Read the book: «Ирония, грусть и ностальгия. Двадцать шесть рассказов и одна повесть», page 4

Приезжая в свой родной портовый город, Лёха при первой возможности идёт на берег. Он идёт на свидание с любимым морским воздухом, которого ему сейчас так не хватает. На свидание со своим Морем. На свидание со своей безалаберной, но прекрасной молодостью…

Сейчас Лёха, с противной старческой дотошностью, заставляет близких тщательно убирать за собой весь мусор, остающийся после отдыха на пляже. Скорее всего, тем самым, он пытается отдать долги своему Морю за тот вред, который ему пришлось вольно или невольно причинить за время своей работы на флоте.

Ведь это Море. Его Друг, которого никогда нельзя давать в обиду…

*Мотыль- моторист (жаргон).

Братья наши меньшие…

Про Петровича и Бандеру

Тяжёлые свинцовые тучи настолько низко нависли над бушующим морем, что казалось: ещё чуть-чуть и линия горизонта будет полностью скрыта под этим мрачным, всепоглощающим покрывалом. Огромные, высотой в несколько метров, черные от ярости волны, беспощадной лавиной налетали с левого борта, стараясь смять, опрокинуть и полностью уничтожить небольшой «ярусник», который упорно пробивался через этот неумолимый водяной вал, держа курс на спасительную бухту.

Несколько часов назад, экипаж добытчика, спешно выбрав на борт остававшиеся в воде «порядки»*, попытался укрыться от надвигавшегося на них, страшного шторма.

Убежать не удалось, и теперь лёгкое, совсем не предназначенное для работы в суровом Охотском море, судно проходило внеплановое испытание на прочность.

…Ещё несколько лет назад этот новоиспеченный «ярусник» спокойно себе возил трубы по американской Миссисипи до тех пор, пока хваткие русские коммерсанты не выкупили его, переоборудовав в добытчик и мини-фабрику одновременно и не отправили ловить палтус в студёное Охотоморье.

Если под промысловые работы судно было переделано вполне толково и качественно, то остальные моменты быта и безопасности на нём вызывали множество вопросов. Были известны примеры, когда несколько однотипных трубовозов, переоборудованных в «рыбаки- добытчики», уже нашли своё последнее пристанище на дне ледяного Охотского моря. В нескольких случаях – вместе со своими небольшими экипажами…

Американский трубовоз не имел абсолютно никакой ледовой защиты…

Лёха и его неразлучный морской друг Федя-Киргиз, конечно же, слышали про эти случаи. Их огромная рыбацкая «контора» доживала последние деньки в своём прежнем, монументальном и незыблемом виде. Флот распродавался, экипажи оставлялись без заработанного тяжёлым трудом в море при первой возможности. Там, куда засунул свой нос ушлый московский барыга, добра не жди…

Парни, скрепя сердцем, написали заявления в отделе кадров. Им было безумно жаль расставаться со ставшими родными, отечественными СТРами, но делать было нечего. Пришло время менять фирму.

Рыбацкий стаж, в том числе и на «ярусе», позволил им быстро найти себе новые судно и «контору». Следующим местом работы для них и стал бывший американский трубовоз с романтичным названием «Принцесса Эсмеральда».

Узнав о том, что штатный кандей** списался с «Принцессы» по болезни, они, не мешкая, подтянули своего старшего друга и Гуру – Петровича…

…Изрядно побитая, но выдержавшая крутую трёпку «Принцесса» добралась всё-таки до укромной бухты. Судно сменило курс и, буквально через полчаса хода, о том, что экипаж совсем недавно был свидетелем настоящего светопреставления, напоминала лишь лёгкая зыбь на ровной водной поверхности.

– Всем, свободным от вахты, отдыхать до обеда! – раздалась команда Кэпа по внутренней связи.

…Петрович явился на борт, держа на правом плече огромного, раскормленного сверх всякой меры, котяру. О том, каким образом ему удалось протащить этого жирного монстра через две таможни, история умалчивает.

– Знакомьтесь, пацаны, это Васька – смущенно пробасил суровый кандей.

