских стражников и других свидетелей, способных помешать ей или вообще прекратить. Мало того, он сможет оценить характер боя и сопоставить его с теми знаниями, которые в него вложила бабка. И сделать это самому, без подсказки со стороны Калеи.
«Как удачно всё вышло», – считал он и торопился за старшими.
Он не думал о последствиях, чем закончится любопытство Свима и чем сменится его восторг от предстоящего зрелища после того, как он его увидит. Он бежал за Свимом и нетерпеливо выглядывал из-за его широкого зада: когда же, наконец, появятся участники свалки? А шум от неё нарастал, отдельные выкрики уже можно было понять – там ругались площадно, хрипели умирающие или раненые.
Последние шаги… И сразу за поворотом столпились выродки. Крики, вопли, рычания… На земле несколько поверженных тел – неподвижных и слабо шевелящихся. Жухлая трава истоптана и перемазана кровью. Дерущихся было десятка три, а то и больше – они быстро передвигались, и не возможно было сразу оценить их число, и все они, толкаясь и крича непотребное, нападали на одного торна, обступив его со всех сторон.
Торн крутился среди них волчком, возвышаясь надо всеми на целую голову, кажущуюся громадной из-за традиционной пестро цветной чалмы, увенчанной радужным пером.
Свим оценил положение торна как сносное, но оно не могло для него быть бесконечно успешным, уже сейчас была видна крайняя истощенность его ауры. Она бледно светилась голубоватой дымкой и истончалась на глазах. Слабела аура, слабел и торн.
– Все на одного! Ну, уж! – Свим расправил плечи и гаркнул на правах человека: – Прекратить!
Выродки лишь на мгновение отпрянули от торна и оглянулись на окрик. Их окликнул человек, и следовало ему подчиниться. Так должно было быть, случись такое в населенном пункте или на дороге, охраняемой или контролируемой Тескомом. Здесь же, в Диких Землях, властвовали другие законы, и приказ Свима оказался проигнорированным. Выродки ощерились и отвернулись от человека, чтобы продолжить нападение на торна.
– Такое не прощают! – зло произнёс Свим.
– Не забывай, нам надо дойти! – мяукнул К”ньец.
На его предупреждение Свим, не поворачивая головы, ответил кратким:
– Прикрой! – и, вытащив свой громадный меч, ринулся в гущу драки.
Камрат с благодарностью посмотрел на его порыв.
– …есть честный бой, и есть бой нечестный. В нечестном бою нет победителей, но лишь трусливые подонки!
Сколько себя помнил Камрат, так ему выговаривала бабка Калея и неизменно добавляла, отводя глаза:
– Но если это ядовитое создание, без чести или ума, то против него любой бой – честный, лишь бы была возможность избавить землю от этой нечисти!
Потому-то решение Свима вклиниться в нечестный бой пришлось по душе Камрату. Тут бы и бабка Калея одобрила его порыв.
Свим вломился в толпу и стал теснить её перед собой. К”ньец, вздыбив шерсть, шёл почти вплотную за ним и защищал его спину. Казалось, ещё несколько взмахов отточенного мелеронового клинка и зычных восклицаний Свима, как выродки бросятся кто куда подальше.
Время шло, но такого не происходило.
Шок от неожиданного нападения невесть откуда взявшегося человека, выветрился у выродков очень скоро, а спустя несколько минтов положение спутников Камрата стало и вовсе незавидным.
Противников было слишком много, чтобы можно было ещё надеяться на их отступление или рассеяние. В какой-то момент Камрату показалось или оно так и было – все они, позабыв о торне, ополчились против его друзей.
Он смотрел и прекрасно разбирался в происходящем с высоким профессионализмом, полученным натаскиванием хапрой, объяснениями бабки и на собственном опыте ведения боя с той же бабкой. Он оценивал быстротечно возникавшие ситуации и точно предвидел возможные перестановка действующих персонажей. Он сразу отметил неоправданное увлечение Свима, во что бы то ни стало пробиться к торну. Оттого дурб всё больше увязал в смыкающейся со всех сторон массе выродков. Камрат видел: пройдёт немного времени и озверевшая, в буквальном смысле, банда выродков, убьёт вначале К”ньеца, а затем нападёт на незащищенную спину Свима и покончит с ним, как бы тот ни пытался отбиваться.
Пока что Свим напирал, от его быстрого меча уже пострадали многие. Визжа и тряся отрубленной до середины предплечья лапиной, из группы яростно рубящихся существ вывалился выродок-переросток из барсуков. Следом из-под ног показалось растоптанное тело другого выродка. Узнать его родословную уже было практически невозможно.
