Read the book: «Обретение слов Иисуса», page 3

Ломка

Я не верил в диагноз, который мне поставила неверующая двадцатипятилетняя девочка-врач, к тому же нарушившая установленное законом требование для подобных медицинских умозаключений (ей бы надо было наблюдать меня в стационаре, минимум, шестьдесят дней, я же там пробыл только пятнадцать). Тем не менее, мне был прописан пожизненный прием таблеток, угнетающих психику и интеллект, тех самых, которые я, будучи за решеткой, то глотал, то тайком выплевывал. Посоветовавшись с женой, я решил, что пить их не буду. Особенно отвращал присутствующий в них наркотический компонент. Через пару дней я их вообще выкинул на помойку.

После отказа от таблеток во мне началась ломка. Я потерял аппетит и практически ничего не ел. Однако на пятый день аппетит вернулся. Дольше длилось расстройство сна. Я маялся сутками напролет. Сна не было. Когда я вставал с кровати, меня клонило лечь. Я снова ложился, но лежать без сна было невмоготу, и я снова вставал. Казалось, что этому не будет конца, но через две недели и это ушло.

Были проблемы с объемом внимания. Помню, как перед Рождеством мы с женой поехали за продуктами в братеевский «Реал», ближайший к нам на ту пору гипермаркет. Я вел машину, с этим проблем не было. Но в торговом зале смотреть на множество товаров мне было невыносимо. Я тупо уставился в нашу тележку, и не поднимал от нее глаз в течение всего времени, пока мы там находились. Так мне было комфортнее. Но и это психическое неудобство достаточно скоро исчезло.

На православное Рождество (прошел ровно месяц с того дня, когда «друзья» сговорились упрятать меня в больницу) я даже приехал в свою церковь. Люди встретили меня аплодисментами, как героя. Я даже немного проповедовал. Наверное, все, как и я, наивно думали, что самое страшное позади, и всё, что нужно было мне узнать и исправить, уже познано и выправлено. Сам я видел себя невинной жертвой духовной атаки. А после благополучного выхода из сатанинского плена, я даже мнил себя своего рода экспертом, более сведущим в духовных вопросах, чем те, кто там никогда не был. Ни я сам, ни кто другой не могли и предположить, какая переплавка меня ждала в последние дни января 2007-го года.

Без всяких предисловий

Раздался звонок в дверь. Я открыл. Вместе с порцией весеннего воздуха в дом вошел Иван Асачёв. Он добрался до моего молоковского дома даже быстрее, чем обещал. Мы обнялись. Я провел его к столу, усадил поближе к оладьям.

– Ваня, дорогой, спасибо, что приехал.

– Извини, Вить, что не приехал тогда, в конце января, после того твоего звонка. Это было, знаешь, так неожиданно. Я хотел сразу прикатить к тебе, но Ольга отговорила.

Тот звонок… Я, конечно, помнил его. Я тогда набрал номер Ивана, чего не делал, пожалуй, больше года. И безо всяких предисловий, рыдая в голос, стал умолять Ивана и Ольгу простить меня. Что там сейчас сказал Иван? это было для него неожиданным? м-да… Это было полной неожиданностью и для меня.

Весь тот первый месяц после возвращения из больницы, я укреплял свой дух чтением слов Иисуса. Я дочитал Евангелие от Иоанна, начатое еще в больнице, и приступил к Откровению, в котором меня влекли, понятно, слова Самого Христа в семи посланиях церквям. Библия лежала на краю комода, стоявшего в моей спальне. Она была раскрыта на третьей главе, там, где изложено послание Лаодикийской церкви. Его-то я, стоя возле комода, и читал.

И Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг. Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть. Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак будь ревностен и покайся. Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною. Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам.

Я не знаю, каким образом слова из семнадцатого стиха – «ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» – вдруг стали для меня живыми. Нет, я не слышал их ни физическим, ни внутренним слухом. Они просто сошли на меня как истина. Я оказался пред ними один на один. Во всем мире были только я и правда Иисусовых слов, с которой невозможно было спорить и на которую нечего было возразить. Истина прожигала меня насквозь. Знание Господа становилось моим знанием. Я видел себя так, как видит меня Он. Да, это я, это я говорю о себе, что богат и ни в чем не имею нужды, но на самом деле я несчастен, жалок, нищ, слеп и наг. Я теперь это знаю, потому что это именно так!