Лёха с Федулом прыснули в кулаки.

– Петрович, у Сильвера хоть попугай говорящий был! – смеясь и пожимая руку старому другу, воскликнул Федул. – А ты этого Толстопуза приволок!

Кот, до этого мирно дремавший на крепком, надежном плече, приоткрыл один глаз и внимательно, как бы запоминая, посмотрел на шутника.

– Молчи, придурок! – зашипел на Федула кандей. – Наживешь себе геморрой на весь рейс!

– Это ещё почему?! – изумился Федул.

– По кочану! – Петрович был, как всегда, максимально лаконичен.

Их пожилой Гуру знал, о чём говорил.

С момента выхода в рейс и до самого возвращения домой, Киргиз стал постоянной жертвой чрезвычайно мстительного, как оказалось, котяры. Он, с незавидной регулярностью, обнаруживал следы кошачьей жизнедеятельности в опрометчиво оставленных на виду тапочках и на легкомысленно развешанной слишком низко одежде.

Жирный монстр «мочил» его, во всех смыслах этого емкого слова, всегда и везде, где и когда только мог.

Со временем, в число жертв наглого котяры попали ещё несколько моряков, которые осмелились выразиться о нём с недостаточным пиететом.

Поразительным образом хитрый, хвостатый упырь обходил своим вниманием средний и старший командный состав!

На все возникающие претензии к хозяину «мстителя», Петрович уходил в глухую оборону, времена переходящую в яростные контратаки.

Наглый и паскудный по характеру кот напоминал сентиментальному кандею о родном доме и ему прощались любые выходки.

Почувствовав за мохнатой спиной крепкую и непробиваемую «крышу», котяра оборзел окончательно.

Прежний домашний любимец и баловень Васька сгинул. За сволочной и зловредный характер, моряки нарекли его «Бандерой».

Кличка прилипла намертво. Даже авторитетный Петрович ничего не смог с этим поделать. Прошла первая возмущенная реакция на не очень лестную характеристику для своего любимца, и он махнул рукой. Бандера так Бандера. Похож.

Однако хитрому и нахальному котяре удалось поработить далеко не всех на этом судне.

Судовой щенок-подросток по кличке «Персик», например, остался совершенно безразличным к неожиданной смене власти.

Едва Бандера, в свойственной ему, наглой и циничной манере попытался заявить о своих исключительных правах на верхней палубе, то сразу же получил добрую трёпку в ответ. Под натиском более крепких лап и клыков, Бандера, изловчившись напоследок нагадить Персику: «по- маленькому» – в будку, а «по-большому» – в миску, навсегда убрался под защиту крепких дверей и переборок.

Вахтенного штурмана, который имел удовольствие наблюдать с верхнего мостика финальные аккорды кошачье-собачьей войны, едва не хватил удар от хохота!

Но зато во внутренних помещениях судна, благодаря мощной протекции авторитетного Петровича, котяра чувствовал себя спокойно и вольготно.

…Лёха открыл глаза и, по многолетней привычке, посмотрел напротив. Федул тоже не спал. Они синхронно взглянули на часы.

– Десять часов, – сонным ещё голосом сказал Лёха, – встаем?

– Пора! – бодро отозвался Федул. – Всё равно, скоро обед…

– К Петровичу? – привычно спросил Лёха.

– А есть другие варианты? – ухмыльнулся Киргиз.

Всё у них было давно расписано годами совместной работы и жизни в море.

Здесь необходимо сделать небольшое лирическое отступление…

…Нижняя палуба, где находилась сейчас вотчина Петровича и куда направлялись наши неразлучные друзья, получила название «моржовой» среди моряков- старожилов этого судна. На все Лёхины расспросы о причинах происхождения такого странного названия, старожилы лишь ухмылялись.

– Выйдем в рейс – сам всё поймёшь! – недовольно буркнул угрюмый и малообщительный боцман Кузьмич и тоже усмехнулся, явно что-то вспомнив.

И Лёха, действительно, быстро всё понял, едва их «Принцесса» покинула гостеприимный корейский порт, вышла в открытое море и судно начало основательно валять из стороны в сторону.

