– Так вот, голубушка Мадлен, кто же ещё позаботится о нас маленьких и хрупких, если не мы сами, родившись золушками, мы осчастливили этот мир своим присутствием, в частности мужчин, которые до поры не понимали всех прелестей маленьких женщин. Маленькая, тоненькая, изящная – это не значит, простите за мой французский, что не за что взять и подержать, очень даже есть и не меньше чем у высокорослых девиц, кстати, канкан изначально танцевали именно девушки с маленькой ножкой, большой грудью, и звонким голосом, а всё это присуще нам душечка, и Оффенбах сейчас увидя нас с вами, так и остался бы здесь, стоять колено преклонённым, пока мы не изъявили согласия танцевать в его опереттах.
Глядя на вас чувствую детка, что вам по сердцу, вернее по телу, больше нравятся, склоняетесь к мягким материалам, драпировать и скрывать вам нечего, есть другая необходимость выделить и подчеркнуть, сделав, тем не менее, свободным костюм, на самую малую незначительность, которая подчеркнёт и усилит вашу сексуальность. – Мадам Карвен, я хочу в очередной раз пленить Мишеля своими прелестями, он такой чудесный кавалер. – Что же, могу сказать, вам несказанно повезло, Мишель был таким капризным мальчиком в детстве, а вот сейчас повзрослел, возмужал и очень похож типажом и поведением на своего дядюшку, который тот ещё ловелас. Про себя я подумала, – знали бы вы, мадам Карвен, кто мы такие на самом деле; кто Мишель, по сути, кто я, что там, меня ожидает встреча ещё с одним бесподобным, очаровательным мужчиной, которого зовут Демон, и это не псевдоним или дружеское имя, как приставка к уже существующему, главному, данному при рождении, – он настоящий, красивый, вообще мои мужчины, да мадам Карвен, у меня их двое, только не в виде мужа и любовника, а в виде Демона и Ангела, любимы мною, искренне и беззаветно. Наверное, всё то, что я сейчас произнесла в своих мыслях, даже для Франции, было бы очень пикантной, даже шокирующей подробностью, услышь вы это. Я стояла перед зеркалом совершенно голая, мне нравилось то, что видела, новое в себе; другие ножки, другая промежность, бёдра чуть пошире, совершенно плоский живот, груди, как спелые, большие яблоки привлекали внимание, мадам Карвен прямо на мне прикладывая бархат тёмно-кровавого цвета, сделала все выкройки, которые сразу куда-то унесли молчаливые девушки. Мадам Карвен предложила мне накидку бело-зелёного цвета, в полоску, и показала на диванчик, приглашая рукой присесть, те же девушки, так же бесшумно, уже привезли кофе и сласти на столике, который двигался на колёсиках. Быстро, без лишних слов и движений, с простым, безошибочным чувством стиля и истинно парижской элегантностью мадам Карвен, не утомляя своим общением, закончила основную часть работы, дорисовывая что-то на листе бумаги, показывала, опять же молча, девушке адъютанту, которая стояла в почтении склонившись над ней, то на меня, то на лист бумаги, то делая в воздухе, как факир движения руками. Швея исчезла за тяжёлой портьерой бесшумно, мадам Карвен продолжала, наверное, остановилась на полуслове, когда я не слушала, рассуждая про себя, – так вот, голубушка Мадлен, она не справилась с гордыней, и вообще, я считаю, люди, как скрипки, когда рвётся последняя струна, становятся деревом. После этого жизнь покатилась по наклонной плоскости, и сейчас она пребывает в нищете и безвестности, пропивая остатки былой красоты, шарма и ума. Чтобы не обидеть собеседницу, не стала переспрашивать, уточняя, кто эта женщина, мало ли таких, в Париже и вообще по всей Земле.
