История и тайны Северной столицы. Загадки земли сестрорецкой

Глава 11. Самая надёжная в мире винтовка

Электрификация Сестрорецка началась в октябре 1896 года с запуска небольшой электростанции фирмы «П. Феттер и Е. Генкель», обслуживавшей только Оружейный завод. К 1903 году, после возведения и других электростанций, в Сестрорецке было установлено около 2000 ламп накаливания и 130 фонарей, работавших по принципу вольтовой дуги. С 1913 года в Сестрорецк стала поступать электроэнергия от подстанции в Санкт-Петербурге (со Старой Деревни), принадлежавшей «Русскому обществу электрического освещения».

Оружейный завод тем временем продолжал свою активную деятельность. В период с 1894 по 1902 годы его руководителем был талантливый конструктор-оружейник генерал-майор Сергей Иванович Мосин.

Сергей Иванович Мосин – создатель трёхлинейной, самой надёжной в мире винтовки (образца 1891 года)

16 апреля 1891 года был утверждён образец разработанной им «четырёхтактной винтовки со серединным магазином калибра 3 линии» (7,62 мм). Она получила название «Трёхлинейная винтовка образца 1891 года». На Всемирной выставке 1900 года в Париже российская «малокалиберная трёхлинейная штатная винтовка» завоевала Гран-При. Интересно отметить, что винтовка системы Мосина на протяжении многих лет являлась основным оружием русской пехоты. Состояла она и на вооружении Советской Армии, и по прочности и надёжности являлась лучшей винтовкой мира. Винтовка выпускалась в СССР до 1947года, а на вооружении находилась до середины 70-х годов. После Второй мировой войны винтовки и карабины Мосина производились по лицензии в Польше, Венгрии и Румынии.

Памятник Сергею Ивановичу Мосину

С 1907 по 1918 годы на Оружейном заводе работали и изобретатели автоматического стрелкового оружия: Владимир Фёдоров, Василий Дегтярёв, Фёдор Токарев… Памятник русскому конструктору и организатору производства стрелкового оружия – Сергею Ивановичу Мосину – открыт в Сестрорецке 18 сентября 2001 года.

С 1918 по 1940 годы государственная (уже не административная) граница с Финляндией проходила в двух километрах от Сестрорецка. В этот период завод полностью перешёл на изготовление инструмента и стал называться Инструментальным. Его продукция славилась по всей России и экспортировалась в 50 стран мира.

В годы Великой Отечественной войны линия фронта проходила рядом с Сестрорецком: в сентябре 1941 года наши войска остановили здесь наступление финнов. На 39-м километре Приморского шоссе был остановлен танковый прорыв финской армии; именно здесь проходил рубеж сестрорецкой обороны, а в июне 1944 года отсюда наша Армия перешла в контрнаступление.

Дот на Дубковском мысу в парке «Дальние Дубки», оставшийся со времён войны

Глава 12. Начало Конца… или – конец Начала?

После окончания войны Сестрорецкий инструментальный завод стал крупнейшим предприятием в отрасли производства инструментов для машиностроения: свёрл, метчиков, плашек, фрез, слесарного инструмента. Продукция Сестрорецкого завода пользовалась спросом не только в Советском Союзе, но и во всём мире. Завод был градообразующим предприятием для Сестрорецка, на нём работали свыше 5 тысяч жителей, существовали целые рабочие династии.

Наступили новые времена. Тяжёлый каток Перестройки и последующего Развала прошёлся и по Сестрорецкому заводу, ставшему, кстати, к 2003 году уже единственным в России, выпускающим инструменты для электронной промышленности. Однако, в 2008 году начался процесс преобразования заводской территории в «многофункциональный общественно-деловой и жилой комплекс»; и 15 августа 2008 года был торжественно заложен «первый камень» в строительство этого комплекса. На проект «реновации» промышленных территорий планировалось выделить инвестиции объёмом около полумиллиарда долларов!