Всё дело оказалось в большом фекальном танке, который располагался прямо под этой-самой палубой, где находились несколько жилых кают, столовая команды и камбуз. Об массивную железную крышку этого люка, Лёха не раз спотыкался, проходя в столовую и обратно, но никогда бы сам не догадался о том, какой неожиданный сюрприз она под собой скрывает.

Корейская говновозка приходила к ним строго по расписанию, и её график никогда не совпадал с датой их выхода в море. Откатывать что-либо за борт в порту было строго-настрого запрещено под страхом крупного штрафа, поэтому первые пару дней, до тех пор, пока содержимое танка не откатается в море, а сам танк основательно не промоется, на нижней палубе стояла жуткая вонь.

Живущие там моряки были просто вынуждены постоянно ходить с ватными тампонами в ноздрях, становясь похожими на моржей, гнусаво матерящих америкосов-извращенцев. Главным «моржом» стал, естественно, Петрович, которому, кроме всего прочего, приходилось ещё и работать в столь сложных атмосферных условиях.

По причине постоянно торчавших из носа кандея ватных тампонов, его густой и сочный бас приобрел некий гундосый оттенок.

Лёха с Федулом, подкравшись к переборке, отделяющей вотчину Петровича от остальной части нижней палубы, судорожно тряслись в беззвучном хохоте, слушая, как их суровый и авторитетный Гуру, виртуозно и гнусаво материл американских корабелов, их Президента и всю Америку в целом…

Парни, спустившись на «моржовую» палубу, застали там живописную картину.

Их друг Петрович, по причине старческой рассеянности, забыл убрать с разделочного стола, оставшийся после завтрака, огромный кусок сливочного масла.

Такой зловредный тип, как Бандера, просто не мог не воспользоваться такой возможностью!

Кусок был надкушен и облизан со всех сторон. Котяра сожрал столько масла, сколько смог вместить его безразмерный желудок!

Обожравшись до предела, Бандера в изнеможении отвалился на спину и, в таком положении, сладко уснул, будучи чрезвычайно довольным жизнью. Он даже не потрудился покинуть место преступления и замести следы. Все его четыре конечности были широко разбросаны в стороны. Шикарный пушистый хвост котяры торчал перпендикулярно, промеж задних лап, символизируя собой: то ли стойкую эрекцию, наступившую от полученного удовольствия, либо тот самый орган, который Бандера класть хотел на глупых двуногих с их примитивными правилами приличия.

Федул понимающе хмыкнул и рванул вверх по трапу, направляясь в сторону промысловой палубы, где, скорее всего, пребывал забывчивый кандей, наслаждаясь ароматом сигареты и свежим морским воздухом.

– Ах ты, скотобаза! – раздался рев немедленно примчавшегося по «тревоге» Петровича. – Ну, падла, держись!

Он метнулся за перегородку и выскочил оттуда, крепко сжимая в руке огромный половник.

Котяра дико взвыл, подлетел над столом и, приземлившись на все четыре лапы, несмотря на свой гигантский вес, шустро юркнул под ногами у друзей в сторону спасительного трапа.

– Ну, ты смотри какая сволота! – обиженно пробасил кандей, когда друзья присели за обеденный стол. – Ведь ни в чём отказа не знает!

– Разбаловал ты его, Петрович, – осторожно сказал Лёха, опасаясь нарваться на яростный отлуп защитника животных, – совсем оборзел он у тебя…

Кандей лишь огорченно махнул рукой в ответ и о чем- то ненадолго задумался…

– Вот так и у людей… – неожиданно нарушил он молчание, видимо вспомнив что—то из своей богатой жизненной практики.

Из-за переборки выглянула хитрая усатая морда и немигающим взглядом уставилась на Петровича.

– Иди отсюда, гад! – кандей замахнулся половником на предателя. – Видеть тебя не желаю!

Морда беззвучно скрылась за переборкой…

Работающая напротив видеодвойка демонстрировала сцену из какого-то гангстерского боевика, в которой безутешные мафиози хоронили своего, безвременно ушедшего от них, коллегу.

