Стерлитамакская быль

До 2017 года ещё существовала возможность построить на месте школы № 4 современную школу нового типа, школу будущего. При минимальных затратах. В распоряжении администрации города был самый дорогой ресурс: земельный участок в самом лучшем, самом выигрышном месте. Участок с историей, традициями, с устоявшейся планировкой конкретно для школы, с готовыми коммуникациями и прекрасной транспортной схемой.

С юга к теперь уже утраченному учебному кварталу примыкает старейший городской парк имени Кирова, где в хорошую погоду школяры занимались физкультурой на свежем воздухе. В 600 м к востоку, за Ашкадаром, начиналась степь, где проводились массовые состязания, а зимой – лыжные кроссы и игры, типа «Зарница». По левому берегу реки шла интереснейшая экологическая тропа. Такого роскошного школьного участка в Стерлитамаке больше уже нет.

Всё же главным достоинством старой школы № 4 был преподавательский состав. Уникальный учебный квартал Старого города делился на школы достаточно условно. Это был единый, живой организм. Преподаватели и ученики переходили из школы в школу, школы сливались, переименовывались. Как наиболее старая и сильная, средняя школа № 4 задавала общий тон.

В 1959-м две школы, № 4 и № 6, слили. Получилась одна большая 4-я школа, в которой учились 1115 школьников в 35 классах. По тем временам это была огромная школа. Состав учеников был более разнообразный, чем в наши дни, личности контрастные, со своими особенностями. Дети беженцев, специалистов, эвакуированных с западных областей и задержавшихся в Стерлитамаке после войны, представителей репрессированных народов, строителей, съехавшихся со всех концов Советского Союза для участия в начавшемся в Стерлитамаке строительном буме, военных, которых тогда в городе было довольно много. Закрытых, платных школ ещё не было, все дети, из благополучных и неблагополучных семей, учились вместе. Дети были самых разных национальностей, воспитанные в различных традициях, с разнообразными темпераментами и манерами поведения.

Поразительно, каким образом педагогический коллектив умудрялся поддерживать порядок и дисциплину своими силами! Ведь тогда не было ни охранников, ни ассистентов, ни психологов. Не было в школе турникетов, видеонаблюдения, детекторов, входного контроля. Но был порядок и полная безопасность. Никогда я не слышал, чтобы в стенах старой средней школы № 4 произошёл какой-либо инцидент.

Классы в мою бытность были огромные, до 34 человек, занимались в две смены. Обычным явлением был второгодник в каждом классе, всего один. Тем не менее, дисциплина в школе была образцовой, без препирательств, воплей, истерик, слёз со стороны преподавателей.

Какие-либо посторонние лица, даже милиция, в школе появлялись очень редко, только по приглашению. Всё решалось своими силами. Прибытие завуча и в исключительных случаях директора школы мгновенно успокаивало зарвавшихся нарушителей. Как они это делали, ума не приложу. Авторитет педагога был непререкаем и для ребят, и для их родителей.

Во время летних каникул, начиная с 6 класса, школьников водили в походы по живописным местам – Красноусольск, Стерлитамакские шиханы. Шли пешком (последние годы уже возили на машинах), вечером сидели у костра, незабываемые впечатления!

* * *

Одно из самых тёплых воспоминаний моей жизни – это моя первая классная руководительница, Зоя Фёдоровна Кочкова.

Родилась она 12 декабря 1915 года в городе Стерлитамаке, в семье рабочего. 15 августа 1934 года, по окончании Стерлитамакского педагогического училища, была направлена на работу учителем начальных классов в среднюю школу № 4, где и проработала до 1 июня 1971 года. В 1930 годы участвовала в ликвидации безграмотности. Награждена Орденом Трудового Красного Знамени, значком «Отличник народного просвещения», медалями: «За добросовестный труд в годы Великой Отечественной войны», «За трудовое отличие», «За трудовую доблесть», «30 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов», «Ветеран труда». Была очень милой, доброй женщиной, кристально честным человеком, безсребреницей, всю жизнь прожила в крохотном отчем домике без удобств на улице Богдана Хмельницкого.

Чистая сердцем, излучающая созидательную любовь, всегда собранная, аккуратная, точная в словах и движениях, с безупречной внешностью, Зоя Фёдоровна была идеальной преподавательницей младших классов. Она могла любого школяра научить всему, что было необходимо. Как бы между прочим, мы (кто хотел, конечно) овладели каллиграфией (тогда это называлось «чистописание»), умением считать в уме, декламацией.

