Повесть о настоящем токсикомене. Супергероический трэш-эпос

– Вот, – подвинул в мою сторону сложенный листок тот, что, судя по форме, был офицером или прапорщиком. – Здесь я все написал… И фамилии… номера подразделений личного состава тоже… кроме тебя. Ты и сам про себя расскажешь, – тут он о чем-то подумал, вернул к себе импровизированное донесение, наш призыв о помощи, вероятный список потерь…

– Впрочем… наверное, надо и тебя вписать, – развернул командир сводного отряда бывших пленников хрустящую бумагу и в самом низу вписал под диктовку мою фамилию имя и номер воинской части.

– Все. Теперь давай… Как ты там добираться думаешь до наших…

Вместо ответа я забрал у него записку, положил ее в нагрудный карман куртки. Молча снял штаны… Снял и трусы… Трусы положил в другой карман. Стоящие рядом мои товарищи – теперь уже боевые, а не только по несчастью, удивились, насторожились, как-то глупо улыбнулись. Ну и что?! Ниже пояса у меня всё было также, как и у них, как и у большинства мужского населения на планете – никаких аномалий. Я обвел всех находящихся в помещении вопросительно серьезным и прощальным взглядом, перевернул армейские брюки задом наперед, да так и надел их. Обул, предусмотрительно снятые мной ранее с чьих-то грозных оторванных ног, кроссовки, подошедшие мне по размеру. Попрыгал на месте. Оглянулся и весело сказал:

– Дайте на всякий случай хоть пистолет… что ли.

Без лишних слов мне протянули пистолет.

– Автомат слишком тяжело, – пояснил я, несмотря на то, что никто и не спрашивал.

Уже в который раз вышел на середину двора, принадлежащего убиенным мною хозяевам этой земли и этого дома… но не их нукерам. Присел на корточки. Сосредоточился… Только не переборщить. Чуть расслабить ягодицы…

Ну…

И…

Пуск!

Толчок… и меня подбросило вверх, голова закружилась… я успел понять, что что-то не-до-рассчитал… Кувырком переворачиваясь через голову, перелетаю через ограду. Вижу изуродованные, обожженные и кое-где даже расчленённые трупы когда-то грозных, но замоченных мною мужчин, пораженных в приступе отчаянного приступа… вижу ограду… радостно-рассеянные гримасы моих товарищей, тех самых бойцов некогда могучей и непобедимой русской армии… вижу небо… ослепительные снежные шапки гор… зелень, село, землю, снова трупы… Падаю. Я падаю!

Осознаю надвигающуюся на меня опасность. Вернее, я сам надвигаюсь, несусь навстречу этой опасности! Опасности разбиться о камни. Успеваю зафиксировать свое положение в пространстве ногами вниз. Выдавливаю из себя еще одну порцию газов. Все это быстро, за доли секунды. Новый толчок! Пыль. Огонь (вот любима на Кавказе острая пища!).

Лечу.

Взлетаю!

Все выше, и выше, и выше…

Удивленные и радостные крики внизу. Я понимаю – это мои братья по оружию приветствуют меня… вернее мой взлет… вернее – прощаются со мной и с надеждой ждут подмоги…

Всё получится, ребята! Всё у меня получится! Даром я, что ли поглощал в таком количестве блюда ненавистной кавказской кухни? Я знал, знал – бобовые пригодятся, переварятся и помогут…

Нельзя сказать, что мне не было известно и об этих странностях моего организма. Нет. Конечно, я знал о высоком давлении скапливающихся в моих органах пищеварения газов. Знал и даже, когда никто не видел, испытывал испускание кишечных выхлопов под ноги. В первый раз я очень испугался, и удивился неприятному чувству тошноты, которое последовало после взлета. Поэтому больше до сего момента добровольно старался не пользоваться этими своими оригинальными способностями к преодолению земного притяжения. Правда, иногда случались непроизвольные запуски… Тогда я, как правило, получал, от врачей повязку на разбитую об потолок голову, а от педагогов головомойку за разбитый унитаз (головой!.. как они думали).

Но потом, кое-как я всё-таки научился регулировать процесс газовыделения из своей, и без того взрывоопасной утробы. Для этого необходимо было соблюдать умеренность и наблюдательность в пище, а также своевременность и неспешность в отправлении естественных надобностей, что и так мне приходилось делать, в силу иных побочных эффектов моих испражнений, о чем уже, кстати, я рассказывал ранее.

И вот теперь, сейчас – лечу! Лечу. Лечу, как Икар! Навстречу солнцу… Руки и ноги расставлены в разные стороны, словно плоскости реактивного истребителя. Лечу! Лечу-у-у! Долгожданное постепенное освобождение кишечника – чудесное ощущение свободы всего тела! Ура! Лечу!

