– О чём?
– Ну, чтоб рвануть.
– Понимаешь… – Андрей сосредоточенно двигает ящик к краю вагона. – Чую я… бери.
– Взял… Чего чуешь?
– А хрен его… но чую. Надо рвать.
Обрывистый на бегу разговор. Сосредоточенно хмурое лицо Андрея. Нахмурился и Эркин. Ведь только-только вернулись, всё хорошо, есть деньги, с работой… ну, скажем так, найти можно, а Андрей запсиховал. Ну, весной тогда понятно. Белую Смерть увидел. А сейчас-то чего? Ведь всё спокойно.
Они закончили до темноты. Но искать новую работу всё равно поздно. Спрятали деньги и неспешно пошли к выходу.
– Ты домой сейчас?
– Ага, – Андрей закурил, оглядываясь вызывающе сощуренными глазами.
Эркин невольно нахмурился. Поздно уже, конечно, но… когда-то же надо. Он дома у Андрея работал. И… и вообще…
– Слушай, ты лестницу починить можешь?
– А чего там? – спокойно спросил Андрей.
– Ступеньки. Скрипят и шатаются.
– Это на полдня работы, не меньше. И ещё посмотреть надо, вдруг доски понадобятся.
Эркин кивнул.
– Посмотреть… сейчас можно. А делать… тогда в воскресенье, что ли, – Эркин старался говорить спокойно.
– Давай так, – так же спокойно согласился Андрей.
И Эркин решился. Как в воду прыгая, с трудом удерживая дрожь в голосе.
– Там ещё ковёр повесить… Ума не приложу, как его приделать. Не прибивать же.
Андрей по-прежнему спокойно, даже небрежно ответил:
– Прибить рейку с крючками. А на ковёр петли нашить. И всё тут.
Они миновали станционные ворота, и, отойдя шагов на двадцать, Андрей посмотрел на Эркина. Эркин твёрдо выдержал его взгляд.
– Пошли, посмотрим лестницу.
– Пошли, – кивнул Андрей.
Глаза у него повеселели, а губы морщились в улыбке. Эркин перевёл дыхание. Теперь они шли быстро, торопясь уложиться с этим делом по светлому времени.
Калитка не заперта, и Алиса сидит на крыльце с куклами. Увидев Эркина и Андрея, она округлила глаза и побежала в дом. Значит, Женя дома… Додумать Эркин не успел.
– Которые шатаются? – деловито спросил Андрей. – Ты подопри дверь, а то не видно ни… – конец фразы он проглотил, потому что из верхней двери показалась Женя, но тут же громко заговорил по-английски: – Не извольте беспокоиться, мэм, в наилучшем виде всё сделаем.
Женя оглядела их, улыбнулась.
– И когда вы это делать собираетесь?
– А в воскресенье, мэм. Ежели только вы нам другой день не назовёте.
– Хорошо, – кивнула Женя. – Приходите с утра.
– Ясненько, мэм.
А когда Женя ушла, Андрей, всё ещё улыбаясь, снова занялся ступенями.
– Гнильё здесь всё. Переберём, укрепим, а через полгода опять… – он говорил негромко, но по-английски: вдруг услышит кто.
Эркин только вздохнул в ответ. Андрей снизу вверх посмотрел на него.
– Ладно, сделаем. Ты доски пригляди пока подходящие.
– Много досок? – разжал губы Эркин.
– Смотри. Четыре точно менять надо. Вот и прикидывай. Я тоже посмотрю. Может, обрезки где найду. И рейку присмотрю. Длинная нужна?
Эркин растерянно развёл руками.
– Я не мерил ещё.
– Ладно, – отмахнулся Андрей, – сделаю на семь футов, в два метра с небольшим. Длиннее не короче.
– А крючки?
– У меня гвозди красивые есть. Ну, шляпки у них… фигурные. Загну, вот и крючки. С десяток наберу, а больше и не надо.
Андрей выпрямился. Теперь они стояли на лестнице почти вплотную друг к другу. И шёпот Андрея был тише лагерного.
– Спасибо, брат, – по-русски и уже обычным голосом по-английски: – Ладно, бывай. Завтра на станции.
– Бывай, – кивнул Эркин.
Он вместе с Андреем спустился во двор, запер за ним калитку. Уже темнело, и в домах зажигали лампы. Эркин оглядел ещё раз быстро темнеющий двор и вошёл в дом. Запер за собой нижнюю дверь, поднялся по лестнице, привычно перешагивая через ненадёжные ступеньки. «На полгода», – сказал Андрей. Что ж, дальше такого срока он никогда не загадывал.
