Read the book: «Детектив к зиме»

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2026

Елена Логунова
Верный знак

Будьте внимательны, Лизонька! – говорила профессорша Смирницкая, тряся высоким чубом ослепительной рыжины: на чистую седину хна ложится совершенно роскошно.

Профессоршу звали Леокадией Аркадьевной, злоязыкие студиозусы за глаза окрестили ее Какаду. Задорный рыжий чуб, крупный горбатый нос и походка с подскоком дополнительно оправдывали прозвище.

Прищуриваясь, Лиза видела перед собой большого попугая.

Попугай со вкусом пил чай из фарфоровой чашки с красивым геометрическим узором «Кобальтовая сетка» и с удовольствием вещал:

– Знаки, Лизонька! Они повсюду – символы, сигналы, приметы, признаки, знамения…

Леокадия Аркадьевна была профессором филологии и синонимы могла подбирать бесконечно. У Лизы не хватило терпения дождаться окончания затянувшейся фразы.

– И что? – спросила она.

Получилось невежливо.

Попугай мигнул застекленными круглыми очками глазами и как-то очень буднично закончил:

– И все, Лизонька! Не увидишь, не поймешь, не оценишь верно – конец, афронт, фиаско. Жизнь пойдет не тем путем.

Лиза посмотрела в окно. За ним была Миллионная улица – ныне тихая, сонная, будто и не из престижных центральных. Профессорша жила в старой, еще родительской квартире и в ней же работала, периодически радушно принимая в барских хоромах своих бедных аспирантов с их недоделанными диссертациями. Въедливо правила несовершенные тексты научных работ, безжалостно тыкала младых коллег в их ошибки, а потом великодушно отпаивала чаем.

Чай у профессорши был вкусный и горячий. Лиза выпила две чашки – про запас. На улице стоял мороз, а ей предстояло дойти до метро, доехать до конечной и, пересев на пригородный автобус, трястись на нем до бабкиной деревни.

Бабка Лизы профессоршей не была, барских хором на Миллионной не имела и оставила внучке только деревенский дом на улице с поэтическим названием Заречная. Прошлой весной Лиза смело вложилась в его реновацию, продав свою студию в спальном районе. Спустя восемь месяцев, потратив почти все деньги и кучу нервов, она могла почти комфортно жить в своем небольшом, но уютном доме в перспективном районе Ленобласти. Жаль, на покупку хоть какой-то машины денег не осталось, и добираться из милого деревенского дома до центра Петербурга приходилось битых три часа. Обратно – так же, и это если не вечером, когда автобус то и дело застревает в пробках.

– Мне пора, Леокадия Аркадьевна, у меня же автобус! – Лиза заторопилась, подскочила, принялась собирать в папку пронумерованные листы, разложенные на дальнем конце огромного стола.

Профессорша вредничала и соглашалась работать только с распечатанными текстами. Отправить ей на вычитку электронную версию не представлялось возможным. Лиза предвидела, что ей еще не раз придется приехать с Заречной на Миллионную.

Так себе удовольствие в морозном декабре.

В детстве Лиза любила последний месяц года, но к своим двадцати пяти полностью утратила веру в новогодние чудеса, а что еще хорошего есть в декабре, кроме ожидания праздника? Рано темнеет, круглосуточно холодно, под ногами то снежная каша, то ледяные лужи, а в голове одна мысль: «Разве это жизнь?!»

Не то чтобы собственная жизнь ее решительно не устраивала, просто Лизе казалось: она уже довольно давно не живет, а выживает. Преодолевает, справляется, выносит, терпит, выдерживает, противостоит и страдает…

Аспирант-филолог Лиза тоже владела искусством подбирать синонимы.

Только она вышла из теплой парадной на улицу Миллионную, как захотелось отдать что угодно, хоть тот же миллион, которого у нее, впрочем, не имелось, за чудесную возможность мгновенно оказаться на станции метро.