Шок от прозрения, волна стыда, неимоверная тяжесть греха, ужас надвигающегося возмездия – все это вмиг нахлынуло на меня. На мою душу лег как бы огромный камень. Я едва мог дышать. Внутри пищевода встал как будто кол, мне стоило больших усилий сделать хотя бы небольшой глоток воды. Ни о какой еде не могло быть и речи. Я переживал нечто леденящее душу – Бог оставил меня! Я рыдал и снова рыдал от раскаяния и ужаса. Это длилось часами. Случалось, минут на пять давление камня на мою душу слабело. Тогда, изможденный, я валился в кровать и благодарил Бога за подаренный отдых. Это было так, как будто тяжелая болезнь отступала на короткое время. Но потом все начиналось сначала.

Всякое слово Иисуса, которое я находил теперь уже в Евангелии от Матфея, жгло меня обличающим пламенем. Господь показывал мне все новые грехи, и они наваливались на меня новой глыбой. Я падал ниц, где бы ни был, и рыдал, умоляя Господа о прощении. При этом мне было все равно, как это выглядит со стороны. Моя семья – когда жена, когда дети – поначалу принималась успокаивать меня, но тщетно. И поскольку со мной это длилось не день и не два, а, думаю, где-то месяц, к этому мало-помалу привыкли.

Но сам я привыкнуть не мог. Жить под огнем Иисусовых слов и гнетом открываемых ими грехов было невыносимо. День и ночь, заливаясь слезами, я читал «Отче наш» и покаянный пятидесятый псалом.

– Господи, – взывал я в отчаянии к Богу, – я негодный человек, я самый последний грешник, я по уши вывозился в духовном дерьме! Но я все равно с Тобой в Завете: Иисус умер за меня. Отче, я не достоин Твоей милости, но ради Крови Христовой, помилуй меня! Прости меня, последнего грешника!

Когда слезы стихали, я снова припадал к Евангелию. В тот раз Истина говорила со мной словами из Нагорной проповеди…

Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой. Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу; истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта.

История конфликта из-за офиса на Стромынке встала пред моим мысленным взором. Я вдруг осознал то, чего в упор не видел. На пути моих отношений с Богом стоят претензии ко мне со стороны братьев из Представительства «Ассамблей Божьих», а также служивших в Представительстве наших, русских братьев и сестер и в первую очередь Асачевых Ивана и Ольги. Как я мог их игнорировать?! Как я мог три года вести войну из-за квадратных метров вопреки прямому повелению Иисуса мириться как можно скорее?! Как я мог допустить это и разрушить отношения с Богом из-за каких-то денег, которые сулила продажа офиса?! Я был в ужасе от открывшейся мне Иисусовой правды про офисную войну, из которой, как мне до того казалось, я вышел победителем.

Я упал ниц прямо в гостиной. Я кричал в голос, умоляя Бога о пощаде. Но облегчение не приходило. «Мирись с соперником Твоим скорее,» – вновь обожгли меня слова Иисуса.

Я встал с пола и вышел в прачку, чтобы меня не слышал никто из домашних. Там я набрал номер Ивана и без всяких предисловий сказал самое главное:

– Ваня, прости меня за все зло, которое я причинил тебе, Ольге и всем вашим из Представительства. Простите меня все. Пожалуйста, передай это им.

Слезы душили меня, я не сдержался и разрыдался прямо в трубку, из которой прозвучало:

– Витя, это так неожиданно… Я прощаю тебя.

Дальше я уже не слышал. Сокрушение пред Богом поглотило меня. Я отключил мобильник, поднялся в спальню и прорыдал там до утра.

Миг мига

Слова Иисуса обнажали предо мной не только те грехи, которые я оправдал в своих глазах, но и такие, о которых я даже не догадывался. Господь показывал мне сцены моего пасторского служения так, как это видел Он. Вот, одна из них.

Воскресное служение только что закончилось. По обыкновению народ теснит меня, кто с чем. Я краем глаза вижу человека, сидящего в первом ряду. Он ждет меня. Ему нужна помощь. Господь приготовил мне слово, столь необходимое тому человеку. Мне нужно только подойти и уделить ему время. Но я продолжаю общаться с другими, говорю о чем-то пустом. Не прерывая общения, я выхожу из зала и даже не вспоминаю о том человеке.

