Инвазия. Оскал Тьмы

– Путь? Вот тут поподробнее, пожалуйста. Похоже, мы подобрались к главному вопросу: для чего я вам, что должна сделать, что ждет от меня это… гм, Провидение?

– Ох уж это пресловутое человеческое любопытство.

– Не любопытство, а здоровый прагматизм. Мне надо знать, во-первых, чего от меня хотят и, во-вторых, чем это чревато?

– Пока тема закрыта. Извини.

– Ну, здрасьте! Ты обрабатываешь меня битых полчаса, обхаживаешь, как шлюшку в таверне, втягиваешь в какую-то непонятную авантюру только для того, что бы сказать, что сам не знаешь, для чего все?! Зачем тогда вообще притащился?

– Ну, ну, не кипятись, – Хомо сконцентрировался до маленького антрацитового пятнышка, – всему свое время. Сейчас лишняя информация тебе противопоказана, она может навредить не только тебе, но и запороть все дело. Понимаешь?

– Во, загнул. И как же, позволь спросить, мне тогда выполнять эту вашу… миссию, если о ней – ни слова? Это же абсурд.

– Не заморачивайся. Просто живи, плыви по течению, а цель… она сама тебя найдет, гарантирую. Понимаю, неопределенность бесит, но потерпи чуток, пару часов, а потом… Ты почувствуешь, когда все начнется. Еще вопросы?

– Не знаю… Ой! – Кира нервно сглотнула. – А как же универ, учеба? Сессия на носу…

Темная проекция на стене драматически развела в стороны свои культяпки:

– Да, подруга, убила просто. Тебя ждет такое… фантастическая перспектива, а ты думаешь о таких мелочах. Сейчас ты похожа на мальчика Пиноккио, перед которым открылась сказочная дверь, а он, дурашка, вместо того, чтобы ступить в мир мечты, возвращается в грязный подвал с желанием поднять оторвавшуюся от курточки пуговицу. Включи мозг, это же несоизмеримые ценности.

– Хорошо, – пациентка сделала вялое движение, пытаясь подняться, – убедил. Я готова. Ой!

– Куда ты, калека?! В таком состоянии и шагу не ступишь, избранная, блин. Погоди, сейчас я тебя подлатаю, – собеседник дружелюбно гоготнул и замолк на секунду. – Ну как?

Девушка прислушалась к своим ощущениям, замерла, боясь поверить, и… глубоко вдохнула. Боли не было совершенно! Да и чугунная тяжесть в голове испарилась, исчезла изнуряющая слабость, тело пело от восторга чудесного исцеления, жаждало движения, действий…

Она делает робкое движение рукой, еще раз, уже смелее, энергичнее, теперь – двумя… Великолепно!

Легко поднявшись с постели, она метнулась к крану, наполнила стакан ледяной водой, опрокинула его залпом и выдохнула:

– Вот за это большущее спасибо, приятель! Не думала, что способен на такое. Как ты сделал это?

– Если коротко – вернул тебя в то состояние, что предшествовало аварии. А вот как – ни малейшего понятия. Когда я творю подобные фокусы, экспериментирую с материей, живыми телами, это происходит, как… зевок или чих – инстинктивно, без погружения в суть действия. Я просто желаю что-то, и – бац – это случается. А твоего физического исправления я желал, еще как, поверь, прототипу не очень приятно, когда его проекция получает дефект, это довольно мучительное ощущение, дисгармония раздражает. Вот и пришлось исправить девочку чисто из эгоистических соображений. Надеюсь, ты не в накладе?

– Нет, конечно.

Пришелец из мира идей слегка дернулся и понизил голос:

– А сейчас тебе следует активировать полученный дар, он готов раскрыться, выйти, как цыпленок, уже пробивший скорлупу. Помоги ему, так будет быстрее.

– Что я должна сделать?

– Ничего архисложного, – собеседник снова осветился белоснежным оскалом, – просто расслабься, забудь обо всем, постарайся сконцентрироваться на себе, на том, что внутри тебя. Можешь даже уснуть, если получится. Все произойдет само, мягко, безболезненно. Это родится, его уже не удержать. Готова?

– Ага.

– Приступай.