Увы, телепортации на филфаке не учили – пришлось Лизе брести, согнувшись и зажмурившись, против фирменного питерского косого дождя со снегом и ветром, исполняя матросский танец с зонтиком вместо паруса и проклиная погоду и судьбу на всех известных ей языках (русском, старославянском и латыни).

Видимо, это как-то подготовило ее к встрече с тем парнем. В отличие от других добрых граждан, Лиза при его появлении не стала креститься, шепча непослушными губами: «Свят, свят, свят»… А некоторые так делали, она сама слышала.

Парень вошел на станцию почти одновременно с Лизой. Точнее, сразу за ней, благодарным бормотанием отметив ее любезную помощь: она придержала для него тяжелую дверь. Сделала это машинально и, уже пропуская его мимо себя, удивилась, изумилась, ахнула и диву далась – аж обомлела, одеревенела, окаменела, окостенела и остолбенела.

Парень нес на плече крест.

Спокойно так, с достоинством. Не стонал, не роптал и не сетовал. На охи-ахи остолбеневших и одеревеневших не реагировал, отчего выглядел человеком вполне нормальным (в отличие от окостеневших-обомлевших), земным и занятым простым и понятным делом. Ну, несет он свой крест, и что с того? Целенаправленно несет. Точно знает куда, даже со схемой метро не сверяется. Все у него под контролем.

Так, наверное, подумали и сотрудники метрополитена – препятствовать проезду парня с крестом в метро не стали.

Да у них, наверное, и не было инструкции на такой случай. Вряд ли в правилах написано, что в метро нельзя со своим крестом. Вот если бы он с гробом приперся…

Лиза машинально оглянулась, проверяя, не идет ли за парнем с крестом парень с гробом. Тому бы точно понадобилось двери придержать… Тьфу, о чем она думает?!

Спохватившись, Лиза заторопилась и даже обогнала парня с крестом на подходе к эскалатору.

Ну да: она же спешила, а он – не очень.

Резонно, кстати. Туда, где уже все под крестами, обычно не особо спешат.

В двери вагона они снова шагнули один за другим: сначала Лиза, потом он. Вернее, они: тот парень и его крест.

Свободных сидячих мест в вечерний час в вагоне, конечно, не было. Нисколько не надеясь, что кто-нибудь ей уступит, Лиза сразу прошла в тупичок, покрепче ухватилась за поручень и уставилась на свое отражение в темном стекле, приготовившись скоротать в его компании ближайшие тридцать минут. Но рядом тут же встал парень с крестом, что едва не обеспечило Лизу косоглазием. Она не хотела этого показывать, но всю дорогу тайком рассматривала их обоих – парня и его крест.

Крест был большой и красивый. Рыжевато-коричневый, гладкий, без единой зазубринки. Его так и хотелось потрогать, Лиза с трудом удержалась. Мысленно цыкнула на себя: не сметь! Это же не коллективное бревно на субботнике, а крест – очень личная вещь, вот заведешь свой собственный – его и гладь. Хотя – как? Мало кто обзаводится своим крестом еще при жизни.

То есть она сразу поняла, что этот парень – очень особенный. И, конечно же, постаралась его рассмотреть. Но не трогала, даже не собиралась!

Парень был высокий, длинноногий, плечистый. Лицо хорошее, чистое, с правильными чертами. Без бороды.

К кресту, по мнению Лизы, просилась борода. Уж если рассматривать крест как аксессуар и неотъемлемую часть стильного лука… Тьфу, вот опять она думает не о том!

Думать надо было о правках, которые потребовала внести профессорша Смирницкая, нацарапавшая свои бесценные советы и замечания на полях распечатанной рукописи весьма небрежно (как какаду лапой), да еще и в зашифрованном виде. Лиза очень старалась запомнить, что означают сокращенные слова и таинственные знаки попугаячьей письменности, но боялась, что ее девичья память с этой задачей не справится. Поэтому выбросила из головы парня с крестом, достала из портфеля рукопись и принялась просматривать почеркушки профессорши, пока не забыла, какими комментариями они сопровождались.

