– Мы позволили себе обратиться к вам за помощью, потому что знаем о вашей добросовестности и надёжности в делах. И мы рассчитываем на вашу помощь и добрые советы. Со своей стороны, мы обещаем, что вся ссуда будет вам выплачена в разумные сроки и с определённой нашим договором прибылью.
Если речь и была срепетирована и придумана совместно, то говорилась она с такой естественной непринуждённостью, будто парень всю свою жизнь вёл подобные переговоры. Впечатление, правда, несколько портили выступившие на лбу капли пота.
– Благодарю за столь лестный отзыв, – начал ответную речь Джонатан. – Но представляете ли вы размеры ссуды и всю сложность организационного периода? Я верю, что вы хорошие массажисты, но собственное дело требует от человека полной самоотдачи. Существуют различные места, где требуются массажисты, это спортивные центры и клубы, госпитали… Работа массажиста хорошо оплачивается. Вы можете зарабатывать большие деньги, не связываясь со всеми проблемами самостоятельного дела.
Негр вежливо кивнул. Мулат и трёхкровка сидели рядом, не вмешиваясь, но слушая очень внимательно, и явно готовые в любой момент прийти на помощь своему старшему… судя по общей фамилии, брату.
– Да, сэр, вы, разумеется, правы.
Негр смотрел прямо в глаза, не опуская ресниц, длинных и пушистых как… как у остальных, как у Эркина – успел подумать Джонатан.
– Мы обсуждали этот… эту возможность. Но, сэр, мы хотим работать не на кого-то, а на себя. Мы не хотим зависеть от хозяина… от нанимателя, от его желаний и его соображений. Мы потому и обратились к вам, что сознаём всю сложность задуманного дела.
– Я должен быть уверен, что вы не бросите дело на полдороге, что я получу обратно свои деньги. И прибыль.
– Вы можете быть уверены, сэр, – негр позволил себе еле заметно улыбнуться. – Мы привыкли любое дело доводить до конца.
Все улыбнулись, показывая, что поняли тактично намеченную шутку.
– Хорошо, – кивнул Джонатан. – Уверены ли вы, что дело будет доходно, что у вас будут клиенты?
– Сэр, те, кому мы делали массаж, остались довольны, – вступил в разговор мулат. – И хотели повторения.
– У вас уже были… клиенты? – удивился Джонатан.
– Да, сэр, – мулат взглядом спросил разрешения у негра и, когда тот кивнул, продолжил: – Это наш старший ковбой. Он очень… страдал. От радикулита. Потому и пил. Мы как-то сделали ему массаж. Ему помогло, сэр.
– И он бросил пить? – улыбнулся Джонатан.
– Нет, сэр, – не выдержал трёхкровка. – Теперь он пил от радости, что ничего не болит.
Фредди с удовольствием расхохотался. Засмеялись и остальные.
– Если массажем можно снимать радикулит, – стал серьёзным Фредди, – то вы правы, клиентура у вас будет. Все ковбои ваши.
– Мы рассчитываем и на это, сэр, – снова заговорил негр.
– Хорошо, мы согласны, – кивнул Джонатан. – С чего вы думаете начать? С ссуды?
Они быстро переглянулись, и негр медленно покачал головой.
– Нет, сэр. Нам… мы узнали, что нужно разрешение на такую работу. Диплом и патент, так? – Джонатан и Фредди кивнули. – Пока нет этих документов, деньги не нужны, сэр.
– Вы правы, – Джонатан радостно улыбнулся. – Начинать надо с этого. А как думаете дальше?
– Если у нас будут… – и тут же поправил себя, – Когда у нас будут необходимые документы, надо будет выбрать город, купить или нанять там дом, оборудовать его…
– Стоп, – остановил его Джонатан. – Вы не хотите остаться здесь?
– Бифпит – маленький город, сэр, мы не наберём столько клиентов, а ковбои… они же приходят в город раз в год на две недели, ну, на месяц. За месяц мы не наработаем на весь год.
– Резонно, – кивнул Джонатан. – Я согласен с вами. Значит, начинаем с документов. Для этого надо обратиться в комендатуру. Сможете ли вы завтра подойти к комендатуре, скажем, в полдень? Я к этому времени наведу необходимые справки.
– Да, сэр.
– Спасибо, сэр.
– А о нашем соглашении будем говорить, когда решится вопрос с документами, так?
– Да, сэр, так.
Они одновременно встали, и Джонатан очень естественно протянул негру руку. Удивлённый взгляд, секундная заминка, и рукопожатие вышло естественным. Потом Джонатан обменялся рукопожатиями с остальными. За ним так же попрощался с парнями и Фредди.
