Повесть о настоящем токсикомене. Супергероический трэш-эпос

Но и за пределами госпиталя спокойствия не наблюдалось. Торопились куда-то военнослужащие с оружием в руках. Летали, разрезая длинными лопастями воздух, вертолеты. Надрывно ревели, передвигаясь по грунтовой дороге машины одетые в бронь или брезент.

– Нахимов! – окликнул меня взводный. – Ты уже освободился? А ну давай сюда.

Через две минуты, сжимая в руках верный автомат, я сидел в кузове грузовика, на борту которого значилась спорная надпись: «люди». Поднимая тучи пыли, машины медленно двигались по горной дороге, которую скорее можно было назвать тропой.

Мы прочесывали-зачесывали, то есть – зачищали, маленькое поселение в горах на предмет нахождения в нем врагов государства. Все развивалось спокойно, по заранее, на учениях отработанному плану. Никого и ничего особенного нам обнаружить не удалось. Так… расстреляли для отчетности, явно не успевших уйти к своим, двух бородачей подозрительно среднего возраста. И всё. Время было обеденное. Все устали. Командир приказал привалиться и подкрепиться. Мы быстренько распаковали сухие пайки и, запивая кто – чем из фляжек, уничтожали галеты с консервами.

Призванный из одного со мной города, но на полгода раньше, мой друг и земляк Валя Кришнов, прикончив скудный обед, с пристрастием допрашивал пожилых аксакалов, в прошлом ударников коммунистического труда, о наличии у них в домах психотропных веществ.

Я по-доброму завидовал ему. Помню, когда мои сверстники начали взрослеть, почти все пробовали на своих органах дыхания и пищеварения магическое действие токсичных веществ. Бывало по вечерам, мои приятели, напоминания сборище подростков, имеющих неизлечимые патологии опорнодвигательного и вестибулярного аппаратов, размашисто передвигались по детской площадке, надев на головы полиэтиленовые мешки с клеем, и радовались сказочно изменившемуся, расцветшему городу химиков… то есть химикатов. Мне же, как я ни старался, не удавалось получить даже чуточку того кайфа, что испытывали они. Возможно, все дело в истории моего рождения и «крещения»… Как знать, как знать…

Печально, но мой мозг почти не воспринимал допинг. Правда, по настоянию окружающих мне, повзрослевшему, иногда приходилось пить спиртное за чье-нибудь здоровье или за упокой, однако и многоградусные напитки лишь несильно затормаживали и без того неторопливые мыслительные процессы внутри моей черепной коробки, не принося никакого удовольствия, но лишь создавая проблемы с мочеиспусканием…

А Валентин мог нанюхаться или наесться всякой всячины и после этого целый день быть возбужденным или веселым, удивленным или рассудительным – в зависимости от формулы употребляемых химических элементов.

На его беду и на радость гринписовцам, проверяемый нами поселочек не имел отравляющих окружающий мир веществ, а имел только экологически чистый продукт, то есть травку. Вздохнув, мой раздосадованный землячок довольствовался коноплей. Он скрутил в огромный косяк листок, вырванный из подрывной вахобитской книжонки, оказавшейся Кораном. Забил его туго. Хотел угостить друга, но я отказался. Закурил сам. Вдохнул сладкий дым. Отобрал у пробегавшего мимо пятилетнего мальчика любимую игрушку, гранату «Ф-1». Закинул её от греха в огород. Заржал, показывая шестипалой рукою на взлетевшие в воздух и разматывающиеся кровавым серпантином чьи-то кишки. Затянулся еще разок. Задержал задымленное дыхание, затуманивая сознание… И тут…

Тут из того самого огорода к нам обратно по принципу волейбольного или теннисного мяча прилетела другая граната… Она взорвалась в голове взводного, который неосмотрительно снял каску.