Самое страшное здесь было то, что я даже не осознавал подобное равнодушие как тяжкий грех в глазах Господа. Я даже не помнил об этом эпизоде. Но слова Иисуса напоминали, выставляли мой грех предо мной, и я горячо раскаивался. Истина Его слов сражала меня безо всяких аргументов. Все, что она говорила и показывала, было так, потому что это так.

Мое истовое покаяние, постоянно воспламеняемое огнем слов Иисуса, длилось вот уже около месяца. На смену раскаянию в одном, шло раскаяние в другом. Мне казалось, что суды слов Иисуса надо мной никогда не кончатся. Я думал, что камень, лежащий на моей душе, однажды просто заменит могильная плита, а я, грешник из грешников, пойду в ад. Те короткие перерывы минут на пять-десять, которые давал мне по милости Своей Господь, укрепляли мои физические силы, но надежды никакой не давали. Ее не было. Гнет грехов возобновлялся снова и снова. Я держался только за счет веры в Завет. «Да, я негодяй, – в сотые разы говорил я Богу, – но мы с Тобой в Завете. Да, я был неверен, но Ты остаешься верен. Иисус умер за меня, ради имени Его прости и очисти меня!» И чем тяжелее давил на меня камень моих грехов, тем упорнее стоял я в том последнем, во что я еще мог верить, после крушения всей моей карьеры и самооценки.

Однажды я стоял на коленях перед своей кроватью. Глаза были закрыты. Я молился. Вдруг перед моим духовным взором возник силуэт. Он весь сиял изнутри как бы бело-серебристым неоновым светом. На какой-то миг – нет, миг мига! – на меня излилась такая любовь, какой я никогда в жизни не переживал. Она была такой силы, что если бы она продлилось еще хоть одну миллионную долю секунды, я бы не выдержал, я бы просто умер, мое сердце бы разорвалось, я не знаю, что бы было – потому что это просто невозможно было дольше вынести, оставаясь во плоти! «Вот почему нужно умереть, чтобы встретиться лицом к лицу с Богом», – пронеслось у меня в голове.

И тут всё кончилось. Мгновенно. Силуэт исчез. Камень с души отпал. В одну минуту рассосался кол, стоявший внутри меня все эти дни и ночи. На меня сошел Божий мир и радость. Мне стало легко и светло. Я попробовал читать слова Иисуса, и – о, чудо! – они больше не жгли меня. Суды кончились. Бог простил меня. Меня переполняла Его любовь.

На что я еще гожусь?

Ваня не перебивал моей повести, только изредка нахваливал оладьи.

– Ты знаешь, – наконец проговорил он, – напиши об этом книгу.

Почему он это сказал? Наверное, Ваня, слушая меня, прикидывал, чем бы мне заняться после краха моей пасторской карьеры. Ведь надо же что-то делать, а на что я еще гожусь? Тем не менее, его слова меня удивили.

Предложения Ивана часто удивляли меня. Так, примерно через год он предложил устроить из моего дома гостиницу, используя его удобное месторасположение, мол, в стороне и в людях. Я же только посмеялся над той идеей. Однако еще через полтора года мой дом стал-таки гостиницей.

Так и тогда, весной 2007-го года, сидя с Ваней на кухне своего дома, я только грустно усмехнулся в ответ на его слова «напиши книгу».

Глава 2
Не научили?

Прошел ровно год после краха моего пасторского служения. Казалось, все обо всем забыли и обо мне в том числе. Как вдруг – звонит Ольга Асачева:

– Виктор, Интернациональной церкви пятнадцать лет. Приезжает Терри Таунсенд. Он просил организовать с тобой встречу.

Я согласился, чтобы она дала ему мой номер телефона.

Спустя дней десять – звонок. Забытый голос Терри:

– Виктор, я хочу тебя увидеть.

– Терри, Ваш звонок – это честь для меня, – начал было я.

– Брось, – прервал меня он. – Давай встретимся в пятницу возле Торгового Центра на «Калужской», в десять утра.

– Договорились, – согласился я, не успев сообразить, хочу я этого или не хочу.