Девчонка сомкнула веки и медленно, с чувством выдохнула, стараясь ментально закуклиться, отгородиться от всего внешнего. Привычная мето́да, практически ритуал – она всегда проделывала что-то подобное, пытаясь заснуть. Процесс идет стремительно, по накатанной: посторонние звуки отступают, отдаляются, легкий звон в голове, тело не чувствует постели… да и где это тело?.. нет его… она словно парит в невесомости. Сознание мутится, никнет, в оглушенном мозгу рождаются какие-то смутные мимолетные образы, неразборчивые звуки своего/чужого голоса.

Все гаснет, и она погружается в привычный парадоксальный мир сновидений…

Все ее астральное естество вдруг заполняет тяжелое, неповоротливое отражение чужой мысли из прошлого мира: «ТЫ ВСЕГДА УМЕЛА ЧУЯТЬ ПРАВДУ…» и тут же взрывается, разлетаясь легкой дымкой.

Через мгновение все меняется. Кира стремительно проваливается в далекое прошлое, переживая целую серию коротких видений-воспоминаний:

Она совсем кроха. Все чувства обострены до предела, окружение видится ярким, насыщенным красками, выпуклым, каждый миг пропитан звенящими свежими эмоциями, время движется медленно – каждая секунда до краев наполнена жизнью. Новый человек, новая вселенная… Счастье! И вдруг… что-то беспокоит: в ее крохотном чреве рождается желание. Она с возмущением кричит миру об этом. Кто-то большой родной обнимает ее, шепчет что-то ласковое, пустое, влечет к себе. Она уже знает, что последует далее и алчно тянет крохотные ручонки, касаясь пальчиками чего-то мягкого, теплого… это источник жизни. Малютка ловит губками сосок и жадно поглощает вкусное, вкусное… Покрытое младенческим пушком темя ласково гладит большая нежная ладонь, и она, еще не развившимся шестым чувством слышит, впитывает истинную материнскую любовь…

ПРАВДА. НЕТ ОБМАНА.

Она уже немного понимает речь, сама лепечет, учится ходить, все тянет в рот…

Вечер. Снаружи, за стенами гудит, завывает что-то могучее, пугающее, холодное, но дома тепло, уютно. Мама рядом, стоит у стола, что-то делает с бельем, плавные, уверенные, повторяющиеся движения. В памяти всплывает только что выученное слово: «утюг». На углу стола – стопка аккуратно сложенных вещей. Локоть родительницы неловко касается сооружения, и что-то светло-розовое падает на пол. Малышка узнает вещь, это ее… До дрожи охваченная неожиданным эмоциональным порывом, она восторженно взвизгивает, пытается сделать шаг… ох, равновесие подводит. Не беда, она падает на четвереньки и энергично ползет к вещице, параллельно вспоминая очередное слово «ползунки».

ПРАВДА. НЕТ ОБМАНА.

Ей три с половиной годика. Детский сад. Только что закончился обед. Она увлеченно играет в песочнице с новенькой формочкой для куличиков, подаренной мамой только вчера. Сосредоточенно сопя, дитя набивает внутренности ярко-оранжевой пластиковой вещицы влажным песком, усердно трамбует ладошкой, ловко переворачивает наполненную игрушку, приземляя на поверхность, аккуратно, не дыша, стараясь не повредить будущий шедевр, снимает форму и, затаив дыхание, завороженно смотрит на чудесным образом появившуюся объемную песчаную пятиугольную звездочку. Красота!

– Глянь, – бесшумно приблизившийся мальчик Дима, из параллельной младшей группы, протягивает ей что-то.

– Ох-х… – она зачарованно глядит на маленький прозрачный шарик зеленоватого цвета, внутри которого играют волшебные переливы лучей летнего солнца. Вроде бы – обыкновенная стеклянная горошина, но малышке она кажется верхом совершенства, чудом, явившимся из мира сновидений. Нет ничего краше.

– Давай меняться, Кига.

– Давай, – она, не раздумывая, отдает свой подарок и забирает себе сокровище.

ПРАВДА. НЕТ ОБМАНА.

Она в четвертом классе, почти взрослая. Школа, урок русского языка, диктант «Родной город». Рядом, справа за партой сидит Вика Семенова. Они не подруги, не очень-то ладят. Закусив нижнюю губу от усердия, Кира пишет, изо всех сил пытаясь поспеть за темпом голоса учительницы и при этом не наделать ошибок. Ее соседка плохо успевает в учебе, не имеет авторитета у преподавателей, но на этот раз, похоже, неплохо подготовилась, тоже работает сама, старается, в ее сторону даже не смотрит.

