Старушки подружки

Говоря это, Ася сложила ладошки, поднесла их к плоской груди и смиренно посмотрела в небо.

– Так хочется необычного чего-то. Так хочется.

Софья с сожалением взглянула на неё и презрительно произнесла:

– Дура ты.

– Сама дура, – тут же отреагировала Ася и отвернулась.

Какое-то время обе старухи сидели молча и смотрели в разные стороны. Наконец Софья не выдержала и сказала:

– А хочешь, я тебе другое стихотворение прочту.

– Какое?

– Лирическое.

– Читай, – согласилась Ася, предполагая, что это стихотворение, наверняка, будет хуже первого. Вот тогда она над Софьей поиздевается от души за то, что она дурой её назвала. Как будто сама лучше.

Софья Михайловна вздохнула, подняла кверху свой увесистый подбородок, кое-где заросший белыми тонкими волосками, и начала декламировать, слегка пошевеливая в такт стихам правой рукой:

Я зимою стихов не пишу,

В них искрятся холодные грани.

Печь топлю и воды приношу,

Чтобы ярче горели герани.

Чтобы ранним восходом весны

За окно, сквозь плетенье сиреней,

Проступали цветочные сны –

Полукруглые листья и тени.

Когда стихи были прочитаны, Ася с недоумением посмотрела на Софью Михайловну и спросила:

– А у вас что, отопление отключали этой зимой?

– С чего ты взяла? – тем же тоном ответила Софья, не понимая до конца, в чем тут дело. Почему Ася об этом спрашивает?

– Ты пишешь, что печь топила. Воду носила с колонки.

– Это же аллегория, – стала объяснять Софья. – Образ такой. Понимаешь. Сентенция. Ты же знаешь, что никакой печи у меня нет. Есть только на даче.

– Нет, не понимаю, – заупрямилась Ася, – настоящий поэт должен говорить правду. – Если отключали отопление, так и скажи. Нечего мне голову морочить.

– Ну и ну! Больше я не буду тебе стихи читать.

– Не читай. Не больно-то и нужно.

– Не буду… Я думала, ты в поэзии разбираешься. А ты, оказывается, ничего в ней не смыслишь. Вот и поговори с тобой.

– А герань как?

– Чего герань?

– Не замерзла герань без отопления? А то я у тебя хотела попросить листочек, чтобы у себя посадить. Мне герани с детства нравятся, которые с красными цветами.

Софья Михайловна слушала подругу и молчала. Ну, о чем рассуждать с этой старухой, которая совсем выжила из ума. И зачем только она стихи ей прочитала? Ясно же было, что она ничего не поймет. А ещё говорит, что сентиментальная, что хорошо разбирается в искусстве. Да таких сентиментальных в России – пруд пруди, а талантливых людей единицы. Вот возьмет сейчас и уйдет от неё Жирмунского читать. Что ей время-то зря тратить. У неё дар. Ей творить нужно, пока вдохновение не ушло. Пока ничего не болит.

Софья Михайловна посидела ещё немного рядом с Асей и поднялась, чтобы уходить. Откровенно говоря, Софья предполагала, что Ася начнет её останавливать. Но Ася проводила её долгим взглядом и подумала: «Совсем выжила из ума старая. Стихи начала писать в семьдесят лет».

На следующий день Софья Михайловна встала рано. Выпила полстакана крепкого чаю, села возле окна за стол, положила перед собой чистый лист бумаги и стала думать о том, чтобы ей такое написать, о чем ещё никто до неё не писал. За окном было серое осеннее утро. Вершины лип заслоняли окна второго этажа. Раньше в это время она отдыхала у бабушки в деревне. Дни были короткие, но яркие, разлинованные по желтой траве длинными синими тенями. Прямо за бабушкиным домом стеной стоял лес. После дождя оттуда наплывал смоляной дух. И всегда где-то там, в лесу каркали вороны, перелетая с места на место. И всегда в лесу можно было увидеть что-то новое.

Софья Михайловна ещё раз посмотрела в окно. Нет, ничего нового за окном не происходит. А если за окном ничего не меняется, то – о чем писать стихотворение? Должно же что-то к этому подтолкнуть.

И тут позвонила Ася:

– Представляешь, – взволнованным голосом заговорила она, – наши ученые такой аппарат изобрели, который всё лечит.

