Read the book: «Он не тот, кем кажется: Почему женщины влюбляются в серийных убийц»

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)

Переводчик: Екатерина Полякова

Редактор: Александра Финогенова

Главный редактор: Сергей Турко

Руководитель проекта: Анна Василенко

Дизайн обложки: Юрий Буга

Корректоры: Анна Кондратова, Мария Смирнова

Компьютерная верстка: Максим Поташкин

Фотография на обложке: Getty Images

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Librairie Artheme Fayard, 2024

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2025

* * *

В книге упоминается WhatsApp – продукт компании Meta Platforms Inc., деятельность которой по реализации соответствующих продуктов на территории Российской Федерации запрещена как экстремистская.

Ведь все препятствия в теченье страсти

Ее лишь разжигают!

УИЛЬЯМ ШЕКСПИР.

Все хорошо, что хорошо кончается¹

Только страсти дано сорвать покров с женской души, только через любовь и страдание вырастает женщина в полный свой рост.

СТЕФАН ЦВЕЙГ.

Мария Стюарт²

Синдром Бонни и Клайда

Этот ритуал неизменен. Как и в любой другой день, я сижу на своем рабочем месте, которым мне служит обеденный стол, и изучаю новости, читаю прессу, ищу данные, сопоставляю информацию, нахожу подтверждение своим выводам. Одним словом – готовлюсь к ежедневной передаче «Не трожь мой телик» (Touche pas à mon poste, TPMP).

Телевизор включен на каком-нибудь новостном канале – BFM, CNews, LCI или France Info. Я переключаю их по настроению или если попадается интересный сюжет. Мой слух всегда где-то блуждает, пока взгляд скользит по статье. Я не умею работать без звукового сопровождения – из-за многих лет, проведенных в редакциях, где тишины не существует.

Репортажи сменяют друг друга в рваном, почти завораживающем круговороте, но внезапно лицо ведущего BFM искажает смесь жадного интереса и ужаса. «А теперь перейдем к делу Нордаля Лёланде», – объявляет он, не сводя взгляда с камеры. Что заставило его сменить интонацию? Что завладело его вниманием – это имя? Или то немного постыдное влечение к «жареным фактам», которое присуще почти всем нам? Не знаю. А пока я смотрю на экран и слушаю отчет о заседании суда присяжных по делу Нордаля Лёланде, обвиняемого в похищении и убийстве маленькой Маэлис 27 августа 2017 года. Маэлис было всего восемь лет. В мае 2021-го этот бывший кинолог уже был осужден на 20 лет лишения свободы с обязательным трудом³ за убийство молодого человека – капрала Нуайе. И вот я узнаю, цепенея, что он завел себе страницу в соцсетях, а главное – что он состоял в переписке с 17-летней лицеисткой. Первый шаг сделала она…

И это не все. Лёланде признал, что, находясь в заключении, дважды вступал в сексуальные отношения с посетительницей, некой «госпожой Г.», женщиной лет пятидесяти. Сейчас она об этом сожалеет. Говорит, что злится на себя за то, что «доставляла ему радость и удовольствие – материальное, эмоциональное и сексуальное»⁴. Она порвала с ним несколько месяцев назад… «Она порвала с ним». Эта фраза банальна до неприличия.

Об этой женщине мы говорили в выпуске TPMP несколько дней назад. Должна признаться, на тот момент я не слишком вникала в ситуацию. Сейчас же всеобщий интерес вызвал эксклюзив журналиста Оли Порри Санторо́ (мы познакомились с ним, когда я брала у него интервью по случаю выхода его книги): ему удалось добыть аудиозапись признаний госпожи Г., где та сообщала, что Нордаль Лёланде планировал бежать и скрыться в Магрибе, сделав пластическую операцию. Это показалось мне настолько фантастическим, что я задалась вопросом, реальна ли вообще подобная связь между убийцей и его посетительницей. Она сама-то в здравом уме? Или это мифоманка⁵ с проблемами в осознании действительности?

После передачи мы с моей коллегой и подругой на все времена Жеральдин Майе еще долго пребывали в сомнениях.

– Странная история. Ты веришь тому, что она говорит?

– Не знаю. Но то, что я слышу на записи, не дает мне покоя.