Сразу после взрыва с разных сторон в нас начали стрелять, и мы стреляли тоже – в разные стороны. Вылезали изо всех щелей грозные лица кавказкой национальности. Мы целились в них, они метились в нас. Мы попадали в них, они дырявили нас. Рвались гранаты, свистели пули, и падали, падали погибающие бойцы…

Мне удалось найти хорошее укрытие, отличную огневую точку за каменной оградкой. Я не был даже ранен, но сидел среди трупов забрызганный чужой кровью и продолжал отдавать долги Родине и службе. Рядом вел свой последний и решительный бой мой земляк Валя Кришнов. Да, мы выросшие в городе химиков… то есть химикатов, часто показываем чудеса живучести за пределами родного края.

– На! – бросил мне флягу с водкой Валя. – Пей. Не так больно будет.

Наверное, он посчитал меня сильно израненным, но тогда я этого не понял.

Что ж, отпил. Перезарядил автомат. Использовал еще один рожок.

– Пей до дна! Пей до дна! – опять крикнул мой земляк и боевой товарищ. Он докуривал свой невероятный косяк и вел беспорядочный огонь из пулемета.

– Мне уже не понадобиться… – добавил Валька и вскочил на ноги, изображая героя из американского боевика.

Моему удивленному взору предстало, как из чёрно-красных отверстий на его гимнастерке валил вдыхаемый им желтоватый дым.

– Ты ранен? – заботливо спросил я, осушив подаренную им флягу.

– Дышать трудно… – вместоответил он.

– Ты слишком много куришь.

– С сегодняшнего дня бросаю!

Тут на него набросились злые грозные люди с кинжалами. Его схватили, но мой друг не сдавался. Форма у него подмышками вдруг порвалась, и оттуда вылезли две маленькие, но сильные ручонки. Они вцепились в горло, оказавшегося ближе других, главаря нападавших (или обороняющих? – тут уж не разберешь). Остальные грозные бородачи кричали, резали и кромсали на куски моего друга, но он всё же успел запасными конечностями задушить удивленного предводителя очень незаконного бандформирования.

Вооруженные обреки – террористы-сепаратисты, окружили трупы… почти расчлененный моего земляка Вали Кришнова и, задушенного им, грозного полевого-горца-командира. Они, уничтожившие почти полностью наше подразделение, а сами чудом оставшиеся в живых, тяжело дышали, опустив головы, напоминая уставшую стаю диких псов, только что растерзавших свою жертву, но и потерявших в той же сваре своего вожака.

Страшное молчание нависло над недавним побоищем. Их свирепые, грозные лица вдруг, почти одновременно повернулись в мою сторону. А я даже не испугался. В глазах стояла пелена тумана, образованного постижением, увиденной минуту назад сцены героической смерти нечужого мне человека, отдавшего свой алкоголь, чтобы снять мою предполагаемую боль, ну и… от самого алкоголя, конечно же, тоже…

Я гордо встал подобно недавно павшему Вальке. Решительно передернул на автомате затвор. Пошатнулся… И тут… у меня кончились патроны…

Мои руки связали, на голову надели мешок. Меня захватили в плен… Или в заложники… Или в рабство… Но захватили. Меня захватили! – это точно. Кинули в багажник старенького джипа. Повезли…

Какое-то время мы ехали то вверх, то вниз. Тряслись по колдобинам и круто поворачивали в разные стороны.

Вот, наконец, куда-то добрались.

Меня измождённого вытащили из автомобиля. Сняли мешок… И я оказался… стоящим посередине двора, обнесенного высоким кирпичным забором.

Прямо передо мной возвышался, тоже из красного кирпича, двухэтажный домина. Слева и справа к нему прилепились различные хозяйственные постройки. За оградой угадывались другие, не менее добротные соседские дома. Еще дальше белели вершинами и зеленели склонами горы, лучше которых могут быть только горы… но где-нибудь в Европе или на худой конец – в Америке.

Однако и здесь светило солнце. Жужжали то ли мухи, то ли пчелы. Блеяли то ли овцы, то ли бараны. Лаяли вдалеке только собаки. Картина мира и благополучия.