– Да уж… – задумчиво протянул Петрович, глядя на экран. – Сегодня ты – кум королю и сват министру, а завтра – удобрение и на тебя собаки сверху ссут…

Лёха с Федулом озадаченно посмотрели на Петровича, удивившись такой неожиданной смене темы разговора.

– Что вылупились, придурки?! – с притворной грозностью рыкнул на них Гуру. – Или я не прав?

– Прав, Петрович, базара нет, – синхронно ответили «придурки», ожидая продолжения.

Старательно исполняемое мурлыкание неожиданно раздалось откуда-то снизу. Неизвестно как просочившийся мимо собеседников котяра, проник под стол и ластился к Петровичу, истово вымаливая себе прощение.

– Вот ведь гадюка! – растроганно пробасил грозный Гуру. – Веревки из меня вьёт…

Глаза всегда боевого и громогласного кандея предательски увлажнились.

Парни переглянулись, встали и потихоньку вышли на трап, пользуясь тем, что их Гуру полез под стол – извлекать получившего амнистию, гнуса Бандеру.

– Стареет Петрович! – произнес Федул, когда они поднялись на верхнюю палубу.

– Да… – согласно протянул Лёха и ехидно добавил.– А ты жди завтра утром «подарок» от Бандеры за то, что сдал его!

Лёха рассмеялся, а Федул грустно и обреченно вздохнул.

– Парни, обедаем и выходим на промысел! – раздался голос Кэпа из динамика судовой связи, висевшего прямо над ними.

Лёха и Федул оглянулись вокруг….

Играя лучами с легкой зыбью на воде, светило неяркое, но такое желанное северное солнце. Сейчас уже ничего не напоминало о том жутком шторме, сквозь который довелось пройти вчера хрупкой «Принцессе».

«Моржовая» палуба уже не испытывала на прочность их обоняние и все остальные бытовые неудобства нового судна становились всё более привычными.

Забегая вперед, могу сказать, что «Принцесса Эсмеральда» стала по-настоящему родной для парней. Они сделали на этом судне не один, и даже не два рейса…

Лёха, превратившись со временем в толстого и тяжелого на подъём обывателя, иной раз с тоской вспоминает те славные времена, когда он не мог уснуть в полной тишине квартиры, не слыша работы Главного Двигателя или выборочного комплекса. Вспоминает классных парней и мудрых старших товарищей, с которыми довелось пересечься на долгом морском пути. И даже паскудного типа Бандеру, он с удовольствием чмокнул бы сейчас в нос, предварительно угостив чем- нибудь вкусненьким…

Время неумолимо. Грустно, господа и товарищи…

Про весёлую швартовку

В одной из укромных бухт холодного Охотского моря, на лёгкой водной зыби, тихо покачивался, бросив якоря, старина- плавзавод.

Работа на нём не прекращалась ни на минуту. Вот и сейчас, одна из смен большой плавучей фабрики выдавала очередные тонны готовой продукции на стол большой страны.

Со стороны открытого моря к плавзаводу, бодрой и уверенной поступью, лихо заходил на швартовку один из приписанных к нему траулеров добывающей флотилии.

И, вроде бы, всё шло своим привычным чередом. Всё, за исключением одного интересного момента…

Законное место капитана при швартовке, на крыле мостика, с левого борта, занимал огромный и чёрный, как большой кусок рубероида, красавец-дог!

Положив передние конечности на борт, массивный, устрашающего вида пёс, как влитой, врос крепкими задними лапами в палубу, застывшим, немигающим взглядом, снисходительно поглядывая на царившую вокруг рабочую суету. На голове дога гордо красовалась парадная штурманская фуражка.

Швартовые команды на баке* и корме**, натянув на свои физиономии непроницаемые маски японских «якудза», изо всех сил старались сдержать рвущийся наружу смех, глядя на изумленные лица «базовских», сбежавшихся со всех концов огромного плавзавода для того, чтобы поглазеть на диво дивное.

Их удивление легко можно было понять. Ведь не каждый день увидишь такую «картину маслом», когда собака руководит швартовыми операциями…

– Сейчас цирк начнётся! – бросил Лёха, стоящий с «выброской»*** наготове своему давнему другану Федулу.