Следующий день, тот же урок. Педагог оглашает результаты проверки. Вдруг женщина берет сразу две тетрадки, раскрывает их и вещает голосом судьи:

– Семенова, Каин, ваши работы совпадают абсолютно, все ошибки – одинаковы, даже исправления идентичны. Такое случается, только когда один списывает у другого, – женщина устремляет строгий взгляд в сторону ее одноклассницы, – и, кажется, я знаю, кто это сделал. Виктория, тебе – двойка!

Как же так?! Столп доверия маленькой Киры к старшим в мгновение рушится. Она точно знает, чувствует: соседка писала сама, по-честному.

ЛОЖЬ! НЕСПРАВЕДЛИВО!

Ей 13 лет, уже почти девушка. На дворе март, грязно, слякотно. Тут – только в резиновых сапогах. Какой-то странный толчок изнутри. Она поднимает взгляд, и видит, как из дома тети Люды – родной маминой сестры, выходит ее папа. Что-то весело насвистывая, он приближается к дочери, голос ровный, спокойный:

– О, Кирусик… В школу?

– Ага.

– А я тут к Люське заглянул, за файлами, – он показывает папку, зажатую в ладони. – Ну, пока, мне на работу…

– Давай…

Странный незнакомый зуд в мозгу, будто там рождается что-то нехорошее. Так и есть…

Шаг, другой, и вдруг это накатывает: всем нутром она чувствует, почти видит – отвратительная постельная картина…

ЛОЖЬ! МЕРЗОСТЬ!

Она уже предвидит приближение следующего напоминания из прошлого, с тревогой ожидает его, и вдруг вспоминает, что все это – не наяву.

– Хватит! – с усилием Кира пытается вынырнуть в явь.

И тут…

Она снова чувствует свое тело. Внутри, где-то под диафрагмой, зреет нечто яркое, теплое, мощное. Вот-вот, еще немного и… Взрыв! В ее животе вспыхивает солнце. С какой-то иррациональной глубинной уверенностью девушка понимает: то, что открылось, принадлежит только ей, служит ей…

В ту же секунду она смахивает прочь иллюзорный мир грезы и просыпается.

Та же палата, та же капельница, тот же подозрительный, сотканный из мрака тип на стене… В его голосе – нотки удовлетворения:

– У тебя получилось. Умница.

– Что теперь?

– Тебе надо выйти отсюда. Я прикрою.

– Прикроешь? Ты о чем?

– Ну, замаскирую, временно, – Хомо тихо хихикнул, – никто из сотрудников и пациентов этого заведения не заметит тебя, их сознание будет направлено мимо, словно тебя нет вовсе. Понимаешь?

– Не совсем.

– Это не важно. Тебе понравится. И еще, – гость кивнул в сторону прикроватной тумбочки, на которой вдруг материализовался сверток, – это твое облачение, ну и денег достаточное количество. Пин-код – тот же, что и на твоей прежней карте. Помнишь его?

– Еще бы…

– Ну, тогда – вперед!

– Спасибо, – Кира стремительно переоделась, сунула пластик в карман джинсов, – а это зачем? – она коснулась тусклого овала небольшого зеркальца.

– Это индикатор. Он поможет. Только не спрашивай: когда, для чего? Придет время – сама поймешь, гарантирую. И еще, – темный выдержал многозначительную паузу, – после использования, уничтожь этот предмет, обязательно.

– Как?

– Вдребезги. Чего тут непонятного? – голос собеседника стал заметно глуше. – Тебе пора.

– А ты?

– У меня хватает забот, но если понадоблюсь – зови, не обязательно голосом. Только помни: советом – помогу, но если влипнешь во что-то – выкручивайся сама, – силуэт изначального стал стремительно бледнеть, сливаясь с окружающим. – Ну что застыла? Двигай!

Вздохнув с чувством, она распахнула дверь и скользнула лаской в коридор отделения травматологии…

3

Вечер издыхает, уступая пространство и время тихо подползающей ночи.

Шаг, другой… что-то екает в груди…

«Что, опять?!» – он, чуть не споткнувшись, останавливается на тротуаре, не замечая проходящих мимо немногочисленных горожан, замирает, прислушивается к чему-то внутри своего естества.