Джонатан и Фредди ушли первыми: всё-таки нежелательно, чтобы их видели всех вместе. Когда они отошли достаточно далеко, Фредди усмехнулся.
– Если бы переговоры о капитуляции, – кивнул Джонатан, – вёл этот парень, условия были бы куда легче.
– Легче для кого, Джонни?
– Ты прав. Ну что ж, на парней можно ставить. Завтра к капитану в одиннадцать. Часа на предварительный разговор хватит.
– Должно хватить, – кивнул Фредди.
Эркин шёл быстро, почти бежал. Обещал Жене, что ненадолго, а сам… Женя вчера так и не помылась, а вода, дрова… всё бросил, убежал. Но ведь не мог он не сходить к Андрею. За лето так привык, что Андрей всегда рядом… Кроссовки мягко стучали по земле. В сапогах так не побегаешь. Джексонвилл – не Бифпит, до утра не гуляет, если не соваться на Мейн-стрит и в богатые кварталы рядом, то тебя никто и не увидит. Ну, вот и поворот, калитка… Он осторожно тронул её ладонью. Заперто. Медленно Эркин расстегнул куртку и вынул из внутреннего кармана ключи, нашёл на ощупь нужный, вставил в скважину. Ключ повернулся с тихим щелчком. Эркин даже не услышал, а почувствовал его. Войдя, закрыл и запер калитку. Несколько шагов, и он у двери. И снова ищет ключ, нащупывает скважину, вставляет, открывает дверь… Он пришёл домой, это его дом, у него ключи от дома. Только сейчас до Эркина стало доходить то, что смутно ощутилось днём, когда Женя отдала ему ключи. Так же тщательно и тихо он запер за собой дверь и поднялся по лестнице. Верхняя дверь тоже закрыта. И снова, всё снова. Он вошёл в крохотную прихожую, запер за собой дверь и тщательно вытер ноги о расстеленную у двери тряпку.
– Эркин? – позвал его из кухни голос Жени.
– Да, – откликнулся он внезапно севшим голосом.
– Подожди в комнате, я сейчас.
Значит, она моется.
– Хорошо.
Эркин вошёл в комнату. На столе ровно горит лампа, окна занавешены… И тут на него обрушилась Алиса.
– Ага, вернулся! – она с размаху ткнулась в его ноги. – А мама на кухне. Мы тут спали-спали, а потом полдничали, а потом я гуляла, а тебя всё не было, а ты работал, да?
– Да, – кивнул он. – Работал.
Она потащила его за руку к своей табуретке.
Когда Женя вошла в комнату, закручивая в узел мокрые волосы, они изучали баульчик. Алиса показывала Эркину крючки, челночки, ножнички, тесьму, платочки с узорами… Эркин рассматривал всё это с таким живым интересом, что Женя умилилась, любуясь ими. Почувствовав на себе взгляд Жени, он поднял голову и обернулся к ней. Женя улыбнулась.
– Мыться будешь? Тогда иди, пока плита тёплая.
– Ну-у-у… – обиженно протянула Алиса. – А мы ещё не всё посмотрели.
– Потом, – утешила её Женя. – Сегодня не последний день.
– Ладно, – вздохнула Алиса. – А ты мне почитаешь?
– Почитаю, – кивнула Женя. – Эркин, иди мойся, и ужинать будем.
Он встал, осторожно, чтобы не задеть ненароком, перешагнул через рассыпанные на полу игрушки и пошёл на кухню.
Красный свет от плиты, корыто, ведро. Жаркий, наполненный паром и запахом мыла воздух. Он быстро разделся в кладовке. Рубашка, трусы, носки – всё в ведро с грязным и залить тёплой водой, да, взять полотенце, мочалку, мыло… ещё у Роулинга покупал, обмылок остался, ну, на сегодня ему хватит, в корыто тёплой воды и ещё в ковше, чтобы облиться потом. Ну вот… А, для головы ещё… ну, вот теперь всё. Он сел в корыто, намочил и намылил голову. Ух, хорошо как! Не сравнить с душем. Там просторно, конечно, а здесь зато…
– Давай солью тебе.
– Женя? Ты?
– А кто ж ещё!
Женины руки теребят, перебирают его волосы. Тёплая мыльная вода течёт по лицу, шее. Он, проморгавшись, открывает глаза.
– Ага, спасибо.
– Сиди. Я тебе спину потру.
