Боярыня Матвеева

Глава 8

Была бы спина – будет и вина.

Эту циничную и мудрую истину твердила себе Мэри, обдумывая план дальнейших действий. От Пауля надо избавляться – но как? Вызвать на дуэль?

Дуэли в России запрещены.

Пауль стреляет лучше неё.

Фехтовать она вообще не умеет.

Она слышала, что при дворе Анри Четвёртого женщины дрались на дуэлях между собой, но такого, чтобы женщина дралась с мужчиной, даже там не случалось.

Убить из-за угла?

Нет, такой грех она на душу не возьмёт.

Хотя можно было бы убить, а потом спасти свою жизнь переходом в православие. Несколько лет назад господина Лесли приговорили к смертной казни за святотатство, но Алексей Михайлович обещал ему помилование, если тот примет греческую веру; господин Лесли решил, что его жизнь стоит обедни. Чуть позже офицер-иностранец убил своего отчима, а затем купил помилование ценой перекрещения. Но она так низко падать не будет.

Остаётся только путь, указанный мудрой поговоркой: найти вину для спины Пауля. И потом напугать его или заставить уехать.

Пауль играет в карты, возможно, курит, возможно, ещё что-то запрещённое делает, но не попадается. А надо, чтобы попался. Тогда его накажут, а она будет не причём.

Хотя на самом деле причём. Себя не обманешь, и бога тоже.

Но иначе остаётся только терпеть и жить в постоянном страхе. Он уже вломился в их дом и напал на Флору. Завтра вместе с дружками подкараулит её саму и изнасилует – Мэри передёрнуло – и она же ещё будет «обесчещена».

Вот ещё неприятность – Пауль сторговался с дьяком. Если что, подкупленный чиновник просто засунет под сукно жалобы на Пауля. А кто начальник над этим дьяком? Боже, как мало она знает о жизни!

Считается, что женщинам и не надо знать подобные вещи – женщин должны и защищать, и наказывать их мужчины. Но её муж и свёкор умерли, а к дяде и кузену обращаться стыдно: у них и без неё есть чем заняться.

Было ещё обстоятельство: ради тётушки Минодоры дядюшка перешёл в православие. Его кузен, отец Мэри, не перестал после этого любить брата, но Джейн Гамильтон – рьяная католичка – деверя решительно осудила. И после смерти мужа запретила дочери видеться с дядей и его семьёй. Мэри, разумеется, виделась, особенно после замужества, когда материнский надзор за ней прекратился, но старалась это скрывать. Мать узнает – будет крик.

Есть, конечно, выход очень простой: продать фабрику, дом, получить разрешение на выезд и уехать. Будь она одна – это было бы легко, но как везти матушку Флору, которая из дома не выходит? И куда? На родину предков, в Шотландию? Прекрасная мысль: там как раз гражданская война, республиканцы и протестанты истребляют монархистов и католиков. Самое то для вас, леди Гамильтон. В Гессен-Кассель, на родину матушки Флоры? В Вологду или Архангельск? Вот это более выполнимо, но кто помешает Паулю добраться до них и там? И да, если они продадут фабрику и повезут с собой сундуки с серебром – Паулю будет очень удобно их ограбить.

В конечном счёте Мэри решила поговорить со свекровью о возможном отъезде – по возможности тайном, но в первую очередь подкупила через бесценную Дашу служанку Пауля – дабы знать, где, когда и что он делает.

А ещё стала обходить, несмотря на траур, знакомых, продолжая наводить справки – на этот раз не о подаче челобитных, а о делах, планах и друзьях молодого Краузе.

Глава 9

В результате она узнала, что Пауль задолжал жалованье слугам. Набрал в долг у всех своих друзей, даже у дьяка Щеглова, с которым сумел закорешиться – и то успел взять в долг. Хуже всех пришлось пастору Розенхайму – в чаянии дядиного наследства Пауль ободрал бедного священника как липку. Меж тем наследство пролетело мимо, и молодой Краузе пытался спасти свои финансы, удваивая ставки и рискуя за карточным столом, но получалось плохо. Все эти ценные сведения Мэри заносила в отдельную тетрадку, надеясь использовать их в качестве оборонительных средств, и горько жалела о том, что о сеансах запрещенных игр узнавала только постфактум: сообщили бы ей хоть раз, что «Пауль сейчас за картами» – и она перешла бы от обороны к наступлению и донесла властям. Однако все эти военные планы были отменены по не зависящим от неё причинам.