Так и есть, не показалось. В черепе нарастает раздражающий звон, дыхание перехватывает, все чувства обостряются. Это случится, вот-вот… Где? Вот оно! Повинуясь внутреннему указателю, пульсирующему в мозгу, Эд поднимает голову и находит взглядом ключевую точку грядущего события – верхушка столба, то место, куда вмонтированы крепления керамических изоляторов, обмотанных электрическими проводами. Зрение становится тоннельным, он не видит ничего, кроме рокового объекта. Картинка приближается, словно при десятикратном зуме, и он обращает внимание, что одна из металлических жил порядком истерта, как раз в месте крепления к оси изоляционного «стакана».

Уже скоро…

Секунда, вторая…

Вот оно: жирный городской голубь садится на одну из металлических нитей, натянутых между столбами, неуклюже дергается, пытаясь удержать равновесие, инстинктивно взмахивает крыльями, касаясь при этом соседнего проводящего шнура. Все, цепь замкнута. В полном соответствии с законами физики, мощнейший разряд проходит сквозь тело незадачливой птицы, мгновенно убивая ее, превращая в паленый кусок мертвой плоти, камнем падающий вниз. Слепящая электрическая дуга короткого замыкания жжет, расплавляет слабое место ветхого провода, и тот рвется с режущим слух звуком лопнувшей басовой струны.

На какой-то миг время останавливается. Восприятие включается на полную. Он видит все, до мелочей, пропускает сквозь себя, чует чугунную поступь непреклонного фатума.

Искря электричеством, извиваясь, подобно разъяренной гадюке, смертоносный хлыст падает прямо на проходящего мимо блондинистого юношу лет четырнадцати. Еще секунда, и…

– Не-ет!!! – орет Эд и выбрасывает вперед руку, будто пытаясь остановить неминуемое…

Что-то незримое, мощное, взрывается в его груди и неукротимым потоком вырывается наружу из растопыренной ладони.

В то же мгновение ледяной шквалистый порыв швыряет взбесившееся лассо прочь, в сторону. Обрывок кабеля чудом минует подростка, просвистев в трех сантиметрах от лица, и легко касается шеи полноватой дамы среднего возраста. Цепь вновь замыкается. Невидимая лавина электронов молниеносно проходит сквозь плоть несчастной, обугливая кожу, разрывая ткани, обжигая внутренние органы, останавливая сердце, и бесследно исчезает в раскисшей влаге грязного снега под ногами.

Тело жертвы выгибает дугой и опрокидывает наземь, лицом вверх. Она уже мертва, но не ведающие этого мышцы выдают агональную тарантеллу – ноги бедняги дергаются в клонических конвульсиях.

Финита.

Бесконечно долгая секунда, и уши режет истеричный вопль одной из свидетельниц произошедшей трагедии, люди в панике кидаются в стороны, подальше от покоящегося на земле провода, неподвижного, но по-прежнему смертоносного.

Эд тупо смотрит в пространство. Ядовитая мысль пытается влезть в сознание, но он решительно душит ее уже давно затверженным аргументом: «Нет! Я не участник, я всего лишь свидетель»…

«Ой ли?» – глумливо шепчет его второе «Я».

Все, больше тут нечего делать. К бесам все планы на сегодня, сейчас ему нужно что-то… и, кажется, он знает – что.

Темно, ночь, полнолуние…

По сути – тупая физика – всего лишь противостояние спутника на линии светила к Земле… но как красиво… будоражит, рождает какие-то глубинные первобытные чувства.

Немудрено, что именно такие периоды восславлены в сказках про вампиров, вурдалаков и иную нечисть…

Кабак…

Он шагает в распахнутый дверной проем и озирается.

Да, это то, что нужно. Не шикарный ресторан с его напыщенной скучающей публикой, чьи чувства холодны и вялы. Большинство из этой братии уже не способны жить по-настоящему, их восприятие притуплено, заглушено годами пресыщения и аномального декаданса. Иное дело – посетители забегаловки. Да, они полны пороков, но эти люди – натуральные, их эмоции естественны и незамутненны, они пылают, как первородный огонь Прометея, их страсти зашкаливают. Пусть тут угар и смрад (а порой – и кровь), но только здесь можно почувствовать человека во всей его изначальной незавершенности.

Тут он еще не был, но это не важно, все подобные заведения очень схожи: слоистые облака табачного смога, прущее изнутри щекочущее желание греха, полное отсутствие запретов и, если ты тут впервые – жгучее ощущение тайны… которая вот-вот отдастся тебе…

Эд тенью проходит по диагонали зала и садится в уголку, подальше от нежелательных взглядов.