После того разговора произошло столько всего, что об этой истории я забыла. И вот существование и рассказ этой женщины подтверждает суд присяжных! Я выключаю телевизор. Воцаряется непривычная тишина. Я сижу в раздумьях. В голове теснятся вопросы. Во мне борются возмущение и непонимание. Я уже разговариваю сама с собой. Кто эта госпожа Г.? Возможно, она знала Нордаля Лёланде еще до того, как он попал за решетку. Это объясняло бы, почему она продолжала ему писать, несмотря ни на что. Возможно, она пыталась понять, как он мог совершить такое. А как бы я поступила на ее месте? Писала бы я другу, который стал убийцей? Нет, не думаю. Впрочем, не знаю. Но она-то ему не только писала… А если она его не знала, зачем начинать такие отношения? А потом еще и спать с ним? Почему именно с этим мужчиной, который дважды совершил убийство, у которого руки в крови маленькой девочки? Чего она могла ожидать в ответ? Какие слабости за этим скрываются? Должен же быть какой-то мотив! Кто она – извращенка, сумасшедшая, больная? Это слишком просто. Все это только слова. Они не объясняют ничего или почти ничего. Да, слишком просто от всего этого отмахнуться. Есть что-то еще. Много чего еще.

Я пытаюсь отогнать эти вопросы. Но вернуться к работе трудно. Часть моего сознания застряла в этой истории. Возникает мысль пойти дальше, необходимость понять. В тот же вечер я закапываюсь в интернет. Я хочу убедиться. Каков масштаб этого явления, помимо случая этой госпожи Г.? Отличает ли этих женщин что-то особенное? А может быть, и вы, и я, и ваша мать, и ваша сестра, каждая из нас – мы все можем влюбиться в самых страшных преступников? Кто эти женщины, которые испытывают интерес, сочувствие, влечение и даже любовь к мужчинам, осужденным за убийство, изнасилование, детскую порнографию? Кто эти идолопоклонницы, служащие своеобразному культу кровожадных молохов? Ощущают ли они, что им поручена какая-то миссия? Или это проявление патологии?

С каждым вопросом я чувствую, что погружаюсь в мрачные глубины параллельного мира. Уже осознаю, что выберусь из них не скоро – меня манит непостижимая тайна, нечто, чего я не понимаю, во что отказываюсь верить, что пока ускользает от меня. Передо мной разверзается бездна.

Я поглощаю все новые страницы научной литературы и статей в прессе об этом явлении, которое, похоже, в основном имеет отношение к женщинам. Такое ощущение, что женщины не боятся убийц; миф о сексуальном «плохом парне» и женщине-искупительнице все еще актуален. А вот мужчины редко вступают на этот путь. Женщины-убийцы их не привлекают. Они деспотичны и пугают их комплексом кастрации. В то время как женщины могут довольствоваться отношениями по переписке, мало кому из мужчин этого достаточно.

Гуманитарные науки неоднократно обращали внимание на этих «влюбленных». У этой безумной страсти есть имя: гибристофилия, она же синдром Бонни и Клайда. Это парафилия⁶, при которой человек испытывает сексуальное и эротическое влечение к кому-то, совершившему отвратительное кощунство или преступление. Означает ли это, что такие женщины страдают патологией? Нет, отвечают медики. Они совершенно необязательно «ненормальные» или «больные», как поторопились бы сказать некоторые. Зачастую они прекрасно интегрированы в общество, образованны, у них есть работа, муж, дети, нет никаких «травм» – и все же они рушат свою жизнь ради отношений, не вписывающихся ни в какие нормы. У других эта схема сложнее, она состоит из опыта насилия, неустроенного детства в оковах депрессии и одиночества. Так что тема сложнее, чем кажется на первый взгляд. Меня не устраивает манихейский ответ – либо белое, либо черное; это невозможно. Мы находимся в серой зоне.

Спустя несколько дней, погрузившись в протоколы процессов и статьи, обнаруживаю, что это явление, которое я считала преимущественно американским, существует повсюду в мире, в частности в Европе. Некоторые женщины довольствуются письмами, другим необходимо идти дальше. Так я создаю своего рода кунсткамеру ужасов. Мое смятение растет с каждым новым открытием…

Андерс Брейвик, норвежский массовый убийца крайне правых взглядов, который 22 июля 2011 года убил более 77 молодых людей и ранил еще 150, получает около 800 писем в месяц! В Бельгии Марк Дютру, приговоренный к пожизненному заключению в 2004 году за убийства и изнасилования несовершеннолетних, похищение людей, преступный сговор и распространение наркотиков – ни более ни менее! – также получает огромное количество почты, где попадаются письма девочек-подростков, нередко ровесниц его жертв. Плюс предложения руки и сердца, которые приходят к «убийце в восточном Париже» Ги Жоржу⁷ и убийце и насильнику Патрису Алегру⁸.