Как доехали до конечной – даже не заметила. Неплохо поработала, почти половину рукописи просмотрела.

Строго-настрого наказав себе вторую половину диссера проглядеть в автобусе, Лиза вышла из метро и зашагала к остановке. По счастью, дождь уже закончился, хотя бы матросский танец с зонтиком опять исполнять не пришлось.

Про парня с крестом она уже забыла, а зря. Он снова попался ей на глаза, когда она села в автобус. Ну как – села? Запрыгнула в заднюю дверь уже отъезжающего транспорта, выдохнула – успела! – и ловко ухватилась за поручень над головой. Вовремя: автобус тряхнуло так, что папка с рукописью не удержалась у нее под мышкой, упала на пол, раскрылась – и из нее фонтаном полетели плотно заполненные печатными и рукописными буковками листы многострадальной диссертации.

А безобразно неаккуратный водитель еще не успел закрыть заднюю дверь! И полетели листы, подхваченные сквозняком, не куда-нибудь, а прямо за борт!

Лиза ахнула, пискнула:

– Остановите! – но, кажется, даже не была услышана.

В отчаянии она бы, пожалуй, выскочила из автобуса вслед за своим беглым диссером, но дверь с издевательским «Пуфф!» закрылась прямо перед ее носом.

Все еще жалобно, как подстреленный зайчик, вереща «Остановите, остановите!», Лиза влипла лицом в стекло и вот тогда-то снова увидела парня с крестом.

Придерживая на плече свою ношу, он наклонился и собирал покрытые буковками листы.

– Погоди ты, не части и не реви, давай по порядку. – Тома не дала Лизе выплакаться в свою жилетку.

Подруге некогда было дожидаться, пока водопад слез иссякнет сам. У бывшей однокурсницы Лизы, ныне учительницы Тамары Викторовны, не было времени на продолжительный сеанс психологической разгрузки. Она еще не все тетрадки с итоговыми декабрьскими сочинениями проверила.

– Проблема в том, что ты потеряла распечатку диссертации с пометками Какаду, так? – Тома не забыла прозвище колоритной профессорши. – Но какой-то парень те листы подобрал, так?

Лиза согласно икнула, подтверждая сказанное.

– Значит, нужно найти того парня, вот и все, – решила Тома.

– Как? – Лиза снова хныкнула. – Как найти? Ни телефона его, ни адреса я не знаю, да и внешность не очень запомнила.

– А фото нет? Объявление дать…

– Фото есть, но плохое. – Лиза успела всего разочек щелкнуть парня своим смартфоном из отъезжающего автобуса. – Темное, и лица не видно: он как раз наклонился, листы собирал. Так что для объявления у меня информации нет, я только одну особую примету знаю: у него крест!

– Крест – это хорошо. Крест – это мощно, – сказала Тома сначала с сомнением, но от слова к слову набираясь уверенности. – С крестами-то нынче мало кто ходит. Вот если бы при парне был не крест, а самокат, грош цена была бы такой примете. А с крестом, я считаю, вполне можно работать. Так! Не кисни! Включи голову и думай, куда он мог идти с крестом.

– Я уже думала. И даже карту посмотрела, – мрачно ответила Лиза. – Там рядом Пискаревское кладбище. Туда идти искать?

– Тоже вариант. – Тома слегка заколебалась, но полностью уверенность не утратила. Школьные учителя – они такие. Считают, что все знают лучше других. – Но только если ты хорошо запомнила этот крест и сможешь отличить его от других. Тогда прямая тебе дорога на кладбище…

– Да типун тебе, Томка, на язык!

– Я же не в том смысле! Идешь на кладбище, находишь тот самый крест, узнаешь, чья могилка, кто родственники – и выходишь на того парня! Не так уж сложно.

