Read the book: «Анатомия обмана»

Глава 1

.

Я никогда не была суеверной, может быть поэтому в тот злополучный четверг отчаянно не хотела верить своей интуиции. Меня разбудил неприятный тревожный сон, забытый в момент пробуждения. Резко распахнув глаза, я поняла, что сижу на кровати, а по моим щекам катятся слезы… Такое со мной произошло впервые.

Откинувшись обратно на подушки, я глубоко вдохнула и попыталась успокоить сумасшедшее сердцебиение. «Все в порядке, просто сон… дурной сон», – старалась внушить себе я, а потом взглянула на электронные часы: до звонка будильника оставалось целых полтора часа. Натянув до подбородка теплое одеяло, я закрыла глаза и постаралась снова задремать, однако ничего не вышло. Меня не оставляло странное беспокойство, будто случилось что-то нехорошее. Я потянулась за телефоном, чтобы на всякий случай проверить сообщения и почту, но темный дисплей укоризненно напомнил, что накануне вечером я забыла поставить мобильный на зарядку. Рядом с кроватью шнура не оказалось. Конечно, я же оставила его на кухне. Вот растяпа!

Выругавшись про себя, я выползла из теплой постели и босыми ногами встала на ледяной пол. Ночью пришли первые заморозки, и утром в квартире стало невыносимо холодно. По телу побежали мурашки, а пока я добежала до ванной, где оставила любимый махровый халат, сумела окончательно продрогнуть. Окажись рядом мама, она бы обязательно отругала за то, что я хожу по полу без тапочек, что не включаю обогреватель, когда дома так холодно, и сплю голая вместо того, чтобы надеть теплую пижаму. Но мама не знала, что из-за ипотеки я не могла позволить себе лишних трат на электричество, что тапочки потеряла при переезде, а новые не успеваю купить из-за вечной занятости, и сплю без пижамы потому, что давно привыкла не обременять тело ненужной одеждой во время сна. Когда тяжелое пуховое одеяло касалось моего нагого тела, я легко засыпала, словно кто-то родной и любимый держит меня в своих крепких объятиях.

Укутавшись в халат, я прошла на кухню, поставила заряжаться мобильный, включила кофемашину и запрограммировала мультиварку. Готовила я крайне редко и только по вечерам. Завтракала обычно бутербродами на скорую руку или кашей из мультиварки, обедала на работе, а вот домашним ужином могла себя порадовать, если не сильно уставала за день. Правда, в последнее время я все позже и позже возвращалась с работы.

После того, как полгода назад я оформила ипотеку, почти вся моя зарплата уходила на оплату квартиры, поэтому, кроме официального трудоустройства, приходилось браться за всяческие подработки, которых для меня, переводчика, всегда находилось хоть отбавляй. Но, как бы там ни было, это все – лишь временные трудности. Гораздо важнее то, что я сумела стать по-настоящему независимой. Еще несколько лет назад я бы ни за что не поверила, что смогу жить одна в большом городе, сама заботиться о себе и не просить ни у кого помощи. И пусть толчок к этой самостоятельности оказался чересчур болезненным, и раны прошлого еще не до конца зарубцевались, глядя на себя в зеркало, я понимаю, что все так, как должно быть.

Пока умная техника готовила завтрак, я направилась в душ и специально включила обжигающе горячую воду, чтобы окончательно согреться. И только намылив как следует свои короткие волосы, я сообразила, что лишний утренний час могла бы побегать вместо того, чтобы бесцельно проводить его на кухне за чтением новостей в планшете. Уже вторую неделю я не бегала по утрам, хотя прямо под моими окнами располагался небольшой парк со специальной дорожкой – и ведь это стало неоспоримым плюсом при выборе жилья. Однако, после переезда всякое утро мне было не до пробежек, а сегодня я умудрилась проснуться рано и располагала свободным временем.

– Лентяйка! Снова разжиреешь! – вслух произнесла я, опустив взгляд на свой плоский живот, которым так гордилась.

Сейчас моя фигура была самой обычной, но я отлично помнила, каково это – жить с лишним весом. Подростком я была пухлой, и ни диеты, ни физические нагрузки не помогали хотя бы немного похудеть. Лишние килограммы ушли сами, когда пубертатный возраст остался позади и гормоны прекратили свою безумную пляску в моем организме.