– Господин Пауль исчез, – радостно сообщила однажды Даша. – Его служанка сказала.

Выяснилось, что в один прекрасный день Пауль собрал часть вещей и сообщил служанке, что уезжает на два дня. Прошло два дня, потом ещё два, потом неделя.

Мэри вздрогнула: неужели бог избавил её от Пауля без каких-либо подлых поступков с её стороны?

Несколько дней спустя вдов Краузе навестили капитан Фрид и пастор Розенхайм.

– Этот дом – последнее место, где стоит искать Пауля, – сказала им матушка Флора.

– Это и есть последнее место, в котором мы его ищем, – вежливо ответил Розенхайм.

– Дамы, – спросил Герман Бек, – вы не могли бы помочь нам?

– Оказать гостеприимство моим родственникам, – уточнила его жена Гретхен.

– Мы переезжали в такой спешке, что плохо сделали крышу. Сейчас в половине комнат течёт, нам их негде разместить.

– Их – это кого?

– Мою двоюродную сестру с мужем. Муж её шотландец, как и ты, Мэри. Они приехали в Москву по торговым делам отца кузины.

– Это можно, – кивнула Флора Краузе, – Мужчин без женщин я бы не пустила, это неприлично, а вот супружескую пару – можно.

– Спасибо вам! Я уж думал, не купить ли нам дом Пауля, но слишком разорительно покупать целый дом ради людей, которые приехали на месяц, много – на два.

Оказалось, что многочисленные кредиторы Пауля добились продажи остатков его имущества. О самом Пауле ничего не было известно.

– Может, он умер? – предположила Флора.

– Может, – легко согласился Герман. – Но, скорее всего, скрывается. Его здорово напугали.

– Кто?

– Это целая история. Есть здесь такой офицер – Александр Гипсон. Милый человек, увлекается ботаникой. Однажды к нему подошёл едва знакомый стрелецкий офицер и предупредил: на тебя поступил донос, якобы ты собираешь растения и занимаешься ворожбой. Поберегись! Гипсон не поверил, но вечером рассказал об этом своей экономке и одновременно любовнице. Та как раз поверила, пришла в ужас, хотела даже сжечь его гербарии. Парень гербарии жечь отказался, но он добрый и решил уступить взволнованной женщине. Хотя было уже поздно, собрали все папки с растениями и принесли ко мне – прятать. Утром следующего дня нашу парочку разбудили приказные дьяки, искавшие травы и колдовские снадобья.

Для Александра и его дамы дело ограничилось испугом, но он оценил опасность занятий ботаникой и проникся благодарностью как к тому стрельцу, так и к экономке. Некоторое время назад офицер-благодетель вдруг стал расспрашивать Гипсона о различных обитателях Немецкой слободы, и бедный парень вертелся, как уж – и тайны своих знакомых выдавать не хотел, и спасителя обманывать было неловко. А совсем недавно этот стрелец сказал Гипсону: «Ты знаешь Пауля Краузе? Передай, что ему грозят такие неприятности, перед которыми обвинение в колдовстве покажется бледной тенью. Лучше всего ему уехать из Москвы.» «Куда?» «А это пусть сам решает.» Гипсон плохо знал Пауля, но тем не менее пошёл его предупреждать. Ваш родственник пошёл пятнами уже на середине рассказа.

Оказалось, что некоторое время назад Пауль и его приятель, капитан Фрид, напились и стали стрелять по галкам. Так метко стреляли, что ни одна галка не погибла, но зато Пауль прострелили надвратную икону у ближайшего монастыря.

– Не может быть, – не поверила Мэри, – Пауль хорошо стреляет.

– Хорошо. А капитан Фрид – так просто отлично. Я ж сказал – оба пьяные были.

