Что комната говорит

– Да ведь вы, обои, не простая же бумага, – сказал графин, – а все в узорах? Грунт – серый, а по нему все цветочки да цветочки, листики да листики.

– А это уже нас на обойной фабрике разрисовали, – отвечали обои. – Сперва навели кистью серую краску для грунта, потом взяли деревянную форму с вырезанными цветочками, обмакнули в малиновую краску, подавили на бумагу – вышли цветочки; взяли другую форму с вырезанными листочками, обмакнули в зеленую краску, опять надавили – вышли листики. Узор хоть и простенький, а миленький. Не правда ли? Никому тут на глаза не лезем, а в комнате от нас все же веселее и уютнее. Пользу приносим, а сами ни гу-гу.

– Полчаса слышим, как-вы ни гу-гу, – раздался тут с нижней полки насмешливый голос, и Ваня сейчас догадался, что это говорит его любимая книжка, в которой такие хорошенькие истории – смешные до слез и грустные до слез. – Мы, книжки, тут все тоже из бумаги, тоже с узорами, но с какими!

– Хорошие узоры! – сказали обои, – черные только крючки какие-то, буквы, что ли…

– А из букв-то этих что составляется? Слова! А из слов? Целые рассказы. Послушать – уши развесишь. И мы тоже живем другую жизнь. Но первая жизнь наша, тряпичная, была только для тела: одевали, грели, а теперешняя, бумажная, для души: и ум расшевелим, и сердце развеселим.

– Да где же и кто вас так распечатал?

– Где? В печатне, в типографии. А кто? Наборщики. Набрали оловянных выпуклых букв – литер в слова, смазали сверху краской и отпечатали на бумагу.

– А кто же рассказы-то выдумал? Они же, наборщики?

– Нет, это не их ума дело: на то есть свои люди – писатели. Писатель все видит и все слышит, да потом пером и опишет. И вас всех, господа, сколько вас тут ни есть, опишет; а наборщики наберут вас в слова и отпечатают в книжку; смотрите же, глупостей не говорить.

– Вот еще! И глупостей даже не говорить! – закричали голоса со всех сторон. – Точно мы ничего уже не значим! Точно горя и бед всяких не натерпелись! За что же это, за что?..

И кругом поднялся такой гвалт, такой гам, что хоть уши заткни.

VI

Между тем стало рассветать, и в комнату из-за шторы блеснул первый луч солнца. В клетке над окошком висела Ванина канарейка. Она вдруг встрепенулась и запела, – запела так весело и звонко, что шум в комнате разом затих.

Что же пела она? – А вот что:

– Не шумите! Не тужите! Что было, то сплыло; что сплыло – забыто, слезами вон смыто. Взошло солнце, пригрело и душу, и тело, – наслаждайтесь! Упивайтесь! Сами смело за дело. Хоть бы век понемножку так прожить – и слава Богу!

За занавеской спала Ванина няня, и она от пения канарейки проснулась, выглянула к Ване.

– Э, батюшка! Певунья наша и тебя никак разбудила.

– Ах, няня! Няня! – вскричал мальчик. – Да ты разве не слышишь, что она поет?

– Что поет? Известно, Бог горло дал, ну, и дерет. Да у тебя, голубчик, что глазенки так разгорелись? Не сов ли какой хороший, видел?

– И какой еще, няня! А может быть, и не сон… Вся комната тут говорила!..

– То есть как так комната говорила? Что-то в толк не возьму…

– А вот я тебе расскажу. Послушай.

И стал он рассказывать. Слушала няня да только головой качала.