Не прошло и четверти часа, появились девушки с готовым платьем, внешне оно выглядело объёмным и тяжёлым, но когда на меня его надели, эти ошибочные впечатления исчезли. Фасад платья, с откровенным сжатым невидимым корсетом декольте, похож на костюм, из за фальшивой, вышитой золотым теснением, окантовки жилетки, спереди платье несколько короче, чем принято, тем самым показывает мои красивые, стройные ножки, сходясь выступающим слегка мысом между ног, напоминая занавес над точкой джи, который можно отодвинуть в сторону или приподнять по желанию, для начала спектакля или его продолжения, кому, как нравится, сзади подол несколько длиннее образуя шлейф в складку и небольшой, золотой бант над ягодицами, как крылья бабочки, увеличивая восприятие подвижности и лёгкости перемещения, цвет платья меняется в зависимости от освещения, там, где света много это бархатистая роза, насыщенного кровавого цвета, поражающая своей магической тональностью, а вот в сумерках ложи или будуара почти чёрная, восхитительная роза, пленяющая своей помпезностью. Поразительно, не зная меня, с первого взгляда, понять все мои особенности и желания в том числе, не задавая вопросов, создать вечерний туалет – шедевр, я в восхищении! Мадам Карвен стояла в стороне, когда меня одели, разгладили, пригладили и расправили всё, что нужно, хлопнула в ладоши, девочки разлетелись, словно рабочие пчёлки, за нектаром, оставив меня одну перед зеркалом, в котором была другая девушка, не я в смысле Лилия или Мадлен, это была баронесса, парижанка конца 19 века, так вечерний наряд изменил мою внешность и статус. Мадам Карвен молчала и едва заметно улыбалась уголками губ, что ещё больше усиливало и без того сногсшибательный эффект, мы обе были довольны, я кружилась на месте перед зеркалом с воображаемыми партнёрами под музыку короля вальса, представляя Демона и Ангела, и дирижировал нам сам Штраус, маэстро собственной персоной.
Уходила из дома моды мадам Карвен, совершенно счастливая, кутюрье уже была занята другим платьем, меня провожала одна из девушек, отдав мне свёрток с нарядом завёрнутый в плотную бумагу зелёно-белой расцветки в полоску. Удивительная женщина мадам Карвен, на прощание меня обняла и шепнула, – рожай сразу не тяни, и не один раз, вы красивая пара, дети тоже будут красивыми и умными, а самое главное, нарожай ему детей, чтобы никуда не сбежал, все они такие, Париж опасный город свободной любви, её здесь много, даже там, где не ждёшь.
Вечерний Париж начинал зажигать огни города. Мишель окликнул меня с противоположной стороны улицы, стоя рядом с ярко освещённым рекламным плакатом банка. – Что скажешь Мадлен, тебе понравился наряд? – Да, представляешь, в нём я похожа на баронессу или графиню, очень стильно и утончённо, все девчонки лопнут от зависти и восторга. Очень хочется поужинать, а потом куда-нибудь сходить развлечься. – Что ты хочешь увидеть в Париже? – Сейчас мы вспоминали канкан Оффенбаха, из оперетты Орфей в Аду и маленьких женщин похожих на дюймовочек. – Тогда может быть Кабаре Мулен Руж? – Вначале поужинаем, а там решим. – Хорошо Мадлен, пока тебе шили платье, снял номер в гостинице, при ней есть ресторан, там и покушаем. – Мишель, ты действительно здесь богатый человек? – Да Лилия, а что? – Я хочу сделать подарки и взять их с собой, можно?! – Для тебя всё, что хочешь, моя восхитительная Мадлен, дядюшкин кошелёк в твоём распоряжении.
