Отдавая всего себя «Иллюзиону» и призраку Фейт Темптон, Борменталь сознательно упустил момент, когда его одержимость только начинала набирать обороты, и это состояние можно было удерживать под контролем. Ежевечернее прослушивание записей Пэрри Паундспота служило ритуалом, позволяющим устроить воображаемое свидание Борменталя и Фейт. Профессор как мальчишка влюбился в информацию о человеке, которого нет, и никогда не будет.

Еще в самом начале Преображенский заметил перемены своего наставника и встал в жесткую оппозицию по вопросам «Иллюзионов» и особенно образца №34. За спиной Борменталя, на внеочередном заседании Комитета по прогрессивным конструкциям Преображенский лоббировал идею закрытия проекта «Иллюзион», успешно найдя немало приверженцев его позиции. Решение вопроса в пользу Преображенского было перенесено на месяц, с целью деликатно достигнуть консенсуса с самим Борменталем.

Запись четвертая (отрывок)

Фейт Темптон: Вчера мой старый приятель позвал меня на тематическую вечеринку «Воющие двадцатые». Я согласилась без малейшей надежды на то, что мне все же удастся отлично провести там время. Определенно, я была права. Общая атмосфера вечера провоцировала у человека не ограниченного коротеньким списком рабских стереотипов ощущение приближающейся блевоты. Возможно, меня могла бы спасти пачка сигарет, которая всегда со мной, но в двадцатые курение было постыдным делом и строго запрещалось как секс в общественном месте. Хорошо, что я родилась во второй половине века. И все же, «воющие» времена не закончились в двадцатые, профессор. Сейчас взвыть хочется так же, как и десять лет назад. Так будет и через год, и через тридцать лет.

Профессор Паундспот: Как раз в те времена познакомились мои родители. Безоговорочно отдаваясь романтике своего поколения, они отказались от всего, что составляло обычную жизнь тогдашнего человека и навсегда ушли в закрытое эко-поселение. Побег оттуда стоил мне немалых усилий. Более того, я был вынужден принести в жертву общение с семьей. Это была самая приятная жертва в моей жизни и отправная точка будущих судьбоносных побед.

Фейт Темптон: Ваш пример достоин уважения, но я не могу пойти таким путем. Мой разрыв с семьей убьет мать. Я люблю ее больше, чем саму себя. При этом я не строю иллюзий по поводу наших с ней отношений. С ее молчаливого согласия я подвергалась моральным пыткам в собственном доме, но она чувствует во мне жизнеутверждающую опору, хотя сама этого никогда не признает. С моим уходом именно она окажется жертвой моральных пыток. Я не могу поступить с ней так, как поступала со мной она. Мое присутствие рядом доставляет ей муки, но эти муки в разы слабее тех, которые лягут на ее плечи с моим исчезновением.

Профессор Паундспот: Через пару лет вы будете винить мать за то, что из-за нее у вас не сложилась жизнь. Свою роль во всем этом вы не сможете адекватно оценить.

Фейт Темптон: Смогу, но не пожелаю этого сделать. В очередной раз упрощу для себя условия игры.

Профессор Паундспот: Вам станет от этого легче?

Фейт Темптон: Нет, но поступить иначе я не могу. Мой разум диктует мне каждый ход. Я не хозяйка своему разуму. Разум владеет мной и от этого страдают все.

Профессор Паундспот: Какой вы видите выход из положения?

Фейт Темптон: Выстрел в голову.

Конец записи.

– Она просто чудовище. – шутливо произнес Преображенский.

Борменталь внутренне негодовал. Преображенский бесцеремонно вмешивался в дело, которое с недавних пор стало занимать все мысли и чувства профессора. Борменталь понимал – подглядывая и подслушивая, Преображенский собирает доказательную базу своей правоты и в скором времени профессору будет крайне сложно отстоять «Иллюзионы» перед комиссией по прогрессивным конструкциям.

– Она такой же человек, как и мы с вами. – сердито ответил Борменталь. – В дальнейшем, давайте избавим друг друга от подкрадывания где-то за спиной и подслушивания, пусть даже и украдкой. Мне скрывать нечего, вот и вы не скрывайтесь.