Пить?..

Ха! В нем по жизни полно мути в башке, тут алкоголь не конкурент, хотя… не помешает.

Он заказывает здоровенный бокал портера, баранью лопатку, ну… и соленого арахиса для композиции…

Глоток густого пойла, еще один, еще, до дна…

Пять минут, и он погружается в хмельную атмосферу вязкого коллективного транса. Тут уже не имеет значения, трезв ты или пьян, в какой-то момент ты становишься частью единого разудалого бессознательного, понимаешь их с полуслова, желаешь того, что желает большинство присутствующих, ненавидишь то, что ненавидят они…

Морок…

Странно, противоестественно, но ему нравится это дикое природное состояние единения с толпой.

Почему он тут?

Это, гм… как топ менеджер, имеющий миллионы, добившийся всего и… разочаровавшийся; бедняга, которому вдруг захотелось сбросить гнет постоянного контроля собственной загнанной воли, послать все к чертям, пасть, погрязнуть в вонючем бытии пещерного братства тех, кого многие считают отбросами общества, погрузиться до самого дна…

И вот он, тут…

С маниакально-мазохистским наслаждением Эд глубоко вдыхает густую смесь застарелого пота, дешевого табака, прогорклых пережаренных шкварок, свежей, не до конца отмытой блевотины…

Все, он на время забыл, кем был, что делал… Теперь он – часть этого мерзейшего дерьма, объединенного диким демоном пакостного плотского наслаждения.

Он в легком раздумье взирает на опустевшую кружку. Повторить? Нет, не то. Нужно покрепче… самое крепкое.

Подозвав шустрого официанта, смахивающего на речного вьюна в жилетке, шепчет хрипло:

– Абсент есть?

– Найдется.

– Тащи, гм… двести грамм.

– Фламбировать⁴?

– Упаси боже. Без этого пижонства, пожалуйста. Да, и сока, персикового.

Через пару минут заказ на столе.

Эд плеснул изумрудной жидкости в пузатый бокал, задержал дыхание и опрокинул в себя, тут же, не вдыхая, запив соком.

– Уф-ф… – он откинулся на спинку стула и, сомкнув веки, сосредоточился на ощущениях. Секунд сорок, и внутри, под ложечкой будто взрывается крохотное солнце. Ласковое тепло разливается в животе, выше и… ярким потоком заполняет мозг, руша тайные подсознательные препоны, распахивая скрипучие заслонки узилища, в котором таились жгучие неприятные мысли – все то, от чего бежало его сознание, то, чего он не желал слышать.

Эд криво ухмыляется.

Что ж, именно за тем он и явился сюда – для эдакого ритуала катарсиса самопознания.

В памяти вновь всплывают драматические события полуторачасовой давности.

Смерть по воле случая… он встречает подобное уже в восьмой раз, и вот что поразительно: всегда, всегда тот, кому, как казалось, было предначертано уйти из этого мира, каким-то чудом спасается, но при этом непременно погибает кто-то другой, в обязательном порядке, неминуемо. Ни разу не пронесло, не случалось, чтобы смерть отступила, не забрав свое. Почему так? Если кто-то должен умереть, но избегает этого, то за это расплачивается тот, кто рядом. Это, как закон. Судьба добивается своего: есть заказ на труп – вот он, труп, получите, распишитесь.

В последнее время Эд все чаще представлял ангела смерти в виде плюгавого лысеющего клерка-бухгалтера в потертом пиджаке с несвежими, затертыми до блеска нарукавниками, главная цель которого – строгая отчетность, сохранение баланса по количеству преставившихся. Если в его адском гроссбухе прописано, что в данную минуту некто имярек должен отдать Богу душу, но выходит заминка, оплошность, значит это должен сделать кто-то иной, непременно. И пусть имя умершего не совпадает с написанным на желтом пергаменте фолианта смерти, главное, в данной строке, напротив его единички стоит оттиск штемпеля «исполнено». 1 = 1, а что не тот – плевать. Тупая фатальная математика.

Еще бокал зеленого эликсира. Пять минут, и процесс самопогружения запущен. Эд почти не воспринимает убогое внешнее окружение, его внимание полностью обращено внутрь себя. Сейчас все его сомнения, тайные мысли, опасения полностью открыты, освещены внутренним взором. Там много неприглядного, но среди мусорной свалки застарелых проблем и комплексов алым обжигающим бликом выделяется одна пугающая догадка: «ОБРЫВ НЕ ТЕХ ЖИЗНЕЙ – ТВОИХ РУК ДЕЛО».