– Уже посмотрели? – встретила его Женя.
– Да, в воскресенье сделаем, – Эркин быстро переоделся в кладовке и вышел в рабских штанах и тенниске.
Женя сняла со сковородки тонкую, чуть ли не прозрачную лепёшку и вылила на шипящее масло ложку теста. Покачала сковородку, чтобы тесто растеклось тонким слоем.
– Сейчас ужинать будем. Мойся и садись.
– Ага, – Эркин с трудом отвёл от неё глаза. – Деньги только положу, – он сжимал в кулаке свой сегодняшний заработок.
– У меня уже готово всё. Потом с деньгами.
Помедлив, Эркин кивнул, засунул деньги в карман штанов и стал мыться. Сразу явилась Алиса и, как всегда, встала рядом, рассматривая его очень внимательно, даже строго и прижимая к груди его полотенце. «Когда только Женя успела его снять с высокого гвоздя и дать ей?» – мимолётно удивился Эркин.
Он умылся и взял полотенце.
– Алиса, мой руки и за стол. Эркин, захвати сметану, ладно? Алиса, не брызгайся, – распоряжалась, не отворачиваясь от плиты, Женя.
Наконец сели за стол.
– Женя, – на четвёртой лепёшке Эркин не утерпел. – А почему они такие тонкие? Чтобы больше получилось?
– Это же блины, Эркин. Они такими и должны быть.
– Бли-ны, – медленно повторил он, запоминая новое слово, и кивнул. – Вкусные какие!
Женя счастливо улыбнулась. Алиса подняла перемазанную сметаной мордашку.
– Эрик, а кто это был? Ну, все волосы кверху?
– Это… это Андрей, – растерянно ответил Эркин.
– Он ведь твой напарник? – Женя положила ему на тарелку ещё блинов.
– Д-да, – Эркин, не чувствуя вкуса, заглотал блин и решился: – Мы… мы в Бифпите, справки когда получали, на одну фамилию записались, – и, помедлив, решительно закончил: – Братьями.
Женя положила руку ему на плечо.
– Я сделаю в воскресенье хороший большой обед, хорошо?
Эркин быстро наклонил голову, прижимая щекой её руку к своему плечу. И тут же выпрямился.
– Мы лестницу сделаем. И… и ковёр повесим.
Женя кивнула.
– Вот и отлично.
– На ковёр только петельки нашить надо. Мы рейку прибьём. С крючками.
– Понятно, – улыбалась Женя. – Бери ещё сметаны.
– Мг-м. С утра начнём, к обеду управимся. Я тогда зайду к этому, ну, бельмастому, посмотрю там обрезки подходящие, ну, доски. Деньги у меня есть.
– Хорошо. Алиса! – Женя взяла салфетку и стала вытирать перепачканную Алису. – Ну, как тебе не стыдно, руками в тарелку лезть!
– Так вкуснее! – заявила Алиса.
– Я вот нашлёпаю тебя и из-за стола выгоню, будет совсем вкусно! Поняла? Ешь как следует, – Женя положила салфетку и снова посмотрела на Эркина. – Конечно. Петли я пришью. Посмотрим только, как его повернуть удобнее. Ну, и последний давай доедай. Я сейчас чай принесу.
– А сладкое? – подала голос Алиса.
– Кто аккуратно есть не умеет, тем сладкое не положено.
Алиса гневно нахмурилась, но решила промолчать. Женя дождалась, пока Эркин доест, и стала собирать посуду. Эркин встал.
– Я чайник принесу.
– Ага, спасибо.
Женя быстро, как всё, что она делала, накрыла для чая, достала было коробочку с «пьяной» вишней, но тут же убрала и выложила печенье. Алиса собралась возмутиться, но была остановлена строгим взглядом Жени.
– Нельзя всё сразу.
– Ла-адно, – протянула Алиса, поймав лукавую улыбку Эркина, пристраивающего на столе чайник.
Женя подозрительно посмотрела на них и вздохнула.
Сели пить чай.
– Сохнет уже печенье.
Эркин кивнул, вгрызаясь в своё.
– Тогда их надо побыстрее съесть, – заявила Алиса.
Женя невольно засмеялась: настолько серьёзно согласился с этим высказыванием Эркин.
– Ну, Эркин, опять?
– Опять, – упрямо кивнул Эркин, подвигая к Алисе половинку своего печенья.
– Расскажи лучше про королевский ужин, – попросила Женя. – Или про олимпиаду.