Пожалуй, один из самых показательных случаев – Лука Маньотта, «монреальский расчленитель». Притом что он открытый гомосексуал, его «фан-клуб» в основном состоит из молодых женщин. В их блогах с названиями «Лукаманьоттамоямечта» или, скажем, «Поддержим Маньотту» попадаются просто сумасшедшие фото и заявления: «Люблю тебя, Лука», «Слишком прекрасен», «Он слишком красив, чтобы быть преступником», «Я влюбилась, как школьница», «Люблю тебя, мой малыш» (sic) и т. д. В 2014 году Лука Маньотта даже зарегистрировался на сайте знакомств! В анкете он заявляет, что ищет «своего принца, холостого мужчину 28–38 лет, белого, в хорошей спортивной форме. Хочу, чтобы он был верным, желательно образованным, финансово и эмоционально стабильным, для долгосрочных отношений»⁹. У меня буквально все переворачивается внутри.

Другие женщины идут намного дальше, предпочитая реальность отношениям по переписке – в конце концов, они слишком платонические. Так было с той молодой американкой 30 лет, помолвленной со зловещим Чарльзом Мэнсоном¹⁰, старше ее на 50 лет, или с женщиной-анестезиологом из Франции, Беатрис Пуассан, матерью двух подростков, которая бросила все ради Дани Лёпренса, осужденного за убийство четырех членов семьи. Впоследствии она вышла за него замуж. Сейчас они разведены, но она убеждена в его невиновности¹¹.

Я также обнаружила, что в США, в отличие от Франции, романтическую жизнь сидящим в тюрьме облегчают совершенно легальные сайты знакомств, соединяющие женщин и заключенных – в том числе тех, кто гниет в камере смертников. Существуют даже приложения, которые можно установить на телефон! Во Франции ничего подобного нет. Если вы хотите написать заключенному, у вас два варианта: либо по его делу ведется следствие, и тогда судьбу вашего письма решает судья, либо он уже осужден, тогда руководство исправительного учреждения читает всё и определяет, передавать ли ему ваше послание.

Психологи не преминули обратить внимание на этих «странных дамочек», пытаясь понять их с помощью поведенческого анализа. По их мнению, предположительно, существует три типа женщин, влюбляющихся в преступников.

Первый психотип – женщина, верящая в прощение и искупление. Это то, что обычно называется эффектом Флоренс Найтингейл. Она альтруистична и хочет исцелить душевные раны. Она видит себя той, кто, благодаря своему терпению и преданности, поможет мужчине измениться, вернуться на путь истинный. Одним словом, это такая встреча добра и зла, битва ангела и демона.

Второй тип – женщина, страдающая от эмоционального одиночества, пережившая травмы, физическое, а то и сексуальное насилие. Такой роман может избавить ее от статуса жертвы – она меняет роль. Становится той, кто сам может контролировать другого. Такие отношения успокаивают ее, потому что преступник находится за решеткой. Таким образом она может переживать любовное волнение в полной безопасности. Она полагает, что защищена.

Наконец, третий тип – женщина, страдающая патологическим расстройством. Она ищет преступника из числа серийных убийц, насильников и т. д., чтобы привлечь внимание к себе. Хочет оказаться в свете прожекторов, даже пропущенном через призму антигероя. По сути, отношения для нее лишь предлог для удовлетворения потребности «быть хоть кем-то».

Три психотипа – и это всё? Да неужели? Слишком просто было бы этим ограничиться! Надо заметить, что человек – это такое тесто, из которого можно слепить что угодно. В этом его сила и его бесконечная сложность.

А значит, к этим трем категориям нужно добавить подкатегории, также три. Начнем с женщины, верящей в невиновность убийцы: первая пребывает в отрицании. Далее та, кто признает преступление, но выступает за смягчающие обстоятельства: это не его вина, он был пьян, одурманен, находился под чужим влиянием, у него было трудное детство и т. д. Наконец, та, кто принимает мужчину и его преступления: с этим надо просто смириться.

