Встретимся в метро

Это разум гудит Тане в уши изнутри черепа. Ты сама частично виновата в том, что он ушел. Частично, но виновата. Смеялась – зачем мне талия, я замужем теперь. Одевалась – трикотажик – не мнется, не ломается. Красилась – а когда ты нормально красилась последний раз? А в парикмахерской когда была? Хвостик, заколка – удобно. Ты и к Вадиму так относилась – удобно. Как ноге в разношенном шлепанце. Перестала обращать внимание, как он выглядит, как одевается. Муж – это муж, часть дома, часть тебя самой. На что там смотреть. Ты вообще-то помнишь его? Лицо, губы, уши… Какие у него уши?

Слушать зудящий голос разума не хотелось. Да и какая теперь разница: как одевалась, помнит ли его лицо – нет ничего больше. Нет привычного дома, нет привычной жизни. Все новое, незнакомое, нелюбимое. Противное. Как этот дурацкий букетик, зажатый в руке. На работе поздравили – днюха, юбилей можно сказать, сороковник. Пришлось тортик выкатить, остаться на полчасика, выслушать дежурные поздравления, получить идиотскую кружку с надписью: «Самой лучшей» и ветку меленьких белых хризантемок. Никогда не любила хризантемы, особенно белые. Вечные, всесезонные. Неживые какие-то, ненастоящие. В голове вертелось: «Белая, белая, как на гробе глазет…» Похоронные цветочки.

«Не понесу их, – думала Таня, тиская в руке букетик в оберточной бумаге, – здесь оставлю. Будто забыла. Вот говорят: «Не забывайте свои вещи», – а я забуду. И про Вадима забуду, про уши его, про костюм. Сейчас приеду в свою студию окнами в небо и начну новую жизнь. Скучную, пустую, но новую». Она положила букетик рядом на свободное место, порылась в сумочке – вроде бы и положила, чтобы порыться. Поезд остановился, двери открылись, и Таня пулей вылетела на перрон.

– Девушка! Вы цветы забыли! – мужской баритон за спиной, приятный, бархатный.

«Вот же ж! Мир не без добрых людей, черт бы их побрал. Не удалось от кладбищенского веночка избавиться», – натянув, положенную к месту улыбку, Таня обернулась:

– Спаси… – но тут же замотала головой, – это не мои…

Прямо у нее перед носом был огромный букет нежно-розовых пионов. И все они, и тугие, еще девственно закрытые, зажавшиеся, и уже томно раскинувшие свои лепестки, призывные, смотрели на нее. А чуть выше букета на нее смотрели темно-карие, чуть прищуренные глаза. Тоже, как голос, бархатные.

– Это ваши, Татьяна, берите.

Не бери ничего. Разум был на посту. Это мошенник, разводила. Не видела, что ли, таких? Здравствуйте, вам подарок. И в руки суют духи или еще какую-нибудь хрень. Ты цап, и вот уже пять тысяч неизвестно за что должна. И тут еще парочка мужиков для убедительности подтянется: должна, должна, мы видели, мы знаем. Быстро давай сваливай от него.