Обернувшись полотенцем, я вышла обратно на кухню, положила себе завтрак и устроилась с планшетом на единственном стуле, но не успела открыть страничку с новостями, как в дверь позвонили.

– Сейчас! – крикнула я и ринулась в комнату, чтобы натянуть на себя что-нибудь мало-мальски приличное.

У меня совершенно вылетело из головы, что утром до работы должны доставить договора для перевода. Это была одна из подработок: я переводила документы иностранных поставщиков для московской фирмы-производителя, после чего получала от них правки, которые следовало внести в документы. Их курьер всегда доставлял срочные бумаги утром, но обычно мы пересекались по пути на работу. Сейчас из-за того, что я стала добираться до офиса на машине, а с парковками в нашем городе всегда проблемы, мой наниматель предложил привезти договора мне домой. Прямо на голое тело я надела короткое шерстяное платье и, чувствуя его неприятное покалывание, направилась к двери.

– Эвелина Анатольевна, тут все, – курьер, долговязый парнишка с непослушными рыжими завитками, выбивающимися из-под бейсболки, протянул мне увесистую папку, а я поморщилась от его обращения.

– Леш, просто Лина. Окей? – открывая застежку, сказала я.

– Ну… это как-то непривычно. У нас все по имени-отчеству…

– А зря. Современные компании, тем более работающие с иностранцами, давно отказались от этого пережитка культа предков и обращаются ко всем по именам. Для иностранцев так проще, только не все наши это понимают… Ладно, тебе, наверное, до этого дела нет. Спешишь?

– Есть такое. В девять надо быть на Серпуховской, а до метро тут еще идти.

– Хорошо. Тогда я быстро все посмотрю и отпущу тебя.

Я наспех пробежала взглядом документы и убедилась, что хотя бумаги потрачено громадное количество, самого текста не так много. Тем не менее, не хотелось продешевить с вознаграждением за работу, поэтому я не решилась сходу назначить свою цену.

– Передай Игорю Петровичу, что мне нужно оценить объем и сложность работы. К вечеру скажу ему цену и сроки, – сказала я, убирая договора обратно в папку.

– Да, но… – замялся курьер.

– Что такое? – нахмурилась я.

– Игорь Петрович просил, чтобы вы все перевели к понедельнику.

– Хорошо. Я посмотрю договоры и сама ему позвоню.

– Спасибо, – улыбнулся парнишка. – Тогда я побежал.

Я вернулась с документами на кухню и разложила их на столе, понимая, что до выхода на работу нужно, как минимум, их прочесть. Работа есть работа, я не привыкла откладывать дела, если есть время ими заняться. Мой последний бывший называл меня гиперответственной, и в его устах это не было комплиментом. Что поделать… работа дает уверенность в завтрашнем дне, какую не способен дать ни один мужчина. Жизнь убедила меня в правильности такого подхода.

Зачитавшись документами, я совершенно потеряла счет времени и, когда подняла взгляд на часы, поняла, что через десять минут нужно уже быть в машине. Закинув бумаги обратно в папку, я поспешила в комнату. На голове у меня творилось черт знает что. Мое пышное боб-каре напоминало пчелиный улей. Обычно я укладывала волосы феном или подкручивала с помощью крупной плойки, но сейчас на это не осталось времени. В ящике тумбочки я нашла старый ободок, который надевала только на пробежки, и убрала им волосы. Макияж ограничился парой взмахов кисточкой с пудрой, румянами и прозрачным блеском.

Схватив папку с документами, сумку и ключи от машины, я бросилась вниз по лестнице. Вот как так выходит, что когда у меня вдруг появляется лишний час утром, вместо того чтобы спокойно собраться, приходиться бежать, пропуская по две ступеньки? Хорошо, что хотя бы машину я припарковала у подъезда. Пока мой дом не был полностью заселен, с этим проблем не возникало. Вот только я не учла, что в такой холод придется ее долго прогревать и, когда я выехала на главную дорогу, то оказалась в медленно движущемся потоке направляющихся на работу москвичей.