– Борисыч в своем репертуаре, – хмыкнул в ответ Киргиз, попутно готовя к отдаче прижимной конец.

Парни, в отличие от остальной команды, без труда сохраняли невозмутимый вид.

Ещё бы им было удивляться, если несколько минут назад, они собственноручно натягивали «штурманку» на голову всеобщего судового любимца, по просьбе своего изобретательного и неугомонного Кэпа.

Борман сперва отчаянно сопротивлялся, не понимая: что вдруг потребовалось от бедной собаки двум молодым и одному пожилому придуркам.

Однако потом, после ласковых уговоров Самого Кэпа и щедрого угощения сытной американской ветчиной от спешно примчавшегося по вызову Мастера, кандея Петровича, умный и сообразительный пес проникся важностью момента и позволил надеть на себя фуражку, которую парни, для надёжности, подклеили к собачьей голове небольшими кусками скотча.

Сейчас Борману даже нравились всеобщее внимание и восторженные возгласы в свой адрес. Пёс уже не пытался сбросить с головы символ власти и поклонения. Дог гордо приосанился и с ледяным спокойствием принимал многочисленные знаки внимания от «базовских», напоминая холодный монумент в центре Охотского моря.

Борисыч находился здесь же – на крыле.

Сидя в укромном уголке на крохотном стульчике, Кэп вполголоса отдавал привычные команды рулевому, невозмутимо попыхивая ароматным дымом заморской сигареты.

Андрей Борисович – капитан сего славного траулера был обладателем очень маленького роста. Даже стоя на ногах, он был едва заметен на крыле мостика…

Кто-то другой, может быть, жутко переживал бы по этому поводу. Кто- то, но только не их жизнерадостный и юморной Мастер****…

– А что, пацаны, – сказал он друзьям незадолго до описываемых здесь событий, на очередном перекуре. – Борман всё равно ко мне на каждую швартовку приходит и торчит на крыле. Вот и пусть руководит, раз вымахал такой здоровенный!

– Борисыч, а тебе не «прилетит» потом с управы? – скорее для порядка, спросил кандей, обожающий подобные «концерты». – Сдадут ведь, как пить дать!

– Дальше Охотоморья не сошлют! – усмехнулся Кэп.

…Представление удалось на славу! По его окончанию, на крыло к Борману полетели, подобно букетам цветов в театре, щедрые гостинцы от восторженных зрителей.

Один из подарков – смачной кусок домашней украинской колбасы, приземлился точно на лысину сидевшего в «засаде» Борисыча.

Кэп не выдержал и, выскочив из своего укрытия, сурово погрозил кулаком метателю-«театралу», чем вызвал новый взрыв хохота.

Огромный дог стоически выдержал все приступы любви со стороны благодарной публики. Пёс благородных кровей даже ухом не повел в то время, когда мимо него пролетали такие лакомства, при виде которых любая другая собака легко могла бы повредиться рассудком.

Лишь после того, как все концы были заведены, гордый дог неспешно и солидно покинул рабочее место под одобрительные возгласы собравшихся на мостике моряков траулера.

– Красавчик! – похвалил собаку Кэп. – Вот это выдержка, я понимаю!

Борман, вильнув хвостом в ответ, покосился на разбросанные по всему крылу лакомства и вопросительно посмотрел на Кэпа.

– Не переживай! – под смех присутствующих, обнадежил его Мастер. – Всё тебе соберут и принесут!

Умный пес слегка взвизгнул, давая понять, что вполне удовлетворен ответом и с трудом стал спускаться вниз. Трапы небольших добывающих судов явно не были рассчитаны на то, что по ним будут свободно перемещаться собаки крупных пород.

…Огни гостеприимного и щедрого на подарки плавзавода остались далеко позади.

Вытянувшись во весь свой богатырский рост рядом с каютой, в которой жили друзья, сыто и довольно урчал во сне обожравшийся театральными трофеями Борман.

– Смотри, как его раздуло! – ухмыльнулся Федор, показывая на спящую собаку

– Нам с тобой за неделю столько не слопать! – со смехом ответил Лёха.