Российские учителя 1940–60-х годов выполнили труднейшую задачу сохранения вверенных им детских душ в традициях Великой России. Оставаясь как бы в стороне от господствовавшего исторического, насквозь политизированного общественного движения тех дней, они сильнее других делали историю. Это было настоящее служение своему народу, без малейшей примеси корысти и честолюбия.

Виктор Васильевич Кичигин, учитель физики, был одним из наиболее авторитетных преподавателей школы за всё время её существования. Имел колоссальный жизненный опыт, прошёл всю войну, имел многочисленные боевые и правительственные награды. Он излучал доброту и спокойствие. Нас ласково называл "шабрята", никогда никого не ругал и строгости не напускал. Свой предмет знал досконально и был способен пробудить интерес к физике у любого подопечного. Самые сложные темы раскрывал доходчиво, простым языком. Дисциплина на его уроках была образцовая. Во все времена подавляющее большинство школяров не любят математику, физику и химию, это правда жизни. Задача настоящего преподавателя сделать эти предметы нескучными, предотвратить развитие к ним чувства ненависти. Виктор Васильевич с этой задачей справлялся лучше всех. Даже когда он выходил по делам из класса, мы сохраняли спокойствие и тишину. Виктор Васильевич мог бы очень много рассказать нам о Великой Отечественной войне, о жизни и подвиге старшего поколения. К сожалению, в те годы, по каким-то причинам, откровенные, искренние рассказы участников тех великих событий не практиковались.

У каждого преподавателя был свой подход к классу, свои профессиональные секреты.

С нежностью вспоминаю учительницу русского языка и литературы Коробову Елизавету Васильевну. Это была истинно русская, интеллигентная женщина романтического склада, высочайшей культуры. Прекрасные манеры, образец женственности и достоинства. Елизавета Васильевна давала нам уроки познания мiра великой русской классической литературы. Благодаря ей я постиг всю красоту и величие русского языка. Настоящего, который передаётся не чрез учебники, а в живом общении. Мягкая, добрая, но требовательная и непреклонная в вопросах обучения, она умела держать класс в рабочем внимании, никогда не повышала голоса, вежливо и тактично поправляла ошибки и пресекала шалости.

Супруг Елизаветы Васильевны, Борис Яковлевич Коробов, в молодости выдающийся спортсмен, вёл уроки физкультуры. Он был хозяином отдельно стоящего, старинного, оригинальной конструкции кирпичного здания спортзала, по соседству с кочегаркой (сохранилось). Об этом здании, изначально складском, сложены легенды. Под свою личную ответственность Борис Яковлевич разрешал тем, кто хотел улучшить результаты, заниматься в спортзале по вечерам. Мы с его сыном Сашей этим пользовались. Добрейший человек, Борис Яковлевич любил детей и родной город, увлекался фотографией.

Прекрасным преподавателем был и слепой учитель истории Афанасий Трофимович Максимов, фронтовик, человек с чистым сердцем. Я помню контрольные, учитель слепой. Казалось бы, списывай себе на здоровье… Но никто даже не помышлял об этом. У Афанасия Трофимовича была отличная память на голоса. Даже по прошествии 5–10 лет, на встречах одноклассников он узнавал бывших учеников по голосам и называл их по имени и фамилии.

Учитель географии и астрономии Константин Николаевич Олеференко единственный из всех учителей имел прозвище – «Джага», которое метко было позаимствовано из легендарного индийского фильма "Бродяга" (1951 год), в котором присутствовал злодей Джага, внешне несколько похожий на Константина Николаевича. Ходили легенды, что он до войны работал профессором симферопольского университета, потом чем-то проштрафился и был сослан в Стерлитамак. Во всяком случае, на профессора он действительно походил, и манера преподавания у него была выдающаяся, совсем не рядового учителя.

Высокий, представительный, с генеральской выправкой, вид имел грозный и имел при себе указку длиной два метра, которой он доставал «двоечников» и «второгодников», осмелившихся шалить на уроке. Носил китель военного образца. Оценки в дневник ставил размашисто, так, что иногда перо рвало бумагу. Разумеется, нерадивые ученики его боялись, как огня, и даже исправные побаивались, что Константина Николаевича, похоже, весьма забавляло.