– Я не хотел мешать и дал вам возможность насладиться вашей музой до самого конца. Подумать только, этот маленький, блеклый, абсолютно ничем не примечательный мозг лишил условий жизнеобеспечения не только десяток таких же блеклых биологических образцов, но и напрочь отключил мозг самого профессора Борменталя.

– Занимайтесь своим делом, Преображенский. Изучайте, экспериментируйте, создавайте. Главное, не путайтесь под ногами, как надоедливый крысёныш. Так можно и ботинком получить по нужному месту.

Преображенский пытался старательно изобразить на своем лице выражение сарказма, но горечь обиды вынудила его без комментариев покинуть лабораторию профессора Борменталя. Он любил и уважал своего наставника, но при этом ненавидел «Иллюзионы». Ненависть оказалась гораздо сильнее и настойчивее любви. Их многолетняя дружба с Борменталем угасала у них на глазах, но они не испытывали по этому поводу ни малейших сожалений.

Глава 5. Время проносится мимо

Первые два месяца Борменталю казалось, что время не имеет власти над мозгом Фейт. Мощный поток заблуждений, уносящий профессора в мир иллюзий, сам того не желая, остановил Преображенский. Будучи идейным противником Борменталя, Преображенский с непоколебимым упорством продолжал вести пристальное наблюдение за всеми образцами девятой лаборатории, но, как и Борменталя, его интересовал исключительно образец №34.

Очередное наблюдение выявило систематические сбои в системе Иллюзиона с образцом №34 и деструктивные изменения в показателях активности мозга. В очередной раз, Иллюзион не справлялся с поставленной задачей.

– Параметры излучения снизились на 12%. Налицо первые признаки угасания. Не без чувства облегчения, могу точно утверждать, что эта дурацкая история закончится через пару-тройку дней. – сказал Преображенский.

Не проронив ни слова, Борменталь судорожно бросился в кабинете управления устройствами и отключил от энергетического питания двенадцать Иллюзионов с новыми образцами. Его надежды на то, что дополнительная энергия, перенаправленная им к Иллюзиону с образцом №34, стабилизирует ситуацию, полностью оправдались. Преображенский с трудом принял свое моральное поражение, и, преисполненный ненавистью, молча покинул лабораторию. Борменталь бросил ему в след фразу, которая необратимо разорвала их многолетнюю дружбу:

– Она останется тут, а твоя нога больше не переступит порог этого места.

Запись пятая (отрывок)

Фейт Темптон: С каждым днем я лишаюсь своего времени. Остаются считанные крупицы реальных возможностей. Это остро ощущается уже второй или даже третий месяц. Предчувствие должно сработать. Голова болит неспроста.

Профессор Паундспот: Львиная доля результата будет зависеть от программы, которую вы закладываете в своем подсознании уже сейчас. На вашем месте, я бы отказался от негативных сценариев.

Фейт Темптон: Как часто вы задумываетесь о том дне, когда вашему существованию придет конец?

Профессор Паундспот: Я грешил этим делом в далекой молодости. На данный момент подобные мысли я не нахожу актуальными.

Фейт Темптон: Глупо недооценивать актуальность начала и конца жизни. Она охватывает отрезок, гораздо больший, чем тот, который отведен между обеими событиями. Вы умрете. Это может произойти в любой момент: через 30 секунд или 30 лет.

Профессор Паундспот: Очевидно, это так.

Фейт Темптон: И в час смерти вы в последний раз посмотрите на все то, что окружало вас с самого начала. Один короткий миг сменится другим, и этот следующий миг будет принадлежать только вам. Вы окажетесь в опустевшем дворце, где еще час назад проскальзывали мимолетные силуэты случайных людей – ваших попутчиков при жизни. Вы строили этот дворец каждый день и час для того, чтобы там нашлось место для многих из избранных вами. Это они уйдут навсегда, а не вы. Они забудут дорогу к вашему дворцу, и будут долго горевать.