Ужин прошёл великолепно, мне очень понравились мидии Атлантического океана, залитые соком лимона, запивала вначале маленькими глоточками коньяка, потом сомелье предложил проделать то же самое с арманьяком, крепость напитка перехватывала дыхание, но послевкусие было настолько необычным, что проделала это несколько раз. К завершению ужина я была прилично пьяна, Мишель не останавливал меня, с удовольствием раскрывал раковины моллюсков и поливал соком, нахваливая морепродукты, которые так полезны для организма, в сочетание с крепкими напитками. На десерт мы пили турецкий кофе, выпила несколько чашечек, которые отрезвили меня, но потом вдруг моё сердце обдало жаром желания окунуться в секс, никуда не уходя, сказала об этом Мишелю, он смеялся, снова, что же это за традиция такая у них с Демоном, подсмеиваться надо мной, ну да, я сексуальная, и не знаю, как бы один мужчина справлялся со своими непреходящими обязанностями, разве виновата, что организм у меня такой ненасытный?! Даже благородный гнев охватывает и развивает желания ещё больше, как ветер на пожаре. Ничего не могу с этим поделать, да и не хочу, честно говоря. Это доставляет, я так вижу, удовольствия и радость не только мне, но и моим мужчинам тоже, и чувствую, что они балагурят и устраивают насмешки не просто так, хитрецы ещё те, оба. Вот здесь наши интересы совпадают, на этом основании предложила Мишелю посетить Эйфелеву башню незамедлительно, облачившись только в плащи, чтобы там было удобно и незаметно, сразу согласился, а я про что говорила, они меня специально заводят, а потом и уводят то в кустики на травку, то на постель, то на пол, в общем, где придётся, где застанет девятый вал желаний.
Администратор гостиницы любезно заказал нам столик в ресторане Эйфелевой башни на втором этаже, но только на завтра, сегодня уже всё занято. Я расстроилась, хочется похулиганить, так ведь не дают, не пускают насладиться красотой самой большой достопримечательности Парижа. Мишель ушёл звонить дядюшке, сказав мне, что если не получится подняться на лифте, поднимемся без него на самый верх, вообще на самый пик, где бывают только монтажники верхолазы. Мишель вернулся, для решения нашего вопроса требовалось время, которое нам и было предложено обождать. Мы заказали ужин второй раз, как хорошо, что я могу, есть когда угодно и сколько хочу, совершенно не прибавляя в весе. Теперь мы заказали в основном сладкое, не считая хереса, который был хорошим вкусовым дополнением, создавая контрасты ощущений. Не успели выпить по второму бокалу с тортом из мороженого, как примчался администратор, совершенно взъерошенный, глядя на него можно было подумать, что случился пожар, но всё это было результатом беседы с дядюшкой Мишеля, в общем, всё было решено положительно и прямо сейчас, нужно всего-то пройти Марсово поле, назвать имя при входе на Эйфелеву башню, и мы наверху, наверху блаженства. В общем, администратор был так любезен, что ужин для нас оказался за счёт заведения, продолжая оказывать нам неусыпные услуги, он же, позвонил в соседний магазин и заказал для нас два плаща, с которыми посыльный уже направлялся к нам в гостиничный номер. Любят и ценят внимание миллионеров не только в Америке, но и в Европе тоже, не сомневаюсь, что в Азии такая же картина отношений, чтобы деньги пришли, их нужно позвать и завлечь, об этом знают все, от министра до самого несимпатичного клерка, – немного прогнись, чтобы потом можно было выпрямиться довольным и богатым, свысока посматривая вниз.
Женский плащ моего размера оказался красного цвета. Тональность у меня сегодня такая, кровавая, магическая. Лифт быстро поднял нас до смотровой площадки на этаже бара. Прохладно, хмель исчез, здесь уже хозяйничал ветер, загоняя всех от парапета внутрь небольшого помещения, где тепло и шампанское. Не хочу шампанское, хочу адреналина, после прыжка со скалы, уже соскучилась по новым ощущениям, и ещё, чувствую, мы здесь не только за нарядом, душа просит очищения телом, хочу орать, хочу вопить, – grands Dieux – о Боже! Вслед за ветром появился густой туман, мокрый и непроглядный, в свете осветительных фонарей башни плохо различался даже металлический пол, прошло объявление, что в связи с погодными условиями башня закрыта для посещений, какой пассаж, лифт больше никого не поднимает на этажи, а те, кто остались наверху, должны без