– Что всё? – с раздражением переспросила Софья, которую оторвали от важного занятия.

– Всё. Сердце, печень, суставы. Понимаешь. Я еле успела позвонить им туда. Этим ученым. Заказала такой аппарат за полцены… Вот как повезло мне.

– И сколько же это? За полцены.

– Восемь тысяч всего за такую нужную вещь… Я успела позвонить за первые двадцать минут сразу после передачи. А то бы пришлось покупать тысяч за тридцать, а может и дороже ещё.

– Аппарат, который всё лечит? – с иронией переспросила Софья.

– Он даже сам определяет, что лечить. Представляешь. Сам определяет, сам лечит и сам программу задает по оздоровлению всего организма на клеточном уровне.

– Ну и ну! – проговорила Софья, прикрывая ладошкой рот, чтобы не зевнуть. – И ты всему этому веришь?

– А как не верить? Там какой-то профессор выступал, – продолжила объяснять Ася. – Сказал, что они проводили опыты на больных. Так вот, он всем помогает этот аппарат без разбору. И всё лечит. Все болезни. Представляешь, какой аппарат нужный! Он теперь будет у меня.

– И ты за него уже деньги заплатила?

– Да. Перевела куда надо.

– Вот дура! Я думала, ты лучше соображаешь. Думала, что тебя на кофейной гуще не проведешь.

– Почему это? – возмутилась Ася после небольшой паузы.

– Да не бывает таких приборов. И аппаратов таких не может быть.

– Как не бывает? – переспросила Ася упавшим голосом.

– Потому что даже врач со всеми анализами порой ошибается в постановке диагноза, – громко пояснила Софья.

– Но профессор…

– По радио сказал, – продолжила Софья.

– Да.

– А ты видела этого профессора? Документы у него проверяла?

– Да как? Он же по радио.

– А ты всему веришь, что сейчас по радио говорят?

– Да не всему. Но мне такой аппарат очень нужен… Понимаешь, бывает, чего-то в спине заболит – заболит, а чего там такое болит – понять не могу. А тут я бы аппарат этот подключила и всё бы. Он бы сам все болячки мои нашел и сам вылечил бы.

– Жаль мне тебя, – вдруг проговорила Софья со вздохом. – Просто жаль.

– Это почему это?

– Соришь ты своими деньгами без разбору. А есть себе покупаешь всякую дрянь. Вот питалась бы хорошо, ела бы фрукты, да рыбу хорошую, вот бы и чувствовала себя прилично. Может и голова у тебя заработала бы ладом.

– Да ну тебя, – обиделась Ася и положила трубку.

После этого разговора Софья Михайловна, сколько не смотрела за окно, сколько не вздыхала, сколько не вглядывалась в туманную осеннюю даль – так ничего и не смогла больше придумать. Стихи на ум не шли. Утро пропало даром. Время потеряла зря. А всё из-за этой бестолковой подружки, которая верит всему, что по телевизору показывают и по радио говорят. Хотя, что возьмешь с человека с незаконченным высшим образованием…

На следующий день, когда Софья едва успела приблизиться к столу, чтобы заняться творческой работой, ей снова позвонила Ася:

– Знаешь, почему сейчас туалетная бумага стала такая тонкая? Только возьмешь в руки – уже разваливается, – сказала она тоном человека, который только что узнал важную тайну.

– Нет, – не понимая в чем тут дело, ответила сонная Софья Михайловна.

– А я узнала.

– Ну, и в чем же?

– Это для того, чтобы из неё было удобнее делать колбасу. Ха-ха -ха!

– И ты из-за этого мне позвонила? – возмутилась Софья.

– Да… Я думала, ты посмеёшься вместе со мной.

Софья Михайловна положила трубку, поморщилась и поняла, что сегодня снова ничего не напишет. Эта дура опять испортила ей настроение. Ну надо же придумать такую чушь.

Софья Михайловна откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. Солнечный свет стал проникать сквозь её морщинистые веки прямо в голову, и от этого душа постепенно начала наполняться какими-то далекими детскими воспоминаниями, когда Софья открывала для себя мир, когда обыкновенная зелёная трава вдоль забора вызывала восторг. Когда легкое дуновение ветра, от которого шелестела листва, уже что-то значило, уже о чем-то говорило.