30 октября 2009 года оставшимся – «дежурным» – руководством был дан банкет «в честь» окончательного закрытия завода и увольнения всех рабочих. По этому случаю собравшиеся у заводских ворот сестроречане – и некоторые даже со слезами на глазах! – прикрепили к воротам две скорбные гвоздики. Ну а памятник Сестрорецкому Рабочему, открытый в сентябре 2011 года, оказался каким-то двусмысленным. А и то правда! – памятники людям при жизни ставят редко; они больше для памяти, – был, мол, такой когда-то, Сестрорецкий Рабочий…

Опустело Главное здание некогда знаменитого на весь мир завода

Мемориальная доска у входа

Вода канала, когда-то крутившая колёса заводских машин, теперь, по-существу, является продолжением реки Сестры, вытекающей из озера

Фрагменты памятника Сестрорецкому Рабочему: бесхозный станок; Сестрорецкий Рабочий, гордо покидающий завод… – Навсегда

Вот он, Сестрорецкий Рабочий…

Навсегда уходящий с завода…

Таким образом, город Сестрорецк, – «столица» северо-западных предместий Санкт-Петербурга, – история и судьба которого были тесно связаны с его славным Заводом на протяжении почти трёхсот лет, своего завода лишился. Означает ли это Конец города или Начало его Новой истории, – кто знает? Скорее, здесь уместнее вспомнить мудреца Черчилля: «Это ещё не конец. Это даже не начало конца. Но это, несомненно, – конец начала!»

Итак, читатель, начальный этап нашей истории подошёл к концу. А дальше… – Теперь же начинается сама история.

Часть 2. Юность отцов: казна генерала Майделя

Загадки и тайны старинных кладов… – как же вы будоражили наше детское воображение, волновали юношескую кровь, заставляя вновь и вновь перелистывать страницы пиратских романов, снова и снова разглядывать через увеличительное стекло еле заметные пометки на блеклых репродукциях старых разбойничьих карт!

Вы, послания далёкой старины, доверенные пожелтевшим листам древних манускриптов… – сколько лет, сколько десятилетий и веков пронесла над вами Река Времени, истирая вас в прах! – Лишь жалкие обрывки выплеснула она к нашим ногам, на зыбкий берег нынешних дней… лишь крохи тех мыслей и знаний, что занимали ум того, кто покрывал неровными строчками листы полуистлевшего теперь, – увы! – пергамента!

Что же скрывалось за этими тайнами? – Древние поверья предков, колдовские обряды? Или описания примет, по которым только и можно определить вожделенные места захоронений сокровищ, неизвестно кем и как добытых? И какою же силой должны обладать они… и до какой неизмеримой глубины должно было дойти отчаянье от невозможности хранить их более, – чтобы довериться почти невесомым листам тонкого пергамента в неизбывной надежде быть когда-нибудь и кем-нибудь воспринятыми!

А может, дело совсем и не в тайнах старинных кладов, а лишь в той поре нашей жизни, когда так хочется открывать и находить? – В нашем детстве, в юности нашей? И мы, кому удалось прикоснуться к этому… – остаёмся ли, огрубевшие душами, верными тем сокровенным мечтам, бередившим когда-то молодое сознание – верными тому источнику живой воды, который так легко замутить?!

Глава 1. Блики южных морей

Александровка, близ Сестрорецка

1966 год, лето

Море спокойно. Поверхность лагуны слегка рябит при дуновении легчайшего ветерка, бликуя и переливаясь зеленовато-голубыми оттенками. Солнце в зените и бьёт прямой наводкой. Пустынный пляж… Ни криков чаек, ни шумного всплеска случайной волны; и лишь угловатые тени кокосовых пальм вдали; да струится меж пальцев жёлтый горячий песок, обжигая кожу и навевая полуденный сон…

Силуэт бригантины с зарифленными парусами чётко рисуется на искристом фоне моря в лёгкой прозрачной дымке. Она стоит на якоре в трёх кабельтовых от берега. Наблюдатель в «вороньем гнезде» да одинокая фигурка вахтенного на баке, – вот и все признаки жизни…

Вдруг левый борт парусника окутался беловатым дымком. Мгновеньем позже донёсся приглушённый раскат пушечного выстрела. – Полдень! От борта отвалила шлюпка и, взяв курс на берег, стала медленно приближаться с каждым взмахом трёх пар вёсел, – вода, стекавшая с них при взлётах, сверкала на солнце расплавленным серебром.