Но при виде простреленной иконы Фрид протрезвел от страха: за такое святотатство можно пойти в Сибирь или даже сгореть в срубе. Монахи были на службе, а может, и где-то в другом месте, прохожих, кроме них – никого; Фрид увёл друга и они уже считали, что пронесло. Когда же Пауль получил предупреждение, то решил, что лучше его послушаться и скрылся.

– И на следующее утро к нему пришли дьяки?

– Нет.

«Вот почему мне это рассказывают только сейчас? Почему я не узнала об этой истории тогда, когда спор о наследстве был в самом разгаре? Нет, понятно почему: Пауль и капитан стрельбу по галкам тщательно скрывали, и от меня в первую очередь.»

– А как зовут стрелецкого офицера? Ну, который предупредил?

– Гипсон мне не сказал, а может быть, и сам не запомнил. Он ещё плохо говорит по-русски и очень плохо запоминает русские имена.

– Ну, с экономкой-то он договорился.

– Мэри!

– Для разговоров с экономкой много слов не надо. А потом, экономка его уже служила в немецком доме, кое-как изъясняется на нашем языке. Почти как ваша Дарья.

– Дарья говорит уже довольно прилично, целыми фразами.

Мэри и Дарья приготовили комнату для гостей. Кузина Гретхен, Цецилия, оказалась молоденькой блондинкой лет восемнадцати, по-детски пухленькой, с голубыми наивными глазками. Её муж, Роберт Дуглас, красивый мужчина, чем-то похожий на портрет герцога Бэкингема, явно обрадовался встрече с соотечественницей. Он взахлёб стал рассказывать про своё участие в недавней гражданской войне, про вынужденный переезд в Бранденбургскую Померанию и брак с Цецилией.

– Извините, я задерживаю Вас, мадам… Надеюсь, мы ещё успеем поговорить о нашей далёкой родине.

«Где я никогда не была», – подумала молодая женщина.

Последний в этот день разговор состоялся у неё со свекровью.

– Мэри! Когда нам сказали про стрелецкого офицера – ты не подумала случайно про одного нашего знакомого?

– Подумала, – призналась Мэри. – Если это он, то это прекрасно: избавил нас от Пауля ловко и без греха. Не считать же грехом небольшой обман!

– Вот уж действительно: был бы человек, а вина найдётся, – засмеялась Флора.

– Интересно: он знал про эту историю или действовал наудачу?

– Спроси у него, – предложила Флора, лукаво глядя на невестку. Та покраснела:

– Вы же видите – он к нам не заходит. Спрашивать некого.

Уже лежа в постели, Мэри ещё раз мысленно поблагодарила – уже не бога, а человека. Может, это не он, но очень хочется думать, что это он, несмотря на их ссору, подозрения в шпионстве, «мужскую солидарность», бескорыстно помог двум женщинам. Спасибо ему, если так.

Кроме благодарности, было в её сердце ещё нечто – то, что она гнала от себя и в то же время призывала. Сладкое безумие, томительная мечта о невозможном.

Глава 10

Мэри пришлось оставить домашние дела, вышивание и книги и ходить по Москве с Дугласом. Сей доблестный муж у себя в Померании изучил кое-как польский язык и наивно думал, что сможет объясняться с «москалями». Не смог. Кроме того, он не знал местных законов и обычаев, что создавало для него затруднения и даже опасности. Мэри не могла покинуть своего гостя в час испытаний.

– Что случалось с канатами? Почему они вдруг пропали из продажи? Как такое могло случиться вообще?

– В торговых делах может случиться всякое, – утешала его спутница. – А сейчас это может быть связано ещё и с войной. Не знаю только: нужны ли армии канаты?

– Какая война?

Мэри подумала, не сболтнула ли она лишнего. Она понизила голос, даром что говорили собеседники на скотише^[9].

– На восточных землях Речи Посполитой бунтуют черкесы^[10]. Ходят слухи, что они просятся в подданство русскому государю. Если Алексей Михайлович примет их – будет война с поляками и литвинами.

Дуглас стал её расспрашивать, но узнал немного.

Флора и Цецилия уже успели подружиться и сыграть три партии в шахматы, причём госпожа Дуглас, несмотря на молодость и обманчиво наивный вид, все партии выиграла.