Софья привычным движением взяла авторучку, придвинула к себе чистый лист бумаги. Сейчас она напишет первую строчку стихотворения. Сейчас, сейчас. Это стихотворение будет навеяно детскими воспоминаниями. Оно будет пронзительным и ярком, как солнечный свет за окном. Ей надо только сосредоточиться. Только отрешиться от всего сиюминутного.

И в это время снова зазвонил телефон.

Софья Михайловна с раздражением подняла трубку.

– Да.

– Ну, куда сегодня пойдем? – глуховатым голосом спросила Ася.

– А мы куда-то собирались? – холодно спросила Софья.

– Нет. Но не дома же сидеть весь день, когда на улице такая погода.

– Какая погода?

– Ни ветра, ни дождя и солнце с самого утра, – пояснила Ася.

Софье очень захотелось сказать подруге что-нибудь грубое. Что-нибудь такое, после чего Ася надолго от неё отстанет, но представила себе, как потом ей будет скучно без Аси и отогнала от себя эту мысль. С кем ещё она сможет потом поговорить по душам? Кто ещё будет безропотно выслушивать все её бредни, исполнять её просьбы, следовать за ней по пятам. Нет уж, лучше терпеть эту вздорную и глупую старуху. С ней хотя бы не одиноко. А стихи подождут.

Кофта

Однажды Ася решила купить себе новую кофту. Она уже давно себе ничего не покупала. Лет двадцать, наверное. Так и жила во всем старом и даже мысли у неё стали какие-то неясные, невеселые – тоже старые. А тут вдруг она пенсию получила и подумала: «Вся обносилась я. Даже шляпа у меня какая-то скособоченная. Нешно я новой кофты не купить не могу до старости лет, когда у меня такая хорошая пенсия стала».

Подумала так Ася, подумала и стала собираться на «Долгоозерный» рынок, который находится на улице Илюшина, 14. Собиралась, собиралась, ходила, ходила у зеркала, прихорашивалась, и решила на всякий случай позвонить Софье Михайловне. Пусть придет, посмотрит на неё, когда она новые наряды будет выбирать. У Софьи-то ничего нового давно нет. Пусть она ей позавидует. Пусть посмотрит, как она будет наряжаться.

Встретились на «Выборгской» станции метро, зашли в душный вагон, уцепились за поручни, поехали. Вышли из вагона на станции «Комендантский проспект». Там до рынка оставалось уже рукой подать. Но Софья Михайловна стала настаивать, что нужно поймать такси. Нечего пешком по городу шататься, когда голова ладом не работает. Ася и так уже со страхом прикидывала, во сколько ей кофта обойдется, а тут ещё эти новые фортели Софьи – такси. Одно разоренье с ней.

В конце концов, Софья уехала на такси – Ася пошла пешком. И всё было бы хорошо, если бы по дороге Ася не заблудилась. Видимо она свернула куда-то не туда.

Она заблудилась так сильно, что когда стала спрашивать у прохожих, где находится «Долгоозерный» рынок – они только плечами пожимали. Вот до чего дошло. Или дошла.

В конце концов, какой-то дед посоветовал ей взять такси, чтобы зря не по городу не плутать. Небось, немолодая уже.

Так Ася и сделала.

Софья Михайловна, между тем, уже ждала Асю возле базара. И как только увидела, что она из такси выходит – так и вскипела вся изнутри. Возмутилась. Вот ведь какая дура, а! За двоих же можно было меньше заплатить, чем за одну. И зачем только она согласилась Асе помогать? С ней одни бесполезные хлопоты – больше ничего.

Когда стали примерять кофты, Софья Михайловна надела очки на две диоптрии больше, чем всегда носила. В этих очках она видела все недочеты шитья, все вытянувшиеся ниточки и прочие изъяны производственного брака. Правда при этом подносила свой большой нос очень близко к кофте и смотрела на неё со строгим выражением лица. Как будто видит нечто необычное. А когда отдаляла нос от кофты, то обязательно делала губы коромыслом, создавая вид, что она детально анализирует увиденное.

– Ну как? – спрашивала Ася, поворачиваясь перед профессоршей и так и этак.

– Да вроде ничего. Только цвет…

– Что?

– Цвет тебе не к лицу. Цветы слишком яркие на груди. И покрой молодежный.

– Откуда ты знаешь? – раздражалась Ася.

– Так мне кажется.