Скучно, им там от безделья, вот и решили на песочке поваляться, не иначе как… Искупаться, что ли, ещё разок? Да подыматься лень; ну и акулы… Так и лежал бы себе, размышляя о пиратах, спрятавших где-то, на этих островах, свои несметные сокровища, о южных морях… о том, что завершилась наконец, эта нудная четвёртая четверть, а с нею и шестой класс, будь он неладен!

Шлюпка тем временем уже подошла к берегу, и её теперь невозможно было разглядеть сквозь заросли камыша. Вот-вот, казалось, нос её зароется в прибрежный песок. Ещё один хороший гребок, ещё один дружный взмах вёсел и…

И вдруг в камышах, с обеих сторон обступивших пляж, что-то и впрямь зашуршало… и на берег вылез обвешенный тиной Борька.

– … Не, раков здесь нету, – констатировал он, отвлекая Вениамина от сладостных грёз, – за раками на реку Сестру надо, а тут, на Разливе, нету их.

Ну и дёрнуло ж его со своими раками! В самом интересном месте прервать!

Шестой класс, надо сказать, завершён не как-нибудь, а с отличием! В этом, пожалуй, и заключена прелесть таких долгожданных летних каникул. Теперь и оттопыриться не грех на всю катушку, о пиратах помечтать, о кладах там… о южных морях!

Всего лишь позавчера Венька приехал со своими на лето, в их старинный каменный дом, – «родовое гнездо», как его прозвали домочадцы. Приехали налегке: всё необходимое для дачной жизни много лет находилось постоянно в доме и никогда на зиму не увозилось. В их добротном домике можно было б и зимовать, да не очень-то хотелось заморачиваться топливом на зиму, ну и «удобства» во дворе тоже не располагали. – А так, летом, жили они в Александровке уж много лет: жил и Веня с самого рождения, жили его родители, жили и бабушка с дедушкой… Вот, и в этом году приехали… и не как-нибудь, а на новеньком «москвичонке». Только въехали во двор, а Боб со своими уже здесь, – в нынешнем году они у тёти Ульяны сняли весь второй этаж, – улыбается, рот до ушей, и рожицы строит всякие.

Борька перешёл в шестой, и всего одна тройка! – уж больно хлестался. Да только не стал Веня со своими пятёрками… – пусть повыламывается. Они просто были рады встрече: снова можно вместе ходить в поле, на залив, на озеро! Эх! – Хорошая это штука, лето!

Соседка, тётя Ульяна, – хозяйка небольшой дружной семьи, – жила в своём доме постоянно и за имуществом Вениных стариков приглядывала, – ключи на зиму оставляли. Меж огородами границ не было. Кроме того, дедушка Вени очень дружил с её мужем, дядей Аликом. После войны им, переселившимся в эти места из-под Порхова (на землю предков, как любил поговаривать дядя Алик), он одолжил большую по тем временам сумму на обустройство и с возвратом долга не торопил. Ну и жили все вместе, наслаждаясь природой, воздухом и красотой человеческих отношений…

Посёлок же в ту пору восхищал глаз! Ещё и теперь в нём, испахабленном глухими заборами новороссов, можно отыскать следы былой красоты!

Расположенная под Ленинградом (ныне Санкт-Петербург), меж озером Разлив и Финским Заливом, Александровка была построена в середине XIX века самим Александром Стенбок-Фермором, скупившим под строительство дач земли от Ольгино до Тарховки. C тех пор она гордо носит его имя. Усадьба её владельца находилась неподалёку, в Тарховке. Если читающий эти строки, бросится искать Александровку на карте, то он скорее отыщет название маленькой железнодорожной станции «Александровская». Но посёлок, тем не менее, именуется жителями Александровкой.

Настоящим же достоянием Александровки в ту далёкую пору было не озеро и даже не залив, с берега которого в хорошую погоду можно различить форты, Кронштадт и даже Ораниенбаум… – а было широкое поле, отделённое от посёлка задёрнутым ряской Горским Ручьём и ещё не отданное «на растерзание» садоводам, чьи халупки, дачи и коттеджи в настоящее время образовали, по существу, Нью-Александровку.