– Ага, – кивнул Эркин. – Про борьбу я уже рассказывал, так? Давай про ножи расскажу. Андрей там всех… обставил.
Женя поставила на стол локти, подперев кулачками подбородок, и стала слушать. Слушала она так, что Эркин, рассказывая, забыл обо всём. А Алиса потихоньку грызла одно печенье за другим. Нет, за языком Эркин не забывал следить. Говорил по-английски, потому что вечер сегодня английский, и обходился без ругани. Ну, только изредка запинался, проглатывая неуместное за этим столом слово.
Когда он закончил, Женя вздохнула, словно просыпаясь.
– Как хорошо ты рассказываешь, Эркин. Я словно сама там побывала. А знаешь, давным-давно на олимпиадах, я читала, ещё соревновались в пении, в стихах, ну, кто больше знает…
– Ага, – рассмеялся Эркин, – это и у меня было. Не в Бифпите, правда, на перегоне. Знаешь, я много их помню… Ну, я думал, песни, а это стихи, сонеты, – он с еле заметной неуверенностью выговорил это слово. – Их оказывается… Шекспир сочинил, мне сказали. И вот спорили, ну, все я знаю или нет.
– Их же очень много, – удивилась Женя.
– Сто пятьдесят четыре, – гордо ответил Эркин. – Мне когда сказали, я не поверил.
– И ты все знаешь? – ахнула Женя.
– Ага, – счастливо кивнул Эркин. – Мне даже подарили… сейчас покажу.
Он выскочил из-за стола, метнулся к двери и быстро – Женя даже не успела заметить, что Алиса уже сгрызла и его, и её печенья и запустила руку в пакет – вернулся и сел, протягивая Жене пухлый затрёпанный томик.
– Вот. Если хочешь, проверь меня, Женя.
Женя бережно раскрыла книгу наугад и прочитала:
– Скажи, что я уплатой пренебрёг…
– За всё добро, каким тебе обязан, – подхватил Эркин, – что я забыл заветный твой порог, с которым всеми узами я связан…
Эркин говорил чуть нараспев, глядя на Женю, и она следила за ним, а не за текстом. И покачала головой, когда он закончил:
– Я виноват, но вся моя вина покажет, как любовь твоя верна.
– Нет, Эркин ты ни в чём не виноват, это не про тебя, нет.
Он оторопело заморгал, покраснел и наконец, смущённо нагнув голову, признался:
– Женя, я, когда их говорю, не понимаю ничего, так, болтает язык, и всё.
Женя улыбнулась.
– Тогда слушай, – и стала читать.
Скажи, что я уплатой пренебрег
За все добро, каким тебе обязан,
Что я забыл заветный твой порог,
С которым всеми узами я связан,
Что я не знал цены твоим часам,
Безжалостно чужим их отдавая,
Что позволял безвестным парусам
Себя нести от милого мне края.
Все преступленья вольности моей
Ты положи с моей любовью рядом,
Представь на строгий суд твоих очей,
Но не казни меня смертельным взглядом.
Я виноват. Но вся моя вина
Покажет, как любовь твоя верна.
Она читала медленно, словно сама с трудом понимала. А он слушал и всё сильнее краснел, даже слёзы на глазах выступили.
– Женя, – у него дрогнул голос, – Женя…
– Ну что ты, милый, – засмеялась Женя. – Это же стихи, только стихи.
И тут она заметила заснувшую за столом Алису с недоеденным печеньем в руке и ахнула:
– Господи, ну, наказание, а не девчонка!
Женя сунула книгу в руки Эркину, вскочила и захлопотала.
Эркин так и сидел за столом, пока Женя бегала взад и вперёд, убирая со стола, расстилая постель и укладывая Алису. Мимоходом она взъерошила ему волосы, но он, против своего обыкновения, даже не попытался поймать её руку. И, закончив дела, Женя подошла к нему, наклонилась, заглядывая в его лицо:
– Ну? Ты что, Эркин?
Он поднял на неё глаза.
– Ты… ты думаешь, я… нарочно… я же всё время помнил тебя, Женя, всё время.
– Глупыш мой, – она мягко взяла у него книгу и положила на стол. – Я же сразу сказала, что это не про тебя.
Он обхватил её за талию и прижал к себе, уткнулся лицом в её халатик. Женя пригладила ему волосы на макушке, взъерошила и снова пригладила.
– Ох, Эркин…
– Что, Женя? – ответил он, не поднимая головы.