Где-то на полпути к офису я поняла, что безнадежно опаздываю, но, когда решила позвонить начальнику, к своему ужасу, не обнаружила в сумке мобильный. Я так и не сняла его с зарядки… Черт!

Неожиданно вернулось то самое неприятное тревожное чувство, будто что-то случилось. Нет, глупости, а вот если не потороплюсь – точно случится. Босс будет в ярости. Он не терпит опозданий, и может спустить это только в крайнем случае, однако сегодня я даже не смогу предупредить о своей задержке.

На офисную стоянку я въехала через полчаса после начала рабочего дня и еще десять минут искала парковочное место. Моя фирма находилась на тринадцатом этаже большого офисного здания, которое мы с коллегами между собой называли «стекляшкой». Кроме нашей организации здесь располагались сотни других компаний, из-за чего «стекляшка» напоминала большой муравейник с тысячами суетящихся сотрудников. Один такой сотрудник как раз налетел на меня в лобби первого этажа. Мужчина чуть не сбил меня с ног, но даже не извинился. «Дурацкий день, чтоб его», – подумала я и бросилась к лифтам. Пока кабина ползла вверх, я взглянула на себя в зеркало: не лучший вид, но, может быть, оно и к лучшему? Так мне будет проще оправдаться перед начальником.

Двери лифта распахнулись, и я шагнула на свой этаж. Мне хотелось проскочить за мой стол как можно незаметнее, хотя в огромном опен-спейсе¹ это представлялось затруднительным. Стоило мне попасться на глаза администратору Елене, как она громко возвестила о моем присутствии:

– Лина! Наконец-то! Мы тебя потеряли!

– Да… Пробки. Еще машина не заводилась, а потом парковка… – пытаясь отдышаться, ответила я.

– Лина, Петр Алексеевич тебя обыскался, – сочувственным тоном сказала Елена. – Он просил, как ты придешь, чтобы срочно зашла к нему.

Я кивнула и на ватных ногах направилась в кабинет босса. Конечно, я понимала, что за первое опоздание меня не уволят, да и премии вряд ли лишат, но меня страшил даже простой выговор. Свое хорошее положение в фирме я заработала усердным трудом, и до сегодняшнего дня не было ни одного нарекания в мой адрес. Мне поручали самые важные документы, за которые полагался хороший гонорар, и я была готова на все, лишь бы не вернуться к переводу незначительной переписки, с чего когда-то начинала. «Карьеристка» – еще одна нелестная характеристика от того же моего бывшего.

– Можно? – приоткрыв дверь в кабинет начальника, спросила я.

– Лина! – воскликнул Петр Алексеевич и улыбнулся странной неестественной улыбкой. Он был грузным мужчиной далеко за шестьдесят с густыми совиными бровями и копной седых волос, когда-то бывших угольно-черными. Он сидел в своем огромном кожаном кресле, взгромоздив руки на стол. – Заходи, пожалуйста, и закрой за собой дверь. Ты так задержалась…

– Да… Извините, больше этого не повторится. Я попала в пробку, а потом долго искала парковочное место.

– Лина, ничего страшного. Всякое бывает. Но мне нужно поговорить с тобой не об этом… – Петр Алексеевич замялся, и я почувствовала, что дело действительно серьезное. Он избегал моего взгляда и никак не решался перейти к сути.

– Что случилось?

– Лина, что с твоим телефоном? И мы, и твоя мама все утро пытались тебе дозвониться…

– Мама?! Что случилось?! – я вскочила с кресла, чувствуя, как в груди все сжалось от страха.

– Дело вот в чем… – Петр Алексеевич встал из-за своего стола, обошел его и, опершись на краешек столешницы, встал передо мной, сложив на груди руки. – Лина, ты замечательная девушка, и мне так тяжело говорить тебе об этом. Твоя мама позвонила сюда и сказала, что никак не может с тобой связаться… Твой отец умер этой ночью.

Мне показалось, что все вокруг вдруг стало нереальным. Из легких словно выбили весь воздух, а вдохнуть я не могла. Может быть, я все еще сплю? Или это какая-то страшная ошибка и звонила не моя мать? Эта абсурдная фраза не могла быть правдой. Петр Алексеевич говорил не о моем папе… Не о папе. Умер кто-то другой. Я тут ни при чем!