Поле это, обрамлённое с двух сторон лесом, уже упомянутым ручьём, а с четвёртой – Левашовским шоссе (по которому проходит теперь окружная дорога, идущая по дамбе в Кронштадт), было не очень-то большим: километра четыре в длину и два в ширину. Но если взобраться на один из пригорков, раскиданных в живописном беспорядке по всему пространству (и теперь уже исчезнувших под лопатами садоводов), если окинуть восхищённым взором волнующееся море тимофеевки, всмотреться в бездонную синеву неба, отыскивая вмороженных в её ледяную глыбу жаворонков… – то можно было ощутить бесконечность! – Бесконечность пространства и бытия!

А если «опустить взор долу», то на редких картофельных грядках на склонах холмов можно разглядеть и важных чибисов с кокетливыми косичками, оглашавших окрестности своими пронзительно-писклявыми криками.

Особенно же неповторимо было поле в закатные часы, когда косые лучи заходящего солнца, придавая рельефность каждому кустику и былинке, создавали именно то настроение, в котором даже не слишком утончённый человек способен сочинять стихи!

А по вечерам, когда сумерки, сгущаясь, опускались на землю, оседая ночною росой на траве, когда туман лёгкой ленточкой начинал виться над болотцем, расстилаясь затем огромным слоистым покрывалом над засыпающим полем, – как хорошо в такие вечера выйти подышать влажной прохладой, подводя нехитрые итоги уходящего дня…

О нём-то, об этом поле, и пойдёт рассказ. Именно оно станет сценой тех драматичных и поистине таинственных событий, о которых речь дальше.

– … Боб! Так ты всё лето хочешь своих раков ловить?

– Скажешь тоже! Это я так. Вот, если б лодку достать, тогда можно заняться ловлей. Да только у дяди Алика нету, а чужую отвязывать, – пендалей надают! Борька с сожалением покосился на плескавшуюся в заводи лодку, привязанную цепью с замком к забетонированному в берег толстенному железному столбу.

У дяди Алика лодки, и правда, не было. Зато были другие странности, да ещё какие! – они-то и явились причиной этого повествования, но об этом чуть позже, а пока…

– Да-а! – поддакнул Венька, – с лодкой было бы куда интересней! Можно б и на залив отсюда махнуть, к островам… Там старинные пушки… и клад какой-нибудь спрятан! В пиратов поиграли бы… в острова с сокровищами! Вот было бы здорово!

– Верно мыслишь, старик! – вздохнул Борька, – вырасту, обязательно капитаном стану, дальнего плавания! Или куплю резиновую лодку.

На другой день, с утра, моросил мелкий противный дождик. Весь день, до вечера, – ни в поле выйти, ни к озеру смотаться! После обеда сидят Веня с Борькой на крыльце у тёти Ульяны и не знают чем бы заняться.

– Мне вчера отец из города книжку приволок, – «Остров сокровищ», – вот это да-а! – с восхищением произнёс Боря, – весь вечер читал. И сегодня буду.

– А мне дашь потом? – спросил Веня, дунув на головку одуванчика; маленькие парашютики тут же опускались, едва вылетев из-под навеса крыльца на дождик.

– Потом дам…

Они замолчали. Каждый о своём думал, – о своём острове сокровищ в южных морях. Вот бы туда, на бескрайний простор, где, – куда ни глянь, – изумрудные волны до горизонта! А на горизонте… – остров с пальмами и пиратскими сокровищами!

– А знаешь, Веник… – Борис разглядывал божью коровку на стебельке тимофеевки; она, спотыкаясь, доковыляла до кончика травинки, а затем, вдруг, расправив крылышки, полетела куда-то под дождём, на небо, «где её детки кушают котлетки», – так это… за кладами надо на другой берег Разлива смотаться, – он умолк, загадочно улыбаясь в предвкушении эффекта, который, по его мнению, должен был оказать на собеседника ещё не озвученный им остаток мысли, – … там раньше была финская территория, и на заброшенных хуторах, говорят, они много кладов зарыли.