Вместо ответа она только прижала его голову к себе. Эркин потёрся лицом о её живот, осторожно раздвигая полы халатика, пока не коснулся губами её кожи. Женя негромко рассмеялась, и он уже смелее повёл губами по её телу. Приоткрыв губы, касался её тела языком короткими щекочущими толчками. И руки Жени всё плотнее прижимали его голову, становились всё горячее, а её тело мягче и податливее. И вот она уже теребит ворот его тенниски, гладит его шею и плечи.
Эркин вставал медленно, скользя губами, всем лицом по её телу, не отпуская её от себя, прижимаясь к ней. И когда их лица встретились, он так же мягко коснулся губами её губ. И Женя ответила на его поцелуй. Губы в губы, глаза в глаза. Она никогда не жмурилась и не отводила взгляда, он всегда видел её глаза, внимательные и ласковые. И сам не боялся смотреть на неё. Руки Жени мягко соскользнули по его спине вниз, выдернули тенниску и уже под ней начали движение вверх.
– Ага! – выдохнул он, на секунду оторвавшись от её губ.
– Тебе нравится? – успела она спросить.
Но он уже опять целовал её и только моргнул в ответ. Руки Жени блуждали по его спине, гладили, то щекотно, еле касаясь, то вжимаясь всей ладонью. Неумело, беспорядочно, но у него перехватывало дыхание от этих прикосновений.
Тенниска затрещала, и Женя остановилась.
– Ой, порвала, да?
– А н-ну её!
Он рывком содрал тенниску, путаясь и недовольно фыркая в ткань, бросил на пол.
– Ну, что ты, Эркин, я зашью…
– Да ну её, Женя. Не люблю я…
Она рассмеялась.
– Ну, наконец-то! А то ты всегда со всем согласный.
– Когда её снимаешь, тебя не видно, – уже спокойно объяснил Эркин, обнимая Женю.
Женя всё ещё смеялась, пока он развязывал пояс и распахивал её халатик, очень осторожно, очень мягко накрыл её грудь ладонью и улыбнулся.
– Как раз по моей ладони, – вырвалось у него.
– Маленькая, да? – дрогнувшим голосом спросила Женя.
– Нет, что ты? – огорчение в её голосе удивило его. – Так хорошо…
Левой рукой он охватывал её плечи, прижимая к себе, так что она плечом упиралась в его грудь, а правой всё поглаживал, мягко мял её грудь, нежно зажимая между пальцами напрягшийся сосок. Женя вздохнула, и он, не отрывая рук, наклонился и поцеловал другую грудь, тронул сосок языком. Женя дернулась, высвобождая руки. Он понял и сдвинул халат с её плеч, дал ему упасть на пол. Женя обвила руками его шею, запрокинула голову. Он поцеловал её в горло, в ямку между ключицами. Женя часто дышала, хватая воздух полуоткрытым ртом, а он всё не мог оторваться от её груди, целуя своды полушарий, ложбинку между ними, соски. Снова выпрямился, целуя ключицы, горло, приник ко рту Жени. Прижимал её к себе… И вдруг опомнился.
– Тебе холодно, да? Я сейчас…
– Нет, Эркин, что ты… – голос Жени вздрагивал, прерывался.
Но он уже подхватил её халатик, набросил ей на плечи.
– Прости, Женя, я совсем голову теряю, не помню ничего… – бормотал он, суетливо стаскивая с кровати ковёр.
Женя рассмеялась и отодвинула его от кровати.
– Ну, что ты, Эркин. Сейчас я всё сделаю.
Он топтался рядом, потом подобрал свою тенниску, повертел в руках, не соображая, куда её сунуть. Женя решительно отобрала её.
– Ложись, я сейчас, – и вышла.
Эркин присел на край разобранной подготовленной постели, потёр лицо ладонями. Что же это с ним такое? «Сам другой, и всё другое». Вот это оно и есть? Он не додумал, потому что вошла Женя. И снова горячая волна ударила его так, что даже слёзы на глазах выступили. Как от боли. Женя быстро ходила по комнате, выходила, возвращалась, а он молча следил за ней, бессильно уронив на колени руки. Потом зачем-то полез в карманы, нащупал там какие-то бумажки. А, это же деньги! Совсем забыл о них. Эркин заставил себя встать, подойти к комоду и выложить деньги, расправить смятые бумажки, сложить их в шкатулку, высыпать мелочь в вазочку. А когда обернулся, Женя, уже в ночной рубашке, сидела на кровати, расчёсывая волосы. Эркин медленно подошёл к ней и сел рядом.
– Женя…
– Что, милый? – она быстро отложила гребёнку, встряхнула головой, рассыпая волосы.