Мне он был симпатичен. Его рассказы о путешествиях, в основном по личному опыту, были настолько увлекательными, что география стала моим любимым предметом на всю жизнь. После него, чрез 20 лет, только один раз я встретил подобного лектора, когда на заседаниях Русского Географического общества в Санкт-Петербурге слушал доклады Льва Николаевича Гумилёва.

Учитель пения, Юрий Николаевич Томилов, в прошлом артист городского драматического театра, за приверженность Бахусу был отставлен от сцены и преподавал уроки пения, с аккомпанементом на аккордеоне. Артист он был талантливый и человек хороший, добрый и искренний. Спев пару песен, он начинал рассказывать увлекательнейшие истории с продолжением из своей жизни и пересказывать приключенческие повести. Мы его слушали, затаив дыхание.

Особо хочу отметить занятия по немецкому языку. Его вела, насколько я помню, Климова Людмила Филипповна. Хотя немецкий язык официально считался языком возможного противника, темы для уроков были вполне мирными: детские стишки и песенки. Немецкому языку меня научили так, что я практически всё помню и сейчас, спустя полвека. Это при том, что после школы, в вузах, изучал только английский. Когда я в 1990 году впервые посетил Германию, то неожиданно для себя бойко заговорил по-немецки. Способности детей к языкам недооцениваются. Могу сказать, что, если бы от меня потребовали в школе, я легко мог бы овладеть двумя-тремя языками. Это важно, ибо знание второго языка означает вторую личность, а человек столько раз человек, сколько языков он знает.

Учитель труда, Боргардт Фёдор Богданович, происходил из поволжских немцев. Лучшего учителя труда и представить невозможно. Благодаря ему я научился работать практически всеми слесарными инструментами, на токарном и сверлильном станках. В его мастерской мы изготавливали и собирали сложнейшие работающие модели машин, например экскаватора. Кое-что изготовляли по хозяйству, для родной школы.

Рисование, черчение преподавал Шабалтин Михаил Павлович, талантливый скульптор, автор мемориала «Вечный огонь» и ряда других памятников Стерлитамака. С его лёгкой руки выпускник школы № 4 Дёма Анатолий Гордеевич стал профессором кафедры лепки Мухинского художественного училища города Ленинграда и автором памятника Салавату Юлаеву около кинотеатра "Салават". Другой выпускник – Канаев Виктор – членом Международной академии архитектуры.

Пионерское движение в те годы уже потеряло всякую жизненную силу. В Ленинской комнате на полках стояли барабаны и горны, но в барабаны уже никто не бил и на горнах не играл. Пионервожатая, приятная, милая женщина, нас сильно не тревожила. Единственное требование было носить пионерский галстук, что мы исполняли до 6 класса и то не все. Полагаю, что высшее руководство охладело к этому проекту. При желании можно было вдохнуть жизнь в пионерское движение, чтобы убедиться в этом, достаточно почитать книги Владислава Крапивина.

Безумное уничтожение исторической части Стерлитамака в угоду новым, неизвестно откуда взявшимся "хозяевам" России, подошло к критической черте, за которой Стерлитамак превратится в город без истории, а значит и без будущего. Настоящим шоком стал снос исторического здания средней школы № 4 в октябре 2021 года.

Кто "прихватизировал" общенародную собственность на этот раз? Тайна сия велика есть. Не исключено, что, когда здание пошло на слом, вместе с ним на свалке оказалась и мраморная мемориальная доска в честь выпускника школы, Героя Советского Союза Дайлягая Сыраевича Нагуманова, именем которого названа одна из улиц Стерлитамака, а в своё время называлась и пионерская дружина школы № 4. Медная мемориальная доска, в память того, что в годы войны в здании школы размещался эвакогоспиталь, исчезла ранее, по-тихому. Понятно куда. Растоптана память сотен тысяч преподавателей, честно отработавших в самые трудные годы истории города и десятков тысяч школьников, получивших в стенах средней школы № 4 лучшее образование и твёрдые моральные основы для последующей взрослой жизни. На такое способны только чужаки, люди ничего не знающие о Стерлитамаке или откровенно враждебные к нему.

