Мама берёт налом

И правильно, с чего ей было зацикливаться на прошлом, которое по праву можно считать не ее жизнью. «Жизнь – это то, что мы выбираем сами!» – всегда говорила мама.

Когда ей пришлось вернуться домой на шестом месяце беременности, то разумеется тетка была ей не рада, она ведь уже распрощалась с мамой, и мысленно считала большую квартиру своей собственностью. Но не тут-то было, помимо вновь вернувшейся племянницы в доме должен был появиться младенец, и вот где добрую тётушку разнесло.

– Ты не представляешь как она изгалялась! – как-то призналась мама. – То заявление за заявлением писала участковому, что я мол издеваюсь над ней и привожу в дом пьяные компании. Придумывала вымышленных любовников, а далее и вовсе обвиняла меня в проституции. Самый настоящий кошмар начался когда ты родилась, она все пыталась лишить меня родительских прав писала в органы опеки, чтобы тебя мою малышку у меня забрали. В общем тот ещё был аттракцион.

Когда маме исполнилось восемнадцать лет, сочувствующие люди подсказали ей, что она имеет равное право на квартиру и что самым лучшим вариантом будет разделить недвижимость. Будучи смышлёной девушкой, мама не стала пренебрегать дельным советом и осуществила выгодную сделку. Так мы и приобрели нашу двухкомнатную квартиру, которую в последствии изъяли.

Меня часто накрывают воспоминания о маме, словно снежной лавиной. Я вычитала где-то, что когда вы испытываете тоску по близкому человеку, нужно выделять час в день и смело выплакать всю боль, а дальше принимать случившееся как должное, то что нельзя переиграть. Осознать полную необратимость – сложнее всего, сразу хочется зажмуриться и перенестись в ту реальность которая зовется «до», момент до стихийного бедствия, который сбил волной все то, что некогда служило тебе домом и тем самым личным, без которого приходится жить после.

Я помню тот последний день, когда мне разрешили забрать вещи. Помню каждую деталь до единой. Незаконченный ремонт в гостиной, стремянки и полиэтиленовые пленки на полу, запах свежей краски, разобранную новую мебель, которую нам не суждено было собрать. Гардеробную, в которой хранятся уже чужие вещи. Не забуду как нелепо выглядели мамины роскошные лодочки от Сен Лоран забывшиеся на старой галошнице. Интересно как сложилась их судьба, кто их одевал после, сколько комплиментов они словили на уже чужих стопах. В них скорее всего танцевали на чьей-то свадьбе или юбилее. А наша джакузи, кто смывает свою будничную грязь в ее стоки?

Я не смогла набраться сил и пойти подсмотреть в окна нашей квартиры, что всегда так уютно освещали наш двор. Увиденное чаепитие других людей на нашей кухни сыграло бы роль лезвия отчаянно полоснувшего по крыльям моей души. Мама всегда не одобряла сентиментальных жестов и всплесков ностальгии. «Что утонуло, не спасёшь, что сгорело не вернёшь!» – сказала бы она. Ей всегда удавалось найти нужные слова и прийти к логическому смыслу. Как мне порой жаль, что я совсем на нее не похожа. Хотелось бы и мне иметь непробиваемую броню и холодный разум.

Правда справедливости ради стоит отметить, что и общие черты у нас имеются, иначе как бы мы единогласно решили отказаться от всех свиданий в тюрьме и ведений переписок. Дать увидеть себя в тюремном, синем халате и жуткой косынке на голове – этого она бы не позволила. Только тот, кто хочет ударить ее ниже живота, позволит явиться к ней на встречу.

Писать письма из-за решетки тоже не ее тон, что она могла бы мне сообщить, как проходит ее день в рамках тюремной дисциплины, за что осуждены ее сокамерницы и так ли была отвратительна вчерашняя баланда?

Говорить о прошлом мы не любили, о будущем не имеет смысла. Я надеюсь на то, что она все-таки меня знает и верит, что не один из психологов или социальных работников, не сможет своей удавкой стянуть всю мою любовь к маме. Как бы они не били меня по всему живому, им не дано разбить сосуд с моими чувствами.