спешки и давки покинуть смотровые площадки и спуститься вниз, как всегда вниз, мы всегда внизу. Ушли в самый дальний конец этажа, насколько это было возможно, рядом нет людей, за парапетом и ограждением ничего не видно, даже мощный прожектор, ещё выше над нами, вращаясь на полный круг, пытается выхватить хоть что-то за стеной тумана, луч теряется, исчезает, будто проваливается в молочную бездну. Вовремя мы поднялись, успели до непогоды, вот этот миг для ветра и звенящей тишины под небом, все молчат, хотя и знают, – я скажу, душа моя, а тело подтвердит. Распахнула плащ, открыла доступ ветру, кружи, целуй, ласкай меня, сама уже была готова вновь лететь, встала на нижнее ограждение, широко расставила ноги, руками ухватилась за продольные ограничители, так мне удобно, могу приседать и вращать своим телом, как хочу и чтобы громко получилось, Мишель сзади, руками упёршись во внутренние поверхности моих бёдер, развёл их ещё шире, открывая себе дорогу в мой внутренний, потаённый, затерянный для других мир волшебного сладострастия и необъятных размеров земных утех, свободной, чистой женской души, вдвоём с богиней, мне тесно здесь, мне мало места, мне бы туда за огражденье, за нельзя, мне бы туда, где нет нас, где дикий кураж, куда нас не пускают, без очереди можно только на костёр, проходите не толкайтесь, все успеете, дров на всех хватит, а если что мы подтолкнём, да и пинком поможем. Снаружи лёд, внутри огонь, то скрываясь глубоко и надёжно, то появляясь вдруг на мгновение, чтобы сразу исчезнуть, извлекая из меня глубокий стон, – grands Dieux – о Боже! Похожих на молитву или заклинание, мужская вольность, как вторая сила, призванная вершить правосудие, но не произвол и подавление, двигалась в меня и прочь без промедлений в ожидании чудесном, явлений на манер сердечный, не помню прежде где-то столь величественную мессу, с трёхсотметровой высоты над Елисейскими полями, – я здесь, я Бог, смотрите, слушайте меня отборным слогом торжествуя, победным кликом утверждая, все завоевания и достоинства женской сути над ухищрениями злобных обвинений ушедших в глухое забвение происков инквизиторов, – вам не добраться до меня, вам не убить меня, Богиня я, пусть даже, где-то ведьма, как и любая другая не в шутку заявляя о себе, ты мой сейчас Париж, как мир, как сердце, как любовь, весь до последней улочки, я праздную своим сакральным криком слова, триумф женщины Бога, виват, Мадлен, виват Лилия, ты Бог!
Хорошо провели вчера время, мы здесь почти двое суток. Сегодня весь день в разъездах по самым известным и дорогим магазинам, выбирала вещи и вещицы для женщин и мужчин, успела заглянуть на выставку картин и старинной утвари известных художников, приобрела кое-что интересное. Мне сейчас так легко на душе, после вчерашнего, женского ритуала очищения от скверны и обвинений на Эйфелевой башне, всё, что было тёмного, дурного, сбросила с себя, как с женских плеч вообще, отпущение всем нам от наветов, вины и греховности прошлых времён, ты свободная женщина Бог!
– Мадлен, нам пора, туда, где тебя назвали Лилия. – Мы вернёмся сюда потом, уже в наше время, хочу посмотреть, как всё изменится? – Да, это не сложно, достаточно очень захотеть. – Спасибо тебе за всё, и за вчерашний день особенно, ты не останавливал меня и даже поддержал. – Настало время перемен, люди устали от глупостей, небеса тебе благоволят, мы с тобой. – Хорошо, тогда домой, мне хочется показать всем свой наряд, давно не слушала орган. Всё, как тогда, хлопок и запах гари, мы стоим рядом с Ангелом, в той же комнате, в тоже время, как будто не было Парижа, и если бы не свёртки на полу, всё можно было принять, как вымысел. До концерта ещё несколько часов, есть время заняться причёской и макияжем. – Демон, ты составишь мне кампанию, хочу рассказать тебе всё, что с нами было?!
Глава 2. Творческое вдохновение.
Демон веселился и балагурил, пока я пересказывала наш вояж с Ангелом, особенно выразительным он был на том месте Эйфелевой башни, когда я орала на весь Париж слова литургии и без слов. Зачем же самой так было упираться, надо было позвать профессионалов, хотя конечно, ты хотела заявить, что бог – женщина, и сделала это. Демон стал серьёзным, – и если это ты, ничего против не имею; чистая, безгреховная, любящая, красивая, умная, добрая и справедливая, заслуживаешь того, чтобы с тебя брали пример.