– Вот, закончится жратва на судне, можно будет с Борманом концерты давать по всему флоту! – выдвинул Киргиз неожиданную мысль. – С голода точно не умрем!

Друзья потихоньку, чтобы не разбудить «народного артиста», приглушенно посмеялись и стали неспешно готовиться к работе.

– Сколько до «порядков» идти, не в курсе? – спросил Федул. – Может быть, ещё поспать изловчимся?

– Это вряд ли! – с сожалением ответил Лёха. – Вроде бы рядом были…

– Жаль, – согласился Федул, – я бы сейчас «придавил на массу» минут триста…

– Ага, помечтай! – хмыкнул Лёха.

Через полчаса прозвенели звонки на выборку яруса. Рейс только начинался…

Бак*– надстройка в носовой части палубы, доходящая до форштевня. Баком раньше называли носовую часть верхней палубы (спереди фок-мачты). Служит для защиты верхней палубы от заливания встречной волной, повышения непотопляемости, размещения служебных помещений и т. д.

Корма**– задняя оконечность судна.

Выброска***– проводник (длиной 30- 50 м) с грузом на одном конце для подачи швартовых на другое судно или причал вручную.

Кэп, Мастер****– так называют капитана на судне (жаргон).

Про Лёху и его друзей

Лёха, Центнер и Борода
Школьникам не читать

Звонок на урок прозвучал, как всегда, громко и неожиданно. В классе стоял, обычный для начала урока, шум и гам. Пацаны и девчонки, до прихода учителя, громко и оживленно спорили, обменивались новостями, ссорились и мирились.

Однако этот день несколько отличался от остальных. Все до единого одноклассники, время от времени, бросали взгляд в сторону учительского стола, вокруг которого производил некие манипуляции один из двух главных «злодеев» класса – Вовка Центнер.

– Атас, Борода идёт! – негромко бросил стоящий «на стрёме» Лёха закадычному другу и главному подельнику.

Вовка отступил на шаг от стола и ещё раз, придирчивым взором художника, осмотрел сотворенный им натюрморт.

Удовлетворенно цокнув языком, Центнер, показав кому-то из наиболее смешливых одноклассников внушительного размера кулак, быстро уселся на свое место. То же самое сделали и остальные.

В тот момент, когда в класс входил учитель истории, там стояла такая тишина, что было слышно, как бьётся и жужжит муха, застрявшая между двух створок окна.

Сан Саныч, он же – «Борода», прозванный так учениками за наличие аккуратно подстриженной растительности на лице – учитель истории и классный руководитель того самого коллектива, где учились два наших балбеса-героя: Вовка Центнер и Лёха. Имелся у них также и третий закадычный друг – Андрюха. Но тот, по совокупности прошлых «заслуг», отбыл на несколько лет в сторону одного из сибирских городков, в окрестностях которого располагалась зона-«малолетка». Наши пацаны осиротели, а у Бороды ровно на треть поубавилось головной боли.

Сан Саныч был хорошим педагогом, интересным собеседником, имел множество других достоинств. Однако и у такого замечательного Человека имелась одна, но очень серьёзная слабость.

В конце кабинета истории располагалась, закрывающаяся на ключ, каморка, в которой хранились различные учебные пособия и откуда демонстрировались классу тематические диафильмы.

В начале каждого урока Саныч заходил в эту каморку, держа подмышкой свой неизменный портфель. С какой целью он носил туда багаж, выяснилось очень быстро.

Во время демонстрации слайдов, в полной темноте, из каморки раздавался звук наливаемого стакана, смачный глоток и аппетитный хруст огурца…

– Хорошо пошла! – комментировал сие действие, сидевший в первых рядах, двоечник и раздолбай Центнер.

– Обещала вернуться! – отвечал ему с противоположного конца класса Лёха, под приглушенное хихиканье остальных.

Борода предусмотрительно рассадил двух главных придурков класса, рассеяв и уменьшив, как ему казалось, концентрацию абсолютного Зла на один квадратный метр.