– Лина! – начальник коснулся моего плеча, но я дернулась как от удара током. – Извини… Я понимаю, что мои слова ничего не значат в этой ситуации, но я и все наши сотрудники тебе искренне соболезнуем. Конечно, мы дадим тебе несколько выходных. По трудовому кодексу, кажется, три? Но я же помню, что твои родители из другого города. Я отпускаю тебя до среды.

– Хорошо. Спасибо, – проговорила я, все еще не понимая происходящего.

Я не помнила, как ушла из офиса, спустилась на стоянку, завела машину… Я была подобна сомнамбуле – двигалась, говорила, что-то делала, но совершенно этого не сознавала. Только дома пришло понимание, что я потеряла отца. Одного из двух самых важных людей в моей жизни. Но как? Ему ведь всего шестьдесят четыре! У него отличное здоровье, крепкое сердце… Разве можно в такое поверить? Папа… ведь он просто есть в моей жизни, всегда, даже когда далеко! Разве его может не стать? Это несчастный случай или страшная ошибка? Боже! Я ведь так и не позвонила маме!

Я бросилась на кухню, сорвала телефон с зарядки и со всей силы вдавила кнопку включения. Чертов смартфон грузился целую вечность, а как только появился значок связи, посыпались сообщения о непринятых вызовах…

Мама ответила не сразу, мне пришлось дозваниваться трижды. А когда она наконец сняла трубку, то я не узнала ее голоса. Сердце сжалось от боли за нее. Отец был для мамы всем. Тридцать два года они были вместе – почти вся ее взрослая жизнь была связана с ним.

– Мам, как это случилось? – подавив вставший в горле ком, спросила я.

– Лина, приезжай в Романовец. Сегодня сможешь?

– Конечно, я уже выезжаю. Только соберу кое-что из вещей. Но, мам, что случилось? Папа же был здоров… Или нет?

– Лина, приезжай. Это не телефонный разговор.

– Мам?!

– Солнышко, пожалуйста… – мама сорвалась на слезы. Я слышала в трубку ее всхлипы, и каждый бил ножом по сердцу.

– Мамочка… Очень прошу тебя, не плачь. Я скоро буду. Обещаю…

– Нет! – резко выкрикнула мама. – Не надо спешить. Господи, о чем я думала, просив тебя об этом?.. Ты же собираешься сесть за руль?

– Да, я приеду на машине.

– Солнышко, не надо. Ты же станешь торопиться, а на дороге это опасно. Ничего страшного не случится, если ты поедешь электричкой или автобусом. Так мне будет спокойнее. У меня душа будет не на месте, если ты сядешь за руль.

– Мам…

– Лина, пожалуйста! Ради меня.

– Хорошо, мам. Я поеду на электричке.

Конечно, я не собиралась терять время на дорогу до вокзала, да и плестись в электричке среди незнакомых попутчиков было бы невыносимо. Покидав наспех какие-то вещи в дорожную сумку и переодевшись в джинсы с толстовкой, я налила себе крепкий кофе в кружку-термос и вышла из квартиры.

Мои родители жили в небольшом городке Романовец² во Владимирской области. Когда мы туда переехали, мне было тринадцать. Моего отца назначили директором местной школы, и он со всей серьезностью подошел к новой должности, ведь всегда мечтал делать добро и приносить пользу, особенно детям. К сожалению, папины радужные мечты стать современным Макаренко³ разбились о суровую реальность. Не только в школе, но и во всем городе его встретили с открытой неприязнью, ведь он занял место ушедшей на пенсию не по своей воле Раисы Антоновны.

Бывшая директриса проработала почти сорок лет и выпустила не одно поколение школьников. Ее любили и уважали за честность, справедливость и огромное доброе сердце. Тем не менее, с годами Раисе Антоновне становилось все сложнее справляться с работой. Здоровье зачастую изменяло, память подводила, и это сказывалось на ее характере. В конце концов ею стали недовольны как ученики, так и департамент образования.

