Read the book: «Мусьена. Кошачьи истории»

Кошка Муська и пирожки с картошкой

Дождик, дождик!– Пуще!

Лей из лейки гуще!

Задожди дождём поляны,

Загони домой кота гулёну!

Пусть сидит, мурлыча,

Лапой морду потирает,

Крыс, мышей гоняет,

Наши каши, охраняет!

Попалась на глаза с утра старая-старая тетрадка. Открываю, – читаю: дневниковая запись от 25 сентября 2010 года. Написано в северной тайге Западной Сибири. Мы с мужем оснюем – охотимся у подножия гор Приполярного Урала. Заехали с села несколько дней назад по горной речке Манье на деревянной лодке, именуемой таёжниками: «горнячка». С нами кошка Муська и лайки – Бимка, да Дружок. Муську ехала сквозь осенние таёжные просторы весь день, сидя у хозяйки за пазухой – в куртке. На ходу очень холодно, а у меня на груди сравнительно тепло. Мусьена терпеливо сидела, лишь иногда выглядывала, с удивлением рассматривая бурлящие перекаты, темнохвойный лес, лаек, сидящих рядом, в лодке, на бесчисленных рюкзаках, мешках с лесным барахлом, с продуктами, вёдрами, кастрюлями. Так начиналась кошачья лесная жизнь.

***

Почти сутки лил нудный осенний дождь. Температура стабильно не поднимается выше плюс трёх. К утру лишь другого дня дождина наконец-то утих. Налетевший ветер сбросил капли воды с вершин высоких деревьев, однако ветки по -прежнему блестят каплями воды. Листву с берёз дождями и ветрами сорвало, скинуло наземь, уложив сырым слоем опада. А всего-то, два дня назад, восхищавшая своей сочной желтизной, она теперь лежит на земле – невзрачной, бурой, намокшей и потухшей массой, словно даже золотой никогда не жила. И стоило ей лишь оторваться от материнского лона, как жизнь покинула навечно.

Утром встали разбитыми. Ночь… – никакая! До полуночи собаки всё упорно гавкали, тявкали; то один, то оба убегали от избы в лес. – Вероятно, – мишка, или мишки, где-то совсем рядом бродят, не давая покоя охотничкам хвостатым. Прохладной ночью звуки обостряются и шум реки слышен, словно она в десятке метров бежит, а не находится в километрах от нас. Да и тьма сама, по-первости, от отвычки, невольно сеет страхи, тревоги и непроизвольно напрягает слух, чутьё.

Поутру, раскачав веточки мелких берёз, слетела на покорм кедровка. И теперь птаха прыгает по ягоднику: собирает последнюю, вымокшую переспевшую голубику и чернику. – Или… – что-то ищет во мхах?.. – О том, лишь ей известно, а с окна зимовья не разглядеть и не понять. Кручусь у стола, – готовлю завтрак, прибираюсь. Топится печь. – Уютно и тепло в зимовье.

На улице холодно и промозгло. На непогоду гудят и выворачиваются кости, суставы рук и ног. – Знать, – то на последние земные катаклизмы реакция! Заметила за собой необычное недомогание перед глобальными землетрясениями. -Проявляется болезненно за два-три дня до того. Особенно мучает болями, нервными срывами, беспокойством, если те с значительными человеческими жертвами. Жертвы в животном и в растительном мире никогда в расчёт людьми не принимаются. Однако, метеозависимыми людьми и животными ощущаются особенной тревогой и внезапно нахлынувшей тоской.

С рассвета у нас на градуснике плюс один тепла. – Вот-вот, и снег забелеет! Мой супружник – тот и вовсе разбит с утречка: скрутило с того ни с сего шею. Пришлось кормить таблетками ортофена – обезболивать, снимать воспаление.

– Ой!.. – На самом деле полегчало! – Не прошло и часу, как наново выскочил на улицу курить раздетым. Недовольно молчу, про себя ворчу: «Это, всего-то, внушение. От таблетки эффект обезболивающий наступит не тотчас. Лечить же воспаление позвонков и то – дольше! – Ну, и мужичьё!..». Кое-как заставила натянуть шапку, – забыл, что час назад «умирал» – охал и ахал.

Всю ночь не давала спать Муська, – лезла на одеяло, мостилась на ноги. Вставала несколько раз, – воевала с ней, да в итоге и плюнула, – сама скрутилась колечком, а ей оставила немалое пространство на нарах и одеяло. – Кошку не переспоришь, как и моего благоверного. Всё одно! – своего добьётся. – Растолстела, распушилась; обросла зимним густым подшёрстком; залоснилась, заблестела на бодром таёжном воздухе, – на свежей рыбке и мясце диетическом – птичьем отъелась. Лесное житье старой кошаре пошло впрок. Муське идёт тринадцатый год. По кошачьим меркам, то далеко не юность…