После киносеанса, Саныч оживленно продолжал урок, весело и остроумно отвечал на вопросы и не обращал внимания на скрытые подначки двух главных «супостатов».

В тот день, Борода, по каким-то причинам, неосмотрительно оставил свой драгоценный багаж без должного присмотра. Упустить такой подарок судьбы противоборствующая сторона просто не могла!

Отрядив Лёху к двери – «на шухер», Центнер, путем открытого доступа, проник в портфель Саныча и выгрузил его содержимое прямо на стол.

И в момент, когда тот заходил в класс, его ожидал сюрприз в виде сервированной под нехитрую выпивку «поляны». В его центре возвышалась начатая бутылка «Столичной», корка хлеба и положенный сверху на неё огурец.

Весь класс, с подчеркнутым вниманием, взирал на этот натюрморт в полной тишине. Даже позы почти у всех были одинаковые, напоминающие роденовского «Мыслителя»…

Саныч проявил поистине «олимпийские» спокойствие и выдержку. Он, конечно же, сразу догадался – чьих рук это дело, но не подал ровно никакого вида.

Классный руководитель сгрёб весь «натюрморт» в охапку, запихал обратно в портфель, сухо поздоровался и начал урок, как ни в чем не бывало.

Монотонно отбарабанив положенный материал, историк даже не стал никого спрашивать домашнее задание. Едва дождавшись звонка, он закончил урок и, одарив на прощание, каждого по очереди, двух главных балбесов, красноречивым взглядом, от которого пацанам стало как- то «не по себе», молча вышел из класса.

– Перебор получился, Вован! – сказал другу Лёха, когда они закурили по сигарете в школьном туалете. – Зря мы с ним так. Нормальный же мужик!

– А нечего на уроках бухать! – запальчиво возразил Центнер, которого тоже начинала грызть совесть.

– Да ладно… – иронично протянул Лёха и посмотрел на друга.

Тот прыснул…

Два дня назад, наши герои, перед уроком химии, употребили вовнутрь содержимое всех спиртовок, которое было тщательно оттуда слито в один гранёный стакан.

Двух начинающих алкашей не смутило то обстоятельство, что спирт там был совсем не питьевой и в крайне малых количествах. Как говорится в определённых кругах – « Больше вони, чем дела».

Однако всему остальному классу, особенно его прекрасной половине, были продемонстрированы молодецкая удаль и бесстрашие.

– Испарился, наверное, – на «голубом глазу» ответил Центнер «химичке» на недоуменный вопрос о том, куда могло пропасть топливо из спиртовок.

– Ладно, – протянул Центнер, – смотри, какой ангелочек нарисовался. А кто Бороде «Пургена» в колхозе насыпал?

Лёха скромно промолчал…

Прошедшим летом, когда их школа работала в подшефном колхозе, Саныч очень рьяно взялся за борьбу с вредными привычками. Он безжалостно гонял всех пацанов—курильщиков не только из своего, но и параллельных классов.

На экстренном вечернем «сходняке» было принято решение устранить гонителя с помощью слабительного средства. Исполнителем акции был избран Лёха, как самый скромный из всех школьных злодеев.

– Давай, Лёха, на тебя не подумают! – подытожил тогда Малыш – здоровенный парняга из параллельного класса – головная боль всей окрестной милиции.

И Лёха дал…

Ему изначально не нравилась эта затея, но отступить и «съехать с темы» было не по-пацански..

Весь следующий день малолетние курильщики безнаказанно наслаждались своей вредной привычкой, с удовольствием наблюдая за хаотичными передвижениями поборника здорового образа жизни от одних кустов к другим.

…С того дня, Лёха с Центнером перестали язвительно комментировать действия Саныча в каморке. А тот случай с натюрмортом они старались больше не вспоминать.

Близились выпускные экзамены и прощание со школой.

После выпускного вечера, Лёха и Центнер демонстративно закурили на глазах у Саныча. Тот понимающе посмотрел на них и сказал:

– Что, пацаны, «взрослость» мне показываете? А она не в этом заключается!

– Сан Саныч, но мы ведь уже не ученики, – возразил Лёха.