Когда Раисе Антоновне в безапелляционном порядке предложили уйти на пенсию, она восприняла это как личное оскорбление. Сейчас, спустя годы, я могу ее понять, ведь эта женщина всю жизнь отдала школе, а в итоге ей просто-напросто дали пинка под одно место. Однако, тогда я искренне ненавидела старуху.

Раисе Антоновне удалось настроить почти весь город против моего отца, а вместе с ним не принимали и меня с мамой. Про нашу семью распускали самые разные слухи, в магазинах пытались обсчитать, в аптеках не находили нужных лекарств, не пропускали на пешеходном переходе. Удивительно, но даже те, кто в последние годы работы Раисы Антоновны выступал против нее, ополчились на моего папу. Что это было? Стадное чувство – раз так большинство, то и мы поступим так же? Или неприятие нового? В любом случае первое время в Романовце было для нас тяжелым.

Прошло несколько месяцев, прежде чем горожане стали мало-помалу оттаивать к папе. Он преподавал историю, философию и обществознание, и новая должность не мешала ему оставаться прекрасным учителем. Он всегда проводил уроки интересно, придумывая самые разные «фишки», чтобы увлечь учеников, но главное – давал им свободу. Свободу выбора: учить предмет поверхностно ради оценки или углубленно для настоящих знаний; свободу слова: никогда не ругал за личное мнение и поощрял откровенность, даже если ученик в чем-то переходил черту. Папа видел в каждом ученике не ребенка, а личность.

Первое время родители учеников не понимали такого подхода. Привыкшие к строгости и извечной правильности только учителя, они боялись, что их дети могут распоясаться, однако вышло наоборот. Уже в конце первого полугодия показатели успеваемости возросли, причем по всем предметам. Благодаря папиным усилиям школе выделили дополнительный бюджет на покупку новой мебели. До этого ученики сидели за партами, за которыми когда-то сидели их родители. А спустя год после нашего переезда произошло то, что окончательно расположило всех к папе: Раиса Антоновна уснула крепким сном, а утром так и не проснулась. Вместе с учениками папа помог сыну бывшей директрисы организовать ее торжественные проводы. Он лично обзвонил всех ее бывших учеников, чьи телефоны сумел найти, и собрал их на прощальную церемонию, где произнес трогательную речь.

Я помню, как сидела в первом ряду, украдкой смахивая слезы от проникновенных слов, которые сумел подобрать папа. Я так им гордилась и искренне радовалась тому, что другие учителя, ученики и их родители его полюбили. К маме в городе тоже изменилось отношение. Ее по-настоящему зауважали и поддержали, когда она решилась открыть свою небольшую пекарню-кафе. Единственное, что оставалось неизменным – это отношение сверстников ко мне.

Я была полной девочкой с очень жирной кожей, из-за чего весь мой лоб покрывали противные мелкие прыщики. Чего я только ни пробовала – мне ничего не помогало стать такой же привлекательной, как другие девчонки. Мама водила меня по врачам, я постоянно сдавала анализы, пила какие-то травяные настои и гомеопатические таблетки, но все было впустую.

Эти проблемы начались у меня как раз во время переезда. Взросление и стресс сыграли злую шутку, превратив меня из милой девочки в неказистого подростка. Из-за неуверенности в себе я стала очень замкнутой и молчаливой. Все свободное время я проводила за компьютером, переписываясь в соцсетях с бывшими одноклассниками, но со временем это общение сошло на нет. Старым друзьям я стала неинтересна, а новых не обрела.

Весь первый год в новой школе, мой восьмой класс, я провела в одиночестве. Наверное, я была единственным школьником, кто больше любил уроки, чем перемены. Я не могла видеть, как смеются сверстники, как обсуждают новую серию популярного сериала или списывают друг у друга домашку. Как же я им завидовала! Как же мне хотелось смеяться с ними, как хотелось поделиться своими историями! Каждый раз, когда среди одноклассников звучал вопрос, кто сделал физику или химию, у меня перехватывало дыхание в надежде, что спросят у меня, и тогда я гордо протяну свою тетрадку с решенными задачками. Ко мне никогда не обращались, а сама я не решалась предложить списать. Только через полтора года, в конце первого полугодия девятого класса у меня появился друг. Первый и единственный в том городе…

Папа решил устроить грандиозное празднование Нового года. Он получил разрешение провести настоящую вечеринку-маскарад, поэтому раздал всем ученикам самые разные организационные задания. Как я ни пыталась упросить его не включать меня в число организаторов и позволить не ходить на праздник, папа не уступал. Мне было поручено после уроков украсить актовый зал вместе с ребятами из класса старше. Несмотря на то, как сильно я не хотела во всем этом участвовать, после последнего урока я смиренно пошла в актовый зал.