Школа № 3

До 8-го класса, включительно, меня обучали в средней школе № 4, расположенной в самом сердце Старого города. Обучение моё шло весьма успешно, я числился «круглым отличником». После окончания 8-го класса мама приняла решение отдать меня в школу № 3, в первый и единственный тогда в городе экспериментальный физико-математический класс, куда набирали по конкурсу. Меня приняли.

1 сентября 1970 года я пошёл в 9-й «А» класс средней школы № 3 (ныне она именуется Лицей № 3). Мне было 14 лет.

***

Знаменитое здание школы на улице Мира 47, рассчитанное на 960 учащихся, приняло первых учеников 31 декабря 1954 года. Тогда улица Мира была улицей Сталина, а до этого – улицей Гражданской, а до революции – улицей Дворянской. Вся новейшая история страны в названиях.

Монументальное здание школы с удобной планировкой было возведено по спецпроекту, с финансированием из Москвы. Оно стало одной из архитектурных достопримечательностей города. Здание получилось замечательное, удобное и красивое, даже по современным меркам. Четыре этажа, простая и выразительная архитектура фасадов. По высоте здание членится на две части небольшим пояском и карнизом. Нижняя часть фасада, объединяющая два первых этажа, оформлена рустами и арочными проёмами окон первого этажа. Плоскость стен верхних этажей украшена пилястрами с ионическими капителями. Завершалось здание простым карнизом и лёгкой металлической решёткой. Парадная лестница, широкие холлы на каждом этаже, отсутствие коридоров, 24 светлых классных кабинета. Вдоль улицы Мира –изящная, высокая чугунная ограда с белыми колоннами.

К сожалению, общая деградация архитектурной мысли в Стерлитамаке в 21 веке не пощадила и это здание. На входе появилось аляповатое крыльцо-тамбур, верхняя решётка исчезла, а высокую ограду заменили на низенькую, каменную, кладбищенского типа.

***

На школьном дворе находилась скромная спортплощадка. В отличие от здания школы № 4, которое располагалось в центре исторически сложившего учебного квартала, школа № 3 была зажата между строениями различного назначения. Школьный двор был небольшого размера, не было школьного сада, теплицы, котельной, спортзал находился внутри здания школы.

Зимой 1972 года школу газифицировали, и я с одноклассниками сподобился потрудиться на благо родной школы: мы засыпали траншею, в которую уложили газовые трубы.

Расположена школа была довольно далеко от моего дома, но ещё в пределах Старого города. По дороге в школу и из школы, я пересекал Старый Город, его наиболее живописные участки. Это были приятные прогулки. Занятия шли во вторую смену, осенью и зимой по вечерам идти приходилось в потёмках.

Мой новый класс, 9-й «А», был сборным, 25 учеников. Разумеется, второгодников и трудных подростков в нём не было, все ученики из благополучных, интеллигентных семей. Девушки наши одевались нарядно, следили за собой, да и мальчики выглядели достойно, что говорило о достаточно высоком уровне воспитания как в семьях, так и в самой школе. О таких вещах как курение в школе, хулиганство, воровство и уж тем более о наркотиках я никогда не слышал. Некоторые мои однокашники пишут, что я просто был «не в курсе». Допускаю то, что в школе существовало некое подполье, где курили, матерились и дрались, но я, равно как и мои друзья, этого не видели и ничего об этом не знали.

Не было в нашей школе площадной ругани и скабрезных словечек, бессмысленной беготни по школе и диких воплей. Тишина и порядок. Одевались скромно, строго: мальчики в тёмных костюмах, девочки в школьной форме (очень красивая у них была форма). Никаких украшений, ничего лишнего. В этом смысле, полагаю, что школа № 3 моих дней мало чем отличалась от царской гимназии.

Сидели мы за старыми, добрыми партами. Их изобрёл ещё в 1870 году русский гигиенист Фёдор Фёдорович Эрисман. Цельнодеревянные, массивные, крашенные масляной краской, экологически чистые, они могли бы служить вечно. Мне они нравились и сейчас нравятся. Убогие, хлипкие современные столики из прессованных опилок с химическими добавками, либо пластика сомнительного происхождения, проигрывают партам по всем позициям.

Не было в среде школяров каких-либо группировок, неформальных лидеров, вызывающего поведения, подводных течений и тайн. Полагаю, вся эта дуристика не есть проявления "демократии и свободы", а обыкновенная распущенность и показатель умственной отсталости или задержки в развитии, помеха для нормального обучения.