Он упирается лбом в согнутые колени, чтобы ей было удобнее, и только покряхтывает. Мочалка – прав Андрей – совсем мягкая стала, надо бы новую.
– Ну вот, – Женя удовлетворённо выпрямляется, и он ждёт её обычной фразы, что вот теперь он по-настоящему краснокожий, но она молчит, и он поднимает на неё глаза с немым вопросом. Женя улыбается. – Тёрла, тёрла тебя, а ты всё коричневый.
– Это я загорел. На выпасе, ну, когда там без рубашки ходил.
Он мягко выдёргивает у неё из руки мочалку, намыливает заново и начинает растирать себе плечи и грудь. Обычно она уходила, а он вставал и домывался стоя, но сейчас Женя почему-то всё стоит рядом.
– Ты чего? Женя?
– Смотрю на тебя. Я так давно тебя не видела.
Эркин улыбается.
– Меня смотреть не пускаешь, а сама… – говорит он нарочито обиженным голосом и довольно ухмыляется, услышав её смех.
Женя шутливо шлёпнула его по шее и ушла. Эркин осторожно, чтобы не наплескать на пол, встал, растёр себе живот и ноги и облился из ковша чуть тёплой водой. Остыла, пока мылся. Он вышел из корыта, вытерся новеньким – ни разу ещё не брал – полотенцем и повесил его сохнуть на верёвку рядом с полотенцем Жени. Теперь аккуратно воду в лохань, корыто ополоснуть и на место, пол подтереть, а то всё-таки наплескал, размахался, как в душевой, а здесь осторожно надо. Ну вот, тряпку к плите и пусть сохнет, руки ещё разок ополоснуть у рукомойника и одеться. В кладовке он прямо на голое тело натянул свои старые рабские штаны, слежавшиеся за лето и пахнущие так, как пахнут старые чистые, но давно не надевавшиеся вещи. Повертел в руках тенниску. Маленькая какая-то стала. Ну-ка, попробуем. К его изумлению, она налезла, туго обтянув плечи и грудь. Ну… да, шлёпанцы. Он сложил джинсы. Завтра в них пойдёт. Рубашка, трусы, ну, у него теперь этого добра завались, есть что надеть.
Когда он вошёл в комнату, Женя читала Алисе и, увидев его, улыбнулась:
– Я уж думала, ты утонул там, нет и нет. Сейчас ужинать будем.
Она чмокнула Алису в щёку.
– Завтра с этого места и продолжим, – вскочила и закрутилась в так знакомом ему вихре множества одновременных дел.
И вот они уже сидят за столом. Дымится в чашках чай, влажно блестит тёплая варёная кукуруза, которую, к полному восторгу Алисы, едят руками, обгрызая початок и обмакивая его в подсоленное масло. Ровно, без копоти и треска, горит лампа, за плотно задёрнутыми шторами шумит в деревьях ночной ветер.
– Я боялась, она не налезет на тебя, села сильно.
– Это пока я не шевелюсь. Рукой махну – лопнет.
– Вот и будешь её дома носить. А зимой для тепла поддевать.
– У меня куртка тёплая.
Алиса занята выгрызанием на початке узора и только время от времени вскидывает на Эркина глаза, словно проверяет: не пропал ли он куда.
– Мне на зиму ничего не нужно, Женя. Одежды… на три года хватит.
– Ну, это ты хватил! – фыркает Женя. – На три года! Я ещё сапоги твои не смотрела. Выдержат они зиму?
– Выдержат, – кивает Эркин. – Сапоги, как и куртку, на три года дают, а это вторая зима будет.
– Как дают? – не поняла Женя.
– Ну, рабам. Это ж рабские сапоги.
– Вот и купишь себе нормальные ботинки, – сердито говорит Женя. – И пальто на зиму.
– Для работы куртка удобнее. И сапоги, – он глотает горячий чай, с наслаждением ощущая разливающееся по телу тепло. – Я себе в Бифпите столько всего накупил. Мне надолго хватит.
– А почему Бифпит? – влезает Алиса.
– Не знаю, – пожимает он плечами. – Называется так город.
– Смешно, – заявляет Алиса и утыкается лицом в чашку за что тут же получает от Жени шлепок между лопатками. – Мам, а конфеты? Я утром ещё их видела.
Женя смеётся и достаёт три «ковбойских» конфеты.
– Ковбойские конфеты, – улыбается Эркин.
– Их ковбои делают? – изумляется Алиса.
Эркин не выдерживает и смеётся.
– Нет, ковбои их любят, – смеётся Женя. – Так, Эркин?