– Женя, знаешь, я… я вспомнил сейчас, послушай. Только… я это только петь могу. Вот…
Когда в раздоре с миром и судьбой,
Припомнив годы, полные невзгод,
Тревожу я бесплодною мольбой
Глухой и равнодушный небосвод
Он пел еле слышно, почти шёпотом, глядя перед собой расширенными глазами.
И, жалуясь на горестный удел,
Готов меняться жребием своим
С тем, кто в искусстве больше преуспел,
Богат надеждой и людьми любим, —
Тогда, внезапно вспомнив о тебе,
Я малодушье жалкое кляну,
И жаворонком, вопреки судьбе,
Моя душа несется в вышину.
С твоей любовью, с памятью о ней
Всех королей на свете я сильней.
Закончив, Эркин посмотрел на Женю.
– Вот, я, может, не всё понимаю, но это про меня, точно. Не сейчас, а раньше. До Свободы. Сейчас что, а тогда… Я выжил, потому что тебя помнил, правда, Женя. Ты… ты веришь мне?
Женя молча, чувствуя, что скажет что-то обязательно не то, обняла его и поцеловала в щёку. Он, как-то всхлипнув, ткнулся лицом в её волосы.
– Женя, – и как когда-то по слогам: – Ми-ла-йа… Джен-нийа…
Она гладила его плечи, спину. Не горячила его, не распаляла себя, нет, он же всё это знает, почувствовал бы, нет, это другое, совсем другое. И опять… опять эта же горячая волна, туман перед глазами, и только Женя… Всё тает, расплывается, и только руки Жени на его теле, только глаза Жени, и тело Жени под его руками, а больше ничего нет, и не надо ему ничего… не надо… не надо…
…Они лежали рядом под мягким тёплым одеялом, и такая же тёплая мягкая темнота окружала их. А когда ж это он лампу погасил? Не помнит. Ничего не помнит. Только то, что ему было хорошо, и сейчас хорошо. Женя спит, обхватив его обеими руками и положив голову на его плечо. Надо встать, уйти к себе, в кладовку. Ему нельзя привыкать спать здесь, нельзя. Он не может вспомнить почему, просто знает. Но не то что встать, шевельнуться нельзя: разбудит Женю. А ей надо выспаться. Завтра у неё две работы. Двойная смена. Это тяжело – двойная смена, он помнит… Надо встать и уйти, пусть Женя спит, отдыхает. Но глаза сами закрываются, и он опять уплывает в сон, мягкий и тёплый, пахнущий Женей… Нет, Жене надо выспаться. Ну же, давай, аккуратненько. Только бы не разбудить её.
Эркин мягко вывернулся из рук Жени и соскользнул с кровати. И застыл, прислушиваясь. Нет, спит. Где-то тут его штаны должны быть. И шлёпанцы. Да, вроде он их бросил на пол, рядом… да вот же они. А тенниску… Тенниску Женя куда-то положила. Ладно, а то ещё громыхнет чем, разбудит.
Прижимая к груди штаны и шлёпанцы, Эркин бесшумно выбрался из комнаты в кухню и прикрыл за собой дверь. Здесь вроде посветлее… и похолоднее. По-прежнему на ощупь он вошёл в кладовку, вытащил и развернул постель. Обтереться бы надо, но ладно. А то зазвякает, забулькает – точно разбудит. Обойдётся-переколотится. Эркин лёг, завернулся в одеяло. Поёрзал щекой по подушке. Чего-то шрам чешется. Ладно. Хорошо было, а ничего не помнит. Завтра… пятница завтра. А там суббота и воскресенье. Завтра к бельмастому за досками… на четыре ступеньки две доски взять? Обрезки останутся, ну, придумаю, куда их, а хоть на лучину. Деньги взять надо. Из тех, летних ещё. Ну, не больше пятёрки доска. А если больше… взять двадцатку, тогда точно хватит… Но он уже спал, не успев додумать.
Лабиринт из зелёных кустов, подстриженных на высоту человеческого роста, тянулся вдоль всего Каскада, образуя маленькие беседки. В каждой стол и четыре скамьи, соединённые в квадрат. Всё закреплено намертво. Множество птиц, заглушающих любой не слишком громкий разговор, расторопные безупречно вышколенные официанты, всё видавшие и предпочитающие обо всём молчать. Место конфиденциальных бесед и ещё многого другого.