За обедом её муж вернулся к интересному вопросу:

– Мне рассказывали, что император Алексей очень огорчился из-за трагической смерти нашего короля, послал письмо с соболезнованиями королеве Генриетте и оказал кредит их сыну. Я даже растрогался, когда слушал этот рассказ: варвар, а повёл себя куда благороднее многих цивилизованных политиков. Не может быть, чтобы такой прекрасный монарх поддержал бунтовщиков, восставших против другого монарха.

Флора заявила, что о войне болтают уже несколько лет, Цецилия спросила, что за история была с господином Хмельницким и какой-то дамой – «мне говорили, очень печальная», а Мэри задумалась, точно ли купец их гость, или шпион, притворяющийся купцом?

Господин Матвеев – родственник главы Посольского приказа, полковник русского войска, человек, видимо, сопричастный тайнам государства. В свете этих обстоятельств его подозрительность хотя и обидна для неё, но вполне понятна. Что может быть банальнее: подослать к мужчине женщину, которая станет выведывать у него секреты? Она знает про себя, что она не такая, но он-то не знает. И если она подозревает господина Дугласа, то Матвеев тем более имеет основания подозревать её. Молодая женщина окончательно решила простить Артамона Сергеевича.

– И вот ещё, – вещала Флора, – Его величество царь велел закупить в Швеции двадцать тысяч мушкетов. Её величество королева Кристина очень удивилась такому размаху. Она дала согласие, но сказала, что продавать будет партиями, а не сразу всё.

– Боже, – только и смогла вымолвить Мэри. – Матушка, как Вы можете узнавать такие подробности, не выходя из дома?

– Наш новый слуга Тимофей громко рассказывал всё это Иоганну, Кларе и Дарье, пока складывал доски для починки сарая. Ссылался при этом на слугу дворянина, ездившего в Швецию.

Гости хохотали.

– В России всё секрет и ничто не тайна!

Вечером неожиданно явилась Джейн Гамильтон. Сухо поздоровавшись с Флорой – женщины не любили друг друга – она утащила дочь для разговора наедине.

– Мэри, капитан Фрид просил твоей руки. Я дала согласие.

– Зря. Возьми его, пожалуйста, обратно.

Джейн опешила.

– Ты серьёзно?

– В высшей степени.

– Но… Я не понимаю. Почему ты отказываешься?

– А почему он хочет на мне жениться?

– Что значит почему? Почему вообще мужчины женятся?

– По самым разным причинам.

– Каждый хочет иметь дом и детей. И капитан Фрид тоже.

– Сколько хочет, только не со мной.

– Мэри, тебе надо выйти замуж!

– Зачем?

– Перестань валять дурака!

– Я совершенно серьёзна. Замужем я уже была, так что старой девой не останусь. Деньги есть. Где жить есть.

– Так положено!

– Кто положил – пусть так и живёт.

– Если ты не выйдешь замуж, то умрешь в одиночестве.

– Человек одиноким приходит в этот мир и одиноким уходит из него. Если же на дороге от рождения до смерти мы хоть раз встречаем родственную душу, дружбу или любовь – то это великое счастье, за которое надо благодарить господа.

– Прекрати свои философствования, ненавижу их! Я говорю о нормальной реальной жизни!

– Могу сказать проще: брак и даже наличие детей не обещает человеку смерти на публике. Сколько замужних женщин или женатых мужчин умирает в одиночестве? Сколько остается вдовами или вдовцами? Сколько остаётся бездетными или переживают своих детей?^[11] Ты была замужем и у тебя есть ребёнок, но если в роковой для тебя час я заболею или меня не будет в Москве, то ты умрешь в одиночестве или на руках у служанки.

Разумеется, – добавила она более мягким тоном, – я желаю тебе долгой и счастливой жизни, но…

– Замолчи! Капитан Фрид – прекрасный человек, нашей веры, в хорошем возрасте. Он замечательная партия.

– Капитан Фрид – мот. Кроме того, приятель Пауля, и я склонна думать, что он нисколько не очарован моими прелестями, а просто хочет отомстить мне. Замужняя женщина – собственность мужа; он сможет издеваться надо мной, бить, а я не смогу ничем ему ответить.

– Это ты не сможешь ответить? Не смеши меня.