– Да, – кивает он. – Это мы себе там покупали и вот… остались.
Алиса гоняла во рту конфету, стуча ею о зубы.
– Не грызи, а соси, – улыбнулась Женя. – Дольше хватит.
Эркин на секунду замер, едва не поперхнувшись чаем. Но… но это же совсем другие слова. И голос. И… и всё, всё другое.
– Алиса, допивай.
– У меня ещё конфета не кончилась, – возразила Алиса.
Женя вздохнула.
– Опять ведь за столом заснёшь.
– Ага-а, – врастяжку согласилась Алиса.
– Ладно, сиди уж, – Женя встала, собирая посуду. – Сейчас с деньгами разбираться будем.
Эркин дёрнулся было встать, но Женя качнула головой, и он остался сидеть, положив руки на стол. Не усталость, нет, не мог он устать от такой работы, что ему пару часов помахать топором, нет, что-то другое не давало ему шевелиться. Какое-то глубокое спокойствие, почти оцепенение охватило его. Он ничего не хотел. Вот так сидеть и слушать ветер за окнами и позвякивание посуды на кухне, и смотреть на Алису, что никак не может доесть конфету, потому что то и дело достаёт её изо рта, смотрит на свет и засовывает обратно.
В комнату вернулась Женя, на ходу вытирая руки полотенцем.
– А-ли-са!
Алиса посмотрела на неё снизу вверх, вздохнула, слезла со стула и, недовольно сопя, поплелась на кухню. Но с полдороги вернулась, вытащила изо рта конфету и протянула её Жене.
– На, – и со вздохом: – Утром доем.
Женя улыбаясь кивнула, завернула остаток в фантик и положила на стол.
– Хорошо, пусть лежит до утра.
Эркин улыбнулся, но позы не изменил и сидел так, пока Женя укладывала Алису. Но вот Алиса уже в постели, укрыта одеялом, Женя поцеловала её в щёку со словами: «Спи, маленькая», – и вернулась к столу, посмотрела на Эркина.
– Устал? Налить ещё чаю?
Он покачал головой.
– Нет, просто… – Эркин смущённо улыбнулся. – Просто так хорошо, что шевелиться неохота. Бывает так?
– Бывает, – кивнула Женя и пригладила ему влажно торчащие на макушке пряди. Он поймал её руку, прижал к себе, поцеловал в ладонь. – Ох, Эркин, как я ждала тебя. Как я боялась за тебя.
Он снизу вверх смотрел на неё. Женя наклонилась, поцеловала его в щёку рядом со шрамом и нарочито строго спросила:
– Мы делом займёмся?
– Давай, – Эркин обхватил её обеими руками и посадил к себе на колени.
– Эркин, надо с деньгами разобраться.
– Ах, это-о! – он изобразил разочарование и разжал объятия.
Женя тихо рассмеялась и встала. Выложила на стол свёрток с деньгами, поставила шкатулку.
– Вот, смотри, – и тут же рассмеялась. – Нет, я даже не знаю, чего с такой кучей денег делать.
– Я тоже, – улыбнулся Эркин.
– Ну ладно, – Женя села за стол и развернула свёрток. – Давай так… – и задумалась.
Эркин терпеливо ждал. Женя тряхнула головой и решительно взялась за пачки купюр.
– Я всегда сразу откладываю на квартиру. А если уплатить заранее до Рождества? Чтоб об этом уже не думать и свободно тратить остальное. А до Рождества – это… за сентябрь я оплатила. Октябрь, ноябрь, декабрь. Три месяца. Это… нет, отложим побольше, вдруг он опять поднимет плату.
– Он – это кто?
– Хозяин, – Женя оторвалась от денег и посмотрела на него. – Я же только снимаю. Эту квартиру и сарай. И плачу больше всех во дворе.
– Почему? У них дома, у тебя квартира, так?
– Так, – Женя вздохнула. – Из-за Алисы. Она же незаконная и «недоказанная», да и я к тому же «условная». Хорошо ещё, что пустили.
Эркин как от удара перехватил ртом воздух. А Женя продолжала раскладывать деньги. На дрова, на керосин, на еду. И такая большая, такая толстая пачка таяла, рассыпалась на маленькие. И что же… ничего не останется?! Женя подняла на него глаза и улыбнулась.
– Ты что, Эркин?
Он кивком показал на деньги.
– Дрова, еда, керосин, квартира… И больше ничего?