Оказавшись внутри себя, вы ужаснетесь, как мало места вы можете занять в пространстве, которое могли даровать всем остальным. Чужие люди заполняли вашу пустоту. А что же вы? Вы все поймете в тот момент, когда парадная дверь вашего дворца распахнется, и в нее войдете вы сами, в сотне обличий. Пэрри Паундспот мог бы стать пацифистом или агрессором, проповедником или блудником, ученым или абсолютным невеждой, аферистом, идолом, отшельником, гением, в конце концов! Пэрри Паундспот стал бы кем угодно, и он стал профессором. Пэрри Паундспот счастлив?

Люди, одним из которых вы могли бы стать, в последний раз заполнят ваш дворец, молчаливо окружив вас. С падением первого кирпичика они начнут петь грустную песню о том, что вы так ничего и не успели. Они будут похоронены вместе с вами под обломками вашего дворца. Как только утихнет последний голос, Пэрри Паундспот исчезнет навсегда. Оставит ли он что-нибудь после себя? Мне неизвестно.

Конец записи.

Глава 6. Районы сумрака

Запись шестая (отрывок)

Фейт Темптон: Почему вы не пришли вчера в «Шестерку»? Там меня вскоре ожидает триумф.

Профессор Паундспот: В свободные от работы часы я принадлежу исключительно своим родным. Я добровольно лишил себя права проводить свободное время вне семьи.

Фейт Темптон: Вы так искусно обманываете самого себя. Или делаете видимость самообмана? Скажите правду, профессор.

Профессор Паундспот (после продолжительной паузы): Я три раза был женат. Первая жена была старше меня на 18 лет, и с ней я прожил самые спокойные годы. Она могла меня спрятать от любых невзгод под своими большими и теплыми грудями. Но со временем я понял, что мне противны эти самые груди. Вторая жена была моей ровесницей. Мы уделяли друг другу внимание исключительно в постели. Ни я, ни она так и не поняли в конце наших отношений, любили мы друг друга или просто удовлетворяли половые потребности. Третья жена младше меня на 23 года и ровно на столько же лет она сократила срок моей жизни. Наше супружество – это восемь адских лет. Я не выношу свою супругу как личность, но не собираюсь ее бросать, ибо я обожаю ее груди…и не только. Вот такая у меня выходит правда.

Фейт Темптон: Смертная скука и бесконечная тоска. Вам просто необходимо заглянуть не только в «Шестерку», но и прогуляться по районам сумрака, чтобы взглянуть в глаза другой жизни. Я блуждаю там большую часть своего времени. Скрываюсь от самых нехороших мыслей, которые распоряжаются моим сознанием, как своим домом.

Несколько лет назад я отыскала место, в котором существует правда. Оно находится в пустом квартале у трех заброшенных небоскребов. С наступлением поздних сумерек я надеваю самый сумасшедший наряд, которой только могу отыскать в своем гардеробе, делаю броский, но не вульгарный макияж и с пустыми карманами отправляюсь туда. В прошлом году, на земле у сгоревшего дерева я нашла потерянную кем-то маску. Такие маски носили лекари во время чумы когда-то очень-очень давно. Я полюбила эту маску и теперь всегда появляюсь в месте правды, скрывая свое лицо.

Там очень шумно и слишком много огня. Тяжелый запах, который никогда не рассеивается, вызывает легкое удушье. Сотни безбашенных людей сбиваются в ревущую стаю. Я одна из них и нахожусь на пике удивительных ощущений. Чистый экзистенциальный экстаз, профессор. Только там я посмотрела правде в глаза.

Человеку, берегущему здравый смысл, там делать нечего. Добровольный и безоговорочный отказ от реальности и нормального состояния дарует билет в оба конца. Всю ночь ты путешествуешь по непризнанному, а значит – несуществующему миру. Рядом с тобой могут оказаться отверженные люди, от которых на данную секунду может зависеть твоя жизнь. С кем-либо ты можешь делать все, что угодно. Вы не знаете друг друга, и, простившись, забудете о вашей встрече. Все они всегда искренни, причем не ждут искренности от тебя. Только так ты становишься самим собой.