Меня завораживает то, что я узнаю́. Теперь я все вечера напролет раскапываю сайты знакомств для американских заключенных, изучаю публикации криминологов и психиатров, читаю рассказы – всегда анонимные и часто отрывочные – тех, кто уступил «ангелу тьмы»…

Я знаю, что на этом не остановлюсь. Мне нужно идти дальше. Провести исследование, написать книгу. Я обсуждаю это с моим партнером, он обеспокоен: «Ты уверена, что хочешь в это влезать?» Он знает, что такие исследования небезобидны, что я впитываю информацию как губка, что история этих женщин перетрясет мне сознание, а возможно, и душу. Я все это осознаю́. Но желание разобраться сильнее.

Надо обсудить это с издательницей, чей острый глаз и талант хорошо мне знакомы. Она-то мне и скажет, права ли я, что пускаюсь в подобную авантюру. Договариваюсь с Изабель Сапорта, генеральным директором издательства Fayard. Мы встречаемся в баре на улице Монпарнас.

– Да, дорогая, что ты мне хотела рассказать? У тебя появилась идея для книги? Слушаю тебя.

Я рассказываю ей обо всем: зародившаяся перед экраном телевизора идея, мои исследования, французы, американцы, письма, комнаты для свиданий, сайты знакомств, категории женщин, определенные психологами… Говорю быстро, вываливаю все кучей, вперемешку. Изабель внимательно слушает. Выдерживает крошечную паузу и восклицает:

– Отлично! У тебя есть тема и будет исследование! Но учти, здесь придется пахать…

Я натурально приплясываю на тротуаре, уходя от нее, но через несколько метров меня охватывает тревога. Что я наделала? По ее словам, тут непаханое поле работы. Я прикидываю масштаб задачи: куда идти, с кем встречаться. А со мной вообще согласятся говорить? Все до единой истории, которые я до сих пор читала, были анонимными и крайне отрывочными. Но если у меня получится – вот это будет подвиг! Меня охватывает паника. И это только начало. Я стою перед Эверестом, которого до сих пор не замечала. Мне понадобится изрядное мужество, выносливость и упорство, чтобы взойти на вершину, обойдя стороной пропасти и отвесные склоны.

Эффект Воландеморта

– Так, значит, вас интересуют эти истории… Но зачем вам интервью, что вы с ним будете делать?

– Я уже объясняла – оно для моей книги.

– Ага, понятно…

Обходительный криминолог Ален Бауэр, загадочно ухмыляясь, сканирует меня взглядом, словно всем своим видом говоря: «В странные дела вы лезете, дамочка… Может и силенок не хватить…» Я могла бы ответить ему, что это не что иное, как законное любопытство журналиста, который вправе задавать вопросы и стараться понять, да и просто информировать. Но сейчас речь не об этом. Сейчас мне нужны конкретика, цифры, исследования. Хочу разумного объяснения, если в этой области оно вообще возможно. Одним словом – фактов, и ничего, кроме фактов.

Итак, я решила не искать вслепую и обратилась к этому известному преподавателю криминологии¹², автору около 40 работ – от «Криминологии для чайников» и «Самых тупых преступников в истории» до «Общего введения в криминологию». Вот кто сможет дать мне надежный фундамент для исследования и подробно рассказать об этих ненормальных отношениях, этом синдроме Бонни и Клайда.

Я не ошиблась. Он начал со… статистики. Да-да, статистики. А я ее так и не нашла, хотя вот уже несколько недель изучала десятки статей и исследований. Он единственный человек, который может мне об этом рассказать.

Что касается статистики, которую он сам назвал несколько специфической, то она относилась к почте, поступающей в тюрьмы. Было установлено, что три четверти писем подписано женщинами, влюбившимися в заключенных. И только четверть написана мужчинами, неравнодушными к правонарушительницам. «Эта статистика, – уточняет Ален Бауэр, – не учитывает гомосексуальные отношения – геев и лесбиянок, потому что в то время их не принимали во внимание. И все же можно сказать, что эти письма в тюрьмы – действительно показатель, заслуживающий внимания».

Значит, я была права. На самом деле это явление затрагивает в основном женщин. Пусть так. Но что такого особенного есть у женщин, чего нет у мужчин? Разве женское желание отличается от мужского? Это же устаревший штамп, разве не так? Но факты налицо. Женщины пишут преступникам в десять раз чаще, чем мужчины.