– Ага. – Лиза представила себе, как ходит по кладбищу, пытливо присматриваясь к крестам, и поежилась.

– Ты только не сейчас туда иди, а завтра днем, – наказала ей Тома, видимо, тоже представив себе подлунную прогулку по погосту. – А сейчас выпей чего-нибудь согревающего и спать ложись, все равно сегодня что-то предпринимать уже поздно.

Согревающего Лиза выпила (аж две рюмки) и спать легла, даже задремала, вот только привиделась ей пугающая муть с могилками и крестами. Лиза встала, закуталась поверх пижамы в бабкину шаль, налила себе еще согревающего, на сей раз – просто чаю с липой, и села с чашкой у окна в кухне.

За ним были тьма, серое рваное небо, блеклая луна в прорехах туч и заснеженные крыши скромных деревенских домов, не облагороженных реновацией и в тесном строю неприятно похожих на ряд могильных холмов.

Она вдруг вспомнила: а под ногтями-то у парня черные каемки были! С чего бы это?

Воображение живо нарисовало проваливающийся могильный холм, падающий с того крест и подхватывающие его руки – с длинными нервными пальцами и черными каемками под ногтями. Холм осыпался внутрь, вслед за руками высунулась голова – луна в прореху тучи высветила бледное безбородое лицо… Лиза зажмурилась и потрясла головой. Чур меня, чур! Не бывает такого.

Длинно и таинственно скрипнув, медленно приоткрылась форточка, из тьмы позвали:

– Лизу-у-унь… А, Лизу-у-у-унь…

Сердце сначала пропустило удар, а потом пустилось вскачь.

Лизунь – так ее только бабка звала. Покойная. Давно уже в могилке лежащая.

Или не лежащая?!

Лиза сделала над собой усилие, открыла глаза и сдавленно пискнула, увидев на редкой кисее тюлевой занавески бледный блин лица с расширяющимся черным провалом беззубого рта. Стало по-настоящему страшно.

Вот почему у нее креста нет?! Ходила бы всегда со своим…

– Да Лизка, твою тудыть-растудыть, ты оглохла, что ль?! – досадливо выругалась бабка за окном.

Не та бабка! Не покойная.

Лиза с великим облегчением узнала голос вполне живой соседки и подруги своей собственной родной старушки.

– Чего вам, Анна Витальевна? – встав, поинтересовалась она в форточку.

А все еще дико колотящееся сердце рукой придержала, чтобы оно в ту же форточку не выскочило.

– Ну, слава богу, очнулась! Я уж подумала, ты напилась или похуже чего, в десятом часу вечера дрыхнешь, сидя, – проворчала Витальевна и жестом показала – «Выходи, мол, на крыльцо».

Лиза вышла и еще раз поинтересовалась причиной визита.

– Булки будешь? – спросила Витальевна и, не дожидаясь ответа, полезла в сумку у своих ног. А пока шарила в ней, стоя пятой точкой кверху, как на огородной грядке, пояснила: – У станции пекарня открылась. Совсем новая, еще даже вывески нет, а уже работает, и хлеб там вкусный, и булки, как в детстве – маком сплошь засыпаны, а не как муха покакала. А народ же еще не прознал, к вечеру товар остается, так его после девяти бесплатно раздают, представляешь? Задаром! В наши-то времена!

Она разогнулась и протянула Лизе пухлый бумажный пакет:

– Это с маком и с абрикосовым повидлом. Бери, а то я нахапала дармовщины, а сама ж все не съем. А они завтра в девять опять раздавать будут.

Не дожидаясь слов благодарности, она подхватила свою сумку, повернулась и скрылась в ночи.

– Спасибо! – прокричала во мрак Лиза.

Она открыла пакет и понюхала. Булки пахли вкусно.

«Надо еще чаю с липой заварить».

Подкрепив физические и моральные силы чаем с булками, Лиза задернула занавески, пересела в кресло, откуда не открывались никакие зловещие виды, и позвонила подруге Асе.