Иногда когда не получается заснуть в неуютной интернатовской кровати, я закрываю глаза и вижу Персидский залив в котором мы с мамой купались чуть ли не каждое утро. Нужно всегда было поддерживать естественный загар, он выгодно подчеркивал фигуру. Поэтому мы часто ходили на пляж, если солнце было не агрессивным могли провести там весь день, позже возвращались в наши съемные апартаменты на Марине, и если я была свободна, мы готовились к вечеру – одевали уже более обязывающие наряды, а после шли ужинать в ресторан премиум класса. Мама никогда не любила готовить, стряпня казалась ей убийцей времени, женщина ведь должна уметь сосредоточиться на себе, а там где есть кастрюли и шумовки – дух дивы не живёт. Она обожала устрицы, сашими и прочих морских гадов, от которых меня лично воротит, но из солидарности ко мне она могла снизойти до Фаст фуда который я всегда любила, я ведь как не крути была ребенком, а кто из детей не любит картошку фри и бургеры?

Чем дольше мы находились в Дубае, тем далеки были от наших прошлых дней в Шымкенте. Нам больше не нужно было париться что две пачки макарон единственный запас продуктов на неделю, или то, что я уже выросла из зимних сапог. Нет, мы не были совсем нищими, но тем не менее с нуждой мы были знакомы и пособие как дожить до зарплаты нам в то время не помешало бы.

Мама была очень счастлива нашей новой жизни, а я ещё больше от того, что это счастье давала ей я. Ведь не даром говорится, что дарить подарки приятнее, чем получать. Если бы вы ее видели весело припевающей за рулём нашего новенького BMW, вы бы меня поняли. Она сверкала под стать своим бриллиантовым серьгам. Разве могло быть для меня что-то лучше?

– Уже пол одиннадцатого, черт! Через пол часа мы должны быть там… – мама в свободных, молочных брюках и бюстгальтере нервно слоняется по номеру нашего отеля в поисках необходимых атрибутов для завершения ее наряда. Удивительнее всего, что она ещё вчера вечером подготовила и пару раз примерила все то, что должна была сегодня вывести в свет, но как всегда обычно происходит – все отложенное разлетается в неведомом направлении.

– Переживаешь за то, что можно доверять или нет? – я спокойно сидела на кровати обхватив ноги руками.

– Больше за свой вид… – нервно надевает на запястье массивный браслет, но тут же его снимает и отдает предпочтение тонкому изящному браслету из серебра. – Я не хочу выглядеть чересчур вычурно, но и при этом слишком простой быть не хочу.

– А я нормально выгляжу, не слишком просто? – встаю перед зеркалом и провожу руками по своей джинсовой юбке и майке алкоголичке.

– Идеально, тебе знаешь и не нужно особо выделываться. Главное – лицо, фигура и ухоженный вид. Помнишь я всегда говорила, что все модели ходят на кастинги в основном в джинсах или джинсовых шортах и простом топе, думаешь это случайно? Нет, чем красивее девушка, тем проще должны быть вещи – выигрышное сочетание, а там рюши, воланы и буйство цвета для тех, кого природа малость обделила.

– А что мне говорить? – начинаю замечать в себе лёгкий нервоз.

– И говорить тебе ничего не нужно детка, за тебя все скажет твоя внешность. Фото твои они уже видели, теперь им нужно убедиться, что ты так же прекрасна и в жизни. Так, что говорить буду я, и условия ставить тоже буду я. – мама наносит блеск на губы дополнительным слоем, хотя и без того они кажутся желейными. – Тебе не за что переживать родная, все девушки приезжают одни и сделки совершают сами, а с тобой мама, которая ещё и твой импресарио.

– Дурацкое слово.

– Импресарио? – мама улыбнулась. – И не говори, от него так и веет буржуазией, вчерашний день. – засовывает блеск в небольшую сумочку.

– Буржуазия тоже не нравится.

– Знаю, я специально сказала чтобы тебя позлить. – засмеялась мама.