Всё было готово; красоту навела, вечерний костюм распаковала и повесила, здесь он смотрелся так же великолепно, как и там, в примерочной мадам Карвен, мужчины были уже одеты, словно два рыцаря, белый и чёрный, сидели в креслах и не спеша потягивали французский коньяк, захватила для Демона презент из Парижа. Он сейчас посматривает на меня краем глаза, я разделась до нага, и надеваю у зеркала своё шикарное платье, толи меня немного знобит нервно перед концертом, или взгляд Демона заставляет моё тело испытывать такие переживания, помню, что говорила себе, когда летали втроём, – больше не отказываю своим мужчинам ни по поводу, ни тем более без повода, зачем, успевает всюду тот, кто никуда не торопится, а если, что, подождут, любовь важнее и главнее, хотя опаздывать тоже не хорошо. Вспоминая и рассуждая сейчас об этом, поймала себя на мысли, что сама хочу, как балерина, которой нужно перед выступлением, чтобы стать разогретой, естественной, и сексуальной, два, три оргазма не помешают, в самый раз. Хулиганка ты Лилия, но красивая!
К этому времени в консерватории было уже тихо, все мероприятия на сегодня закончились, можно сказать, что мы шли на закрытый показ. При входе Тихон с Виктором и Дивой встречают гостей, людей много они идут и идут, и это все узнаваемые лица нашего города, настоящий, культурный бомонд. Мужчины приветствовали друг друга, знакомились, Дива даже растерялась, не могла вначале решить, кого или, что рассматривать первыми, Демона и Ангела, или же остановить свой пристальный взгляд на моём вечернем наряде?! Мне показалось, что вначале она не узнала меня, но потом, Тихон с восхищением отозвался о том, как я выгляжу, и память вернулась к ней вместе с блеском зависти в слегка раскосых глазах придававших ей налёт стервозности роковой женщины, усиленный стрелками макияжа. Диву, с её огромным декольте, можно понять, сейчас я сама себя не узнаю, в большом зеркале фойе совсем другая, взрослая девушка, причём матёрая и породистая; короткий, рыжий, пышный волос смотрелся по-королевски, его затемнили лаком цвета заката в салоне, чтобы случилась одна огненная история, эту историю подчёркивают мои выразительные, зелёные глаза, были такие, кто раньше спрашивали, где я нашла зелёные линзы, но это всё в прошлом, а сейчас, в таком стильном, действительно аристократичном наряде и фигурой, словно вылепленной по заказу, не приходит на ум какая-то искусственность, всё натуральное, и я настоящая, Демон и Ангел красноречиво это подтверждают, такой же внешностью и манерностью, которые всегда называли Белая кость, люди, принадлежавшие к этому классу по праву рождения и воспитания.
Прогуливаясь по коридорам консерватории, рассматривали фотографии великих и знаменитых музыкантов, которые играли здесь свои концерты, со мной раскланивались люди, которые, я уверена, меня не знали, не могли знать, обличённые властью и одышкой они пыхтели, отдуваясь, как бы всерьёз говоря, – я здесь не случайно, я разбираюсь, вы все конечно рады меня видеть, я удостоил вас такой чести, кланяйтесь мне, улыбайтесь, заискивая, всё равно вам не верю, в вашу признательность и уважение, всё это положение, звание, регалии, деньги, не будь их, и меня бы не было так заметно, здесь сейчас. Они тоже расплывались в льстивых улыбках, наверное, на всякий случай, а вдруг известность неизвестная ещё, а я уже, распознал, выявил, увидел, рассмотрел, я в их числе и в первом ряду буду орать браво, бис пока не охрипну, по сути, самому себе, своей персоне. Мне даже не по себе стало от такого подтекста идущего со стороны, потом я успокоилась и обнаглела внешним видом, прохаживались в основном мужчины, женщины согласно предписанию, билетов не было, занимали места свободно, ближе к сцене. В закутках коридоров, как в отстойниках, ютилась курящая молодёжь, оттуда доносился смех и громкий разговор, уже оперившихся, но ещё не вышедших под рампы свет, разнопёрых дарований, они были на подходе, совсем рядом, совсем близко, их ещё не узнают, но уже приглашают, все в предвкушениях известности.