Ален Бауэр затрагивает и еще одну тему – связь заключенных с персоналом тюрем, а также со всеми женщинами, которые контактируют с ними по роду деятельности: тюремными медсестрами, преподавательницами, адвокатами… Он прав. Мне нужно будет изучить и это направление. Воистину, чем дальше я продвигаюсь, тем больше возникает вопросов. Но разве не в любом расследовании открываются новые двери, даже если часть из них никуда не ведет и их приходится в итоге закрывать?

А что он думает насчет трех типичных профилей? И снова криминолог соглашается и развивает тему: «Да, существует три синдрома, психологи их изучили. Первый – синдром Бонни и Клайда: "Хочу быть плохой девчонкой!" Это синдром отличницы, пустившейся во все тяжкие на пьяной вечеринке. Второй – так называемый эффект Флоренс Найтингейл¹³: "Я спасу его. Благодаря мне для него возможно искупление". Разумеется, в итоге все получается иначе, так как спасение также ведет к побегу, отправке посылок, передаче документов, которые позволяют продолжать преступную деятельность».

Что до третьей категории, Ален Бауэр предпочитает говорить о ряде мини-синдромов, не вполне четко определенных, таких как своеобразный реванш над самой собой, к которому могут стремиться некоторые женщины, подвергавшиеся агрессии, в том числе сексуальной. Вступая в связь с преступником, который «выше» их агрессора, они чувствуют, что оживают сами. «Этот синдром еще не до конца определен. О нем пишет американский автор Шейла Айзенберг»¹⁴, – объясняет Ален Бауэр. По ее мнению, это желание избавиться от статуса жертвы, чтобы в некотором роде обрести статус сообщницы и больше не быть униженной сексуальной или иной агрессией. Конечно, это не объясняет все подобные поступки, но позволяет лучше понять явление.

С самого начала беседы меня мучит вопрос: неужели все женщины способны влюбиться в преступника? Вот, например, я… Не успеваю я закончить фразу, а Ален Бауэр уже улыбается: «Конечно. Возьмем, к примеру, вашу передачу: когда ваши коллеги голосуют, все понятно: вот у вас экраны, вы видите разброс голосов и варианты объяснений. Если бы вы задали такой вопрос о разных типах заключенных – знаете, вам понадобилось бы гораздо больше вариантов ответов. И вы, что вполне естественно, получили бы очень неожиданные результаты, особенно среди знакомых. Например, вопрос не в том, "влюбилась бы ты в Нордаля Лёланде"; вы спрашиваете: "Ты бы посетила тюрьму?" или "Можно ли их спасти?" – и опять-таки получаете очень неожиданные ответы».

Возможно. Я знаю, что способна к сопереживанию, восприимчива к чужим эмоциям. Мне понятен этот дискурс. Я знаю, что теоретически могу растаять при виде руки, протянутой за помощью. Но сама по себе я не брошусь ни с того ни с сего хватать ручку, писать страстное письмо и посылать его серийному убийце! Ален Бауэр отвечает мягко, словно не хочет напугать больного ребенка: «Вы сами не знаете… Несколько недель назад вы делали передачу об актере, которого обвиняют в изнасиловании, – видели реакцию на вашей же платформе? "Он такой симпатяга… Мы его знаем… Милый… Забавный… Сексуальное насилие? Нет, не могу поверить". А на самом деле это, возможно, опаснейший сексуальный хищник за последние 20 лет… Или же он вовсе не виновен! Лично я из принципа ни о чем не составляю мнения заранее, мой девиз – "Ничего не принимай как данность, ничему не верь, все проверяй"¹⁵. И только потом можно прийти к какому-то выводу. Даже с худшим из убийц никогда нельзя быть уверенным. Всегда нужно изучать, исследовать. В нашем случае может быть то же самое: кто-то сомневается, кто-то все отрицает… Возьмем Николя Юло¹⁶ – большинство представителей государственной власти, включая госпожу министра по делам женщин, принялись отчаянно защищать "бедного Николя Юло, он ведь стал безусловной жертвой". Так что мы ничего не знаем и знать не можем».