– Ещё бесит – мещанство, упадничество, а… – задумываюсь. – Пуританство, мизантропы… там вообще много подобных слов. Когда читаешь книги то и дело спотыкаешься об эти слова, а на фиг они нужны в тексте, если каждый раз нужно лезть в Гугл словарь, чтобы перевести всю эту фигню на человеческий язык.

– О зайка, ты ещё с зацикленными театралами не пересекалась, вот где полный выверт взамен человеческого общения. Каждый второсортный режиссер мнит себя гением, вечно цитирует Станиславского, при чём непонятно зачем, когда можно просто посоветовать почитать его книги, а цитировать уже свои взгляды и убеждения. У меня всегда было ощущение, что они специально заучивают текст собранный из разных книг, чтобы произвести невероятное впечатление на простых людей, дабы умней казаться, а на деле ведь все гениальное просто. Вот хотя бы к сравнению возьмем американское ток шоу Джимми Фэллона, посмотри как расслабленно ведут себя его гости, все очень непринуждённо, лайтово. Актеры не кидаются высокопарными словами и цитатами, не режут уши обывателей, на которых кстати и держится вся их карьера и успех. А наши нет – бледные поганки, которые так хотят быть яркими мухоморами. – я смеюсь. – Так что детка, театр – это уж точно не храм искусства.

– Почему?

– Что почему? – ее лицо выдает непонимающую реакцию. – Секрет скажу, как бы актеры и режиссеры не упивались в речах о любви к зрителю, как бы не вещали, что каждый спектакль – это совместное творение труппы со зрителем, не верю скажу я вам. А знаешь почему? Все очень просто, на самом деле творческие люди терпеть не могут зрителя, они мнят себя выше его, на две или три ступени, считая себя творцами, посланцами небес с волшебной, просветительной миссией. Да, да малыш – зрители для них простая серая масса, угрюмые обыватели, погрязшие в смертных делах. Им нравятся обожания, восхищения и до боли нелепое слово «Браво», выкрикнутое из рта какого-то простака. Тщеславие помноженное на гордыню, уж я то знаю, сама такой была.

– А сейчас какая ты мама? – расчесываю свои блестящие волосы.

– Какая я сейчас? Я та, что находит сытость не в прозе и драматургии, а в наличных зелёного цвета. Деньги Лера – это свобода – произносит по слогам. Ну а если и даже вернуться к драме, то как у Чехова «В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли.» Верно сказано, косметолог и косметика стоит денег, одежда тоже, а если ещё и прекрасная, то в тройне. Видишь зайка, на театральную зарплату – этого не приобретёшь.

– Значит, нужно думать только о материальной стороне?

– Ты меня плохо слушала, и душа и мысли тоже, но опять же – зацикливаться не надо, проще порой надо быть, но не слишком. И вообще нет ничего лучше расслабленности, особенно для женщины. Это тоже запомни!

– Про расслабленность?

– Ну конечно, когда девушка расслаблена она непринужденная, лёгкая и свободная, как лодка летящая по волнам – это очень привлекательно, поверь. А вот закислённость – это комплекс, геморрой торчащий из задницы, не дающий нормально присесть. Я про баланс говорю, духовного, физического, материального.

Возможно я не всегда ее понимала, но это не от того, что я была с ней не согласна. Она и сама всегда была весьма сложна и диковина, как тропический фрукт. Знаю одно, как бы мама не отрицала какую-либо зацикленность, она во многом противоречила себе. Разве не ее амбиции, самолюбие и жажда достатка не выглядели как полная одержимость и страсть, ведущие ее сверхскоростной корабль к столкновению с айсбергом. Разбившись на миллион мелких осколков все ее принципы и учения пошли ко дну, но не для того чтобы покрыться коррозией и медленному разложению, а возможно для создания кораллового рифа из которого выйдет новая жизнь.