– Ты чего это не спишь? – приятно удивилась та ее ночному звонку.

Подруга Ася, тоже бывшая однокурсница, после универа нашла себя в астрологии и теперь не корпела над тетрадками, как Тома, а за неплохие денежки составляла желающим гороскопы и натальные карты. Лиза во все это не верила, а потому общалась с Асей нечасто. Та умудрялась с любой, самой прозаической темы съехать на свое бла-бла-бла про ретроградный Меркурий и что-то там еще, а Лиза затруднялась поддерживать разговор про мистику с фантастикой.

Но сегодня не затруднилась.

– Слышь, Астапова? У меня возник вопрос по твоей части, – сказала она Асе, с громким хлюпом решительно допив свой липовый чай.

– Я знала, что однажды это случится! – пуще прежнего обрадовалась подруга и выразила готовность помочь: – Давай, что за вопрос?

– Жизни и смерти, – вздохнула Лиза. Прозвучало слишком пафосно, пришлось объяснить: – Мне позарез нужно найти одного парня с крестом.

– С каким? С кардинальным, фиксированным или мутабельным? – деловито уточнила составительница натальных карт с университетским образованием. – Ты же знаешь, что крест в гороскопе указывает на области жизни, где человек может испытывать наибольшие трудности, но также обладает потенциалом для роста и развития…

– Крест не в гороскопе! – перебила ее Лиза.

– А где же еще? – Ася удивилась, но быстро придумала: – А, это у него татушка? Или прям настоящий крест на шее, надеюсь, хотя бы на золотой цепи?

– Не то и не другое. Крест деревянный и не на шее, а на плече. – Лиза вкратце пересказала свою странную историю и попросила: – Скажи мне, что сие может означать? Ведь это же наверняка был какой-то знак, символ, сигнал, примета, признак, знамение… – запоздало вспомнилось предупреждение старой мудрой профессорши.

– А этого парня с крестом видел кто-то еще? Или только ты? – с прежней раздражающей деловитостью уточнила Ася. – Если только ты, то я тебе, Петрова, с уверенностью отвечу, что это был именно знак: надо больше отдыхать, меньше думать о своем несчастном диссере, и тогда ты будешь видеть нормальные, приятные сны…

– Другие его тоже видели, – не дослушала Лиза.

– То есть это был реальный человек с настоящим крестом? А что ж ты тогда мне символизм тут разводишь, мать? – Ася рассердилась. На что – непонятно. Наверное, на то, что ее тонкие эзотерические материи затронули по недостойному поводу. – Версия первая: парень ехал на кладбище.

– Вот и Томка так сказала, – пробормотала Лиза.

– О, как там Томка-то? Не сбежала еще от своих короедов? – заинтересовалась Ася. – Ладно, после расскажешь. Вторая версия: парень нескромно косплеит Христа. Ну, как может. Ролевики – они ж реально чокнутые, ты ж помнишь нашего Жеку Махова…

– А вот это интересная мысль. – Лиза приободрилась, поблагодарила подругу Асю и сделала себе пометочку на память: узнать побольше про областных ролевиков.

Но сначала все-таки сходить на кладбище. Проверить версию, поступившую первой.

Крестов на кладбище не было.

То есть пару-тройку Лиза увидела, но они были не деревянные. Один мраморный, другой гранитный, а третий из чугунного кружева.

Под кружевным сидела на лавочке, тоже затейливо сплетенной из черных металлических прутьев, маленькая опрятная старушка в цигейковой шубке. Вид у старушки был благостный, окружающей обстановкой она, в отличие от Лизы, не тяготилась и производила впечатление человека, находящегося в гармонии с миром.

Что, надо признать, большая редкость даже в более жизнерадостных мирах за пределами старых кладбищ.

– Кого ищешь, девонька? – добродушно поинтересовалась старушка, устав коситься на Лизу, тщетно высматривающую среди каменных памятников деревянный крест. – Скажи, я тут всех знаю.