Образование наше базировалось на лучших отечественных стандартах общего образования того времени. Теория и методика изложения учебного материала были на высочайшем уровне. Практики почти совсем не было. Техническая база скромная – кинопроектор, проигрыватель, магнитофон. Наглядных пособий не помню. Конечно, они были, но в памяти не отложились. Было подобие химического кабинета. В школе № 4 запомнились наглядные пособия и приборы ещё царских времён, ручная работа, дорогие материалы, пример – миниатюрная паровая машина, которая разнималась на половины, чтобы можно было видеть внутренности. В школе № 3 ничего подобного не было.

До нас в СССР была «одиннадцатилетка», выпускникам давали какую-то профессию, например водителя. Мы получили чисто академическое образование и десятый класс стал выпускным.

Педагогический коллектив школы № 3 был уникальным. Преподаватели – люди умные и тактичные, настоящие профессионалы, влюблённые в своё дело, умеющие держать в руках себя и класс. Не помню ни одного случая, чтобы преподаватель повысил голос или каким-то образом вышел из себя. В целом, общий тон в школе задавали женщины, которые составляли абсолютное большинство преподавателей. Наверное, поэтому школа оставляла впечатление светлой, тёплой, уютной, ухоженной, аккуратной и очень чистой. Не было в ней каких-либо излишеств, обстановка была скорее спартанская.

В школе я ничего не ел и не пил, просто не хотелось. Денег с собой также не брал. Поборов с родителей не было, от слова никогда.

Директор школы, Семёнов Николай Павлович, герой Великой Отечественной войны, был умнейшим человеком. Коренной стерлитамаковец, помнивший ещё нашествие чешских легионеров, он обладал непререкаемым авторитетом и обширными связями. Как директор, он обеспечивал школу всем необходимым, по самому высокому разряду и организовывал оптимальную работу коллектива, что было совсем не просто. Разумеется, в женском коллективе мог успешно работать только истинный дипломат.

Наша классная руководительница, преподавательница химии, Кочетова Мария Павловна, была прекрасной, очень живой, активной, созидательной, сильной и волевой женщиной. Некоторые ученики находили её слишком властной, иногда жёсткой, но я этого не чувствовал. Она умела защитить своих подопечных. Её уроки химии очень мне помогли в будущем обучении. В студенческие годы мне довелось пройти курсы всех родов и видов химии, которые тогда существовали. Никогда я не испытывал затруднений в изучении этого "хитрого" предмета.

Мария Павловна поддерживала наш интерес ко всему новому. В 1970 году плотина социалистического реализма дала первые трещины, в которые начали просачиваться тонкие струйки современной эстрады и рок-музыки. С помощью Марии Павловны мы, пятеро одноклассников, включая меня, организовали первый вокально-инструментальный ансамбль в нашей школе. Меня посадили за барабаны. Членами ансамбля стали лучшие ученики: Гена Атаманов, Равиль Гатиатуллин, Света Ревнивцева. Секретами мастерства работы на ударной установке со мной поделился Марат Резванов, выпускник школы № 3 прошлых лет. В этом же году в Стерлитамаке был организован самый знаменитый за всю историю города вокально-инструментальный ансамбль «Радуга», который в 1974 году получил всесоюзное признание.

Замечу, что в то время по каким-то причинам внеклассная работа в школе велась уже не так активно, как в предыдущие годы, но наш класс, усилиями Марии Павловны, всё-таки не был обделён. Помню музыкальные вечера, театрализованные постановки, «Голубые огоньки».

Выдающейся личностью была учительница физики Семеновых Анастасия Николаевна. Преподавала физику в школе №3 с 1943 года. Интеллигентная, утончённая натура, с высочайшим интеллектом, обширными познаниями, безупречными манерами аристократки, она умела самые сложные темы сделать понятными.

Анастасия Николаевна поощряла мои стихотворные опыты, попросила записать кое-какие мои вирши в её личный альбом.

На занятиях по физике у Анастасии Николаевны Семеновых скучать было невозможно. Она нередко просиживала с учениками многие часы в школе и после занятий. Позднее мы узнали, что конспекты её уроков были представлены на общесоюзном семинаре учителей по физике в Москве. Анастасия Николаевна во всём была творцом: занималась вышивкой, писала картины, часами могла говорить об искусстве. Благодаря Анастасии Николаевне физика для меня стала основным предметом, я легко побеждал на городских олимпиадах по физике.