В начале первого мы подъехали в назначенное кафе с видом на фонтаны, возле знаменитой Бурдж-Халифы. За стеклянным столиком сидело двое – женщина блондинка с неестественно белоснежной улыбкой и молодой тощий парень с мышиным волосами, собранными в конский хвост. Блондинка с первой же секунды не внушала мне доверия – извечно сверкающая улыбка по поводу и без, супер платиновый блонд, узнаваемая сумка от Диор, такие женщины читаются как букварь, но простота их вовсе не мила и уютна, как ягодный пирог. Они другие – примитивные, озлобленные волчицы, сбежавшие из глухого леса, вынужденные выживать в каменных джунглях. Парень же был отпетым снобом, что тоже выглядело нарочито и легко читаемо – очередной гей сбежавший из провинции, в школе его небось пинали в туалете, а школьными тетрадками подтирали задницу, тогда он и решил что обязательно утвердится в мире где все легко купить за деньги, мальчик вырос и стал работать на рынке шкур. Это и были Денис и Ольга, именно Ольга. Несколько раз невзначай подчеркивала в разговоре, что не любит когда ее имя уменьшают до всем привычной Оли. Справедливости ради стоит отметить, что и старалась она тоже – говорила что мы можем звонить ей в любое время суток, если возникнут вопросы или любые сложности. Восхищалась моей красотой развитой не по годам, а я и не знала как на это реагировать. Я к слову сказать никогда не была озабочена своей внешностью, я не выстраивала из этого культ. Никогда не хотела быть моделью или актрисой, дабы освещать своей красотой театральные подмостки и глянцевые журналы. Я была намного проще своей мамы, я не планировала что буду входить во взрослую жизнь через резные ворота под звуки арфы, верхом на единороге. Мне нравилось счастье в простых мелочах, я умела находить их в серых буднях, в квартире которая нуждалась в капитальном ремонте, нудных школьных уроках, даже одноклассники дебилы меня не волновали и я не пыталась поскорее перемотать время и все изменить. Мне нравилось скользить по рельсам которые были возложены ещё задолго до меня, я никогда не была из тех кто борется с системой и жаждет внедрить в строй свои новаторские видения.

– Очень приятно, что она выглядит в жизни даже лучше, чем на фото, а это большая редкость. – говорит Ольга, а у самой глаза искрятся от предвкушения выгодной сделки. Небось думает, во что пустит заработанные деньги. – Уж поверьте, в основном девочки перегибают палку с фильтрами, и их внешность в реалии не имеет ничего общего с настоящим лицом, а здесь все идеально, у меня даже вопросов нет. Она идеально подходит! – я ей нравлюсь еще бы, ведь я та, что сорвёт трофейную шкуру с медведя, занесенного в красную книгу, и принесет ей дар на вытянутых руках. Курочка несущая золотые яйца.

– Вот и отлично, я знала что вы будете довольны. Хотя каждая мать считает свою дочь самой красивой, но только не я. Я вижу все как есть! – мама не отстаёт от себя, даже в простых словах подчеркнёт свою правоту и особенность. В молочных брюках и черном топе с широкими бретелями, в волосах аккуратно собранных в мальвинку, с украшениями удачно подобранными она отражает образец вкуса и даже величия, но не для меня. Я вижу ее страх – язык облизывающий пересыхающие губы, запомнила ее трясущиеся руки по дороге в такси. Мама строила крепость из своего тембра голоса, создавала лучников из взгляда, который буквально проедал собеседника насквозь, все ментальные строения надёжно защищали ее от нападок окружающей среды и людей которые могли ее уязвить. Да, мама действительно была зацикленная, зацикленная на своем выживании.

– Я так понимаю тему оплаты, мы можем обсуждать при Валерии? – неуверенно то ли спросила, то ли утвердила Ольга.

– Да, она абсолютно все знает, полностью в теме! – выстрелила мама, а я словила неловкость хотя она уже забытый гость в моем сознании, после того как мама все распланировала и когда мы с ней пришли к общему решению. Между нами стёрлась граница, которая имеется во всех здоровых, семейных отношениях между родителями и детьми.

– Что ж… как изначально я вам говорила, оплата будет в размере ста тысячи долларов, но вы же понимаете, что и мы работаем не за бесплатно и имеем от каждой сделки процент…

– Стоп, то есть речь идёт о ста тысячи минус вычет процентов, так? – мамин голос меняется, и я ловлю нотки раздражения.

– Разумеется вы без нас не совершили бы этот план. – наконец-таки открывает рот Денис, который сидел молча до этого со скучающим взглядом.