– Кажется ей, – ворчала худая старуха.

В конце концов Асе пришлось купить кофту невзрачного салатного цвета с маленькими синими цветочками. Эта кофта показалась Софье Михайловне самой подходящей для Аси по фасону. Новая кофта была недешевой и недорогой, только уж очень тонкой и очень воздушной. Откровенно говоря, Асе хотелось выбрать кофту посолиднее и потолще, такую, какая была у её покойной мамы. Но таких кофт видимо уже не производили. Всю хорошую матерью заменила какая-то тонкая синтетическая дрянь.

Возвратившись с рынка домой, Ася стала примерять кофту перед зеркалом. И чем больше примеряла, чем больше к ней приглядывалась – тем больше эта кофта нравилась ей. Она была такая элегантная вся в этой кофте, что прямо как леди Гага. Как будто эту кофту сшили по её фигуре. Прямо как будто мерку брали с неё. Даже худые плечи Аси в этой кофте были почти незаметны. И коричневатая длинная Асина шея казалась не так сильно морщинистой. И руки не такие худые, и ключицы невыпуклые.

Ася достала из железной шкатулки, которая когда-то была баночкой из-под чая, большую (с синими стеклянными цветочками) мамину брошь и прицепила её на кофту. Вид у кофты сразу стал лучше. Такая мелочь – брошь, а как всё преобразила. Так переменила всё. Ася повернулась перед зеркалом так, потом этак. Хорошая какая ещё эта мамина брошь – прямо чудо! И блестит. И так повернешься – блестит, и этак – тоже блестит. Прямо так блестит, что настроение у Аси само собой поднялось.

И тут как-то неожиданно Ася учуяла, будто от новый кофты чем-то пахнет невкусно. Вроде как солидолом или машинным маслом. Поднесешь к носу – сильно пахнет, а уберешь – не очень. Но всё равно как-то нехорошо. Лучшее её сразу выстирать, чтобы потом не принюхиваться. Тем более, неизвестно, сколько дней или месяцев она на рынке болталась. Кто её до Аси примерял. Может туберкулезник какой или человек с глистами.

В общем, вечером Ася нагрела горячей воды и выстирала новую кофту в тазу, а потом повесила на балкон для просушки. Ещё, когда вешала эту кофту, Ася счастливая была, и когда засыпала – тоже была счастливая. У неё теперь новая кофта салатного цвета на балконе висит. Сушится. Завтра Ася встанет и наденет её.

Утром Ася сварила овсяную кашу на половинном молоке. Поела с аппетитом, с хорошим настроением, с кусочком черного хлеба. Когда она по утрам овсяную кашу ест – у неё всегда настроение хорошее. Тем более что у неё на балконе новая кофта висит, которую она вчера выстирала. На столе горячая чашечка свежего кофе, маслице на блюдечке, рядом французская булка. Всё хорошо. Вот сейчас она покушает и пойдет на балкон кофту снимать.

И когда Ася зашла на балкон она ничего плохого не заметила. Только в первый момент ей показалось, что новая кофта стала немного больше, чем была. Сама кофта не так чтобы сильно увеличилась, а рукава как будто удлинились. Или это ей так только показалось, потому что она ещё не проснулась до конца. Не привыкла к яркому свету. Вот сейчас оденет её, к зеркалу подойдет – и тогда всё увидит.

Ася натянула через голову кофту, вдела руки в рукава и… тут сразу почувствовала неладное. Левая ладонь не вышла на улицу как положено, а затерялась где-то в самом конце рукава. Правая – тоже. Ася посмотрела на себя в старое темное зеркало на стене и от удивления ахнула. Новая кофта за ночь вытянулась на два размера. Вчера ещё она была ей впору, а сейчас стала велика. На туловище это было несильно заметно, а рукава сразу бросались в глаза.

Ну надо же, а! Новая кофта салатного цвета с синими цветочками, ни разу ненадеванная – уже велика. Вот беда-то! Куда теперь с ней, с этой кофтой? На базаре ведь чеков не дают… Куда? А денег-то сколько потрачено зря. Ах, сколько денег потрачено! Ужас!