Уходя туда, важно трезво расценивать свои шансы на возвращение. Они не так уж и велики. Много раз я становилась свидетелем «падающей кометы». Это человек, который с головы до ног обливается бензином, поджигает себя и бросается из последних этажей центрального небоскреба. За один вечер можно увидеть от трех до целого десятка «падающих комет». Они догорают на земле и к ним никто не подходит. «Падающие кометы» никак не влияют на нас. Мы их видим и продолжаем свое дело. Они тоже раньше так делали. Правда, мне все же интересно, они решаются на такой шаг под влиянием абсолютного счастья, или такого же по величине горя. Одно скажу точно, я не стану «падающей кометой» в обоих случаях. Это не в моем стиле. «Лети только вверх. Не смотри вниз, ибо там нет ничего твоего», – говорю я сама себе, как только подхожу к самому краю.

Конец записи.

Борменталь бросил немало усилий на разведывательную деятельность, но координаты локации «Шестерки» до последнего времени оставались для него неизвестными. Действуя судорожно, ни разу не остудив горящего рассудка, он не сразу вспомнил, что Пэрри Паундспоту сама Фейт Темптон дала адрес клуба.

Клуб «Шестерка» был закрытым, известным избранному кругу лиц ночным заведением и располагался в подвалах бывшей, некогда заброшенной, обувной фабрики. Внутри могли оказаться только люди с искренней грустью на лице. Человеку, струящемуся светом вселенского счастья, были открыты двери множества других тематических заведений. Клиенты «Шестерки» были яркими представителями другого мира. Это были тусклые фигуры, находящиеся на краю экзистенциальной пропасти или каменные глыбы, прыгнувшие в эту пропасть уже давным-давно. Борменталь располагал нужным выражением лица. Он прекрасно понимал, что дорогой ему «Иллюзион» с образцом №34 со временем будет требовать все больше энергии и вскоре наступит тот роковой момент, когда ему не удастся сохранить жизнь Фейт. Впервые в жизни Борменталь почувствовал себя беспомощным человеком и бесполезным ученым.

Темные подвалы «Шестерки» были пропитаны запахом опиума. Отовсюду звучала медленная, эхообразная музыка, обладающая расслабляющим воздействием даже на абсолютно трезвого человека. В главном зале находилось несколько столиков, барная стойка с впечатляющим разнообразием предлагаемого алкоголя и небольшая, пустующая, сцена. Борменталь заказал себе «Выбей глаз» – фирменный коктейль заведения и сел в дальнем углу зала, желая растянуть расстояние между ним и чужими по духу, угрюмыми людьми.

Время от времени на сцене появлялись ноющие певцы с малоприятными голосами. Тексты песен носили упаднический характер, куплеты растягивались до размера баллад. Певцов сменяли юные и достигшие духовной зрелости поэтические дарования. Сборный ежевечерний концерт провоцировал у посетителей клуба острое желание напиться до полусмерти. Борменталь также не остался в стороне. «Выбей глаз» стал приятным и относительно недорогим открытием для профессора.

После полуночи к Борменталю подсел мужчина. По виду это был великовозрастный подросток позапрошлого поколения с ярко обведенными стойким косметическим карандашом глазами. Они не проронили ни слова, пока на сцене не появилась Фейт.

Это была та самая проекция, о которой она упоминала Пэрри Паундспоту. Уже несуществующая, она предстала перед публикой, как живая, только в значительно большем размере. Борменталь впервые увидел облик девушки, занимавшей все его мысли. «И в самом деле, экстраординарная внешность», – подумал он.

Фейт пела песню о том, как высоко она могла бы подняться, если бы каждый раз судьба не сбивала ее полет. Она поднималась и снова падала, пораженная болью и бессилием. Ей принадлежали крылья, способные поднять ее ввысь всем бедам назло, но она не знала, как ими воспользоваться. Ее голос плакал и трогал профессора до той неведомой степени, когда внутри человека возникают чуть слышные трепетные вибрации.