Фредди сидел в дальней кабинке на самом конце Каскада и пил пиво. Его здесь знали, но показали это только тем, что сразу, как только он сел, подбежали, поставили перед ним жестянку его обычного пива и исчезли. Было без пяти пять. В пять ноль две пришли парни. Все трое. Вернее, четверо. С ними был тот метис, Крис, так его вроде, но в кабинку Крис не зашёл, а сразу как-то исчез из виду. Ушёл по своим делам или встал на стрёме где-то рядом? Не существенно.
Фредди молча кивнул парням, и они сели напротив, теснясь втроём на скамье, рассчитанной максимум на двоих. И старший – Роберт – заговорил сам быстрым тихим шёпотом.
– У нас всё в порядке, сэр. Выходим свободно, когда хотим.
Фредди кивнул.
– Когда экзамен?
– Значит, так, сэр. Завтра нас ещё смотрят, потом день на подготовку, потом экзамен.
– В субботу?
– Д-да.
– Да, сэр, – кивнул Метьюз. – Нам так и сказали. В субботу. А в понедельник выдадут документы.
– Там у них, – вступил Найджел, – ещё учатся. Переквалификация, – с трудом выговорил он непривычное слово. – У них тоже экзамены. В пятницу и субботу. А в понедельник всем дипломы выдавать будут. И им… и нам.
– С десяти утра в конференц-зале, – улыбнулся Роберт. – Мы запомнили уже даже.
– Вы… – Найджел осторожно улыбнулся. – Вы придёте, сэр?
– Приду, – сразу кивнул Фредди и так же сразу решил, что если приедет Джонни, то тоже придёт, никуда не денется.
Парни заулыбались, даже сели посвободнее, не так зажато.
– Я здесь каждый день в это время, не в этой кабинке, так в другой. Если всё в порядке, проходите мимо. Я должен знать, как у вас, – они кивнули. – Если случилось что, или, – Фредди усмехнулся, – рассказать что-то захотите, подсаживайтесь.
– Обязательно всем приходить, сэр? – спросил Роберт.
– Как хотите. Экзамен сложный?
– В два захода, сэр. Мы должны рассказать, что знаем, на разные вопросы ответить, а потом показать, как делаем.
«Серьёзно тут, однако, – хмыкнул про себя Фредди, – и теория, и практика».
– Справитесь?
– Остальные все сдали, сэр.
Фредди невольно присвистнул, и они стали наперебой объяснять:
– Они, ну, остальные парни, кто работает здесь, тоже сдавали.
– На санитара экзамена не было.
– А на массажиста у них у всех дипломы.
– Они… вольнонаёмные, сэр.
– Да, на зарплате.
– Только не на контракте, а у русских по-другому как-то называется.
– А кто хочет, ещё учится.
– Да, сэр, им всем разрешили грамоте учиться.
– Русские этого не запрещают.
– А закончат, тоже экзамены и будут этими…
– Не санитар, а повыше.
– Медбратьями, вот, сэр.
Фредди кивнул. Ишь как разобрало парней. Действительно… серьёзно поставлено. С размахом. И без булды и туфты.
И тут далёкий еле слышный свист сорвал парней с места. Удивительно ловким бесшумным движением они вывернулись из-за стола и выстроились у лиственной стены. Тупое покорное выражение на лицах, ставшие сразу нескладными мешковатыми фигуры. Не будь у Фредди нынешнего выпаса с перегоном, не связал бы он тот свист, больше похожий на птичий голос, и поведение парней. Но Эркин с Андреем многому научили. И сейчас он слегка подвинулся, освобождая полы пиджака и руки.
Мимо кабинки прошли трое. Фредди их знал. Подлые твари, любят добивать лежащего. Больше сигналов не было, значит, надо выводить парней. Игру они ему подсказали.
– Раз всё поняли и запомнили… идите.
– Да, сэр.
– Как скажете, сэр.
И опять та же поразительная ловкость, с которой они вылетели из кабины и исчезли в лабиринте. Фредди не смог не оценить их сообразительность и быстроту реакции. Значит, тот парень – Крис – всё-таки был на стрёме. Ловки. А он сам – лопух. Лабиринт не место для таких встреч. Надо будет завтра зайти в госпиталь. А вот при ком здесь эта тройка шустрит?
– Привет.
Фредди молча кивнул, разрешая Мику присесть.
– Ждёшь кого? Или так… пивком балуешься? – Мик, как всегда, спрашивал, не ожидая ответов. – Это твои парни, Фредди? Зачем тебе черномазые? Ну, как знаешь, твоё дело.
Мик картинно пожал плечами и убрался. Рыба-прилипала. С кем он здесь? Да, ковбой, расслабился ты на перегоне, потерял хватку, а как от Ротбуса избавился, так вообще… голову потерял. Ну ладно. Сейчас посмотрим.