Лиза сказала.

– Простой деревянный крест? Что ты, откуда здесь-то? – Старушка выразительно поозиралась. – Это старая часть кладбища, здесь все давно обустроено, простой-то крест обычно лишь на время ставят – на свежую могилку. Памятник же тяжелый, его сразу нельзя, сначала земляной холмик как следует осесть должен, – старушка с удовольствием делилась своими специфическими знаниями.

Лизе не очень-то хотелось их приобретать. Она лишь главное уловила:

– Кресты ставят на новых захоронениях? А как к ним пройти?

– Так это тебе другой вход нужен, прилично ты, девонька, промахнулась. Надо выйти, объехать и уже оттуда зайти, – старушка широкими жестами показала, куда выйти и как обойти, – а по погосту ты не дотопаешь, заблудишься с непривычки.

Лиза вздрогнула, устрашившись перспективы заблудиться на погосте, и поспешила выполнить рекомендации старушки только в той части, которая касалась выхода с кладбища. А объезжать его и внедряться на обширную территорию с другой стороны не стала и пытаться. Здраво рассудила: если бы парню с крестом нужно было туда, он бы вышел на другой станции.

Значит, он ехал не на кладбище, что даже хорошо.

Версия с ролевиком нравилась Лизе много больше.

Жеке Махову она позвонила из кофейни-пекарни. Нашлась такая неподалеку от той автобусной остановки, где Лиза трагически лишилась своей диссертации. Булки там оказались так себе, не чета вчерашним, из новой пекарни, зато было тепло и тихо.

– Что-что тебя интересует, Петрова? – не скрыл удивления бывший однокурсник, услышав ее вопрос. – Где у нас можно поучаствовать в ролевых играх на библейские темы, я не ослышался? А кем ты хочешь быть, я надеюсь, Марией Магдалиной? Дозрела, перестала отгонять парней поганой метлой?

В свое время Лиза как раз Жеку и отогнала. Не нравился ей сутулый очкарик с нездоровой фиксацией на мирах Средиземья и неадекватной самооценкой. Он внешне разве что на Горлума тянул, а норовил играть Арагорна!

Теперь Жека работал в IT-компании, разрабатывающей компьютерные игры, писал сценарии для РПГ, не вылезал из-за компьютера и был вполне доволен своей жизнью на два мира – реальный и виртуальный.

– Ты не поверишь, но теперь я парня ищу, – ответно съязвила Лиза.

И рассказала про искомого парня с крестом.

– Петрова, ты же ученый, а игноришь совершенно очевидные факты, которые никак не укладываются в предполагаемую систему, – выслушав, уязвил ее Жека. – Конечно, библейские темы могут быть основой для множества игр, от настолок до ролевух живого действия. Я даже прямо так, с ходу, могу назвать тебе пару примеров. Есть довольно популярная в определенных кругах настолка «Библия 20 вопросов», этакая «угадайка» на знание текста. Есть видеоигра «Bible Adventures», там предлагают сразу три истории, основанные на библейских сюжетах: «Ноев ковчег», «Младенец Моисей» и «Давид и Голиаф». И можно запросто придумать LARP с воссозданием библейских событий вроде исхода евреев из Египта или суда Соломона, но…

– Что придумать? – переспросила Лиза, услышав незнакомое слово.

– LARP, Петрова, LARP! Ролевые игры живого действия, господи, как можно не знать, вот же ты темная, дремучая… Но! – Фиксироваться на ее невежестве в вопросах игр спец не стал, однако, как тут же выяснилось, лишь потому, что спешил упрекнуть в отсутствии логики. – Ты подумай, ролевики – они же повернуты на ситуативной точности. А тот парень с крестом, он как экипирован был? Хитон обтрепанный, босые ноги, терновый венец – все это было?

– Нет, только крест, – признала Лиза.