– Кабы не есть, так в золоте ходили бы, – вздохнула Женя и строго добавила: – На еде не экономят. Понимаешь, Эркин, получается, что на всё это у нас деньги есть. И что это значит? – она улыбнулась.
– Что? – подыграл он.
– Что заработок можно спокойно тратить. Покупать вещи, из еды что повкуснее.
Эркин кивнул и медленно, словно пробуя слова на вкус, сказал:
– Я думал, ты купишь чего-нибудь себе. И Алисе. Я думал, это, – он кивком показал на деньги, – много.
– Конечно, много, – сразу поняла его Женя. – И вот теперь до самого Рождества я всю зарплату могу тратить. На жизнь-то деньги есть.
Он неуверенно кивнул.
– А… до Рождества долго?
– Столько, сколько ты был на заработках, и ещё две недели.
Эркин улыбнулся.
– Теперь понял. Действительно здорово. Женя, я работать буду, на еду хватит. Ты сразу себе купи. И Алисе.
Женя вздохнула.
– Хорошо бы. Но… посмотрим. Для начала я за квартиру заплачу. И дрова куплю.
– Бери не пиленные. Так дешевле, а мы с Андреем всё сделаем.
– Хорошо, – кивнула Женя. – И смотри. Это то, что осталось. Что уже можно тратить.
Эркин смерил взглядом стопку кредиток и вздохнул.
– Мало.
– Это же сотенные, – улыбнулась Женя. – Почти тысяча. Вот увидишь, как теперь всё будет.
Она, как всегда, аккуратно обернула пачки бумажными ленточками с надписями и убрала часть в шкатулку, а часть в комод.
– Вот видишь сколько. Даже в шкатулку не влезает, – Женя подошла к нему, и Эркин сразу встал.
Женя обняла его, прижалась и тут же не то, что отстранилась, а просто встала рядом, положив руки ему на плечи и очень мягко, очень плавно погладила. Эркин наклонился и поцеловал её в щёку. Она сама подставила губы, но тут же отвернулась и прижалась щекой к его груди. Эркин обнимал её, не понимая и не желая ничего понимать. Женя плакала. А он не знал, что делать. Она плакала тихо, даже не вздрагивая, и только тенниска на его груди намокала от её слёз.
Наконец Женя успокоилась и снова подняла к нему мокрое, но уже улыбающееся лицо.
– Ох, Эркин, как же я… как же ты… – она запуталась и засмеялась.
– Я не понял, – признался он.
– И не надо, – рассмеялась Женя. – Поздно уже.
– Ты устала? – спохватился он. – Женя, да?
– Немного, – она смущённо улыбнулась. – И тебе надо поспать как следует.
– Да, – бездумно согласился он.
И всё решив, они никак не могли оторваться друг от друга. Стояли обнявшись, словно боялись упасть без этой поддержки.
Фредди ждал Джонатана в баре напротив «Примы». В одиннадцать они должны быть в комендатуре, а уже скоро десять. В двенадцать парни будут у комендатуры. Фредди с отвращением отхлебнул безвкусного кофе. В комендатуру надо идти трезвым, вот и пьёшь кофе. Поганое это дело – власть. И иметь с ней дело… от властей подальше – целее будешь. Но надо. Ну, почему так погано всё устроено. А поганее всего был вчерашний вечер. Ну, надо же было затесаться в такую паскудную компанию…
…Игра шла нормально. Играли каждый сам за себя, не поймали – выиграл, поймали – твои трудности. Банк не велик, но на пределе игроков. Всё нормально.
– Боишься рисковать, Грег?
– Рисковать надо с умом. По делу.
– Ну и как, много ты нарисковал?
– Ну, что он нарисковал, то и прогулял, так, Грег?
– Игровые надо пропивать, согласен.
Грег кивает. Да и остальные не спорят. Выиграл – поставь остальным, проиграл – жди, пока тебе поставят. И всё просто.
– Я вот мечтал миллион выиграть…
И дружный хохот.
– Это с кем играть надо, чтоб он тебе столько проиграл?
– И чего бы ты с миллионом делал, Пол?
Пол начинает рассказывать. Его перебивают, хохочут, Пол живописует всё более смачные подробности. Пол – шут, за шутовство ему перепадает. Шакал. А дружок его, Грег, ещё держится. По возможности блюдёт себя.
– А что бы ты делал с миллионом, Грег?
– У меня его не будет, Фредди, я о нём и не думаю.
– А вот выпадет, а ты не готов, а?
– Найди миллионера, Сэл, который сядет играть со мной.
– Не прибедняйся, Грег, сознайся, – Пол подмигивает остальным. – Ты ж хотел быть лендлордом, скажешь, нет?