– Вам двоим? – спрашивает мама, указывая на этих двух пальцами, оба синхронно кивают на ее вопрос. – Минуточку, я изначально вела переписку с Ольгой и заочно была знакома только с ней, про вас же я знать не знала, да и зачем вы тут, уж извините? – Есть, мне нравится как мама ставит на место этого высокомерного прыща.

– Вы вели онлайн разговор, который до сегодняшнего момента был лишь разговором, вы и сами не знали на сто процентов, что решитесь и прилетите сюда. Поэтому Ольга и не считала нужным объясняться с вами по всем вопросам в переписке, но мы работаем вместе – мы партнёры и оплату делим пополам. Наша функция состоит в обсуждении всех вопросов с двух сторон сделки, двоим, знаете ли, проще работать. – оскалился в ответ и знаком позвал официанта.

– Нет так не годится, сто тысяч долларов чистыми, нам на руки! – отрезала мама.

– Это невозможно. – спокойным и даже не удивлённым голосом говорит Ольга. – Мы не работаем за бесплатно.

К столику подходит официант, Денис заказывает кофе.

– Вы какой пьете? – спрашивает он маму.

– Мы не пьем кофе и мы уходим! – мама приподнимается, но Ольга тут же ее жестом останавливает.

– Мы не на базаре, торговаться я не собираюсь! – мама снова присела.

– Это самое большое, что мы можем вам предложить, Ольга же вам писала, это очень выгодная сделка, не каждому удается получить такую сумму даже с вычетом процентов. – Денис пытается убедить маму в своей правоте, но я вижу их открытый интерес ко мне, и мама разумеется это тоже видит, а значит будет стоять на своем.

– Да, и для вас выгодная в первую очередь, Дубай кишит эскортницами, моделями и прочими блядьми, но все они старше четырнадцати лет и уж точно не девственницы. Найдите хотя бы одну и я поклонюсь и прокричу «Браво», и вы знаете что я права. Все они старше шестнадцати, ибо более юным нужно разрешение родителей, а где вы найдете таких родителей которые дадут разрешение?

– Вы нам просто крутите руки! – Ольга издает смешок и взмахивает руками.

– Черт возьми мы в Дубае, в городе неиссякаемого золота, договоритесь с другой стороной на большую сумму и получите свои проценты. – мама встаёт и уже по-настоящему без желания, чтобы ее остановили и мне взглядом показывает, что нам пора. – Сто тысяч долларов чистыми, только так. Как решите этот вопрос, дадите знать!

Мы быстрой походкой и не оборачиваясь покидали заведение, а я спиной чувствовала раскалённое удивление и две отвисшие челюсти, что провожали нас взглядом, в этом нет сомнения, никто за время их карьеры не осмелился ставить им свои условия и уходить не попрощавшись. Ради должного стоит и отметить, что ни одна мать не могла бы так искусно продать своего ребенка, только она – мама моя.

Она предложила посидеть где-нибудь, а потом проветриться, я только помню, что слышала ее слова как из туннеля – эхом. Я не понимала, что стою на распутье и не видела в ее действиях преступления, но равнодушной и расслабленной я быть не могла. Меня что-то начинало видимо по немного калечить в тот день, или же я попросту не хотела знакомиться с правдой, хотя до сих пор и не узнала – существует она или нет. Я видела семьи гуляющие по городу – заботливые мамы, поправляющие панамки на курчавых головах, отцов покупающих мороженое. Все они казались из другой реальности, люди которые после отпуска вернуться домой. Матери которые не лечат зубы дочерям, для того чтобы улучшить их товарных вид, те которые не будут назначать суммы за ночь с шейхом, те которые будут готовить своих дочерей к экзаменам и выпускному. Я не видела той жизни после, после того как маме пришло сообщение, что другая сторона принимает ее условия. Моя реальность после стала меняющимися фрагментами калейдоскопа, меня поместили в пластиковую трубку создав полный вакуум и изоляцию от реальной жизни. Я стала одним из ярких кристаллов, сменяющийся другими. Я была как и говорила мама – жемчужиной добытой со дна моря – была, но так ненадолго.