– Туда на поезде придётся ездить; мне столько денег и не даст никто, – Веня с сожалением причмокнул, – разве что редиской торговать пойти вместе с Тонькой.

Борька хихикнул, вспомнив о Тоне. – Да-а! С ней бы мы наторговали!

У Олега и Ульяны Лутиных была единственная дочь, – Тоня. Трудолюбива. Однако, её отношение к нехитрому и в то же время нелёгкому деревенскому труду объяснялось не тягой к сельскому укладу, а желанием хоть чем-нибудь помочь родителям. И она помогала. Особенно ей удавалось торговать на местном рынке овощами, – даже тётя Ульяна, с её жизненным опытом, не смогла бы похвастать такой выручкой!

Прошлым летом у Тониной подружки по школе не ладилась торговля: уж и день кончается, а больше половины пучков редиски не проданы! И вот тогда-то сметливая Тонечка предложила ей свою помощь, – перевязала пучки, сделав их раза в два меньше, и цену убавила соответственно, раза в полтора… И через час у неё всё раскупили! Ну и половину выручки себе взяла, конечно же, – по справедливости. Мать подружки потом к тёте Ульяне «делиться радостью» приходила… и вернуть хотя бы часть денег.

– Не, старик, редиской не годится. Мы что-нибудь получше придумаем. Вот если… – Борька наморщил лоб и почесал под носом, – если б лодку самим построить! Построим и будем плавать по Разливу хоть каждый день, а заодно и рыбы наловим.

– Да не-е, лодки нам не построить, – возразил ему Венька, вытряхивая песок из сандалий, – её и конопатить надо и смолить… и домой с озера таскать… нельзя же лодку оставлять без номера, – стырют! А вот если плот… – он помолчал, надевая сандалии и что-то обдумывая, – … если построить плот, всего с десяток брёвен! – так его можно прямо на озере и держать, кому он нужен-то! Да и строить лучше у самого озера. – Подумаешь! – Связал брёвна верёвками да досочек приколотил гвоздиками, и готово!

– Верно мыслишь, старик! – тут же согласился Боб, что на него не было похоже: он всегда норовил поспорить и настоять на своём. А тут сразу и согласился. – Чудно! Ну да ладно, – согласился и хорошо. Значит, предложение и вправду стоющее оказалось.

А дождик так и проморосил весь день, до самого вечера. Зато на следующее утро погода выдалась изумительная! Но после затяжного дождя в поле идти не хотелось, – чего там в сырой траве мокнуть! Да и купаться с утра на озеро тоже неохота. И пошли Веня с Борькой прогуляться по посёлку, – так, пошататься, поговорить…

Побродили, пошатались и повернули к озеру, место присмотреть, где плот прятать. Но, как ни искали, а всё лучше камышовой бухточки ихней не найти. Остановились на ней. И, усевшись на корягу, как заправские искатели приключений, пустились в рассуждения…

Самое главное и, пожалуй, приятное заключалось в том, что их со строительством плота никто не гнал – впереди целое лето! Ну и вкусили они по полной всю прелесть обсуждения своих замыслов. – Ах, как хорошо, как приятно обсуждать проблемы, с решением которых тебя никто не торопит!

– … Ну, место для плота, пожалуй, мы и нашли, – задумчиво произнёс Борька, жуя травинку. – Теперь бы брёвен достать побольше, да покрупнее.

– Да погоди ты с брёвнами, – прервал его Венька, устраиваясь поудобнее на коряге, – сперва надо бы верёвками запастись, да гвоздями… – уж больно ему не хотелось заморачиваться с какими-то там брёвнами, когда можно начать с чего-то попроще. – С брёвнами потом… Эх! Вот в южных-то морях! Мы бы с тобой не такое отчудили!

– Да-а! В морях красота-а! – поддакнул Боб. – Вот когда в Севастополь переедем… – а, дело в том, что в Севастополе жила его бабушка и давно просила переехать к ней, в Крым, где внучку со здоровьем было бы полегче. Приятели умолкли, созерцая прелестную картину: мелкую рябь отражающую солнечные блики…

– … Ну, молоток и топорик мы у дяди Алика попросим, – продолжил Веня, воротившись с южных морей, – а вот кусачки надо, пожалуй, уже сейчас поиметь.