Надо Софье звонить. Это она во всем виновата. Посоветовала ей купить эту кофту дрянную. Может она без Софьи эту кофту салатную с синими цветочками не купила бы. Ходила бы ещё по базару да ходила, искала бы хороший товар да искала. Может и нашла бы подходящую. А эта старая дура пристала к ней: бери да бери, бери да бери. Вот она и взяла. А чего взяла – сама не знает.

Взволнованная Ася подошла к телефону, быстро набрала номер Софьи Михайловны.

– Ало! – откликнулась Софья.

– Ало. Ты спишь, что ли? – спросила Ася.

– Встала, – спокойно ответила Софья.

– А я не сплю, – продолжила Ася. – Научила меня купить салатную кофту. А я тебя послушала. Эту не бери, ту не бери. Эта старит, та молодит. Никого больше не буду слушать. Своим умом буду жить.

– Да что такое случилось-то?

– Ничего! Кофта твоя салатная вытянулась вся… Рукава до полу.

– А ты её, значит, выстирала уже?

– Выстирала. Потому что от неё машинным маслом пахло.

– А этикетку, конечно, не прочитала перед стиркой?

– Какую?

– На кофте. Там, где утюг нарисован.

– Ничего не читала я, – зло ответила Ася. – Выстирала и на веревку повесила просушиться.

– Горячей водой стирала?

– А какой же ещё?

– Ну, вот и причина.

– И чего сейчас делать мне?

– Ничего пока не делай. Я приеду, посмотрю, что сделать можно.

И Софья Михайловна положила трубку. Ася стащила с себя кофту и с раздражением бросила её на пол. Хотела её потоптать немного, подавить худыми пятками, но передумала. А вдруг Софья Михайловна придумает чего. Обменять её или деньги вернуть обратно. Она женщина грамотная, знает все ходы и выходы.

Когда Софья Михайловна увидела салатную кофту на Асе, она руками всплеснула:

– Это не кофта, а кафтан! Ни дать, ни взять.

– И чего теперь?

– Рукава надо подшить.

– Да куда их подошьешь – такие длинные, – удивилась Ася, пробуя подобрать рукава.

– Тогда – подрезать.

– У новой-то кофты? – обиделась Ася. – Только купила – уже резать да подшивать.

Короче говоря, через два часа кофта снова была как новая, только немного бесформенная, слегка скособоченная. Асина шея в этой кофте казалась сейчас слишком длинной, и плечи снова выпирали, и на животе появилась какая-то длинная поперечная складка, которой раньше не было. Что не говори, а не к душе стала кофта эта салатная с синими цветочками. Так и хотелось выкинуть её в окошко, чтобы улетела куда-нибудь по ветру прямо в мусорный бак.

– Во всем виноваты ткани современные, синтетические, – начала рассуждать Софья Михайловна. – Ни утюгом их погладить, ни выстирать по-человечески.

– Не знаешь, с какой стороны подойти, – поддержала её Ася и стала собирать на стол.

Собирала, собирала стол к чаю, и тут ей так захотелось выпить с горя, так захотелось расслабиться, что она нашла в комоде бутылку сухого грузинского вина под названием «Цинандали». Разлила вино по фужерам, подхватила на вилку кусочек ветчины и опрокинула фужер в рот. Так прямо и выпила всё вино одним глотком, как страус какой. Сама не ожидала, что так получится. И вино оказалось не таким противным, как она предполагала. И в животе оно приятно обожгло.

После выпитого вина думы о кофте на время оставили Асю. Да что там кофта. Разве она новую кофту себе не купит? Разве денег у неё нет? Что у неё пенсия плохая, что ли? Или на смерть денег не припасено.

Да всё у неё есть. И на смерть, и на кофту хватит, и ещё за квартиру заплатить останется. Только салатного цвета кофту она больше покупать не будет. Купит оранжевую или голубую. Пусть Софья Михайловна говорит потом, что хочет, пусть осуждает её, но она купит себе кофту яркую. Такую, о которой всю жизнь мечтала. И шляпу новую купит себе в самом дорогом магазине на Невском проспекте. И хорошие зимние сапоги. Всё купит, что нужно зрелой симпатичной женщине в её годы.