Вот оно! Эта мысль регулярно возвращается после каждого фатального происшествия, когда погибает не тот, кто обречен, проклят роком. Она живуча, настойчива, и как ни вытесняй ее в подсознание, снова прорастает, как неистребимый колючий сорняк на ухоженном поле его мироощущения. Почему так? Да потому, что это правда, от нее не убежишь, как ни петляй.

«Нет!»

Правда порой ранит.

Он роняет голову на руки, трусливо пытаясь избавиться от навязчивых мыслей, но поздно: маховик рефлексии раскручен на полную, этого уже не остановить. Заползай, братец, на дыбу, милости просим…

Включается безжалостная железная логика: Всякий раз, когда Эд видел надвигающуюся на кого-то смерть, он страстно желал спасти несчастного, всей силой души. Это шло откуда-то изнутри, будто там отворялось что-то, высвобождая древнюю непознанную силу, которая… Да кто знает, откуда она и что делала? Важнее результат: когда он, в который раз, в отчаянии орал «не-ет!!!», в тот самый миг, в обязательном порядке происходило нечто, какое-то внешнее воздействие (как резкий порыв ветра в прошлый раз), которое в корне меняло ситуацию, отводя гибель от приговоренного и убивая иного, кому «повезло» оказаться рядом.

И так происходило всегда, все восемь раз.

Надо быть последним идиотом (или трусом) чтобы не понять бросающийся в глаза факт: Эдуард Лот – человек, способный точечно менять нити бытия других в самые ключевые моменты их существования. Да, как бы он не бежал от этого, но стоит, в конце концов, принять правду: он тот, кто ведет опасную игру со смертью, совершая судьбоносные рокировки чужих кончин.

В голове шепчет неумолимый голос разума: «Вот она, истина, уже не увильнешь. Признай же это, прими, станет легче».

Мужчина утробно стонет и роняет голову на ладони, не замечая, что говорит вслух, глухо, чуть слышно:

– Как это происходит? Почему? Кто, какая сила наградила меня правом решать, кому жить, а кому?.. Зачем это нужно, черт возьми?! Ведь уводя от гибели одного, я неизбежно убиваю другого. Кто я: спасатель или серийный убийца? Восемь живых – восемь трупов. Гребаное могильное равновесие!

Мысль скачет дальше, возвращаясь к последнему происшествию: «Кто ответит: для чего это, что я творю, добро или лихо? Кто из этих двоих был более достоин жить: тот тощий тинейджер или сожженная электричеством женщина? А вдруг спасенный мной мальчишка – социопат, будущий маньяк, исчадье, а та несчастная – мать троих детей, воспитывавшая их без мужа, отдававшая им всю себя? А теперь – сироты… Хотя… возможен и обратный вариант… Откуда это во мне? Что мной движет, какая стихия: Тьма или Свет?»

Нет ответа.

Он тяжко вздыхает и шепчет:

– Что за жизнь-то такая? Как хорошо было в детстве…

– А, плевать! – так и не притронувшись к мясу, он бросает купюру на несвежую скатерть стола и удаляется.

«А что, если я могу больше, не только спасать людей? Вдруг, возможно все?» – выйдя на улицу, он поежился от холода и замер на месте, заинтригованный смелой мыслью. – «Если эта способность мне дана свыше, стоит исследовать диапазон действия».

Оглушенному алкоголем разуму эта мысль кажется толковой, да что уж – гениальной. Лот пошарил взглядом вокруг, прикидывая, что бы такое попробовать?

«Вот, подходяще», – задрав голову, он уставился на горящий уличный фонарь, – «а если погасить его?»

С усилием сохраняя равновесие, он вытянул руку в направлении светящейся белым лампы и попробовал сосредоточиться.

Секунда, две… десять…

Бесполезно.

Что не так? Ага, когда он спасал приговоренных судьбой, сила выплескивалась вместе с его криком, с эмоцией. Может в этом ключ к успеху?

Звучно икнув, мужчина гаркнул, что есть мочи:

– Гасни, стекляшка!

Испуганный топот женских каблучков… Он оглянулся на звук – девичий силуэт спешно скрылся за углом.

– Ну вот, народ распугал. Пьянь ты, Лот, натуральная пьянь, – еще раз икнув, он уныло побрел до хаты…