Я вдруг спохватился – куда лечу? Ведь, у меня есть цель! Нужно срочно выбрать направление полета. А вокруг незнакомая местность – Кавказ… Что же делать-то? Вынужденно ухудшая свои аэродинамические свойства, поднял руку и козырьком приставил ее к бровям. Огляделся… Где же наши? Где база, с которой нас отправили вчера на «гигиенические мероприятия»?.. Ничего не разобрать в этих горах, взлетевшему ввысь жителю среднерусской возвышенности.

Вдруг я увидел не очень далеко от себя дымный след, который точно принадлежал не мне. Что это? Что это направляется в погоню за мной?.. Так и есть! – ракета системы: «земля-воздух». Меня хотят сбить. Хотят сбить притаившиеся где-то внизу в зарослях кустов и деревьев грозные сепаратисты-террористы.

Стараюсь вспомнить на что же реагируют датчики этой ракеты… Кажется на тепловое излучение… Напрягаюсь и сжимаю со свистом свою единственную дюзу. По инерции какое-то время еще лечу вверх. Вижу, как мозги ракеты заволновались – она дезориентировалась. Великолепно! Однако стоит мне опять начать использовать свой естественный – неестественный реактивный двигатель, как ракета вновь поймает меня в прицел!

Тут я на радость для себя вспоминаю о пистолете. Ничего другого не остается. Достаю его… осторожно, чтобы не сорваться в штопор… Снимаю с предохранителя… Прицеливаюсь. Как раз между широко расставленных ног вижу в метрах ста хищную боеголовку, которая заслоняет остальной корпус, летящей следом угрозы для моей жизни и жизней тех, кто остался там, у незнакомого поселка, на безымянной высоте ждать подмоги… Ведь – а что если я не дойду? Что если я пропаду? Что станется с ними? С больными?.. Выстрел. Еще один… И еще один… Взрыв… и высрел из моего кишечно-реактивного дула. Пистолет, вырывается из моих рук, я срываюсь, в «бочку», в «кобру», в штопор и в другие фигуры высшего пилотажа, но лечу не вниз, а куда-то сам не знаю куда.

Все запрыгало, замелькало вокруг. Глаза фото-фиксируют мои руки, ноги, птиц… все это на фоне опять же гор, солнца, неба… шумит Арагва подо мною… мне грустно и светло… О! А вот и наша база! Точно! За ущельем вижу огромное скопление техники, людей, невзрачные здания и серые армейские палатки. Ура! Теперь понятно куда лететь.

Я успокоился, и, выбрав правильное направление, снова выпустил часть газов для ускорения и коррекции курса.

Если б Королёв и фон Браун могли бы знать, что когда-нибудь на планете Земля родится и взрастёт такое чудо как Нахим Павлов – они, может быть, и не стали мучиться, изобретая мне альтернативу – реактивный двигатель. Ведь подумать только, как много, трудно и долго им пришлось думать только для того, чтобы сотворить из металла нечто похожее на меня живого из плоти крови? Ну а, сколько с их изобретением возни? Сборочный цех, диагностика, испытания, обслуживание! А расход топлива? Ну а стоимость изделия, наконец?..

Мои мысли принялись бродить по уголкам не самого умного на свете мозга. Оно и понятно… Осознав свою уникальность и пользу которую могу принести людям… оставленным в чужом грозном селенье, тем что ждут когда их гонец Нахим Павлов вернётся с подмогой – я успокоился… Лечу верным курсом, передо мной (не то что за мной!) чистый воздух, а подо мной (не то что за мной!) прекрасный вид… Вон – окруженные воротником облаков целеустремленные, как только что сбитая мной ракета, вершины гор, вон – бурная река, продирается сквозь скалистые берега, вон – притаились на каменных с чахлой зеленью склонах, редкие посёлки мирных грозных жителей, вон – на пастбище белыми бугорками посеяны овцы (то есть – бараны), а рядом с ними одинокий черный чабан… а за чабаном в кустах, люди… вооруженные, кажись…

И вот по мне, уже почти перемахнувшему через горную гряду, опять из «зеленки» начали стрелять. Пули загудели рядом со мной.

Я приметил то место, откуда велся не самый прицельный огонь по воздушной цели, то есть по моей персоне. Ух, и надоели они мне. Вот сейчас бы войти в пике и нырнуть на грозных злодеев, что палят в воздух не по воробьям! Не понимают, дураки, что могут попасть в страшную, смертельную для всего живого, в том числе и для них, бомбу, то есть в меня.

Восторг камикадзе самоотверженным адреналином опьянил мое сердце. Мне уже не хотелось ничего кроме смертельного падения. Рухнуть, уничтожить врага, показать грозным недругам, что не только среди них есть шахиды! Шах и мат им!

«Ха! Ха! Ха!» – донесется с небес и отзовется эхом в горах мой демонический голос, когда все закончится. Красиво!