Омут

Ася всю зиму жила, жила, варила овсяную кашу на половинном молоке, смотрела от скуки в окно, звонила Софье Михайловне и-за разных пустяков, сидела перед телевизором, перешивала кофты, штопала носки, болела, переживала и-за всякой ерунды. И тут вдруг пришла в город весна. До этого почти бесконечно тянулась зима. Ася посмотрит через окно на улицу – снег кругом лежит. Зима. Через месяц снова выглянет – всё ещё зима. А тут вдруг как-то неожиданно весна случилась. Ася только, только к зиме привыкла, только приноровилась к серым будням и холоду – и вот на тебе – весна уже. Ася даже растерялась. Надо же, как быстро это всё случается в зрелые годы.

Всё бы ничего, но вместе с новой весной в душе Аси что-то произошло. Что-то там ненужное проснулось. Раньше она встречала Павла Борисовича из соседнего подъезда на улице и ничего с ней не происходило, а сейчас почему-то стало происходить.

Павел Борисович жил один. Вера Петровна у него давно уже умерла, царство ей небесное. Но раньше Ася Павла Борисовича как будто не замечала совсем, а этой весной вдруг стала замечать. Вот замечает и всё тут, хоть кол на голове теши, хоть куда от Павла Борисовича девайся.

Ася пройдет мимо и улыбнется Павлу Борисовичу. Снова пройдет и глаза опустит. Как девочка какая стала, честное слово. Даже перед соседями неудобно. А вдруг они уже заметили чего? А вдруг уже поняли.

Однажды Ася по рассеянности рассказала об этом несчастье своей старой подруге Софье Михайловне. Та немного подумала и сказала:

– Да ты влюбилась, подруга!

Асю как током ударило.

– Не может быть!

– Влюбилась, – с улыбкой повторила Софья.

Ася уже успела забыть, что на такие подвиги способна. И вообще, какая может быть любовь в семьдесят лет? Когда уши толком не слышат, глаза не показывают и руки по утрам какие-то ватные – как будто не свои. Спина ладом не выпрямляется, ноги в коленях болят и в голове шумит что-то, как морской прибой.

– Ты влюбилась, – повторила по телефону Софья. – Он нестарый ещё, твой избранник?

– Да как нестарый. Ему тоже за семьдесят.

– Значит, два сапога – пара, – парировала Софья.

– И чего теперь? – упавшим голосом переспросила Ася.

– Забудь и выбрось из головы.

– Не могу.

– Почему?

– Видимо у меня в голове ничего кроме сомнений нет. Выбрасывать нечего.

– Ну, тогда расскажи ему обо всем.

– Как? Я, когда его вижу – у меня язык отнимается и в груди что-то трепещет, – призналась Ася.

– Тогда не говори пока ничего. Вот будем вместе гулять. Ты мне его покажешь, я с ним заговорю. Посмотрю, как он отреагирует.

– Неудобно, – промямлила Ася.

– Он не один живет? Или один?

– Кажется один.

– Квартира у него большая?

– А какое мне дело до его квартиры, – обиделась Ася. – У меня своя немаленькая. Какое мне дело? И вообще, зря я тебе это всё рассказала.

Ася обиделась и положила трубку. И с какой стати Софья ей советы дает? Кто она такая? Даже если Ася действительно полюбила, она сама должна решить, как ей действовать дальше. Что говорить, что делать. Да может быть она ничего и делать-то не собирается. Для чего ей? Как жила, так и будет жить. Вот только весна эта дурацкая пройдет и всё. Весна пройдет и ей сразу легче станет.

Ася нерешительно подошла к зеркалу. Посмотрела на себя с боку в анфас. И тут ей показалось, что правый глаз у неё чуть-чуть мутнее левого. Или так только кажется, потому что в зеркале?

И брови опустились. Да опустились брови и вытерлись немного, выгорели. Это точно. Это не кажется, пожалуй. Начало у бровей есть, его ясно видно, а конец исчез куда-то. Ася приподняла указательным пальцем одну бровь, потом другую. Совсем безбровая стала… И с какой стати Павел Борисович должен на такую внимание обратить? Что он с ума сошел, что ли?

Хотя… он тоже не лучше. Седой весь, сгорбленный, с тросточкой ходит. Она хотя бы без тросточки передвигается пока и то уже хорошо. И не горбатая она. Ася что есть силы выгнула грудь. В спине что-то громко хрустнуло… Совсем не горбатая. Прямая как сабля.