– Или ещё вариант: он сейчас на мели и зарится на моё приданное.

– Почему ты думаешь о нём так плохо? Всё это твои выдумки.

– Не выдумки: он очень много потерял, давая в долг Паулю. А ты сама говорила, что надо быть осторожной.

– Ты вечно как-то странно истолковываешь мои слова. А мне он нравится!

– Дорогая мама! Если он тебе нравится, никто не препятствует тебе выйти за него замуж. А то получается странно: нравится он тебе, а спать с ним должна я.

Джейн была в отчаянии. Имея некоторое представление о характере своего чада, она уже поняла, что дело проиграно. Но всё же предприняла последнюю попытку:

– Я твоя мать! Ты обязана меня слушаться!

– Обязана. Но не послушаюсь. Можешь сходить к приставу и пожаловаться на меня. Пусть меня накажут в соответствии с Уложением. Лучше уж одна порка, чем многие годы с Фридом.

Таковы были нравы эпохи: как в России, так и в других европейских странах, дети, особенно девочки, были обречены терпеть родительский деспотизм до самой смерти родителей или своей; даже совершеннолетие не всегда облегчало их участь. Леди Джейн Грей, отказывавшуюся выйти замуж за выгодного семье кандидата, заботливые родители избили так, что она болела до конца своей недолгой жизни. Король Франции Франциск, столь любимый поэтами и художниками, принуждал свою тринадцатилетнюю племянницу к недостойному, по понятиям той эпохи, поступку; когда она отказалась, Жанну Наваррскую стали пороть и прекратили сие дело не из жалости, а из тех соображений, что если девочка умрёт под розгами, её уже нельзя будет использовать в политических целях. Герой освободительной войны князь Пожарский и его двоюродный брат секли своего взрослого племянника, а когда племянник после неоднократных порок продолжал прежнее поведение – не стеснялись жаловаться на него царю Михаилу Федоровичу.

К счастью, Джейн была более гордым человеком: она не хотела признаваться публично в своей неспособности справиться с дочерью. И посему ушла, разгневанно заявив на прощание:

– Я никогда не разговаривала так со своей матерью!

Мать Джейн умерла, когда дочке было год и два месяца. Малышка ещё едва лопотала. И да, так с матерью не разговаривала.

Глава 11

– Правильно сделала, – одобрила Флора поведение невестки. – Он мот, картёжник и ненадёжный человек. Обычно неопытные молодые женщины в таких влюбляются, а матери и отцы стараются спасти несчастных девиц от коварных обольстителей. У вас же в семье дочь оказалась благоразумнее матери.

– Я уже опытная молодая женщина.

Мэри не претендовала на роль Гипатии Александрийской, но знала за собой способность чутко улавливать настроения знакомых ей людей и их отношение друг к другу, в том числе и к себе. Малейший кивок головы, интонация, взгляд украдкой – из этих кусочков смальты складывалась единая картина; разумеется, она иногда ошибалась, но гораздо чаще оказывалась права. Доверяя себе, она не верила в нежные чувства капитана Фрида, да если бы и поверила – про себя она всё знала точно, а у неё-то не было абсолютно никаких чувств к нему.

Впрочем, на следующий день она навестила капитана Фрида.

– Моя мама хочет устроить наш брак. Мне нелегко идти против матери, поэтому я прошу Вас отказаться от сватовства.

– Весьма опечален Вашими словами, госпожа Гамильтон. Могу поинтересоваться, чем я Вам так не понравился?

– Пусть это будет моей маленькой тайной. У каждого есть свои маленькие тайны, верно? Например, у Вас с господином Паулем общей маленькой тайной является стрельба по иконам вместо галок.

– Вы говорите очень странные слова, моя прелестница.

– Пока я говорю их Вам, а завтра могу сказать кому-нибудь другому. Вас видели. И поскольку Пауль в бегах и опровергнуть слова свидетеля некому, я могу попробовать подкупить его и попросить сказать, что святотатственный выстрел сделали Вы, а не кузен моего покойного мужа.

По выражению лица Фрида молодая женщина поняла, что победила.

«Надо было сразу действовать хитростью, а не спорить с матерью и лезть на рожон.»