Фредди допил пиво и встал. Возникший у входа в кабину официант приветливо улыбнулся и коротким жестом показал налево, вниз по Каскаду. Даже приглашают?! Ну-ну… Он небрежно сунул официанту деньги и пошёл вдоль кабинок, вежливо любуясь гирляндой фонтанчиков. Кому он нужен, сам окликнет.
– Фредди…
Не меняя шага, он повернул голову и увидел. Ты смотри… Колченогий! Колченогого надо уважить. Фредди улыбнулся и подошёл к кабинке. Сидящая напротив Колченогого троица шарахнулась, освобождая место. Фредди спокойно сел.
– Рад тебя видеть, Фредди.
– Взаимно, Рип.
Фредди специально назвал старое прозвище, и Колченогий улыбнулся чуть теплее.
– Немного наших заваруху пережили. Ты, я смотрю, в порядке.
– Не жалуюсь.
– В заработке не нуждаешься?
– С мелочёвкой не связываюсь.
– Я тебе и мелочёвку?! Ты что, Фредди?! – Колченогий изобразил обиду. – Для мелочёвки мелочь и нужна.
Тройка шестёрок угодливо захихикала. Колченогий скучающе посмотрел мимо них на стенку, и они, толкаясь, вылетели из кабинки. И исчезли.
– Ты заводишь своё дело, Фредди?
«Вот оно что, – мысленно усмехнулся Фредди, – за свой бизнес боится. Ладно, успокою».
– Много расходов, а доходы сомнительны.
– Да, – кивнул Колченогий, – я уже жалею, что связался с этой шушерой. Жрут, пьют и боятся русских. Ни одного дела не провернёшь. Если браться с размахом.
– Русские так рьяно шуруют?
– Не очень, но эта шваль собственной тени боится. Ты с этими черномазыми сильно завязан?
– Они тебе нужны, Рип?
– Их видели в русском госпитале. Если русские сочтут тебя, – Рип ухмыльнулся, – расовым эксплуататором, то кранты. Из Уорринга выкупали, но кого взяли русские, то всё.
– Неподкупные? – Фредди недоверчиво улыбнулся. – Ты поверил в неподкупность, Рип?
– Их цены мне не по карману, Фредди. Ты о Крысе слышал? – Фредди кивнул. – Но весь архив Крысы у них. Эта падаль не уничтожала карты выкупленных.
– Это же входило в оплату! – Фредди крепко выругался.
– Это ещё пустяки. Крыса вёл дальнейший учёт. На каждого. И всё теперь у русских.
– Это точно? Или одни слова, а мы уже в панике.
– Ты помнишь Айка? Он выкупился вслед за тобой.
– Не спился ещё?
– В заваруху протрезвел и решил немного поработать. Он только задёргался, и…
– И, Рип?
– И ему показали его карту с подшитыми бумагами и пообещали, что при первом трепыхании он пойдёт по совокупности.
– Весело! – Фредди присвистнул. – И что он?
– Открыл на последние придорожную едальню для шоферов и аккуратно платит налоги. И обслуживает всех. Не глядя на цвет.
– Я думал, он глупее.
– Когда трезвый, он соображает.
– Что ж, – Фредди задумчиво покачал головой. – Тоже выход. Спасибо за предупреждение, Рип. Будет за мной.
– Попробуешь сейчас, Фредди?
– Что нужно?
– Вокруг Бифпита запели по-лагерному. Мне нужен парень, который поёт про Хаархан.
– Ошалел, Рип? Их всех кончили. Это даже воробьи знают.
– Чириканье не запротоколируешь, Фредди. А человека… Я стар, чтобы менять бизнес, и мне нужна страховка. Поищи, а за мной не станет. Он белый, цветных в лагерях не было. Отдам, сколько ты назовёшь и столько же сверху.
– Тебе так нужно прикрытие от русских?
– От Паука, Фредди. Русские не лезут в наши игры. Пока. А Паука держат только русские. Они у него на хвосте. Если у меня будет лагерник, Паук отвалит. От меня. Я играю честно, Фредди.
– Вижу, – кивнул Фредди. – Паук стал так опасен?
– Он лезет к нам, а на хвосте тащит русских. Если притащит…
– Затихнуть – не проблема.
– Для тебя, Фредди. У тебя надёжная крыша и есть чистые деньги. Мне сложнее, но за лагерника… Сможешь купить большое имение здесь или ранчо в Аризоне и накласть на всё прошлое.