По мнению криминолога, проблема здесь в попадании на крючок. «Посмотрите, как возникает схема Понци¹⁷, – объясняет он. – Например, хотя нам приходит куча ежедневного спама, тысячи людей отвечают вот этому полуголому парню, который застрял в какой-то там дыре, зато очень красив и хорошо сложен, и ему нужно 50 евро на возвращение домой, а потом 500, а потом 5000, и, конечно, он все отдаст наличными, как только вернется, – а на самом деле все это происходит в интернет-кафе в Киншасе! Что касается жертв – тут не только глупые и наивные люди. В схеме Понци встречаются и крайне умные и богатые индивидуумы, которые попадаются на удочку более ловких манипуляторов, чем они сами. Понятно, что важен первый шаг. Его можете сделать только вы, при этом вы не знаете автора лично. По всем этим причинам жест сострадания может привести к манипуляции и зависимости».

Незамысловатый образ чокнутой, влюбленной в преступника, разлетелся вдребезги. Значит, разгадка в попадании на крючок. Поддаться может любой. Более того – и хуже того – здесь присутствует своего рода манипуляция. Но кто кем манипулирует? Кто делает первый шаг? Преступник или влюбленная женщина?

– Одно другому не мешает, – отвечает Ален Бауэр. – Я всегда привожу в пример людей, которых обманул Бернард Мейдофф¹⁸, потому что здесь мы не затрагиваем сексуальную сторону вопроса и остаемся в области денег и желания наживы. Большинство жертв хотели заработать денег, невероятно много денег; Мейдофф ими манипулировал. Они в той же степени сообщники, что и жертвы. Манипуляция и зависимость тесно переплетаются друг с другом. Как в случае наркоторговца и потребителя, преступника и жертвы. Я за запрет наркотиков, но считаю, что нельзя ставить знак равенства между зависимыми и распространителями. Надо одновременно и лечить больных, и бороться с преступниками. Это две разные темы. Первая – из медицинской и социальной области, вторая – уголовная. Так вот, здесь у нас та же история: женщина влюбляется, позволяет собой манипулировать, обворовывать себя, да, она влюблена, но от этого она не в меньшей степени жертва. А женщины, которые становятся жертвами воровства, вымогательства, обмана и т. д., – это вообще стародавняя история! Вся греческая трагедия строится на этом.

Все, разговор окончен? Смотреть не на что, едем дальше? Определенно нет. Как насчет табу на смерть, которое нарушают эти влюбленные женщины? Ведь они любят мужчину, который убивал, разве не так? Как может женщина смириться с тем, что мужчина, которого она любит, неоднократно насиловал, пытал, убивал – особенно если речь идет о детях? Почему эти блоки слетают? Как у этих женщин получается, словно ластиком, стереть образы, наполненные кровью, страхом, криками? Как им удается не бояться звериной сущности мужчины, перед которым они испытывают какое-то болезненное преклонение?

– Очарование зла, – без тени сомнения отвечает криминолог. – Вот это неодолимое очарование ужаса, которое можно назвать эффектом Воландеморта, говоря языком поклонников «Гарри Поттера». Иными словами – почему люди переходят на темную сторону Силы? Это обаяние, момент колебания между добром и злом, как и момент, когда человек отворачивается от зла, потому что добро должно победить, – в этом вся мифология, вся история человечества. Противостояние света и тьмы – неотъемлемая часть человеческой души. Похоже на то, как мы объясняем детям, что не надо совать пальцы в розетку, а они все равно суют, чтобы посмотреть, что будет. Так же и с этими людьми: они делают совершенно невозможные вещи, вы объясняете им, что так делать нельзя, а они все равно делают. Так это работает. Проблема начинается, когда они снова берутся за свое. Вопреки распространенному мнению, большинство преступников не повторяют содеянного. Если точнее, таких 66 %, то есть две трети, а треть пойдет на преступление еще хотя бы раз. Вся суть в том, чтобы остаться в зоне первых двух третей.

Если я правильно поняла: большинство женщин, влюбленных в преступника, надеются, что им попался кто-то не из числа рецидивистов, ими движет чувство сострадания, искупления, справедливости и/или страсти. Для кого-то это связано с травмами. А социальный уровень в расчет не берется.

С самого начала беседы мы говорили о синдромах, эффекте сиделки, о тяге к опасности, запретах, искуплении, манипуляции, зависимости… А где во всем этом любовь? Даже само слово пока не прозвучало. Мужчины, отбывающие срок за убийства, испытывают любовь к этим женщинам?