Приезд гостей и разговор о неудачном сватовстве сподвигли Флору Краузе на неожиданные действия. Она сочла, что надо утешить невестку, развлечь гостей и самой слегка развлечься.

– Матушка Флора, мы же в трауре!

Флора вздохнула:

– Помнишь, что сказал царь Давид после смерти первого сына от Вирсавии? «Доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо?

А теперь оно умерло; зачем же мне поститься?»

Мой бедный муж не воскреснет от того, что ты будешь одеваться в черное, хлопотать по моим делам, выслушивать брачные предложения от недостойных типов и не иметь отдыха и развлечения.

Мой бедный муж не воскреснет от того, что я буду негостеприимна.

Мы устроим небольшой обед, пригласим ближайших друзей, ты поиграешь на клавесине.

Глава 12

Три вещи есть в мире, непонятные для меня, и четвертую я не постигаю: путь орла в небе, змеи на скале, корабля среди моря и путь мужчины к сердцу женщины.

Библия

«Погибну, – Таня говорит, —

Но гибель от него любезна».

А. С. Пушкин. «Евгений Онегин»

Клара хлопотала на кухне, Дарья убиралась в комнатах, Мэри объезжала знакомых, заранее запасшись записками на случай их отсутствия. Гретхен и Герман радостно согласились, семья её дяди надолго уехала в поместье, Соломония уже отдохнула и приняла приглашение, Артамона Матвеева не было дома. Мэри спросила, может ли её принять госпожа Матвеева.

Домна Трофимовна посмотрела на гостью как-то странно.

– Ты разве не знаешь?

– О чём?

– Февронья Андреевна здесь давно не живёт. Она в прошлом году оставила мир и ушла в монастырь.

Мэри оставила записку с приглашением и уехала заинтригованная до крайности. Молодая женщина, жена молодого, интересного, явно не бедного мужчины, уходит в монастырь? Почему? Он её бил? Обманывал? Попрекал отсутствием приданного?

Может, он ни на что не способен ночью?

В день приёма Флора Краузе важно восседала в кресле. Одежда на ней была чёрная и простого покроя, но из дорогой ткани, на груди – массивный серебряный крест с тёмными сапфирами, на голове – нарядный чепец.

Мэри облачилась в синее декольтированное платье с кружевной отделкой, Даша уложила её волосы в красивую причёску и украсила фамильной диадемой, в которой Мэри три года назад выходила замуж.

– Ты прямо как Миликтриса Кирбитьевна^[12], – сказала весело служанка.

Хозяйка рассмеялась.

Ощущая себя и впрямь сказочной королевой, она вышла в гостиную. Супруги Дуглас были уже там, тоже разряженные в пух и прах.

– Господа Харитоновы! – с преувеличенной торжественностью объявила Даша.

Вошла Соломония Егоровна в русском наряде из дорогого бархата, расшитой бисером кике и множестве драгоценностей. За ней семенил невысокий щупленький мужчинка с длинной каштановой бородой, робко поглядывавший снизу вверх на свою дородную супругу. Разодет он был не менее роскошно.

Флора и её приятельница бросились обниматься; возникли поцелуи, визги, радость – всё, что возникает в подобных случаях. Мэри представила друг другу гостей. В начале любого подобного действа хозяйке приходится прикладывать наибольшие усилия для сближения незнакомых ранее людей и создания приятной атмосферы; в данном случае дело осложнялось тем, что Флора и Соломония целиком занялись друг другом, Цецилия и Роберт не знали русского языка, а господин Харитонов не знал никаких языков, кроме русского; Мэри приходилось быть хозяйкой и переводчиком одновременно.

– Полковник Матвеев!

Гость с порога отвесил церемонный поклон, затем поднял глаза и увидел вырез на платье Мэри. Спасая положение, молодая женщина отошла и встала за креслом Флоры; молодой человек с видимым усилием извлёк глаза из декольте своей визави и подошел к старшей хозяйке с отдельным поклоном и подобающими случаю приветствиями.

– Ты давно у нас не был, – любезно говорила госпожа Краузе.

– Я уезжал по делам, – отвечал Матвеев.

– Не говори только, куда, – сладким тоном посоветовала Мэри. – А то тебя могут услышать шпионы.