Третий звонок собрал всех в одном месте, зал не большой, и акустика не как в готических соборах, но сам орган поставлен и обслуживается немецкими мастерами, в каждой религии своя музыка. Молодая женщина, ведущая объявила музыкантов, участников концерта; орган, виолончель, альт, скрипка, два фагота, рояль и арфа. Необычное сочетание инструментов, но и сам концерт, после всех концертов, в стороне, не для всех, что это будет, никто не знает. Тихон, ещё задолго до этого события, говорил мне, что задумал большой цикл органной музыки на конкретные исторические события, освещая религиозные темы европейского средневековья, как всегда, борьба добра и зла в людях между собой, давно хотела послушать талантливую, молодую музыку, наконец-то свершилось. Концерт начался мессой по недавним событиям, пожар в Нотр Дам, затем хоральные композиции, музыка была величественной, звучал только орган, другие музыканты ещё не выходили на сцену. Через сорок минут сделали горячо ожидаемый перерыв – антракт, все любители музыки потянулись из зала, чтобы выйти на свежий воздух, но тут в фойе, всех ждала приятная неожиданность, обычно в консерватории не потчуют в буфете, потому как его просто нет, а здесь какой-то меценат накрыл столы в коридорах, фуршет с бутербродами и спиртным на любой вкус, в рядах ценителей искусства пронеслось оживление, появились суета и спешка, – а вдруг не хватит?! Но по факту, и уже неспешным беседам о великом, всем всего хватало, и было в достатке, социальные слои перепутались в возрастных категориях, начинающие беседовали и выпивали с корифеями, помпезные дамы беседовали с мальчишками – юнцами, настроение в массах существенно поменялось, теперь довольных было больше, чем раздосадованных и недовольных обстоятельствами концерта под занавес дня, когда уже хочется домой, ужинать и на диван. Глядя на людей, теперь можно было уверенно сказать, что они отдыхают, улыбаются, не умничают, говорят просто, без вычурной непонятности и высокопарной белиберды, публика была довольна и не собиралась покидать своих позиций, на которых оранжевым и чёрным бруствером выделялась икра, которая, как ни странно не заканчивалась, мясное и сыры были в изобилии, фрукты, ягоды, маслины, оливки, клубника и свежая вишня, спиртное; коньяк, виски, шампанское и кагор разливали не в пластиковые одноразовые стаканчики, а в полноценные хрустальные фужеры, бокалы и рюмки, казалось бы, мелочь, но приятно и солидно. Антракт затягивался, дали почти к ряду два звонка, удовлетворённая и расслабленная публика нехотя начала возвращаться в зал. Потолочную люстру отключили, оставив только освещение по стенам, пусть каждый принимает момент искусства, как хочет; закрыть или оставаться с открытыми глазами, вытянуться в кресле раскидав колени, или поджав ногу под себя, может быть за ручку или в обнимку, как удобно, все, всё понимают на самом деле, и протокол сейчас никому не нужен, спиртное и вкусная еда сближают общностью гастрономических интересов, расширяя границы и точки соприкосновения, все стали, можно сказать, друг другу немного своими. На сцену вышли музыканты, поклонились и расселись за свои инструменты, без дополнительных комментариев ведущей.