На душе сразу стало спокойно – деньги, деньжищи из госбюджета на восстановление разрушенного войной хозяйства, не все пропали по карманам чиновников, кое-что все-таки дошло до нуждающихся. Мое лицо осветилось блаженной улыбкой.

А жизнь, суровая жизнь продолжала плескаться-сгущаться вокруг меня. Я был окружен толпой грозных мужчин. Сначала они ругались и сверкали покрасневшими белками глаз. Затем меня немного побили. Последний удар, от которого я упал на чужую грозную землю, рассек мне щеку. Производивший его запрыгал, рука у него запузырилась, он зашипел и даже заорал… Остальные попинали мои ребра ногами, схватили меня за шкирку и оттащили, плохо соображающего, но продолжающего безоблачно улыбаться, в какой-то подземный бункер.

Закрылась крышка в этом подземелье, и я оказался среди себе подобных, всяких там «Жилиных» и «Костылиных».

– Как звать? – раздалось из темноты.

– Павлов Нахх… – мой язык и губы плохо ворочались из-за… выпитой водки, наверное…

– Понятно, нах…

– Курить есть? нах… – спросил еще кто-то.

– Зёма у меня сегодня бросил, – прошелестел я.

– А у тебя-то есть?

– Он слишком много курил, а я слишком мало.

– Значит, есть? – с надеждой прошептал хор пленников.

Мой мозг туго соображал из-за… выпитой водки, наверное. Чего от меня хотят? А чего хочу я? Нет, не так. Чего мне сейчас необходимо?.. Поесть. Точно! Срочно! Срочно нужно закусить. Голова как в тумане.

– Слышь? Дай закурить-то, нахх… – вывел из медлительной задумчивости голос у моего уха.

– А как вы думаете, – тяжело составляя буквы в слоги, а слоги в слова, повел я свою речь в искомом направлении, – нас здесь покормят или придется терпеть до ужина на базе.

– !!! – ответила темнота.

– Кажись, у парня крыша поехала, нахх…

Но на всякий случай мне разъяснили:

– Мы тут уже три дня и ещё ни разу не жрали, нахх… Ты чего, не понимаешь, куда попал, нахх?

– Куда?

В тот момент я действительно слабо понимал происходящее.

– В говно! – не выдержал кто-то в дальнем, самом дальнем, углу.

– В говно?

– Тьфу ты! У него точно крыша съехала, нахх…

– Не-ет, – протянул голос, бывший у моего уха, а теперь оказавшийся у моего же носа. – Он пьяный, ребята. От него несет как от… как… как… Как его не грохнули сразу. Они ведь не любят бухих, ваххобитынахх…

– Я не бываю пьяный, – попытался оправдаться я.

– Да ладно, – послышался разочарованный вздох, удаляющийся от моего лица.

– Говно… Как… – пробормотал сам, без помощи остатков ума, мой рот. – Говно. Как! Говно! Говно…

– Заткнись ты, нахх! – зашипели на меня со всех сторон.

На словах «говно» и «как» меня осенило!!

Жаль только, что не очень хотелось, но, в конце концов, всегда можно себя заставить.

Переступая в абсолютном мраке через ноги и даже целые (и не совсем) тела, лежащие, где попало, мне удалось найти почти безлюдное местечко. Во всяком случае, в радиусе около полуметра мои проворные руки ни на кого не наткнулись. Там я снял куртку и расстелил ее на полу. Потом, спустив штаны и трусы, присел над ней. Сосредоточился и потужился. Оп… Осторожно! Не за один раз! Оп – еще раз. И еще, и еще. Всего получилось четыре небольшие, неравные кучки. Это все, чем располагал мой кишечник.

Запах от моих «каков» всегда был своеобразный, не напоминающий то, чем они… оно должно пахнуть. Впрочем, в помещении, где я сейчас находился, воняло ужасно и в любом случае никто бы не обратил внимание на небольшое увеличение концентрации фекальных бактерий в этом спертом воздухе.