– Курите, если здоровья не жалко! – почему-то грустно пожал плечами их классный руководитель. – Только помните: потом очень сильно будете об этом жалеть, попытаетесь бросить и не сможете.

Леха с Вовкой переглянулись.

– Бросьте, парни, сейчас, если силы на это ещё есть. Потом поздно будет! – горячо и убежденно говорил им Саныч.

– Сейчас докурим и сразу бросим! – со смешком ответил ему Центнер.

Саныч грустно посмотрел на двух придурков и, молча, отошел в сторону. В характеристике, которую получили потом друзья, не было сказано ни слова о наличии у них вредных привычек…

Прошло около десятка лет.

Лёха возвращался домой после вахты на своем очередном судне и собирался разговеться только что купленной «поллитрой».

Проходя через парк, среди шахматистов и коллекционеров, он увидел знакомую фигуру.

– Здравствуйте, Сан Саныч! – радостно приветствовал он своего бывшего учителя, подойдя ближе.

Саныч внимательно посмотрел на возмужавшего в морях, но уже начинающего спиваться Лёху.

– Привет, Алексей! – ответил он, узнав бывшего ученика.

Расспросив Лёху о том, чем он занимается, Саныч одобрительно кивнул головой.

– Море – это по-мужски! – заключил он и крепко пожал руку своему ученику.

– Сан Саныч, может быть, мы отметим встречу? – предложил Лёха, жестом психа из «Кавказской пленницы», шутливо барабаня двумя пальцами по внутреннему карману «альпака», где ждала своя часа припасенная «поллитра».

– Лёха, не обижайся… – ответил Саныч. – Ну, не могу я с учениками выпивать. Даже с бывшими!

– Понимаю, Сан Саныч! – без обиды ответил ученик.

Они постояли ещё немного, вспоминая одноклассников и учителей.

– Сан Саныч, мы ведь Вам немало крови свернули! – робко начал Лёха. – Вы не обижайтесь на нас. Мы Вас всегда уважали!

– Да брось, Лёха! – воскликнул Учитель, крепко хлопнув ученика по плечу. – Это ведь были лучшие годы жизни! Какие могут быть обиды?!

– Спасибо! – с облегчением в душе, сказал Лёха и хотел уже распрощаться с учителем.

– Лёха, – сказал Саныч, пристально глядя в глаза ученику, – прекращай пить!

Лёха смутился. В этот момент, он вновь превратился в разгильдяя-двоечника, пойманного с поличным строгим педагогом.

– Да я по чуть-чуть, Саныч, – проблеял нерадивый ученик.

– Я вижу! – строго ответил Учитель. – Не нужно мне ничего рассказывать.

С тех пор прошёл не один десяток лет. Далеко не сразу, но Лёхе удалось сдержать данное учителю слово. И хоть сделано это было совсем по другим причинам, факт остается фактом…

Бывший раздолбай и нарушитель всех школьных правил превратился в толстого, унылого и добропорядочного до тошноты, нудного мужика, обожающего учить подрастающее поколение правильным поступкам. Он никогда при этом не забывает добавить несколько слов о том, каким примерным учеником – на радость учителям и родителям он был в школьные годы.

Однако иногда этому «воплощению праведности» жутко хочется сбросить несколько десятков лет и вновь оказаться там, во времена, когда сначала делаешь и лишь потом только думаешь о том, что натворил!

Однажды, они с друганом и одноклассником Андрюхой, удовлетворили подобную потребность, прокатившись на «колбасе» полупустого (!) трамвая.

Лёха чуть было не сломал ногу, соскакивая на ходу с очень узкой площадки. Затем они, вдвоем, получили немыслимый кайф, удирая от ментов, которые хотели оштрафовать великовозрастных полудурков.

Забежав в какую-то подворотню, они долго не могли отдышаться, затем приглушенно смеялись, глядя друг на друга, и договорились потом непременно повторить что-нибудь подобное.

К сожалению, осуществить задуманное не удалось. Семьи, быт, повседневная жизнь далеко и надолго отдаляют друзей. Так, наверно, и должно быть, но как же это всё пресно и скучно!