Что-то вроде признания

В ту зиму мои дети учились по двум программам. Четыре дня в нашей сельской школе, а по пятницам я их возил в Школу Завтрашнего Дня. Она находилась как раз в тех краях. Я отвез своих школьников, без пробок добрался до назначенного места. У меня был почти час времени. Я сидел в своем «Жигуленке» и думал, как бы мне покороче рассказать про пережитый ужас и стыд, да еще по-английски.

Стояла декабрьская стужа. Терри и Лайла, его жена, вышли из метро минут за пять до десяти, и нам пришлось подождать открытия дверей на улице.

– И почему я не открыл церковь в мае! – пошутил Терри.

Я вспомнил, что он родился в бесснежной Калифорнии.

Но вот двери распахнулись. Мы поднялись на ресторанный этаж, нашли уединенный столик. Я от еды отказался, а Лайла пошла к стойке, чтобы взять себе чаю. Первое, что я сказал, как только мы расположились поудобнее:

– Терри, мне очень жаль, что так все случилось. Простите меня. Простите ради Христа.

– Я прощаю тебя, – с готовностью откликнулся Терри. – В свою очередь я извиняюсь перед тобой за добрую половину миссионеров Ассамблей Божьих.

Я кисло улыбнулся:

– Терри, ни один из двенадцати пасторов, бывших после Вас, не был лучше Вас.

Я хотел произнести что-то вроде признания в любви, но получилось, будто я оправдываю себя. Я спешно добавил:

– Но все они были лучше меня.

Терри улыбнулся. Человек тонкого ума, он схватывал все сходу. Так и тут. Он сразу перешел к главному:

– Что произошло, Виктор? Как случилось, что Интернациональная церковь разделилась?

Не лучший путь

Меня всегда поражало умение Терри видеть главное, причем в административном аспекте. Все просто: войне за офис предшествовало разделение церкви, и не будь этого разделения – не было бы и войны. Но, увы, оно было.

Впервые идея об отделении русского служения в самостоятельную церковь прозвучала уже через год после отъезда Терри, в 1996-м. Тогда я исписал целый лист аргументами против этой затеи. Но она нравилась руководству «Ассамблей». Спас ситуацию сам Терри, вернувшийся тогда по делам на неделю в Москву. Мы с ним подробно все обсудили, и Терри вступился за свое детище. Также за существующее положение дел вступились и некоторые влиятельные прихожане обоих служений. Первая атака на единство церкви была отбита.

Вторую попытку нарушить служение, мудро устроенное Таунсендом, предпринял Дойл Брамет, который пасторствовал три года, с 1998-го по 2000-й. Горячий проповедник, он в вопросе устроения церкви следовал надуманным схемам из книжек по миссионерству. Сначала он решил «опустить» русское служение, которое тогда насчитывало уже 150 человек, до уровня группы филиппинских студентов. Этой его идее помешал закон «О религиозных объединениях», принятый осенью 1998 года. Ознакомившись с ним, Дойл кинулся в другую крайность. В один день он отдал мне свой кабинет и все управление церковью, включая финансы.

Я принял дела и ужаснулся. Денег не было даже на то, чтобы оплатить аренду зала на ближайший месяц. Я отнес администраторам Центрального Дома Художников на Крымском валу свои личные сбережения и принялся выправлять ситуацию. Получилось ли это? Скажу только, что оплачивать церковные нужды из своего кармана мне больше не понадобилось.

Шло время. Дойл уехал. Его сменил пастор Гейдж, низенький седой дедушка. Он приехал с написанными на год вперед пятьюдесятью двумя проповедями и с женой Кэролин, которая говорила со сцены лучше, чем он. Как-то она проповедовала в Московском теологическом институте, у меня же был перерыв между лекциями, и я слушал ее речь вместе со студентами. Она говорила о том, что не надо стараться быть похожим на кого-то из людей, а надо быть похожим на себя.

После проповеди мы столкнулись с ней в коридоре. Она выглядела очень довольной собой.

– Правда, это здорово быть похожим на себя? – спросила она, напрашиваясь на комплимент.

– Да. Но я знаю лучший путь.

Она вопросительно вскинула брови.

– Быть похожим на Иисуса, – добавил я.

После этого она меня невзлюбила.