Теперь нужно было дождаться, пока мои испражнения засохнут, и я решил вздремнуть. Присел рядом с курткой, на которой располагалось мое секретное оружие, прижался к стене и тут же отключился. Наверное, повлияло большое содержание спирта в крови.

Разбудил меня толчок в плечо. Оказывается, я проспал остаток дня и всю ночь. Толкал меня обросший, грязный оборванец, в облике которого с трудом узнавался солдат регулярной армии. Он протягивал мне ведро.

– На, пей, – сказал он, а я вспомнил геройски погибшего земляка Валю Кришнова. Вот так и он вчера крикнул мне, отдавая свою водку. А теперь его нет. Лежит, разлагается под жарким грозным солнцем, порезанное на куски, тело четырехрукого парня из города химиков… то есть – химикатов…

Мне стало грустно, и я решил по возвращению на Родину обязательно поведать всем о подвиге Валентина Кришнова. Возможно, удастся добиться и ему поставят памятник на площади взаместо украденного в позапрошлом году и, по всей видимости, сданного во вторсырье, алюминиевого Ленина.

В уму тут же появился эскиз будущего монумента:

Валя, широко расставив ноги, держит на перевес огромный пулемет, скорее похожий на небольшую гаубицу. Словно шарф у колхозницы (той, что тычет серпом в небо рядом с рабочим на ВДНХ), развиваются от оружия и с плеч героя пулеметные ленты. Волосы у него перевязаны платком аналогично голивудовским воинам-убийцам. В уголке упрямо поджатых губ маленький окурок сигареты. Вторая пара Валиных рук держит за шею, стоящего на коленях, как раз под пулеметом и свисающих с него патронных лент, полузадушенного грозного врага… В туловище скульптуры надо будет обязательно проделать пулевые отверстия, как и было в действительности. Вот бы еще дымок из них пустить вместо дурацкого вечного огня под ногами, где по замыслу испускает дух «дух»… Чего-то я раз-духарился…

«Духами» этих врагов-повстанцев звали раньше (это я так… для красного словца ляпнул) теперь же их, этих самых, кличут по-другому… Это всякому известно…

Так о чём это я?.. Ах да! – про памятник. Вот бы пустить из отверстий монумента великому воину-антиислама дымок!.. Ну да ведь в нашем городе это не проблема! С любого производства провести под землей небольшую трубу с отработанными газами и подсоединить к памятнику. Величественно и реалистично может получиться! Да-а-а…

Замечтавшись идеей увековечить память моего товарища, павшего в неравном бою, я и не заметил, как выпил почти половину воды из ведра.

– Ну, хватит, – одернул меня еще один оборванец и отнял ведро.

– Ни фига себе! – удивился он, заглянув внутрь. – У тебя что, сушняк? Ты что ль вчера пьяный был?

Я не успел ответить. Сверху закричали:

– Эй, хьватит базарить! Жьивей давай!

Зло глядя на меня, заложники отхлебывали из ведра и передавали его дальше. Только сейчас я сообразил, что по причине открытого люка в потолке нашей тюрьмы, внизу стало немного светлее и мы смогли видеть.

Выпив воду до последней капли, все находящиеся в зиндане поочередно подходили к ведру и мочились в него. Два или три бывших бойца нашей доблестной армии попытались проделать в емкость, из которой мы только что пили чистую водицу то, что я проделал вчера вечером на свою гимнастерку. У них это плохо получилось. Наверное, из-за скудного питания.

Я же к импровизированному туалету не подошел вовсе. Пописать в него мне было как-то не удобно, а «сходить по-большому» уже не нужно.

Ну, вот и сделано дело. Из открытого люка опять донесся в нашу угрюмую тюрьму грубый голос с минимальным акцентом:

– Эй! Семенов, щтоли! Неси давай!

Оборванец, тот, что дал мне напиться, обреченно поднялся с колен и, подхватив ведро, по шаткой лестнице, спущенной из отверстия в потолке, полез осторожно наверх. Он поднялся – лестница убралась, крышка захлопнулась. Опять стало темно.