– Идея неплохая, – хмыкнул Фредди. – Надо подумать.
– Самое сложное в нашем бизнесе – это вовремя смыться, – философским тоном заметил Колченогий. – Ты ловкий парень, Фредди, у тебя может получиться.
– Зачем Паук лезет к нам?
– Русские ему оборвали нити. Ему нужны люди.
– И чем думает платить?
– Денег у него нет. Он даёт камни. И металл.
– Пусть вставит себе из него зубы, – ухмыльнулся Фредди. – Связываться со звоном дураков нет.
– Дураков всегда хватает, на то они и дураки. Ты умный парень, Фредди, но здесь игра похитрее, – Колченогий перешёл на поучающий тон. – Он хочет повернуть назад. Понимаешь? Чтобы всё как до заварухи.
– Он что, совсем из ума выжил? Дерьмо коли вышло, так обратно не всунешь.
Колченогий с искренним удовольствием рассмеялся.
– Пока за это платят, отчего же не попробовать. А ты думаешь, невыгодно?
Фредди пожал плечами.
– Проверять неохота.
Колченогий кивнул.
– Ладно. До Рождества времени навалом, успею посчитать.
Фредди понимающе улыбнулся: если Колченогий спрашивает, значит, уже решил.
– Твоя проблема, Рип.
– Паук без паутины мухам не опасен, Фредди. Это его проблема, а не моя.
Они переглянулись, и Фредди встал, а Колченогий сосредоточенно занялся своим стаканом. У каждого свои дела, и каждый других в упор не замечает.
Фредди прошёл вдоль Каскада к нижним прудам и вышел в город. Что ж, Джонни будет интересно узнать про Паука. Немного, но приятно. Так, а к парням лучше всего завернуть в обед. Он у них рано, вместо ленча. Эндрю тоже всё время путал, видно, у русских так заведено. Но если сказать на проходной… нет, для часового он идёт к Юри. А там перехватит кого из санитаров и вызовет парней. А если не удастся, то прямо к доктору и уже оттуда по селектору. Юри не откажет в таком пустяке. Толковый мужик…
…– Заштопаны вы вполне профессионально.
Доктор мыл руки, пока он быстро одевался, и обернулся, только когда он вышел из-за ширмы.
– Это я и так знал.
– Верю. Меня интересует дырка под левой лопаткой. Я не нашёл выходного. Вынули или сидит?
– Вынули-вынули. Под нож, – он усмехнулся, – я не лягу.
– Нож, Фред, мне не нужен. Я пользуюсь скальпелем.
– Не нахожу разницу принципиальной, – он застегнул пиджак. – Но… как вы смотрите на ужин в ресторане?
– Вы считаете, Фред, разницу между столами также непринципиальной? – Аристов привычным движением опустил рукава халата.
– Вы не ответили на мой вопрос, Юри.
Аристов рассмеялся.
– Положительно. Но не раньше восьми.
Он кивнул.
– В восемь в баре «Амбассадора». Знаете, где?
– Найду…
…Фредди шёл по улице, незаметно, но тщательно оглядываясь по сторонам. Хотя Колченогий не баловался таким, но кто знает… Раз старик Говард лезет в нашу Систему… надо вываливаться. Раз есть возможность… Ладно, с этим успеется. А ужин вышел неплохим. Очень даже и весьма. Есть что вспомнить и рассказать Джонни. Доктор пришёл в штатском, явно местного фабричного производства, а не заказном, но весьма приличном костюме и оказался остроумным и занимательным собеседником. И неплохим знатоком. В «Амбассадор» ходят поесть. И немного выпить. Разговор шёл неожиданно легко. И говорил доктор по-английски без малейшего напряжения. Войны не касались, будто её и не было. А если серьёзно… Нет, ничего серьёзного за ужином не было. Разве что…
…– Вы уверены, что у парней всё будет в порядке?
– Да, Фред. Здоровье у них отменное, я говорил. С экзаменом, я тоже думаю, не будет проблем. В принципе, у них у всех одинаковая квалификация, – Аристов усмехнулся. – Одна школа. Различия чисто индивидуальны. Как вам пришло в голову затеять это дело?
– Наши друзья попросили помочь парням.
И мгновенный очень внимательный взгляд.
– Что ж, не самый худший вариант.
Он почувствовал себя задетым.
– А как устроились другие, ушедшие от вас? А, Юри?
– Не знаю, – доктор улыбнулся, но глаза стали невесёлыми. – Договорились, что на Новый год приедут показаться. Расскажут – буду знать.