Всё началось вдруг, с бешеной скачки, орган вырисовывал и оглушительно утверждал атмосферу войны, топот коней, звон упряжи, доспехов и оружия, подхватила близко скрипка, удаляясь, альт и те, кто уже совсем далеко – виолончель. В небе парила хищная птица, сегодня ей будет, чем поживиться – рояль и арфа суживали круги, то приближая, то отдаляя спокойного хищника, он не останется голоден, чувствует кровь, говоря об этом криками с вышины неба, конница Жанны стремительно приближалась к стенам крепости, которую предстояло захватить любой ценой, как было неосмотрительно, одержав победу доверять лживым, попасть в плен и погибнуть в свои девятнадцать, лишь за то, что носила мужские одежды, и стала потом святой, но вначале сгорела заживо. Чем и как, всё это можно объяснить и оправдать, спрашивал фагот, которому отвечал тот, что поменьше, – ничем, никак, только ответный, праведный костёр для монахов садистов и извращённого духовенства. Орган не жалел наши нервы, возмущал до предела, желая отмщенья, бился агонией казни, ненависть и гнев летели призывно из труб, заставляя сжимать кулаки, и я сжимала запястья Демона и Ангела, вызывая их участие, в полумраке зала глаза Демона светились красными лучами, у Ангела в глазницах два светлых, рассветных пятна, а времена складывались и продолжались и вот уже горожане у стен Бастилии, и вот она пала, сдалась, сочлись, свели счёты люди за все мучения, раскатав по камушку ту, что пугала веками, а теперь «Здесь танцуют и всё будет хорошо», так гласила надпись на развалинах. Музыка складывалась в несочетаемое, казалась какофонией звуков инструментов, которые прежде не встречались, вот только теперь и здесь, что очень необычно для слуха. Сидя под музыкой, которая давила своей духовой мощью, становилось то страшно, то безрассудно всё равно, и вдруг хотелось зубами впиться, не отпускать пока не стихнет враг, хоть и не хищница, не ем сырое, и уж тем паче падаль, которая ещё жива. Арфа плавно выводила по улицам Парижа на Гревскую площадь, как символ казней и аутодафе, костры инквизиции пылали не только во Франции, по всей Европе от них было невыносимо жарко, и тянуло горящей плотью, вот они языки пламени, выдуваемые фаготами, вначале мало и нехотя, дальше больше подхватили и раздули струнные, теперь, совсем пожар, орган с арфой стараются, пронзительные крики скрипки ведьмы, за что, всего лишь травы различала, какая ведьма, просто пожалела, а он возьми и встань, когда уже все отказались, попрощались с ним. Это Дива, её слова, её манеры, игривая, наивной представляется, смешной и недалёкой, глазами балует, как и словами, красиво, если видишь – различаешь, где её сила, а в чём твоя слабость и наоборот, но за это не жгут! По стенам и потолку консерваторской залы поплыли образы, словно мультимедийная проекция со звуком, в сценарии и постановке этого не было, – Демон, что это такое? От удивления прижалась к нему, почувствовала, как гудят мышцы, нагревая тело. – Это тени Времён Лилия, наша Ангельская сущность привлекла их сюда, видишь девушка привязана к столбу на костре?! – Да, это Дива, смеётся от боли, издеваясь над мучителями, проклинает их словами, которые слышно, испанская речь, огонь её полюбил и сейчас быстро приберёт своим танцем, чтобы не страдала на потеху извращенцам. Орган выворачивал душу, вытряхивая из неё всё, что есть, если есть, набрал, скопил, не растерял, сберёг, и вот теперь смотри, что есть в тебе, какое, почему, зачем, хорошие вопросы успеть бы на все ответить ещё здесь, глядишь, кто-то рядом скажет тебе, – я счастливая или счастлив, вот и цена, хорошая цена и не звенит монетой. Последнее эхо музыки зал встречал стоя, когда всё стихло, водрузилась тишина, пять секунд, семь и вот овация, лавина чувств живых людей, способных распознать искусство. К рампе вышел Тихон в окружение музыкантов, на лицах искреннее, стыдливое удивление, – извините, простите, если что, сами не ожидали такого отклика в ваших сердцах, спасибо! Музыкантов благодарили аплодисментами, кто-то кричал браво сзади нас, сцена опустела, дали полный свет, который резанул по глазам и, не успевая ещё спрятать свои эмоции, чувства, закрыть глаза там внутри, смотрели друг на друга, как в первый раз, не узнавая, что виделись уже, музыка поразила и раскрыла тайники, о которых если кто-то догадывался, то теперь знал точно, они есть, и есть что-то тоньше и чувствительнее, чем струны скрипки.