Мы, ученики, не ощущали какого-либо официоза, промывки мозгов, как теперь говорят «политкорректности», хотя порядки были довольно строгие, в современной школе невозможные.

Самой строгой и требовательной преподавательницей была Клавдия Ивановна Генералова. Она преподавала историю и обществоведение и по своему статусу следила за правильным пониманием политики партии. Общая парадигма советского общества в то время была таковой: "мы за всё хорошее, против всего плохого". С этим никто не спорил. Что такое хорошо и что такое плохо определяла исключительно Коммунистическая партия Советского Союза в лице её идеологов. Вот здесь у нас были разногласия. Господствовавшую в то время идеологию марксизма-ленинизма, в изложении тогдашних руководителей партии, мы воспринимали как чисто внешнюю, устаревшую, лицемерную догму, никак не связанную с реальной жизнью. Этот когнитивный диссонанс омрачал общественную жизнь и порождал радикализм и нигилизм молодёжи.

Замечу, что, согласно официальной доктрине, к подрастающему поколению предъявляли довольно жёсткие требования, без права на критическое мышление. В качестве одного из примеров для подражания активно пропагандировался подвиг в мирное время «огненных трактористов» – Николая Грибова и Владимира Котешкова. История эта произошла 5 сентября 1962 года близ села Щербаковского Нуринского района, близ Караганды, на вновь освоенных целинных землях, когда трактористы, увидев пожар на хлебном поле, его потушили, а сами сгорели.

Не могу припомнить каких-либо примеров откровенной атеистической пропаганды в школе. О религии никогда не говорили, никто меня не спрашивал, верую ли я в Бога. Стены школы были увешаны пропагандистскими плакатами и стендами. Мы их не читали. Вообще не помню ни одного из них.

Русские учителя 1930–1980 годов совершили самый настоящий нравственный подвиг. В условиях чудовищного давления идеологического пресса они проявили нравственную твёрдость и благоразумие, сохранили лучшие традиции русской педагогики и истинного патриотизма.

Мы испытывали чувство некоей отдалённости, отчуждённости от верхушки – людей, занимавших высокие посты в комсомольской организации города, партийных структурах. Имя первого секретаря горкома комсомола, например, я никогда не слышал, тем более его самого не видел. Мы знали, когда и что нужно правильно говорить, чтобы не нарываться на неприятности, а когда промолчать. Членство в комсомоле было пустой формальностью.

Учебник обществоведения читать было занятно. В нём описывался коммунизм, который обязательно должен был наступить лет через десять, т. е. в начале 1980-х. Помню красивые картинки с небоскрёбами и, почему-то, дирижаблями, заполоняющими небо. При коммунизме предполагалось установление принципа «от каждого по способностям, каждому по потребностям», то есть все блага безплатно. В это хотелось верить.

При этом мы совершенно не знали истории Стерлитамака и Башкирии в целом. Никто не рассказывал нам о Стерлитамакских шиханах, Ногайской орде, Тохтамыше, Едигее, Тамерлане, о бурных событиях, происходивших на территории города и его окрестностей в древности и даже во время гражданской войны. Доступная официальная история города была примитивной пропагандой, куцей и однобокой, описывала в основном период индустриализации и химизации, а посему никому не интересной.

Образование мы получили общее, унифицированное, оно ничем не отличалось по содержанию от такового в любом другом регионе огромной страны. О башкирском этносе, его культуре, языке разговор никогда не заходил. Башкирские легенды, сказание «Урал Батыр» я прочитал уже по собственной инициативе, в зрелом возрасте. Теперь я понимаю, насколько безумной и политически опасной была тогдашняя лукавая, позаимствованная от западноевропейских историков трактовка истории Евразии и России в частности – историческая парадигма, противопоставлявшая великотюркский и великорусский суперэтносы, сказки о «монголо-татарском иге», о «диких ордах кочевников», выхолащивание истории нашей страны в угоду европоцентризму. Горькие плоды её мы сейчас пожинаем.

В качестве иностранного языка преподавали немецкий, который тогда считался "языком потенциального противника". В вузе я перешёл на английский, но немецкий не забывал, использую до сего дня.