С опаской заглянув в приоткрытую дверь, я никого не увидела и, если бы не ворох новогодних украшений на краю сцены, решила бы, будто что-то напутала. Я прошла к сцене и стала разбирать клубок мишуры, аккуратно раскладывая каждую. Когда через двадцать минут никто так и не пришел, я даже обрадовалась, что спокойно украшу зал одна. Да, это заняло бы довольно много времени, но ведь папа сам просил меня это сделать. Включив в плеере любимую группу, я забралась на стул и, пританцовывая, стала крепить серебристые снежинки к шторе, а когда повернулась, чтобы взять еще несколько, в ужасе замерла. Напротив меня стоял десятиклассник и улыбался во все тридцать два зуба. Я отлично знала этого парня. Он был сыном Филатовых – владельцев завода, производящего пластиковую тару, самого крупного предприятия в нашей области. Таких, как он, за глаза называли богатенькими, а в открытую старались лебезить, чтобы заполучить дружбу. Как и все девчонки в школе, я находила его очень привлекательным, но даже думать не смела о знакомстве с ним.

– Ты что, испугалась? – со смешком вопросил он и, подойдя к сцене, сел на ее край.

– Нет… я… А ты чего так подкрадываешься? – пряча наушники в карман, я попыталась изобразить возмущение.

– Да вроде не подкрадывался. Я просто зашел. Кстати, меня Игорь зовут. А ты?

– Лина.

– Лина… Точно… Ты же дочка директора?

– Да, – мне хотелось сказать, что его я тоже знаю, но я не решилась. Чтобы как-то скрыть свое смущение, я взяла снежинки и снова взгромоздилась на стул.

– Оставь. Я их повешу. Ты лучше эти бусы распутай. Что-то тут какая-то дрянь, – Игорь поднял вверх метровую нить, увешанную стеклярусами. – Кстати, по ходу, мы с тобой вдвоем будем все тут украшать. Остальных оставили на дополнительную алгебру, потому что за контрольную полкласса схлопотали пары.

– А ты?

– А у меня с математикой все хорошо, вот и отправили на трудовую повинность.

Мы до позднего вечера украшали актовый зал и даже не заметили, как вся школа опустела. Одноклассники Игоря не пришли даже после дополнительного урока, но мы о них не вспоминали. Удивительно, но этот далекий, как мне всегда думалось, парень оказался настоящим весельчаком и таким простым, что рядом с ним я совсем забыла, какой жабой являюсь сама. Выяснилось, что нам нравилась одна и та же музыка, мы любили одни и те же фильмы, и оба увлекались фантастикой. После того, как мы закончили с залом, Игорь вызвался проводить меня до дома.

Когда мы с ним шли по заснеженной улице, я чувствовала себя самой настоящей Золушкой. Только в отличие от сказочной принцессы, меня не ждал хэппи-энд, так, во всяком случае, я полагала. Мы распрощались у моего подъезда, и я пошла домой в твердой уверенности, что уже завтра Игорь даже не посмотрит в мою сторону. Каково же было мое удивление, когда на перемене после первого урока он сам нашел меня, чтобы передать флешку с музыкой, которая нравилась нам обоим. А потом был новогодний маскарад, где он пригласил меня на танец…

Никто в школе не верил, что такой парень, как Игорь Филатов, мог серьезно увлечься мной – «крокодилихой». Такое звучное прозвище придумали мои одноклассники, а остальные ребята охотно поддержали. Тем не менее, с каждым днем наше общение становилось более тесным. Он был первым, кто взял меня за руку, первым, кто позвал на настоящее свидание, первым, кто поцеловал. Несмотря на все сплетни и домыслы, несмотря на то, что его родители и моя мама были против наших отношений, мы доказывали всем и друг другу, что наша любовь преодолеет их неверие. И ведь так и было, пока нас не выкинуло во взрослую жизнь, где наша попытка быть вместе потерпела сокрушительное фиаско.