Взгляд серых глаз показал ей, что её ехидство оценено.

– Я буду говорить только то, что можно знать даже шпионам.

Взгляд светло-карих глаз показал ему, что его ответ тоже оценён.

Харитонов заметно обрадовался гостю.

– Мы не встречались раньше, но я о тебе слышал.

– Этот господин и его супруга рекомендовали мне обратиться к тебе.

Пришли супруги Бек; Гретхен была ещё более разряжена и ещё более декольтирована, чем Мэри и Цецилия.

Постепенно в гостиной воцарилось оживление. Соломония сообщила, что она тоже уроженка Померании, только той её части, которая сейчас принадлежит Швеции, и они с Цецилией и Гретхен принялись искать общих знакомых. Матвеев и Харитонов тихо шептались о чём-то, не забывая с интересом поглядывать на дам. Роберт делился с Германом и Флорой своими впечатлениями от московской торговли, Мэри сновала между ними и иногда выскакивала на кухню или в столовую. Помогая Кларе и Даше накрывать на стол, задержалась. Вернувшись, обнаружила, что разговоры поутихли и предложила сыграть на клавесине.

– Что хотите? Грустную музыку или весёлую?

– Веселую! – закричали сразу несколько голосов.

Мэри сыграла. Развеселившаяся Цецилия нашла, что мелодия похожа на мелодию вольты – старого танца, которому её научил муж – и потребовала сыграть ещё раз. Мэри никогда не танцевала и даже не видела вольту, но она по указаниям Цецилии и Роберта слегка поправила ритм и начала играть, изредка стараясь поглядывать через плечо на танцующих.

Партнёры встали друг против друга; Роберт поклонился, Цецилия сделала реверанс. Они стали кружиться; Роберт поднял и закружил свою даму. Зрители заахали от восторга и смущения; Мэри очень жалела, что мало видела.

Затем та же пара станцевала бурре.

– Первый танец был неприличный, но красивый, – громким шёпотом сообщил Харитонов жене, – а этот мне совсем не нравится. Мэри мысленно согласилась с этим шёпотом.

Герман стал уговаривать жену станцевать алеманду. Несмотря на набожность, он отлично танцевал и неплохо пел. Гретхен отказывалась, ссылаясь на боль в ноге. В действительности она считала, что плохо танцует, и предавалась этому занятию только в кругу надежных друзей, от которых можно было не ждать насмешек; здесь же было слишком много чужих.

– Я могу потанцевать с Германом, если ты не против, но кто-то должен заменить меня у клавесина.

Гретхен села на место подруги. А Мэри и Герман, то сближаясь, то расходясь, то касаясь друг друга руками, то отводя их в стороны красивыми жестами, повели церемонный и нежный танец. Несколько пар глаз заворожено следили за ними, даже шёпотки прекратились. Когда музыка замерла и танцоры поклонились, Соломония захлопала в ладоши и закричала:

– Браво!

Её примеру последовали другие.

Харитонов решил не ударить в грязь лицом и подбил супругу исполнить «барыню». Снова Мэри сидела за клавесином и наигрывала мелодию по вдохновению, ибо нот у неё не было. Соломония лебедем плыла по гостиной, изящно взмахивая платочком, а её муж неожиданно резво плясал вприсядку. Мэри, глянув через плечо, подумала, что чудо рождения Варвары приобретает некоторое объяснение. Пытались приобщить к пляскам Матвеева, но он отказался, объявив себя «никудышним танцором». Дарья и Клара стояли уже в дверях и смотрели на барские развлечения с живым интересом; в какой-то момент Даша бесшумно скользнула в комнату и прошептала несколько слов Флоре Краузе.

– Пора за стол! – объявила хозяйка.

У Мэри создалось впечатление, что гости довольны; сама она была очень рада. После тяжёлых и мрачных событий последнего времени: болезни и смерти свёкра, болезни свекрови, грязных споров из-за наследства – легкое веселье праздника словно очистило её. Наверное, матушка Флора пережила своё горе; время траура закончилось, начинается время света. Хорошо бы.