Военная подготовка проходила спокойно, без нагнетания ужасов грядущей ядерной войны, как в моих младших классах. В основном строевая подготовка, сборка-разборка автомата, надевание противогаза. На 9 Мая стояли с автоматами в почётном карауле у Вечного огня.

Все десять лет обучения в школе я был круглым отличником, по всем предметам, за все четверти. По логике вещей вырисовывалась золотая медаль по окончании школы. Не могу сказать, чтобы я её жаждал, вообще не думал об этом. Как позже выяснилось, моя кандидатура не вписывалась в квоту, которая определялась в Уфе.

В конце 1960-х и в начале 1970-х Стерлитамак развивался стремительно и по многим позициям начал обгонять Уфу, что вызвало в столице Башкирии определённую зависть и ревность. Стерлитамаковцев начали «осаживать». Яркий пример – судьба народного художника Башкирии, моего приятеля, А. А. Мурзагулова, преподававшего в школе № 3 рисование и черчение. Его обвинили в отступлении от канонов социалистического реализма (осмелился написать шиханы розового цвета). В итоге лучшие картины Мурзагулова, на которых он запечатлел Стерлитамакские шиханы, Белую реку-Агидель, красивейшие места Башкирии и Стерлитамака, оказались в коллекциях европейских ценителей живописи и возможно навсегда потеряны для народа Башкирии. Те, что чудом сохранились, сейчас выставлены в Стерлитамакском историко-краеведческом музее.

Что касается золотых медалей, обычно в таких случаях, для устранения конкурентов, просто ставили на выпускном экзамене четвёрку за сочинение. Типа запятая не там, где следует, или тире пропущено. Оспорить такие замечания очень трудно. Но тут вышла закавыка. Во-первых, русский язык я не просто знал отлично, это был мой родной язык, я его чувствовал на генетическом уровне и грамматических ошибок практически не допускал. Во-вторых, на меня нашло наитие, и на выпускном экзамене (юношеская дерзость!) я написал сочинение в стихах, пушкинским размером. Тема была: «Сравнение образов Наполеона и Кутузова в романе Л. Н. Толстого «Война и Мир». Написал хорошо, пушкинским четырехстопным ямбом, без ошибок. Сочинение в Уфе привлекло внимание, была даже статейка в журнале «Семья и школа». Ставить за него незаслуженную четвёрку, полагаю, было неудобно, и я-таки получил пятёрку. В итоге мне просто тупо, не по правилам, поставили четвёрку в аттестат по физкультуре, что было немножко обидно, ибо я был чемпионом школы по стрельбе. Скандалить и разбираться ни я, ни моя семья не умели и не считали нужным. Золотая медаль давала огромное преимущество при поступлении в вуз, но я поступил и без неё, даже два раза, в ленинградские вузы. Никаких обид. Примечательно, что при поступлении в Ленинградский политехнический институт, в том же 1972 году, на сочинении попалась та же самая тема. Я ещё раз рискнул, с тем же положительным результатом. Тогда абитуриент имел лишь одну попытку в год, а не пятнадцать, как сейчас. Получил пять баллов за сочинение и набрал максимальные проходные баллы (конкурс был 25 человек на место, в основном ленинградцы). Ректор института вызвал меня к себе, чтобы посмотреть на меня.

Сильное впечатление оставило Поручительство чести. Был такой обычай в школе № 3. По окончании школы, некоторым, особо отличившимся ученикам, торжественно вручали удостоверение, в котором говорилось, что школа своей честью ручается за такого-то или такую-то в том, что они в последующей жизни будут достойными людьми. Это Поручительство, красиво оформленное, до сих пор хранится у меня.

В школе нас настраивали на поступление в лучшие вузы, но конкретных рекомендаций не давали. Я был абсолютно уверен, что могу поступить в любой вуз страны. И это было именно так. Как потом оказалось, практически все мои одноклассники поступили в престижные вузы и успешно их закончили. Сейчас работают программистами, докторами, преподавателями вузов, руководителями крупных предприятий. Некоторые имеют учёные степени, высокие воинские звания.

Репетиторства в наше время не было. Школа давала всё необходимое и даже сверх того. По личному опыту могу засвидетельствовать, что школа № 3 тех лет обеспечивала общее образование ничем не хуже, чем элитные школы Москвы и Ленинграда.

К сожалению, представители стерлитамакских предприятий и организаций в нашу школу не приходили и на темы возможного трудоустройства с нами не беседовали.