Ольга прислала сообщение буквально через пару часов после нашей встречи, там было написано что мы получим ту сумму на которую претендуем – чистыми. Мама выдавила ироничный смешок и радостно потерла руки.

– Откуда ты знала, что они согласятся? – спросила я.

– Для этого не нужно обладать даже особой логикой. Товара на рынке много, а штучного нет, а ты единственный экземпляр.

– А вдруг они обманут, как им вообще можно верить?

– Зайка, мама не дура…

– Я и не говорю, что ты дура.

– Мы ещё во время переписки усвоились, что деньги вперёд, только так.

Мы шли вдоль променадной дороги, с залива дул ветер пришедшей с сумерками, город понемногу кутался в темный покров. На своих плечах я уловила вечернюю прохладу и пожалела что не захватила джинсовую куртку. Мама шла уверенным шагом, чуть опережая меня, словно она и вовсе идёт одна. Что она чувствовала в тот момент, о чем думала и чего желала, волновали ли ее мои чувства и переживания, и были ли они у меня в тот момент – я и до сих пор понять не могу. Что вообще могут чувствовать матери которые продают своих дочерей в наложницы, и много ли таких? Терзала ли ее хоть мимолетная неуверенность, может она и вовсе хотела передумать и отменить сделку, жалела ли она по ночам о содеянном, и понимала она на что шла? Десятки вопросов будут кружиться у меня в голове спустя время, я порой буду выдавливать из себя слезы и вставать на место жертвы, ведь мне кажется я имею право на такую роль, но как бы я не пыталась пропитаться жалостью к себе, у меня ничего не выходило. Даже имитированная обида не может дать мне ощущения полноценной боли и душевной травмы.

Мы свернули в глубь района где располагался наш отель, мама не хотела возвращаться в номер, и я согласилась еще прогуляться, несмотря на то, что мне было прохладно. В районе где мы проживали, в пяти минутах ходьбы от нашего отеля располагался еще один отель, который не раз вызывал интерес у моей мамы.

– Видишь, это место слета для низкосортных эскортниц. – махнула головой в сторону главного входа.

Возле фасада крутилась небольшая компания курящих девушек в уж очень неприличной одежде, мы и сами не были скромницами донельзя покрытые материями, но шмотки этих девчонок пересекали все границы приличия. Подобия платьев в виде лоскутков, обмотанных вокруг тел, слишком высокие каблуки и слишком воинственный макияж. При отеле располагался индийский ночной клуб, посетителями которого были в основном выходцы из южной Азии, Эмирати такие места не посещали, а значит и девушки как говорила мама были на низкой должности. Такса таких как правило составляла триста долларов за час и никаких презентов сверху.

– Хотя и справедливости ради стоит отметить, что они и вовсе не эскортницы, а обычные проститутки, прячущиеся за модное слово. Девочки прилетевшие на отдых, которые не прочь и подзаработать, привезут домой пару тысяч и будут хвастаться подружкам красивой жизнью. – надменно улыбнулась мама. – Комбо тур, достопримечательности Дубая плюс ночная жизнь, а дома небось учатся в пединституте, чтобы потом тебе детка историю или английский преподавать. Нет дорогая, запомни если продавать себя то – очень и очень дорого!

Я запоминала каждое ее слово, ловила каждый жест и училась ее лёгкой надменности. Мама создавала для меня беспроигрышную стратегию, а мне только и оставалось как губке впитывать всю информацию.

– Всегда меньше говори и больше запоминай, и главное – никогда, слышишь, никогда и никому не позволяй в себе усомниться, поняла? – я молча покивала. – Конечно будут и сложные минуты, и это совершенно нормально – когда ты почувствуешь себя уязвлённой, но даже в тот момент ты должна будешь сказать себе: «Я все, что есть у себя, и только я могу решать кто я есть на самом деле!» – мама приобняла меня за плечи. – Дорогая, ты на своем пути ещё встретишь немало женщин, которые будут ненавидеть тебя за твою красоту, они станут всячески пытаться сбить тебя с толку, помешать твоему настрою и уверенности, и вот тогда ты должна будешь вспомнить меня, вспомнить все то, о чем я тебе говорила. Пообещай мне, что вспомнишь! – гладит мои волосы. – Обещаю мам. – чуть ли не прошептала я.