Но что-то меня остановило… Инстинкт самосохранения? Нет. Пожалуй, нет…

Странно, но в этот момент я испугался… не за себя, а за гражданское мирное население. Ведь если мне суждено разбиться в лепешку, остаться мокрым местом на камнях, вся моя начинка ворвется в окружающую среду и вызовет массовые отравления. Эффект будет подобен атаке оружием массового уничтожения. Тогда весь регион придется объявить зоной экологического бедствия и срочно принимать меры к эвакуации местных жителей.

Хотя, возможно, такое развитие событий могло бы стать оптимальным выходом из политического тупика, в котором уже много лет находятся все противоборствующие стороны. Придумал же «Отец всех народов и мудрый учитель» жестокий, но одновременно и гуманный способ не допустить партизанского движения некоторых чем-то или кем-то ущемленных, обделенных и обиженных этнических групп нашего огромного, многонационального государства. В большой семье всегда существует недолюбленный заморыш, почти всеми забитый и отвергнутый. Гениальный геноцид того или иного народа (или народности) в виде высылки неблагонадежного нацменьшинства подальше от родных мест, с одной стороны позволял не убивать их всех, ибо это невозможно – всегда кто-то остается, а с другой – экономить боеприпасы, а значит, государственную копейку.

Переселение, согласно Дарвинистской теории естественного отбора, стимулировало закалку и развитие не погибших от трудностей переезда и обустройства на новом месте. Да – выживали сильнейшие. В новоявленной зоне постоянного места жительства они уже не могли безобразничать и прятаться за, с детства знакомым, кустиком или камушком грозя автоматом или гранатометом. Да и спрятать оружие тоже особо не где: соседи – люди незнакомые и даже иногда враждебные. Опять же пристанище у переселенцев новое и убогое, не то, что в родных краях, в родных горах. Поэтому процесс борьбы за выживание продолжался. Местные жители не всегда приветливо встречают, пусть и не по своей воле, но пришлых, чужих, да к тому же еще и грозных людей

Короче, трудности, взваленные «Отцом народов» на плечи невезучих народов-пасынков, не только усмирили их, но и помогли им стать сильнее и умнее (на какое-то время). Опять же спасли много ни в чем неповинных жизней, которые могли пострадать в результате повстанческой войны, не дай Бог такой случиться! Не на что жаловаться…

Тьфу – ты – ну – ты!..

Откуда, что взялось и почему всплыло сейчас вдруг у меня мозгу?

Всю эту белеберду в мою память напихал пожилой учитель истории, когда я ходил в школу. Он был старый коммунист и не пропускал ни одной манифестации или митинга, организованного его партией, по какому бы поводу они не проводились. Он любил вождей ушедших времён, преданной любовью некрофила. Мечтал о реванше. И готовил, как он сам говаривал, всем демократам мину замедленного действия. При этих словах всегда ласково, с мокрыми от слёз умиления глазами, смотрел на нас, на своих учеников из города химиков… то есть – химикатов. Пусть и не самых умных детишек в стране! Ведь наши головы, опять же судя по его словам, были набиты не мозгами, а ватой! Но зато эта вата впитывала вливаемое в неё не хуже каких-нибудь там памперсов…

И вот теперь, как хорошо выученный урок, мне на ум приходят его взгляды на политическое устройство и переустройство системы управления. Простые решения усложненных национальных вопросов…

Однако если наше правительство и наш горячо любимый президент никого без нужды не вынуждают стать вынужденным переселенцем, значит, не считают данный выход выходом, значит помогать им в данном направлении не целесообразно. Да и не мне с заторможенным моим умом разбираться в столь сложных проблемах. Я существо приземленное. Мне бы сейчас удачно приземлиться. Вот что главное!

Сделав вывод о вредности заражения окрестностей продуктами моего распада и полураспада, я решил не повторять подвиг Гастелло. В прямой кишке еще осталось немного газов. Их должно было хватить для мягкой посадки.

Тикают секунды. Приближается мать-земля… И… И!..

Я подлетаю, почти падаю перед блокпостом нашей базы. Шум выпущенных последних моих метеорных ветров и всё… Всё как-то неловко получилось… Сказалось отсутствие опыта. Поставить правильно ноги не удалось… Это ведь не с парашютом прыгать – можно случайно и обжечься! Они, ноги мои, подкосились, и я совершил не совсем мягкую посадку на мягкое место. Самые последние остатки отравленного воздуха тут же вырвались из кишок, со звуком вполне обычным, хоть и не приличным для обычных людей. Поднимая пыль, моя фигура неуклюже попрыгала этим самым мягким местом по земле, словно резиновый мячик и, наконец, остановилась. Всё. Кишечник был пуст.