К неописуемой радости, выходящих из зала, столы фуршета на своих местах, и угощенья не убавились, как знать, возможно, кто-то и не собирается сегодня вовсе спать, а вдруг кому и как снотворное придётся. Мы слегка задержались, толпа редела, молодёжь радовалась возможности вкусно и бесплатно поесть, звенела посуда, когда ещё такое выпадет событие?! Появился Тихон в окружение художников, Дива и Ксюша шли под ручку, что-то горячо обсуждая. Окончательно все перезнакомились, стоя за фуршетом, один тост сменял другой, всем понравился сегодняшний концерт, Аркадий спросил у Тихона, что это было, когда на стенах появились картины и образы из музыкального произведения? Тихон в свою очередь апеллировал к Виктору, что это он решил устроить сюрприз, таким образом, в результате, никто не оказался к этому причастен, но это было. – Вы все видели меня горящей, вы слышали, как я кричала на испанском языке, – спрашивала Дива?! Все в один голос соглашались, посматривая друг на друга в надежде, что кто-то сознается в своём красивом представлении, но никто не сознавался. И снова Дива, – я ни слова не знаю на испанском, и понятия не имею, что там гневно выкрикивала, извиваясь в пламени. – Ты проклинала стоя в огне своего палача, Роберто Беллармина, иезуита – инквизитора, учёного богослова, он расследовал дело Джордано Бруно и тоже приговорил его к сожжению на костре, лишь за то, что он подтверждал и отстаивал гелиоцентрическую систему Коперника, по которой Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, – Демон говорил очень спокойно и убедительно со знанием дела, Дива приняла его за историка полиглота, и только Тася знала кто они, со страхом глядя на моих мужчин. – За что же сожгли меня? – Ты лечила людей травами и заговорами, – вот твоя вина. – Сейчас я художник, меня не привлекает медицина, никогда не хотела стать врачом, всё наоборот, белые халаты меня настораживают, и находиться в медицинских заведениях долго не могу, не хочу, как-то не по себе там. Изображать красками на полотне картин болезни и страдания тоже не приходило в голову, не было таких желаний. Эпатаж, вызов, дерзость, закамуфлированная и вызывающая, открытая сексуальность, привлекают, как формы выражения философии себя, похожих на меня людей и времени в котором живём. Чистой, здоровой сексуальности всё меньше и меньше, деградируют и становятся в половом отношении слабее мужчины, уродуя своё сознание и тело модными движениями, мода ради моды, и перспективы среди себе подобных извращенцев, это противоестественно человеческой природе, искусственное оплодотворение всё чаще и чаще, женщины приобретают черты мужественности и берут на себя всё больше и больше ответственности, так может дойти до партеногенеза и мужчины исчезнут, как вид с лица Земли. Дива, обращалась только к Демону, который внимательно, не перебивая слушал, накопилось внутри, теперь выплёскивалось, музыка разбудила, убрала все рамки и ограничения, которых казалось при взгляде и общении с Дивой не было, но получается не так, по-другому, и сейчас момент, миг освобождения от тех оков прошлого, где не было свободы, да и жизнь была коротка. Дива разрыдалась и уткнулась лицом в чёрную тройку Демона, продолжая говорить и говорить, переходя на испанский язык, он не сопротивлялся, не отталкивал, гладил по голове, молча, без слов, но я слышала, что он произносил в себе. Дива успокаивалась и выглядела сейчас, как типичная испанка, друзья замолчали, не понимая, что происходит. Зазвенело разбитое стекло, все повернулись в ту сторону, девушка уборщица что-то раскокала и осторожно с пола собирала острые куски, два молодых человека, из числа приглашённых гостей, помогали ей. Дива окончательно пришла в себя и предложила поехать к ним с Аркадием домой, чтобы продолжить вечер. Виктор наклонился за стол и вынул оттуда две бутылки коньяка, передавая их Аркадию, сказал, что сегодня он пасс, нужно приготовиться к завтрашнему дню, никто не уговаривал передумать, потому что рядом стояла Тася, мы тоже втроём отказались, без объяснения причин. Уходя я обернулась, девушка уборщица сняла фартук, резиновые перчатки и оперевшись ягодицами о стол флиртовала с парнями, нетрезво размахивая фужером с вином, для каждого вечер удался по-своему.