Гости за столом были рассажены так, чтобы соседи понимали языки друг друга и могли поговорить, но после первого молчания и первого насыщения завязался общий разговор. Начал его Герман довольно бестактным вопросом по-немецки:

– Правда ли то, что говорят о тебе и капитане Фриде?

– А что о нас говорят?

– Что ты выходишь за него замуж.

– Тогда неправда. Я ему отказала.

Гости стали наперебой давать советы. Герман, Гретхен и Роберт говорили, что Мэри надо замуж: нехорошо, что такая молодая красивая женщина одинока; Флора – что Мэри замуж надо бы, но не за Фрида; Соломония завила, что это дело самой Мэри, а затем перевела эти вопросы, ответы и советы на русский язык – для мужа и Матвеева. Последний промолчал, зато господин Харитонов поддержал мнение большинства: быть одной – грех.

– А кто тебе это рассказал? – поинтересовалась Флора.

– Генерал Лесли с супругой. Мы с Гретхен недавно у них были.

– Если говорить точно, – дополнила Гретхен, – он сказал, что Мэри пока отказывается, но скоро согласится. И спел нам – чудовищно спел, надо заметить – какую-то шотландскую песенку про Нору, которая не хотела выходить замуж.

– Не знаю такую, – ответила Мэри.

Зато Дуглас знал. И сначала исполнил на родном языке, а потом перевёл на немецкий историю про девушку, которая твердила, что скорее горы упадут и водопад потечёт вверх, чем она выйдет за графа; но горы недвижны, вода падает вниз, «а что же с Норой молодой? Горянку граф назвал женой».

Гости посмеялись, а Мэри заметила, что её зовут не Нора. Соломония уплетала жаркое и с набитым ртом переводила. Герман, необычно оживлённый, попивал вино и продолжал делиться сведеньями, полученными от Лесли:

– Ещё он сказал, что будет новая война за Смоленск.

– И что, он правду говорит? – спросил Дуглас у Матвеева. Через переводчика в лице хозяйки.

– Нет. Сказать можно всё, что угодно, а вот сделать – не всё. Несбыточное это дело – воевать Смоленск^[13].

Герман внезапно обиделся за страну проживания:

– Но это просто глупо! Говорят, что Смоленск – меч, направленный в сердце России. Вам что, свою страну не жалко?

– Жалко, – согласился Матвеев. – И про меч правильно сказано. Но Речь Посполитая намного сильнее нас, и нам с ней бороться – всё равно что кошке волка есть. Вы такое когда-нибудь видели? Я – нет.

Мэри дала Соломонии отдохнуть и сама перевела этот ответ для Дугласа.

– Но эти, как их, повстанцы Хмельницкого, успешно воюют против могучей польской армии уже несколько лет!

«Вот уж кого я бы точно на месте Матвеева посчитала шпионом, даром что он кальвинист.»

– Воюют, но они уже измотаны и разорены этой войной.

– Это точно?

– Сам видел. Я был на Украине.

Дальнейшую шпионскую деятельность Роберта безжалостно пресекла его собственная жена: она категорично потребовала рассказать ей, наконец, историю про даму сердца Хмельницкого. Мэри перевела эти слова, остальные гости дружно изумились: а что, была какая-то история?

– Богдан Михайлович, немолодой уже вдовец, влюбился в одну женщину, польку, и она ответила на его чувства. Браку препятствовала разность вер; невесте надо было перейти из католичества в православие, а это потребовало времени. Священник при крещении дал ей имя «Елена» заметив, что она прекрасна, как Елена Троянская; эти слова оказались пророческими. За время перекрещения и подготовки к свадьбе в Елену успел влюбиться один польский дворянин, господин Чаплинский; перед самой свадьбой, когда Хмельницкий вместе со старшим сыном уехал по делам, Чаплинский с друзьями налетел на имение Хмельницкого – хутор, как они там говорят – разорил его, забил до смерти одного из младших сыновей Хмельницкого, а его невесту увёз. Силой или уговорами, но её заставили вернуться в католичество и обвенчаться с Чаплинским. Богдан Михайлович пытался добиться справедливости, но Чаплинский поймал его и посадил в тюрьму по ложному обвинению; спасла несчастного госпожа Елена, которая потребовала у мужа отпустить её бывшего жениха.