– А зачем кусачки, – спросил Боб, – он, надо сказать, не очень-то догадлив был: ну что с троечника возьмёшь!

– Как зачем? – А гвозди как выдирать? Не хватало ещё денег доставать на покупку! Мне их просто так не дадут: объяснять придётся… Вот из заборов и будем…

– Голова-то у тебя хорошая, да только не в ту сторону думает, – хихикнул Боб. – Ладно. Согласен!

В те простые времена подростки, вроде Боба и Веньки, не имели обыкновения располагать карманными деньгами. Это сейчас, в двадцать первом веке, можно услыхать странную речь гимназёров-третьеклашек о сотне-другой «деревянных», раздобытых на хлопушки… – но, честное слово! – жизнь тогдашней детворы не была скуднее от этого! Кто сейчас похвастается построенной самим подзорной трубой с тридцатикратным увеличением, через которую так интересно по вечерам заглядывать в чужие окна? Или… – взорванным пузырьком гремучего газа, полученного тайком от родителей разложением воды электрическим током от батарейки для карманного фонарика?! Да. Время идёт, мир меняется! Правда, не всегда к лучшему, пожалуй… – Ох, не всегда!

Решили: родителей в это дело посвящать ни к чему. Договорились так: Боря будет заниматься верёвками, – их много надо на плот, – а Веня должен обеспечить гвозди (ржавые кусачки он уже давно приметил у коровника дяди Алика).

Следующий день приятели провели за обсуждением конструкции плота. Для этого Боря притащил пачку листов, исписанных с одной стороны, – его отец никогда не выбрасывал черновики, не израсходовав свободных мест на них, – и пару заточенных карандашей, – и они принялись вычерчивать всякие-разные конструкции плотов, одна другой краше.

– Ну, сконструировать плот нам, положим, и удастся, да толку-то: всё равно без денег и разных инструментов его не построить, – задумчиво произнёс Борька, – вон ведь Кон-Тики… – на специальных верфях сооружали.

– В любом деле, – наставительно заметил Венька, – главное не средствá и не инстрýменты, – он сделал соответствующие ударения, как любил говаривать его дедушка, – а методы. – Вот взять, к примеру, весы, которые у тёти Ульяны в прихожей стоят. Сколько ни пытался, никак их уравновесить не мог, а Тонька на них торгует, да так лихо, – никогда в накладе не остаётся! Вот что значит знать методы: тогда и на неправильных весах можно взвешивать!

А дело в том, что у него что-то со здоровьем было не так: лет до двенадцати постоянно держалась повышенная температура – тридцать семь и три, и хоть лопни! Чувствовал себя прекрасно, а вот температура… Его и так и этак лечили, – одна ерунда! Водили к профессорáм даже.

– «Суб-фе-бри-ли-тет неясной теологии!» – говорили те профессора по-учёному, важно поправляя очки на носу и выписывая всякие-разные порошки и микстуры, от которых Веньку не бросало ни в жар, ни в холод. А температура держалась по-прежнему, ей всё было «до фени»!

Но вот как-то раз, уже отчаявшись видимо, повели его… – к доценту! Вениамин давно привык шастать по всяким там профессорам, но вот, доценты! – к доценту его вели впервые. Важная птица, видать, доцент! – И не ошибся!

Доцент Шахóвич, весёлый, кучерявый и добродушный толстяк, сразу понравился мальчику. Вместо всяких там дурацких учёных слов он с самого начала стал говорить дельные вещи:

«Это у него от перегрузки нервной системы, пройдёт… – и, потрепав Веню по голове, добавил (эти слова даже сейчас нельзя вспоминать без благодарности!): – Вы его… в школу не пускайте, подержите хотя бы одну четверть дома, – и пройдёт.»

Помнится, он шёл тогда от доцента, еле сдерживая радость: подумать только, всю длиннющую третью четверть просидеть дома! Да, доценты это… не прфессорá!