– В этой песне она обнажала свое истинное существо. – тихо произнес странный незнакомец. – А в обычном состоянии она была монстром. Весной я стал свидетелем того, как она разбила бутылку водки об голову одного славного парня. Мы сидели втроем за барной стойкой, между ними возник спор, в который я не вмешивался по причине несогласия с обеими сторонами. Она не щадила своих оппонентов.

– О чем был спор? – спросил Борменталь, не выражая особого интереса к рассказчику и его истории.

– Славный парень поведал нам о своем самом сокровенном желании. Ему уже далеко за пятьдесят и он бездетен. В тот вечер говорил, что планирует стать отцом, во что бы то ни стало. Как оказалось, эта девка яростный противник поздних детей. Не знаю, почему ее так задевала тематика стареющих родителей, но она была вне себя.

– Все имеет свои причины. – вдумчиво сказал Борменталь.

– Да-да. – кивнул незнакомец. – После того случая я не видел ни славного парня, ни эту девку. Славный парень либо продолжает лечиться, либо занимается продолжением рода, а ей наверное стыдно тут появляться.

– Она умерла. – враждебно произнес Борменталь.

Глава 7. Иллюзион

Комиссия по прогрессивным конструкциям приняла решение о закрытии программы «Иллюзион». Преображенский был воодушевлен единогласной поддержкой своей принципиальной точки зрения, которую он все еще не считал предательской. В его руках было ликвидационное постановление – орудие мелочной мести своему учителю. Не теряя времени, Преображенский отправился в девятую лабораторию отключать «Иллюзионы» профессора Борменталя.

Профессор был уже там. Склоняя голову, он сидел у «Иллюзиона» с образцом №34. Подойдя ближе, Преображенский увидел, что внутри аппарата – мертвый по всем визуальным признакам мозг, неестественно сизого цвета. Сам «Иллюзион» действовал под низким напряжением, с систематическими кратковременными сбоями.

– Вот и угасла еще одна маленькая вселенная.– дрожащим голосом произнес Борменталь.

Именно в ту минуту Преображенский осознал всю мерзость собственных слов, сказанных до этого Борменталю и поступков, совершенных за его спиной. Перед ним был учитель в минуту самого большого и болезненного поражения в его жизни, а в руках нерадивого ученика было орудие, которым он должен был нанести наставнику последний удар.

– Всему приходит конец. – ответил Преображенский, припрятывая постановление в первую попавшуюся папку. – Я могу сказать только одно, мы ничего не знаем наверняка. Заблуждения ставят ловушки для нашего сознания, в которые мы непременно попадаем. Возможно, «Иллюзионы» действительно являются проводниками в другой мир. Не удивлюсь, если мы с вами являемся частью «Иллюзиона», вашего или моего. В любом случае, мне очень жаль.

Запись седьмая (отрывок)

Фейт Темптон: Моя мамочка, не жалея своего времени, каждый вечер рассказывала мне поучительные истории. Только ей одной известно, как много знаний хранит ее разум. Наибольшее впечатление на меня произвела притча о напрасных слезах.

В неизвестную эру, на самом первом континенте существовало небольшое племя Эю Кэтум. Жизнь людей этого племени была лишена тягот и тревог. С первого и до последнего дня каждый из них находился в дремлющем состоянии, отдаваясь сладости крошечных грез. В восемнадцатый день лета их пробудило известие о том, что единственный источник пресной воды стал истощаться. Другие источники находились далеко, а доступ к ним нужно было отвоевывать у иных племен в жестоких схватках.

Никто из племени Эю Кэтум не желал сходить со своего места. Основываясь на решении своих людей, глава племени приказал всем без исключения восполнять утраченную воду своими слезами. Люди из Эю Кэтум послушно исполняли свой долг. И не было недостатка в их слезах. Они оплакивали свою прежнюю жизнь, неопределенное настоящее и гибнущее будущее. Среди них были те, кто не пожелал бороться с собственной жаждой. Они жадно пили воду из источника, опустошая его на глазах у таких же страдальцев. Это заставляло людей из Эю Кэтум плакать из-за несправедливости и потери того, ради чего они так упорно трудились. Страдания не пробудили разум людей из племени Эю Кэтум и они веками утоляли свою жажду напрасными слезами.

КОНЕЦ