Расставание с Игорем оказалось слишком болезненным, оно выбило почву у меня из-под ног, стерло все краски жизни. Хотя в том, что так вышло была и моя… нет, даже в первую очередь была моя вина. Тогда я уже переехала в Москву, поступила на иняз и даже обзавелась друзьями. У меня началась новая жизнь, которую не получилось разделить с тем, ради кого я так стремилась быть самостоятельной. Филатов не остался в Москве и переехал обратно в Романовец, а я все эти годы старалась не приезжать в ставший родным город, чтобы ненароком не встретить первую любовь. Я почти не навещала родителей, хотя действительно скучала по ним, а они не могли часто выбираться в столицу. Сейчас, проносясь мимо знакомых полей и лесов, я понимаю какой глупой была. Страшась призраков прошлого, я забывала о ценности времени, которое могла бы провести с семьей.

Смахнув со щеки слезинку, я взглянула на поблекший указатель некогда родного города, и сердце забилось сильнее. До дома оставалось всего ничего, и только сейчас я сообразила, что не знаю, как найти слова поддержки маме, а ведь еще надо организовать похороны, поминки… Коллеги, ученики, соседи – все наверняка захотят проститься с моим отцом. Но как все это правильно устроить? Папа был единственным мужчиной в семье, у него осталась одинокая сестра, моя тетка, и восьмидесятипятилетняя мать… Бабушка. Сказала ли ей уже мама? Как она справится с таким ударом?

Вдруг машину резко занесло. Я вывернула руль и ударила по тормозам. За всеми этими мыслями я не заметила, как выжала газ и разогналась до непозволительной скорости. Дрожащими руками я отстегнула ремень безопасности, открыла дверцу и вышла на улицу. Холодный влажный воздух немного привел в чувства, и я смогла снова сесть за руль. Теперь я ехала специально медленно, внимательно следя за дорогой, с грустью узнавая знакомые с юношества места.

Во дворе дома я с трудом смогла найти место, чтобы припарковаться. А ведь, казалось, совсем недавно можно было по пальцам пересчитать соседей, у которых был автомобиль. Закинув на плечо сумку, я пошла к подъезду.

Мама открыла чуть погодя, а когда дверь распахнулась, я не узнала в этой осунувшейся, постаревшей женщине свою мамочку. Всегда одетая с иголочки, выглядящая на десять лет моложе своего возраста, сейчас она была похожа на старушку. Опухшее от слез лицо, потухший взгляд и борозда глубокой морщины на лбу. Я могла поклясться, что еще месяц назад, когда они с папой приезжали ко мне в Москву, мама была совсем другой. Не говоря ни слова, она с порога заключила меня в свои объятия. Я прикрыла глаза и вдохнула родной мамин аромат: французские духи, кухня и фиалковый шампунь. Теперь я чувствовала, что это она.

– Как это случилось? – подавив рвущиеся на волю рыдания, вопросила я.

– Ужасно… Просто ужасно. – Мамины глаза оставались сухими, словно она выплакала все слезы, но голос дрожал. Она взяла меня за руку и прямо в обуви провела в комнату. – Говорят, он покончил с собой.

– Что?!

– Но я не верю… Тут какая-то нелепица… Он не мог. Он не убийца!

– Конечно, нет. Папа не самоубийца, он никогда бы не сделал ничего подобного.

– Ты не поняла, – прошептала мама, – я говорила, что он не убийца. Они все считают, что твой папа совершил убийство, из-за чего покончил с собой. Но это не так! Этого просто не может быть! Только меня никто не слушает…

– Что за бред?! Мама?!

– Не знаю… Я хочу понять… Хочу разобраться…

– И разберемся, мы вместе во всем разберемся. Я никому не позволю обвинять папу в таких вещах! И я останусь тут столько, сколько нужно, чтобы все прояснить. Только расскажи обо всем с самого начала.