И вот, с лёгкой руки доцента Шахóвича, Вениамин всю третью четверть пятого класса провёл дома. Ходил в школу только писать контрольные работы, да поначалу, – к школьным товарищам, за домашними заданиями. Но вскоре эта дребедень ему наскучила, и он начал самостоятельно решать задачи «вперёд», для чего с большим интересом, – ведь никто его теперь не торопил! – освоил и алгебру, и геометрию, и физику за весь пятый и даже частично за шестой классы!

И когда учебники и задачники были проштудированы, и сам Киселёв, этот наш Великий Учитель, воспитавший не одно поколение нормальных людей, развёл руками, – на подмогу ему пришёл… Перельман: его «Живая математика» до сих пор была у Веньки настольной книгой! И вот, в этой чудесной книжке мальчика особенно поразила одна задача: как верно взвесить на неверных весах!

И с тех пор он понял, что в нашей жизни важнее всего не средства и какие-то там инструменты, а методы! Ведь, владея хорошим методом, можно и без особых средств делать настоящие дела! … А третью четверть Веня закончил, как и всегда, отличником; и температура, с лёгкой руки доцента Шаховича, пришла в норму.

Венька не смог удержаться от улыбки, вспоминая те светлые и, по-настоящему, счастливые деньки! Вернувшись к действительности, он продолжил:

– Так вот, главное в нашем деле, – найти такой метод постройки плота, что бы всё шло само собой, и ничего не надо было делать.

– Как это?… – Боря недоумённо взглянул на своего приятеля.

– А вот как: надо пошататься у магазина да натаскать ящиков и бочек всяких. А потом мы их свяжем да настелим досок, – плот и готов будет, и безо всяких там брёвен!

– Это ты, Веник, здорово придумал, ничего не скажешь! А ещё не худо было бы автомобильных камер натырить.

– Не худо… только где взять-то их?

– Найдём! – заверил Борька и быстро набросал конструкцию их плота.

На другой день ребята решили обойти все посёлки, от Лисьего Носа до Разлива, – в смысле ящиков, бочек разных, камер там… Вначале обследовали Александровку, да ничего путного не нашли. Затем, уже более для очистки совести, поглядели в Тарховке и в Горской, – тот же результат. В Лисий Нос и в Разлив переться расхотелось.

– Не, так нам плота не построить, – подвёл Борис итоги целого дня исследований, – похоже, его надо из брёвен, как все…

– Опять ты с брёвнами! – отмахнулся Венька. Ему уж больно-таки не хотелось «как все», – давай сперва подготовим всё остальное: гвозди там, верёвки, а потом уже… – На том и порешили.

Пять дней бродил Венька по Александровке и украдкой выдирал гвозди из заборов! Надёргал сотни две, уж и со счёту сбился! Причём, ржавые не брал. Это монотонное занятие быстро бы надоело ему, если… – если б в глазах не рябили блики южных морей, пальмы на таинственных островах, старые, пожелтевшие от времени и пролитого рома карты пиратов, на которых крестиками обозначены места кладов…

Эх! Ведать бы ему, во что воплотятся через много-много лет безмятежные мечты юности!

Гвозди старался добывать в отдалённых закоулках, где его не знали, да так разошёлся, что и не заметил как чуть было не влип! Домой прибежал взволнованный, запыхавшийся… К вечеру, он во всех подробностях рассказал свою историю Борьке:

– Тащу гвоздь, – Веня говорил об этом уже спокойно и даже пытаясь придать рассказу некую долю таинственности, – тащу и вдруг чувствую: кто-то меня сечёт! Медленно оборачиваюсь и вижу, – тут он выдержал паузу для солидности, но не заметив должной реакции со стороны друга, продолжил более спокойно, – … вижу, какой-то мужик стоит и наблюдает за мною с большим интересом и давно, похоже. «Ты чо ето делаешь?» – спрашивает. У меня тут же кусачки упали в канаву, а душа – в пятки! «Дяденька, помогите! – отвечаю ему жалобно так, – подержите-ка забор, пожалуйста! – говорю то ли со страху, то ли сдуру, – надо гвоздь этот получше заколотить, а то… а то он прохожих зацепить может… – а между забором и дорогой была сухая канава, почти с метр шириной. – Подержите здесь, а я… а я с другой стороны…» – Мужик вытаращил на меня глаза, но всё же ухватился за ограду. Сколько он держал её, не знаю, – схватив кусачки, я быстро повернул за угол и дал такого дёру, что… – Веня хихикнул в этом месте для приличия, но Борька оставался невозмутим.