– А ты чего свое говно не отдал? – сердито прошипел чей-то голос во мраке.

– Так он вчера про еду спрашивал. Помните? Вот своё дерьмо жевать и будет. Никому не отдаст, – послышалось из другой стороны.

Я не захотел ответить. Лишь осторожно пальцем потыкал наделанные накануне кучки. Слава Богу, кажется, подсохли. Теперь нужно подумать о правильном их использовании.

Не смотря на мое молчание, а может быть благодаря ему, все вокруг поочередно и перебивая друг-друга принялись язвить про мои странности и даже называли меня идиотом.

На идиота я не обижался. В детском доме мне внушили уважение к классической литературе и поэтому я знал – Идиот, был вовсе не идиот, а совсем наоборот: почти нормальный, почти умный и, самое главное, хороший человек. К тому же, мои товарищи по несчастью не знали к несчастью истинную причину моего поведения. Не ведали и о военной хитрости, пришедшей мне в голову. Посвящать же их в тайные планы не имело смысла. Слишком многое бы пришлось объяснять и почти наверняка разубеждать сомневающихся. Пусть смеются. Пусть издеваются. Я все равно спасу их и себя. Ну а потом-то они узнают меня по-настоящему. Извинятся и поблагодарят… Ничего… Ждать недолго осталось.

– …придушить его, нах! – донесся до меня обрывок фразы. Сердце кольнуло печалью.

– А мой зёма ихнего главного задушил, – поделился я с присутствующими информацией о подвиге моего земляка Вали Кришнова, которому в родном городе я собирался воздвигнуть памятник. – Но и сам погиб… А у меня патроны кончились… И вот я тут живой…

– Пока…

– А он тама мертвый… – прослезился я.

– Это вчера, что ли?

– Вчера.

– А курить он бросил до того, как удавил гада или после? – продолжал допытываться голос из дальнего, самого дальнего угла.

– До, – правдиво ответил я.

– Повезло. Не долго мучился, – сочувственно донеслось оттуда же. – Ой, как курить охота.

– Не долго, – угрюмо согласился я.

– Не трогайте, ребята, убогого. Скорее всего, сегодня после похорон, убитого его другом их старшого, нашего идиотика зарежут, – объяснил присутствующим мою ближайшую перспективу все тот же голос. И равнодушно добавил: – Или кто-нибудь желает предложить себя в качестве замены?

Закряхтело и заворочалось громкое молчание ему в ответ.

Люк вновь открылся. Сползла вниз лестница. Спустился по ней Семенов и забился в тенек.

– Эй! – раздался крик из светлого квадрата. – Каторый там вчеращний. Давай сьуда.

Это звали меня.

– Ну, вот и все, – долетело до моих ушей. – Я же говорил…

Осторожно, стараясь не раздавить корочку, беру два самых маленьких кусочка «made in мой организм» и смачно поплевываю на них. Подхожу к лестнице.

– А остальное кому оставил? – почти шепотом, не без глумливых ноток, произнес, сидящий в дальнем, самом дальнем углу. Я оглянулся, чтобы разглядеть его. Голова обвязана, кровь на рукаве… и судя по форме, офицер или прапорщик. Он грустно подмигнул мне, а я посмотрел на ценный груз в своих ладонях.

– Давай быстрее, – позвали сверху.

«Не дошли еще до кондиции», – мелькнула залетевшая ко мне по ошибке мысль опытного пекаря. Отвожу правую руку назад для замаха.

–Ойхмляа-а! – ужаснулись все сидящие в подвале.

С силой брошен первый комок. Он врезался в, не ожидавшего ничего подобного, нашего грозного тюремщика (одного из борцов за независимость и возможность грабить, похищать и убивать иноверцев безнаказанно). Лопнула тонкая корка и вонючая жижа расплескалась по удивленной физиономии, заклеила глаза, слепила в комок бороду.