– Заткнись, Пол, – Грег стискивает зубы, пересиливая себя. Его пустили в игру из милости, и он должен помнить это. Но его ещё хватает, чтобы тихо сказать: – Не хотел, а мечтал. Улавливаешь разницу, Пол?
– Улавливаю, – кивает Пол. – Хотеть – это копить деньги на покупку имения, а мечтать – это пить.
– Пьяный – всегда король, – хохочет Сэл.
Грег медленно кладёт на стол карты рубашкой кверху, обводит сидящих за столом блестящими глазами.
– Когда полгода копишь, а потом соображаешь, что нужной суммы не соберёшь за всю жизнь, то, что делать с накопленным, а?
Он невольно кивает, соглашаясь. Да, похожее и у него… было. Когда сообразил, что ему самому на Южные острова не заработать, за всю жизнь столько не собрать. Грег прав. Он сам, правда, не запил, не до того было. А Грег продолжает:
– Самое ведь обидное, что я поздно сообразил, как мне вывернуться. Ведь когда имение начинаешь, на что главный расход идёт? Не на землю, землю можно дёшево купить, не на обзаведение, здесь если с умом и без выпендрёжа, то тоже можно малой деньгой обойтись.
Он с интересом смотрит на Грега. Выходит, не такой уж это дурак. Ну-ну, как он дальше поведёт?
– Главный расход – рабы.
– Да, прокормить их…
– Да ни хрена, и кормить можно дёшево. Каши ему навалить побольше, или бобов там, нет, это всё пустяки, если умеючи. Сами они дорогие, поганцы.
– И купить можно дёшево, – возражает Сэл.
Смотри, как забрало их, всерьёз заговорили.
– Дёшево на торгах мелюзга необученная, или кого ты сам через неделю на Пустырь свезёшь, – Грег пренебрежительно сплёвывает. – Я похитрее придумал. Ведь как. Вот ты привёз раба в распределитель, и тебе сразу за него отвалили. Так? А на торг он уже по другой цене идёт. Там-то свой процент накидывают.
– Это уж как везде.
– Ну, можно и из рук в руки купить.
– Это ж самому помотаться надо, вызнать, высмотреть…
– Хлопотно очень.
Он молча слушает, не вмешиваясь.
– Во! Я и подумал. На чёрта я этот процент платить буду? Да ещё ведь на торгах не угадаешь. По виду бык, а нутро хлипкое. Пори такого, не пори, а толку не будет. Или ты его… для скотной купил, а он корову впервые видит и где у неё вымя не знает.
– Ну, загнул! Это-то не проблема.
– Да, выпороть, как следует, так всё узнает.
– А как ты старательного на торгах угадаешь?
– И угадывать нечего. Все они одинаковы. Кого порешь, тот и старательный.
– Все они воры и бездельники. Я сколько лет надзирателем работал, так ни одного, чтоб без порки работал, не видел.
– Плохо смотрел, Пол, – усмехается Грег и продолжает: – Ну вот, я и решил купить рабов там же, у хозяйки. Всё-таки я их всех уже видел и знал, как облупленных. Кому и оплеухи много, а кого и запори насмерть, а всё равно мало будет. Присмотрел имение маленькое. На большое не потянул бы. Сам за всем не углядишь, а надзирателя нанимать… сами знаете, почём наша работа обходилась.
Дружный хохот.
– И думаешь, хватило бы? А если те, ну у кого брать собирался, дорожиться бы стали?
– Ну, это не проблема. Это бы я сделал. И прикинул, что на первое время мне пятерых хватило бы.
– Это как?
– Это что ж за имение, что пятерых рабов хватит?
– Да на любой ферме больше надо.
– А считай. Я думал так. Пахоту не потяну. Значит, буду стадо делать. Молочное. И на откорм.
– Дело.
– Эт-то да, конечно.
– И всё равно пятерых мало. Даже для начала.
– Считай. Одна баба в доме управляться. Чистить там, убирать и готовить мне. Вторая стирать и рабам готовить. И трёх мужиков. На дворе там и вообще на подхвате, второй на огород, чтоб свой овощ был, и скотник. На первый год я бы перекрутился. На второй год подкупаю мелюзги, и пусть она при этих крутится и растёт. А там бы и пошло.
– А не дурак ты, Грег.
– Да-а, разумно.
– Пятерых, если с умом подобрать да напороть сразу… хватило бы.
– Скотника надо толкового.
– Да, при таком раскладе всё на скотнике держится.