– Это что, а вот у меня… – и Боб рассказал, как добыл тем временем несколько длиннющих кусков верёвки. Особо не заморачиваясь, он срéзал их без затей и канители, один за другим, со столбов в поле, нимало удивив тем соседку: ведь, вчера же только новую верёвку для сушки белья натянула, и на тебе – нету!

Из этих кусков ребята связали верёвку длиной метров сто. В поле связывали, чтобы никто не заметил. Правда, клубок получился здоровенный, с футбольный мяч, – и им снова пришлось развязать верёвку на куски. Эти мотки и гвозди они тайком принесли домой и спрятали под крыльцом у тёти Ульяны.

Наконец, все подготовительные процедуры завершены, и настало время подумать о брёвнах. И тут-то стало ясно: как хорошо, как приятно, заниматься мелочами, оставляя главные дела напоследок! – Наверное, всем это доводилось испытывать. А теперь Боря и Венька даже и не знали, что придумать, за что взяться! С одной стороны – брёвна! С другой – тоже.

– Проблемка! Не сосны же валить! Да и как их до озера переть-то? – рассуждал вслух Борька. – Правда… – он потёр указательным пальцем под носом и, наморщив лоб, покосился на приятеля, – вот, Кон-Тики-то из тростника строили, и ничего, плыл.

– То Кон-Тики… – задумчиво произнёс Венька, – им же многие помогали, мастерские какие-то даже. Да и тростника здесь столько нету. Лишь брёвна и остаются. Да ещё и досок надо раздобыть, – возникла у него весьма своевременная мысль, – брёвна чтобы сколачивать. Плот без досок нельзя строить, это я во многих книжках читал. На одних верёвках плот будет неустойчив, любой моряк скажет!

С досками было проще: по соседству строили сарай, и скопилось много обрезков, которые собирали кому не лень, на дрова. За эту спасительную мысль приятели и ухватились, отдалив решение главной проблемы ещё на неделю, – уж очень не хотелось обременяться тяжёлыми задачами! А там время подскажет, ну а пока…

А пока набрали они досок и тоже спрятали их под крыльцом у тёти Ульяны.

Прошла ещё неделька, – лето в самом разгаре! Брёвен же всё нет. Эта незадача уже висела над головами наших друзей как грозовая туча, затмевая голубизну безмятежных мечтаний – даже блики южных морей стали не такими яркими.

Но вот, как-то раз… Прибегает к Веньке Боб и сходу, не переведя дух: – Ура! С брёвнами порядок! Айда в поле!

Ничего толком не понимая, побежал Венька за приятелем, а там, в поле… – Даже представить жутко! А дело в том, что поле пересекала старая телеграфная линия: рассохшиеся от времени её столбы уже давно требовали замены. И вот их начали менять! На всём протяжении линии, – от Горского Ручья, близ озера, и до полоски леса, темнеющей вдали, – уже стояли новёхонькие, чёрные, хорошо просмолённые столбы, а старые, заменённые, валялись тут же, рядышком. И так на всём пространстве!

Вениамин сразу же всё понял!

– Нам надо все старые столбы по линии перетащить к озеру, пока их не увезли.

– Сообра-жа-а-ешь! – удовлетворённо заметил Боб с растяжечкой.

Кое-где на линии ещё копошились рабочие, закрепляя опоры новых столбов, но подождать денёк-другой приятелям было не привыкать.

– Как только они умотают, мы тут же и начнём. – И они вскоре начали. После отъезда рабочих, прихватив пять поленьев, покруглее (из поленницы дяди Алика, заготовленной на зиму), отправились друзья в поле, к самому дальнему столбу, у леса.