Ася надела очки, присмотрелась к своему лицу получше и заметила под левым глазом темное пятно. Кажется, этого пятна у неё раньше не было. Или было? Почему-то она всё стала забывать. Не помнит даже про это пятно. Было оно или нет? На руках точно пятен не было, там они после шестидесяти появились. А на лице – непонятно, когда. Или это грязь? Может она задела рукой что-то пыльное, а потом – лицо. Такое ведь тоже бывает. Руки у неё длинные и лезут во все стороны. Ищут опору.

Ася пошла умылась. Снова вернулась к зеркалу. Нет, пятно не исчезло. Значит, с этим пятном сейчас придется жить. И на носу появились какие-то красноватые отметины. Как будто кончик носа кто-то покусал. Какое-то насекомое, что ли… Или внутренности у неё плохо работают. Хотя на желудок она никогда не жаловалась. И есть она всегда хочет с самого детства. С самого детства любит уху из свежей рыбы. И куриный бульон с зелёным луком тоже любит. И пельмени с мясом. Всё любит, что сейчас задешево не купишь.

И для чего это она к зеркалу подошла? Для чего себя разглядывает? Ах, да, она же влюбилась. Это она для Павла Борисовича к зеркалу подошла и разглядывает себя. Она хочет ему понравиться… Или не хочет? Тогда зачем Софье Михайловне позвонила? Вот и пойди сейчас разберись, что с ней такое творится. Того и гляди начнет стихи писать, как Софья. Хотя Софья-то помоложе будет. У неё с этим делом попроще. У неё, наверное, и платья красивые есть, и новая шляпа, а у Аси ничего нового и модного нет. Одну новую кофту салатного цвета с синими цветочками купила себе и та вытянулась после стирки. Вот как не везет. Эх!

И Павел Борисович на неё внимания не обращает… И не обратит никогда. Сейчас ведь все старики берут себе в жены женщин молодых. Лет на двадцать моложе. Мода такая. Сами чуть дышат, едва передвигаются, шепеляво говорят, а жену им надо иметь молодую и красивую. А для чего спрашивается? Чтобы ухаживала за ним? Чтобы обстирывала его, обихаживала, кормила? Ася хотела додумать начатую мысль до конца, но тут ей позвонила Софья.

– Ну что, решилась? – спросила она сходу.

– На что решиться должна я? – растерялась Ася.

– Познакомиться с этим, как его там? Павлом Борисовичем, что ли.

– Зачем? – ляпнула Ася.

– Как зачем? Чтобы зря не страдать.

– А я и не страдаю. Что мне… Я не страдаю вовсе.

Ася громко хмыкнула и попыталась устроить на место седую прядь, спадающую на глаза.

– Ты в окно посмотри.

– Для чего?

– Он на улице или нет? Этот твой… Если прогуливается где, я приеду и с ним поговорю.

Ася нехотя подошла к окну. Посмотрела во двор.

– На детской площадке сидит. С малышами беседует.

– С малышами! Значит, он человек хороший… Я сейчас приеду. Все проблемы решу, – и Софья Михайловна положила трубку.

После этого Асю охватило волнение. Ей даже захотелось куда-нибудь спрятаться, чтобы этого всего не знать и не видеть. Ну как это можно к незнакомому человеку на улице подойти и начать такой особенный разговор ни с того ни с сего. Он же может подумать о ней плохо. И одета она не так чтобы здорово, и выглядит немолодо. Возле глаз морщинки заметно… Нет, лучше ей никуда не соваться, никуда не ходить. Лучше ей дома сидеть. Или взять вот сейчас и исчезнуть из дома. Пройти мимо Павла Борисовича и шмыгнуть за угол…

Хотя, шмыгнет-то шмыгнет, только что потом Софье Михайловне скажет, как свой поступок объяснит? Испугалась… Опять её заколотило. Нет, пожалуй, это тоже нехорошо. Это слабость, это малодушие. А как с малодушием бороться? Как?

И тут Ася вспомнила о флаконе с каплями Морозова, которые иногда пила перед сном. Побежала на кухню, открыла шкаф. Вот она её смелость, вот она её решительность стоит в уголке. Сейчас выпьет залпом всё, что осталось и совсем перестанет волноваться. Только по утрам она никогда раньше капель не пила.

Ася выплеснула в стакан остатки капель, развела водой, выпила и сразу почувствовала прилив смелости. Прямо так и зажгло в животе от этого прилива.