– Случаются и настоящие романы, – объясняет Ален Бауэр. – В конце концов могут действительно возникнуть пары. Но у убийства много категорий, обычно это единичные преступления – было установлено, что процент повторных убийств очень низок, пожалуй, из всех преступлений он ниже всего. Примерно 60–70 % преступлений совершаются на почве ревности. Человек убил любимого мужчину или женщину и понес за это наказание. С серийными убийцами другая история. Будем ли мы им мстить? Будем ли наказывать их? Будем ли возвращать в общество? Вот главная дилемма нашей судебной системы. Это три совершенно разных вопроса, а мы пытаемся одновременно решать их все. Очень мало преступников совершает побег при разрешенной отлучке, количество несоблюдений правил невелико. Франция – старая католическая страна. У нас очень сложные отношения с наказанием, в отличие, например, от протестантов. И все это нужно учитывать, чтобы раскрыть столь непростую тему. Но в тюрьме или за ее пределами люди находят друг друга, и их отношения такие же прочные, как в обычной жизни.

Я в изумлении. Я представляла – возможно, слишком наивно, – что мужчины-преступники воспринимают этих женщин как «отдушину», окно во внешний недоступный мир, как передышку, и не влюбляются, а вот женщины искренне увлечены. Мое видение было двойственным: с одной стороны – мужчина с конкретными целями, с другой – женщина-жертва. Но приходится поверить, что иногда из этих встреч могут вырасти настоящие истории любви.

И все же мой рациональный ум отказывается сдаваться. Интересующая меня тема, ради которой я и взялась за эту книгу, – это не «классические» преступники, если можно так выразиться, а как раз серийные убийцы. Речь идет о далеко не разовом преступлении. Эти женщины в полной мере осознают, с кем имеют дело? Они точно понимают, что эти мужчины, превратившиеся в палачей, делали со своими жертвами, со своей «добычей»? Знаю, я повторяюсь, – вероятно, потому, что не могу получить удовлетворяющего меня ответа на этот вопрос. Вопрос, который я еще не раз задам своим собеседникам, какова бы ни была их специальность, потому что он не просто интригует – он тревожит меня, как и должен тревожить, беспокоить, возмущать, ужасать любого нормального человека. Как эти женщины позволяют себе отдаться любви, как они осмеливаются?

– Думаю, у вас есть подруги, которые были уверены, что встретили любовь всей жизни, при этом вы знали, что он подлец, мерзавец, подонок и все такое, – парирует Ален Бауэр. – И вы, конечно, пытались донести до них свои мысли, но, как правило, это не срабатывало. Так почему в этом случае должно быть иначе?

Я улыбаюсь. Он опять попал в цель. Но я не могу признать поражение.

– Однако речь идет о невероятно жестоких убийствах!

– Кто не хочет видеть, не видит, – с грустью отвечает он. – Знаете, есть такая техника в боевых искусствах: если вы хотите использовать силу противника, надо поколебать его уверенность в самом себе и ждать, пока сомнение одолеет его. Этот способ медленнее, дольше, но позволяет выигрывать.

– То есть всегда есть что-то вроде зависимости?

– Это основная составляющая. Но зависимостью не просто страдают, она формируется. Есть фактор «доброй воли». Надо самой побывать в таком положении. Так бывает с женщинами, которых я отнес к третьей категории, пережившими, в частности, сексуальное насилие, – в некотором роде они берут реванш, вступая в связь с преступником, который «выше» агрессора, и внезапно чувствуют, что и сами оживают. У уязвимости к психопатии есть много причин.

– Но есть ведь женщины без травм, такие же, как я, с семьей, детьми. Ну вот, например, та женщина-анестезиолог, которая уверена, что Дани Лёпренс невиновен: она стала с ним переписываться, влюбилась, даже вышла замуж…

– В данном случае мы имеем дело с синдромом Флоренс Найтингейл. – Ален Бауэр по-прежнему невозмутим. – Это не просто спасительница души – она убеждена в судебной ошибке. И здесь мы встречаемся с существенной категорией. К ней также относятся те женщины, которые хотят спасти приговоренных к смерти в США, потому что в глубине души они «знают», что те невиновны, ведь иногда это действительно так – известны случаи, когда некоторые были приговорены к смерти по сфабрикованным доказательствам или вообще без них! Скорее это даже синдром адвоката…

– …которая убеждает себя в их невиновности, а так это или нет – неважно?