Получив неожиданную помощь, торн на время расслабился, он уже не столько нападал и ранил противников, сколько искусно изворачивался от ударов их оружия. При этом рубящий удар мало причинял торну беспокойства: потому, что у него прочность кожи превосходила кожу разумных, и потому, что мелерон требовал особой заточки, которую в банде не было возможности производить. Выродки по сути дела орудовали затупившимися мечами и кинжалами, так что торну мог грозить лишь колющий выпад, да и то нанесённый с большой силой, вот этого он и избегал, уклоняясь от направленных в него лезвий.
Пользуясь передышкой, подаренной Свимом, он жадно переключил все свои рецепторы на впитывание энергии угасающего за деревьями солнца. На него, наверное, и напали как раз к вечеру, выбрав момент, когда ещё не появилась Луна с её мощным энергопотоком, а солнце уже не могло так быстро обеспечить его энергией, как в полдень. И напали явно неожиданно. Торн не был готов к схватке. Он находился в обычном оптимальном режиме жизнедеятельности своего существа, но этого мало для противостояния такому количеству наседающих на него убийц. Опоздай Свим, и торн вскоре смог бы только вяло парировать удары, а чуть позже и совсем превратиться в легкую добычу или жертву нападения.
Со свойственной торнам целесообразностью, он рассудил правильно: пока напавший на его врагов в силе, а враги в растерянности, у него появился реальный шанс налиться новой мощью. Вокруг его головы и плеч всё ярче разгоралась огненно-красная – боевая аура, сигнализирующая о значительном накоплении энергии.
– Берегись торна! – раздался предостерегающий выклик из вне сражающихся.
Камрат посмотрел в направлении, откуда прозвучала команда, и увидел три человеческие фигуры, скрытые за редкой завесой ветвей куста. Они наблюдали за боем. Мечи их висели на поясах, руки скрещены на груди. В свалку они, по всей видимости, не собирались ввязываться.
Как ни был Камрат захвачен картиной резни, он подумал о людях: вот истинные виновники нападения на торна и неподчинения выродков Свиму. Подумал и на время забыл о них – люди пока что не участвовали в драке, и мало что зависело от них. Тем не менее, картина схватки перед ним быстро изменилась. Выродки услышали подсказку, да и сами, наверное, уже сообразили, что к чему, и часть их вновь переключилась на торна. Помедли они немного и им никогда бы не удалось его взять.
Торн ещё некоторое время полавировал, оттягивая момент вступления в рубку, однако к нему обратили свои личины и оружие не менее полудюжины вояк банды.
К”ньец получил сильным пинок в бок, мяукнул и отлетел далеко от спины Свима. Напавший на него хопперсукс – волкомед, громадный и с виду неповоротливый, с уверенностью валуна, катящегося с не очень крутого склона, направился добивать поверженного.
Свим услышал призыв товарища. Он энергично провел перед собой мечом по дуге, обезопасив себя на мгновение, и резко обернулся. Его меч, по-настоящему отточенный, проделал сложную эволюцию из горизонтального полёта в вертикальный и начисто срезал выступающее вперед рыло личины волкомеда. Ослепший и умирающий хопперсукс без разбора заколотил вокруг себя увесистой дубинкой, служившей ему оружием, и быстро очистил пространство вокруг Свима и упавшего К”ньеца.
Наконец дубина вывалилась из мощных волосатых рук хопперсукса и он замертво упал, едва не придавив К”ньеца.
Камрат впервые видел подлинное сражение, а не те, что проигрывал в своих размышлениях, постигая науку от бабки. Здесь осуществлялся самый настоящий замах меча, который разил настоящего противника во плоти и лилась и брызгала правдивая кровь, стоял нечленораздельный гвалт и… не было слышно наставлений бабки Калеи – что и как действовать.
Стоило ему только вспомнить о бабке, и весь вид боя смутил его и потерял привлекательность. Он был неправильным: и по исполнению, и по содержанию. Здесь ни у кого не было должным образом поставленных ног и расположения рук, а выполнение приёмов нападения и отражения ударов было не то, что несовершенными, но дикими по трате сил и психической энергии. Такой бой выдержать хотя бы праузу – и то неимоверная трудность. Совершенно не чувствовалась продуманность в поведении дерущихся: лишь бы отбиться, лишь бы нанести не особенно уверенный удар или тычок мечом, дубинкой или кинжалом. Оттого скопище выродков не могли одолеть всего двух противостоящих им воинов, а тем – не наращивать свой натиск, а напротив, сдавать позиции из-за усталости.
Одним словом, в глазах мальчика не было красоты боя, а только дикая свалка. И некому было подсказать, что так делать нельзя, когда идёт игра с жизнью и смертью, что вначале надо подумать, а уж потом наверняка поразить противника, что такой безалаберный бой способен в течение короткого времени высосать все силы и привести к плачевному результату.
Даже Свим, превосходящий любого из бродяг искусством владения мечом, действовал прямолинейно и без разнообразия, словно рубил дрова.
Он бы, Камрат, действовал совсем иначе…