– Молодец, и слова – всегда выбирай что сказать, учись убивать одним словом. Ты должна видеть страх в глазах соперницы, уловить ее колебания, а после сломить. Иначе Валерия сломят тебя! Я это говорю, от того, что ты юная лань пока ещё с бархатным взглядом и естественно алыми губами, такие кость в горле для престарелых пантер, которые привыкли сметать все на своем пути, но им тебя не одолеть их время утекло. Единственное, что у них есть это опыт, на котором только они и держатся – это жалко и убого. Несорванная роза не может иметь опыта, это – закон природы. А тот кто им кичится, вынужден признать себя сухоцветом.

На рассвете, и до сих пор мне непонятно зачем, ибо дело не самое сложное и оттого неважное в государственном масштабе, но все же – меня ждала машина представительского класса у входа нашего отеля. Несмотря на нашу довольно-таки теплую локацию, на дворе стояло утро и до боли со смешным прилагательным как промерзлое. Да-да господа, мне и впрямь было бы накинуть на себя что-то, да сверху по шёлку юных плеч. Я волновалась и оттого ощущала тошнотворную тряску всем телом, а мама была сонной – как и положено быть ей на рассвете, ибо не любила утро она никогда. Я не видела в ее взгляде сопереживания, волнения или поддержки, я в тот день не видела ничего!

Бежевый Роллс Ройс уносил меня в неведомую мне даль, за тот горизонт где стирается все детское начало, и начинается то, что зовётся – взрослой жизнью. Я понимала, что вступает в силу тот момент, в котором каждый уже за себя. Я пыталась сдерживать слезы и не поддаваться сентиментальным ощущениям, мама меня всегда этому учила. Она внушала мне тогда, что я нахожусь на том пути – который зовется точкой старта, и чем жирнее она отмечена в твоём личном дневнике, тем насыщенней будут дальнейшие события. Мама, она ведь часто была права…

Я ловила пронизывающую прохладу на своем теле, да и кондиционер машины премиум класса как назло разгонял свои обороты. Под голубым сарафаном предательски выпячивались юные соски, поутру забывшие надеть покрывало бюстгальтера из итальянского кружева, недавно купленного в одном из моллов Дубая, дабы быть на высоте, в наготе и чистоте своей первозданной. Мама, я и его забыла надеть, я забыла, уже забыла то, чему ты меня учила…

«На женщине всегда должно быть роскошное белье» – говорила она, дабы над тобой не смеялся весь морг после жуткой дорожной катастрофы.

– Почему мама? – спрашивала я.

– Я один раз была в морге…

– Зачем? – испуганно перебиваю ее.

– Так вот, я однажды была в морге, вернее в здании где по совместительству проходит судмедэкспертиза, а значит не только после смерти, но и после полученных травм. Неважно в бытовой драке, при нападении, и прочее. Я помню в краткую подглядела в один документ, который лежал сверху над всеми прочими папками на столе. Единственное, что сильно запечатлелось в памяти моей так это несколько предложений – «Тело женщины тридцати с лишнем лет, майка серая трикотажная, трусы красные трикотажные с двумя дырками»

Мама делает минутное отступление.

– Детка, запомни – никаких драных трусов с котиками и шаловливыми надписями познавшими сотни стирок, зайка, такие как мы выходим в свет только в кружевном белье, либо в чистой наготе, но обязательно с каплей любимых духов.

Машина остановилось возле небольшой но тем не менее шикарной виллы, расположенной на одном из искусственных островов. Ещё за несколько метров до въезда я заметила сквозь окно машины знакомый силуэт – платиновая блондинка в сарафане, такого же голубого цвета как и мой. Она приветственно натянула улыбку и даже по-детски помахала рукой.

– О… Валерия… – от чего-то волнительно и дотошнотворно искусственно.

– Здрасьте… – мое робкое приветствие, по моим четырнадцати годам.