Два бойца, два товарища наблюдавшие за моей посадкой поверили своим глазам. Они уже давно ничему не удивлялись и стреляли без предупреждения во всё, что двигалось перед их прицелами. Но тут им помешала поднятая в воздух пыль. Они решили не спешить – ведь пыль скоро осядет. Приготовились. Как всегда, поспорили-забились, кто попадет первым… и уже было сквозь серую пелену, в проступающий силуэт решили выпустить каждый по короткой очереди, как… вдруг услышали речь, а в речи нечто такое, чего от боевиков не услышишь никогда. Нет, не русский говор без акцента. И не мат. Матерятся на территории бывшей империи все без исключения, все дети разных народов. Бойцы услыхали, как я сначала чертыхнулся! и тут же воскликнул: «Ну, слава Богу! Кажись, добрался!» Что-то щелкнуло в их мозгу, пробило запыленное сознание, сработал там какой-то предохранитель. Каждый из них сразу понял: грозные чужие – здесь так не выражаются! Во-первых – у бородачей нет Бога – они верят в какого-то Аллаха, а во-вторых – и чёрта у них нет тоже, а есть какой-то шайтан. И самое главное: употреблять два настолько взаимоисключающих понятия, не привязывая их к конкретному повествованию, а так просто восклицать всуе, могут только наши люди…

– Эй! Ты кто?! – строго спросили меня из-за бетонных блоков.

– Братцы! – радостно крикнул я. – Я свой! Нахим Павлов! Бежал из плена!

Через пару минут, я весело улыбающийся гагаринской улыбкой сидел внутри укрепленного сооружения под стволами настороженных автоматов. Старший звонил в штаб.

– Тут к нам вышел, то есть приле… короче добрался сбежавший из плена… какой-то начхим Павлов, – говорил он с командованием. – Я не знаю. Может быть есть какая-то химическая служба… а он ее начальник… Никак нет… Никак нет… Не похож… Молодой… Есть. Сейчас узнаю.

– Эй, – обратился говоривший по телефону ко мне. – Ты кто?

– Я? Я же говорил – Нахим Павлов.

– Да нет! Звание! Звание, какое у тебя?

– А-а, – понял я. – Рядовой, – и догадавшись, что он разговаривает со штабом, затараторил:

– Ты со штабом разговариваешь? Слушай, скажи им: там, в горах ребята! Одиннадцать человек… их надо спасти… вот список… они меня и послали…

Через полчаса меня как вернувшегося из плена пытали-ись сытно накормить в армейской столовой. Два офицера какой-то секретной службы, в необычной форменной одежде, внимательно, не без сочувствия смотрели на меня. Но я не проявлял неумеренности в приеме пищи, чем, кстати сказать, вызывал у наблюдателей удивленное выражение на лицах и недоверие под этими самыми лицами. Да. Сытыми из грозного плена солдаты некогда могучей и непобедимой русской армии обычно не возвращаются… Они вообще редко возвращаются, ну а если везет, то отсутствием голода никто и никогда не страдает. В отличие от меня… Ну я ведь не мог сказать: «Спасибо, я там, у грозных тюремщиков сытно пообедал»? Поэтому хоть и нехотя, но уминал полухолодную кашу с маслозаменителем.

Я уже допивал компот из сухофруктов, когда к этим двум, сидящим напротив меня надзирателям за работой моих челюстей, подошел еще один человек в фуражке. В отличие от первых двух, он был более суров или просто хотел так выглядеть.

– Ну что ж, рядовой Нах… Нахим! Павлов, – обратился он ко мне. – Расскажите, как вам удалось сбежать из плена. Ну и где… У кого вы нах… нахходились в заложниках.

И он, скептически глядя прямо внутрь меня, приготовился слушать и не верить.

Я задумался и рассеянно забегал глазами по трем парам острых зрачков внимательно смотрящих на меня, по неровностям лиц, на которых, в конечном счете, они, эти зрачки-уколы и располагались, по пуговицам на форме под неровными лицами, по рукам вертящими пальцами авторучку или хлебный мякиш, по мухам, совершающим свой обычный кухонный налет и по пустоте внутри моей головушки. Как отвечать на поставленный вопрос я не знал. Чтобы потянуть время и попытаться наполнить вакуум в мозгах правильными идеями: что именно нужно говорить, а о чем стоит умолчать – я даже запрокинул в рот все лежавшие на дне кружки разварившиеся кусочки яблок, груш да разных там черносливов, и принялся тут же их пережевывать, медленно, с показным чувством необходимости этих действий.

Своим замешательством я лишний раз убедил, смотрящих за моими ужимками и глубокомысленным глазозакатываниями, умных офицеров какой-то секретнейшей службы, много раз выводивших коварных хитрецов и лгунов на чистую воду, в том, что чтобы я не сказал, всё будет враньем чистейшей воды.