– Вот я и приглядел себе. Рабов много держали, пятерых, чтоб работали, найти можно. Я уж хозяйку обрабатывать начал. Кручёная была, впрямую не подойдёшь. Да тут… русские припёрлись.
Все вздыхают, и ненадолго устанавливается мрачное молчание. Всем им русские помешали.
– Ну, после заварухи имение совсем задёшево можно было взять.
– Так-то оно так, Фредди, а кто бы работал? Раньше купил, и он твой. Всё. А теперь? Попробуй, заставь его, если ни пороть, ни по морде ему съездить, ну, ничего нельзя.
– Как-то ж заставляют.
– Так, Сэл, они и работают… как-то. И не я выбираю, кто мне нужен, а, видишь ли, если он согласен наняться, – Грег сбрасывает уже было собранные карты. – Вот смотри, вот не выдумываю, честно, как было, так и говорю. Присмотрел я одного. Как раз в скотники себе.
– Это кого, Грег?
– Угрюмого помнишь?
– Чего?! Ты что, с перепоя?! Да тупее и упрямее скотины во всём имении не было, да я за жизнь свою второго такого тупаря не знал, – Пол тоже сбрасывает карты и рассказывает: – Это в имении скотник был. Индеец. Раб. Сколько ж он… ну, лет пять, а может, и больше держали его.
– Индеец раб? Так чего ж ты хочешь?
– После двух-то побегов…
– Я б таких сразу кончал. Толку всё равно не будет.
– Этот питомничный был, – усмехнулся Грег. – Всё-то ты верно, Пол, говоришь. Пять лет он прожил. Ни разу не улыбнулся, глаз ни разу не поднял. Говоришь ему что, так он как каменный, слышит, нет ли – не поймёшь. Морда тупая, стоит перед тобой… и сапоги свои рассматривает.
Он слушает, с трудом сохраняя неподвижное, как и положено в игре, лицо. Угрюмый, индеец, питомничный раб, скотник, пять лет… Слишком много совпадений. Это Эркин. Тогда эти… Грег и Пол… Так это ж Грегори и Полди! Это о них Эркин рассказывал. Суки надзирательские, шакалы.
– Как каменный, – кивает Пол. – Бьёшь его, а он, стервец, что придумал. Качается под ударом. Ну, чувствую, что не так кулак ложится. Так я что делал. За волосы ухвачу и держу, чтоб башкой не крутил. Нахлещешь его, у самого рука болит, а ему… Хоть бы хны. Ничем не проймёшь. Чего ты его выбрал?
– А того. Дурак ты, Пол. Тупарь он, конечно, тупарём, как все индейцы, и скотина неблагодарная, но работал. Его подгонять было не нужно. И со скотиной он ладил.
– Сам скотина, вот и ладил, – ржёт Пол.
– Верно, – соглашается Грег. – Только к быку, бык племенной был, он один и мог зайти. И коровы от его дойки не болели. Ну, о нём много чего рассказать можно. Мне он чем пришёлся? Работяга – раз, с другими рабами не стакнется – два.
– Ну, это ты загнул.
– Разогни, Пол. Он с кем из рабов в стачке был? А? За пять-то лет. Вспомни. Даже с Зибо… Ну, это тоже целая история.
– Смехота! Понимаете, был такой черномазый, Зибо, скотник. Старик уже, на Пустырь пора. Когда Угрюмого купили, я и скажи Зибо, что это его сынок, ну, десятый в награду.
Дружный хохот заглушает Пола.
– И он поверил?!
– Да черномазый же! Они всему верят!
– Да, в чём другом, а в этом… они как психованные.
– Хуже жратвы.
– Ну да, скажешь только, это там сын твой, и всё. Они уже родня, понимаешь.
– Да, крови совсем не чувствуют.
– Ну вот, так Зибо ему: сынок, сынок, сам слышал, а он…
– Как каменный, – кивает Грег и вдруг усмехается. – Видно, понял, что ты это в насмешку сказал. Мне как-то старика даже жалко стало. Нахлестал я Угрюмого, что Зибо, дескать, отец твой, уважай и почитай его.
– Ну и как? – хохочут остальные.
– А никак. Был Угрюмым, таким и остался. Ну, так вот, что третье-то было? Да. Что он делал, то уж без булды. Старательный. И силён был. Как бык. Это четыре. Пятое забыл. Ну и ладно. И так… Куда ж ещё. Ему уже за двадцать было, но десяток лет он бы ещё покрутился у меня.
– А вообще-то да. Вполне возможно.