– Так, значит, никакой он не ролевик и никого не косплеил! Тащил себе куда-то крест, вот и все. Может, на кладбище?

– Там я уже искала, – буркнула Лиза и на том закончила разговор с вредным Горлумом, так и не ставшим благородным Арагорном.

А тот не унялся и прислал вдогонку эсэмэс: «В церквях поспрашивай, это ж их артефакт».

В церковь Лиза в последний раз ходила еще девочкой, с той самой ныне уже покойной бабкой. Старая церковь с тех пор не сильно изменилась, разве что территория вокруг нее сделалась более благоустроенной – с лавочками, деревьями и клумбами, впрочем, сейчас засыпанными снегом. Из снега же был вылеплен довольно большой пузырь-шатер, армированный хвойными ветками. В бело-зеленом снежном шатре уютно горели свечи, снаружи толпились дети. Заглядывали внутрь, показывали пальцами.

Лиза подошла и тоже заглянула.

– Как вам? Хороший же вертеп получился? – спросила ее какая-то девушка.

На ней поверх пуховика был длинный холщовый фартук, на руках толстые шерстяные перчатки, на голове поверх вязаной шапочки – почему-то стеклянная маска для ныряния.

Куда она тут ныряет, Лиза понять затруднилась.

– Вертеп? – повторила она.

Слово-то было знакомое, хотя употреблять его прежде не доводилось.

– Рождественский вертеп. – Девушка локтем мягко подпихнула ее к залитому золотисто-розовым светом проему. – Смотрите, вот младенец Иисус, вот Дева Мария, Иосиф, ангелы, волхвы и животные. Я думала настоящих овечек туда запустить, но батюшка сказал – не надо, за ними же убирать придется, обойдемся фигурками.

– А крест есть? – Лиза сунулась глубже в проем.

– Ну, крест-то сейчас зачем? – удивилась девушка. – Рождество же!

– Я, знаете, просто видела вчера тут поблизости молодого человека, он нес большой крест, – объяснила Лиза. – Я и подумала – это он в церковь идет.

– Ну, я не знаю, – усомнилась девушка. – Была бы Страстная неделя, тогда, может, имело бы смысл поставить бутафорский крест, хотя я не уверена, надо батюшку спросить…

– Почему бутафорский? – Лиза ухватилась за слово.

– А какой же еще? – Девушка будто удивилась. – Настоящий-то деревянный, знаете, какой тяжелый будет! На плече не унесешь.

– Бутафорский! – Лиза задумалась, окидывая мысленным взором внезапно открывшиеся перспективы. – А где может быть нужен бутафорский крест?

Это она саму себя риторически спросила, но девушка решила, что вопрос адресован ей.

– В спектакле каком-нибудь, – ответила она и вынула из карманов молоток и зубило.

Когда Лиза уходила, девушка, закрыв глаза маской для ныряния, ловко выбивала в слежавшемся снегу шатра-вертепа узор. Получалось красиво.

– Ленка, скажи мне, как специалист, в каком спектакле нужен большой бутафорский крест?

Подруга Лена, тоже бывшая однокурсница, после универа устроилась в театр и заведовала там литчастью.

– Ну, первое, что на ум приходит – рок-опера «Иисус Христос – суперзвезда», – моментально, как на экзамене, ответила подруга. В студенческие годы она была вечной отличницей. – Там крест используется в финальной сцене распятия. Еще «Страсти Христовы» – там он нужен в эпизодах, связанных с Крестным путем, а в «Камо грядеши?» по роману Сенкевича – в сценах гонений на христиан. Вообще, конечно, декорации от конкретной инсценировки зависят, но большой крест может понадобиться и в «Царе Иудейском», и в «Мастере и Маргарите», и в «Фаусте», и в «Каменном госте», и в некоторых адаптациях «Гамлета» – как символ смерти и искупления, и в экспериментальных постановках на тему «Божественной комедии»… А тебя что-то конкретное интересует?