А что собственно такого страшного с ней может произойти? Ну, поговорят они с Павлом Борисовичем о том, о сем. Ну, посидят они немного на лавке. И что? Ничего тут страшного нет, ничего необычного. Мало ли стариков по лавками сидят, когда на улице тепло. Кто они такие, о чем говорят, это со стороны не определишь. Может, они о погоде беседуют, о детях говорит.

И в это время в коридоре звонок зазвенел. Ася от неожиданности даже вздрогнула. Это Софью Михайловна примчалась. Она уже тут, уже припалила. Надо же, как быстро. Когда нужно спешить – вечно Софья опаздывает, а тут прилетела как бешеная. Сейчас начнет над ней издеваться. Начнет делать губы коромыслом. Учить. Как будто Ася сама ничего не понимает. И зачем только она связалась с этой профессоршей.

Звонок прозвенел вторично. Ася шла к двери, а звонок всё звенел.

– Ты уже собралась? – спросила Софья вместо приветствия, как только перешагнула за порог.

– А чего собираться-то мне. Я всегда готова, – едва ворочая языком, ответила Ася.

– Ты чего это? Почему от тебя корвалолом так разит? – удивилась Софья.

– Откуда ты взяла?

– И язык у тебя заплетается.

– Не может быть, – стала отрицать Ася, выкатывая от усердия глаза. – Я ничего не пила.

– А вчера?

– И вчера не пила.

– Значит ты заболела, – отрезала Софья.

– Не пила я и не заболела, – снова стала отрицать Ася, придерживаясь рукой за дверной косяк. – Правду говорю.

– Это для смелости, да? – спросила Софья. – Для смелости?

– Нет, – моталка головой Ася.

– Это потому что ты стесняешься его, да?

– Нет.

– Потому что влюбилась.

– Не-а.

– Вот, дура! А я для неё всё бросила, сюда прискакала, сломя голову, а она всё испортила.

– Ничего я не портила.

– И что мне с тобой делать теперь?

– Ничего. Я вот сейчас оденусь. Пойду и сама ему всё расскажу. И про себя, и про тебя всё расскажу. Какая ты вредная. Всегда мне настроение испортишь.

Ася неуверенными шагами направилась к шифоньеру, чтобы выбрать себе подходящее платье и в это время сильно пошатнулась. Софья Михайловна метнулась вперед и умело подхватила её под руки.

– Упади ещё да сломай себе чего-нибудь.

– Не хватай меня, – огрызнулась Ася. – Я сама.

В конце концов, Софья Михайловна усадила Асю на диван, и сама села рядом.

– А может и правда – не ходить никуда, – начала она рассуждать вслух. – Для чего тебе эта обуза? Это переживание… Без любви оно как-то спокойнее. Как-то проще… Вот ты ещё ничего ему сказать не успела, ничем себя не проявила, а уже переживаешь. А переживать нам, старым людям, нельзя. Не дай Бог давление поднимется или ещё чего хуже.

– Я не старая ещё, – снова огрызнулась Ася.

– Нестарая, нестарая. Верю. Но мне что-то не хочется в этот омут с головой… Здоровье уже не то. Прибежала, а не хочу.

– А я хорошо себя чувствую. И омут этот мой. Ты тут ни при чем.

– Хорошо, хорошо. Твой омут. Ладно. Только всё равно надо сто раз подумать, чтобы сделать первый шаг.

– Я думала, я отмеряла, – промямлила Ася.

– Потом пути назад не будет…

– Почему? – встрепенулась Ася, пытаясь сделать строгое лицо и умные глаза. – Почему это?

– Времени не останется, – с печальным вздохом проговорила Софья Михайловна. И Ася неожиданно почувствовала, что её подруга права. Эта вредная старуха в шляпе говорит то, что Ася подсознательно чувствовала, но не могла сформулировать… Она говорит правду. Ту правду, о которой не хочется думать, о которой не хочется вспоминать. Один неверный шаг и привычный ритм жизни может измениться. Всё надо будет строить заново. Привыкать, подстраиваться, прощать обиды, переступать через себя. В молодости-то это происходило как бы само собой, легко и безболезненно. А сейчас… Что будет сейчас? Весна пройдет, чувства улягутся, вернется в душу былая трезвость. И что тогда? Рядом с ней будет человек, которого она совсем не знает. Каким он был в молодости, каким был в зрелые годы?