– Ты уже на месте, так быстро!!! – не останавливаясь продолжает вещать идиотским тоном. – А у меня для тебя подарок… – здесь нужно было бы добавить не менее дурное ха-ха, тройку шариков пущенных в небо и поднятую ножку в стиле Мэрилин Монро, как же это до боли прозаично, в духе блондинок. – Это для связи со мной, ну и конечно с мамой… – последнее слово произнесено неуверенно. Руки с неестественно длинными ногтями протягивают коробку с Айфоном, не нужно быть гением, чтобы понять, что телефон последней модели.

– Зачем это? – робкий, но тем не менее очень честный вопрос, ибо на айфон я не рассчитывала.

– Это… для…, ха…

– Для? – я не уступаю, вспоминаю слова матери «убивай словом».

– Ах… – снова нелепый смешок. – Валерия, ты особенная, и планы на тебя, поверь – далеко идущие, а … телефон – всего лишь телефон, но тем не менее напоминающий, что все очень серьезно.

– Для кого? – я не уступаю.

– Ну, что мы стоим! – наигранные руки к верху. – Идём, идём, я все тебе покажу!

В дверях нас встречает мужчина в белой тунике, с дружелюбной улыбкой, по-видимому индус. Мое имя он произносит не совсем правильно, но это не особо важно, главнее то, что я начинаю себя чувствовать званой и от того такой важной гостью, а что может быть лучше для подростка, нежели поднятая значительность.

Нас с Ольгой проводят в роскошно обставленную гостиную с белоснежной мебелью и коврами ворсом чуть ли не в полметра. За панорамными окнами виднеется бирюзовый залив и пара-тройка яхт, Ольга уверено садится за резной диван положив ногу на ногу, и первое, что я ухватываю в данной ситуации, так то, что она явно здесь не впервые и от того не чувствует скованности от незнакомого места.

– Лера… Можно Лера, да? – не дожидаясь моего ответа сама же и кивает утвердительно на свой вопрос. – Лера, наверное интересно почему мы здесь? – и слава богу ставит паузу, а то я думала и на этот ее вопрос поступит снова ее же ответ.

– Угу… – еле слышно издала я полу глухой звук.

– Ты пробудешь здесь десять дней… – не успела она объяснить мне зачем, мне находиться здесь аж десять дней, как мой желудок сковал волнительный спазм. Я никогда не расставалась с мамой, не отлучалась из дома, я не была черт возьми даже в лагере. А тут, десять дней? – Это называется время карантина, сейчас с минуты на минуту прибудет сотрудник медицинской клиники, и возьмёт у тебя все виды анализов, а дальше… – я чувствовала, что ей становится немного не ловко. – А…, это все нужно, чтобы полностью убедиться, что ты абсолютно здорова, к слову анализы у тебя возьмут два или три раза за эти десять дней. Ты по правилам не должна покидать этот дом, не должна ни с кем контактировать, чтобы было стопроцентное подтверждение, что у тебя не было никаких контактов, после сдачи анализов. Здесь над каждой дверью установлены камеры видеонаблюдения, сама понимаешь, для полной уверенности в том, что ты не покидала территорию. Так вот… – нервными руками поглаживает подол платья. – В твоём распоряжении будет вся вилла, здесь есть внутренний дворик с бассейном, также множество техники, даже плейстейшен есть. – хихикнула по-идиотски, да и с чего она вообще взяла, что я фанатка видео игр? – На вилле всегда будут находиться пять человек из обслуги, так что тебе совсем не нужно ни о чем заботиться, для тебя будут постоянно готовить, но а если вдруг ты не оценишь приготовленные для тебя блюда или ты скажем захочешь просто перекусить, то ты в любой момент можешь открыть холодильник и брать все что пожелаешь. Ещё есть такая опция как заказ, если ты захочешь чего-нибудь эдакого, чего нет на здешней кухне, то смело говори об этом и тебе доставят все что угодно, поверь, но только ты не очень переусердствуй, сама понимаешь, ты не должна поправиться! – заулыбалась искусственными зубами. – Ты просто скажешь это управляющему, который нас встретил и он все осуществит, я тебя с ним сейчас познакомлю.