Управление церковью с того дня стало происходить примерно так. На совещаниях мы с пастором Гейджем принимали одни решения, а на следующий день он, после консультаций с женой, объявлял о противоположных. Жизнь церкви в ее административной части была парализована. Вопросы копились и никак не решались.

Русскоязычные служения супруги Гейджи не посещали. Впрочем, места для американских пасторов на моих собраниях опустели еще при Браметах. Так стали удаляться друг от друга два служения Интернациональной церкви: английское и русское.

В середине сентября 2002-го года пастор Гейдж неожиданно объявил мне следующие:

– Омар Байлер, новый глава Представительства «Ассамблей Божьих», принял решение о разделении церквей. Срок – две недели.

Омара Байлера я близко не знал. Жесткие сроки не оставляли времени на расспросы о подробностях принятия решения. К тому же месяц назад умерла от рака моя мать. Последние четыре месяца ее жизни я практически не отходил от нее, ухаживая за ней у себя в доме. Кончина была ужасной, и я еще не отошел от депрессии на момент заявления Гейджа о разделении церквей. Мне было все равно.

– Пусть будет так, – устало согласился я.

Терри слушал молча. Мудрый человек, он всегда умел слушать. Но тут не выдержал:

– Как он, временный пастор, мог сделать такое!

– Я думаю, это сделал не он, а его жена, – отвел я удар от своего коллеги.

Ненапрасные тревоги

Размежевание церквей, как всякий развод, было болезненным. Кого-то пришлось уволить при том, что часть работы теперь дублировалась. Чтобы сбалансировать ополовиненный бюджет, я срезал на 16 % свою зарплату, которая и без того не повышалась с 1996-го года. Русским служением никто не интересовался. Мы были предоставлены сами себе. Когда же мы мало-помалу оправились и пошли в гору, руководить англоязычной церковью приехал пастор Кэвин Барнер. Ему требовался помощник. Мне предложили опять соединиться, но я ответил, что с меня хватит.

Когда же по прошествии еще полугода англоязычное служение решило съехать в другую аудиторию, мы устроили последнее, прощальное, совместное служение. В своей речи я поблагодарил всех двенадцать пасторов, под началом которых я работал последние девять лет. Сказав это, я взглянул на нового руководителя Представительства «Ассамблей Божьих». На его вытянувшемся лице я прочел, что он теперь понимает меня лучше в моем желании вести церковь самостоятельно.

На ту пору я был уже достаточно популярным пастором в Москве. «У нас все есть, – самодовольно шутил я, – кроме своего здания». С помещением для воскресных собраний у нас действительно были проблемы. В 2002-м году нас вежливо и спешно попросили из Центрального Дома Художников. Мы с трудом нашли и арендовали зал НИИ Мосгипротранс. Однако мы чувствовали шаткость нашего положения и там, и, увы, наши опасения не оказались напрасными. Через пару лет арендованный нами зал присвоил скандально известный «Росбилдинг», который, впрочем, не препятствовал продолжению нашей аренды, а в марте 2006-го зал был перепродан шведской церкви «Слово жизни», и нас попросили оттуда, как когда-то из ЦДХ, с той лишь разницей, что не извинились.

Понятно, что на этом тревожном фоне предложение Представительства выкупить у нас нашу часть офиса дало нам надежду на приобретение собственного зала. Мы резонно решили, что лучше иметь зал без офиса, чем офис без зала. На встрече в Представительстве я рассказал о нашей нужде и попросил помощь в сборе необходимой суммы. План был таков. Одну часть денег должна была составить цена за нашу часть офиса. Другую часть я попросил в заем у «Ассамблей». А третью – можно было бы собрать по церквям. Казалось, идея принята. Теренс Холл, один из руководителей миссионеров «Ассамблей» в России, даже дал мне урок, как проповедовать в американских церквях, чтобы иметь финансовый успех.

Я доложил об этих перспективах своей команде. Все были полны энтузиазма. Однако на следующей встрече наш план был отвергнут. Нам предложили лишь выкуп за одну четвертую часть офиса, еще и обсчитав при этом.

Терри заинтересованно слушал. Он всегда любил подобные вещи: смотреть, арендовать или приобретать помещения под ту или иную церковную активность.

– И война началась, – попробовал он подытожить.

– Нет, она началась с другого, – возразил я.

Я знал, мой последующий рассказ сильно удивит его.