– А вообще-то, он бы придушил тебя, Грег. При случае. Индейцы – они подлые, ни одному верить нельзя.
– Ну, это просто. На ночь приковать или запереть, а днём я с оружием. Ну вот, заваруха грянула, ну, кто куда рванули.
– Побыстрее и подальше.
– Это уж у всех одинаково.
– Ладно, все помним.
– И вот через месяц приезжаю я туда. Хозяйка испугалась, что имение бесхозным и выморочным объявят.
– Это да, русские это резво провернули.
– Ну да. А бесхозное выморочное живо с торгов пойдёт. Вот и рванула. Ну, приехали мы.
– А ты при чём?
– А я ж на контракте. Успел подписать, дурак. А ей по хрену капитуляция там или ещё что, неустойку сдерёт… из-под земли выкопает. Да и родня у неё. Я ж чего думал. Что если они, ну, у кого я имение присмотрел, заартачатся, я хозяйку подкручу, она братцу своему шумнёт, и только тех… упрямых и видели.
– Ого!
– Вот тебе и ого! Ну, приехали. Всё поломано, побито, разграблено.
– Ну, как везде.
Он, не вмешиваясь, но внимательно слушая, кивает. Навидался. Да что там, их с Джонни имение было не лучше.
– Ну, я пошёл смотреть. Хозяйка там над тряпками своими рыдает, хозяин вокруг прыгает, утешает… Смотрю, лакеи есть, повариха. Кланяются, трясутся.
– Шваль швалью.
– Кто бы спорил. А я, ещё когда въезжали, приметил. На скотной дверь не сорвана, а открыта. И окна-продухи не разбиты. Зашёл, – Грег выдерживает паузу. – Полы вымыты!
– Ни хрена себе!
– Во-во. Я в молочную. Книги удойные стопочкой на столе, бидоны с молоком вдоль стены в шеренгу, отмытые, блестят. А у другой стены на рогожке… рабский хлеб. И не навалом, а аккуратной такой стопочкой до середины стены. И на столе банка консервная вместо кружки и полбуханки. И проволока. Ну, чтоб резать.
– Понятно.
– Рабские хитрости.
– Ну, думаю, это кто ж здесь так по-хозяйски расположился? Пошёл дальше. Сено, концентраты… брикеты, мешки… Всё разложено. И с умом, скажу. Кое до чего, и я бы не додумался. Коровы все на месте, сытые, лоснятся, бык тоже… аж блестит, так вычищен. Ореховый концентрат жрут, сеном закусывают. Я к телятам. И вижу… – снова интригующая пауза. – Угрюмый! Ходит и молоко телятам наливает. Свеженадоенное. Телята лоснятся, сытые все, здоровенькие.
– Это… это ж получается…
– Во-во! Оно и получается, что он этот месяц так на скотной и жил, и за скотиной смотрел.
– Один?!
– А никого больше я не нашёл. Натаскал, значит, хлеба и жил себе припеваючи.
– Ещё бы!
– На молоке-то.
– И на сливках, небось.
– Ну да, краснорожий жратву не упустит.
– Да чтоб молоко и сливки были, он работал! – взрывается Грег. – Понимаете вы это?! Полы мыл, брикеты эти чёртовы по-своему перекладывал, поил, кормил, чистил, бидоны отдраивал… Да что там, мне черномазые потом на него жаловались. Ябедничали, что он в скотную никого не пускал. Утром им бидон выкатит, они отольют себе, сколько успеют, выйдет, бидон заберёт, и попробуй кто сунуться на скотную. Бьёт, не глядя и не думая. Так что не зря я на него глаз положил.
– Да, выходит, не зря.
– Ну, ты скажи, а?!
– Ну, а дальше-то что?
– К тому и веду. Я, значит, даже похвалил его, что, дескать, молодец, правильно, хозяйское добро уберёг. Он и ухом не повёл. Как, скажи, нету меня для него. Ладно. Угрюмый – он Угрюмый и есть. Пошёл я дальше. Думаю, хоть здесь порядок и одной головной болью меньше. Отловил одного черномазого, велел двух телят забить и всё молоко на кухню перетащить.
– Ну да, пока краснорожий всё не выпил.
– Ну да. И тут мне кричат, что Угрюмый бежит. Я на крыльцо. Вижу: идёт. И у ворот уже. Я как гаркну ему, чтоб вернулся.
– И послушался?
– Ты же без плети уж наверняка.
– Послушался! Вот что я ещё пятое забыл. Послушный был. Не прекословил. И делал, что скажешь.