– Пришлось треснуть его по черепу, – говорил один из лакеев, самый дюжий (второго здоровяка видно не было, наверное, и вправду Гоннель его прикончил). – А то больно прыток. Мы схватили его уже в тот момент, когда он норовил скрыться в какой-то дыре.

– Потайной ход? – спросил де Лонгвиль. – Давно он не напоминал о себе. Немедленно забить люк и дверь в комнату, чтобы ни одна живая душа больше не могла воспользоваться лазом!

Жан в бессилии сжал кулаки и с ненавистью посмотрел в сторону Анри.

– А что делать с этим? – осведомился громила, кивнув на юношу.

– Отправить в город, пусть там с ним разбирается суд, как с бессовестным бродягой, укравшим семейную реликвию у славной фамилии.

– Будет сделано, господин герцог!

– И постарайтесь, чтобы он не сбежал по дороге. Я не хотел бы больше слышать о нем.

– Хорошо.

– Он давно мозолит мне глаза. Уберите его сейчас же прочь! – поморщился де Лонгвиль и брезгливо отвернулся.

Лакеи подхватили Анри и быстро унесли.

Вскоре карета с преступником покинула замок и покатила в сторону Парижа.

Сквозь закрытые шторы ничего не было видно за окном, но молодой человек знал, что часа через четыре они окажутся на месте. Что ждет его там?

Под потолком проплыли чьи-то стихи, и Анри их прочел мысленно. В тот миг ему казалось, что кто-то с ним говорит:

– «Уходят в пустоту бессмысленные годы.

Всё ближе наш конец,

Всё ближе тот порог,

Когда замрут во времени

Проклятые невзгоды,

Потухнет солнце в глубине,

В неверии дорог…»

Его поместили в камеру к каким-то двум бандитам, который о чем-то долго спорили, не замечая нового соседа. Потом они принялись выяснять, за что сидят. И Анри, тихонько присев в уголке камеры, по их говору понял, что перед ним обыкновенные пьяницы, которым вино вышибло последние мозги:

– Тебя за что, я уже забыл!

– Ограбил одного ротозея.

– А, ну да, ты говорил, кажется.

– Ну вот, а он возьми, да и начни орать, звать на помощь! Покойник!

– Так ты его?..

– Ну а что мне оставалось делать, не глядеть же на него! Спасибо, нож под рукой оказался.

– Прирезал?

– Как зайца!

– А много ли денег взял?

– Да порядочно. Но вот толку-то мне теперь от них!

– Попался?

– Выследили меня, канальи! А ты за что здесь?

– Жену утопил.

– Да ну!

– Точно. И не жалею.

– Не любил?

– Напротив! Всем сердцем! Прикипел я к ней! А она, чертовка, с моим другом мне изменить вздумала!

– Вот дрянь!

– И я говорю! Нехорошо это с ее стороны! Как она меня обидела! Вот если б не обидела, я б ее пальцем не тронул. А так!.. Я с ней церемониться не стал. Как только застал их… ты понял, так сразу дружка этого проклятого…

– Тоже утопил?

– Топором!

– Да ты что!

– Ничего особенного, он даже испугаться не успел. Жена вот вопила. Да только не долго. До речки и вопила, а там и перестала.

– Что эти бабы вытворяют!

– И я удивляюсь! Ведь только одна тварь меня по дороге и попалась, а ведь донесла, черт бы ее побрал!

– Да я бы таких вешал повсюду. Клянусь!

– Подлецов надо вешать, а блудниц топить.

В это время один из них наконец заметил Анри.

– Парня видишь?

– Ну.

– Давай спросим, как он попался.

– Давай.

– Эй, парень!

Анри повернулся в их сторону.

– Тебя как звать?

– Расскажи, как тебя взяли.

– Расскажи, тут все свои!

– Да никак, – ответил молодой человек и отвернулся.

– Ты нам тут не дерзи! У нас расправа быстрая! – пригрозил один из бандитов.

– За что тебя взяли? – допытывался второй.

– А вам-то зачем?

– Ты, невежа, отвечай! – свирепел первый.

– Отвяжись от него, – тихо сказал ему второй. – Видишь, он в себя прийти не может.

Первый уставился на молодого человека, точно хотел прожечь его взглядом, потом встряхнул лохматой башкой:

– Пусть осваивается.

И бандиты снова забормотали о своем.

Странно, Анри было совершенно всё равно. Даже если бы они кинулись на него. Он знал, что сегодня ему ничего не угрожает.

В компании с этими двумя кретинами он встретил следующий день. Около полудня их увели, и молодой человек остался один.

Неожиданно он решил хорошенько выспаться и тут же исполнил свое намерение. Он проспал, наверное, сутки, и когда проснулся, увидел, что светает. «Где сейчас Генриетта? – подумал он. – Счастлива ли она? Если говорить обо мне, то моему счастью не позавидуешь. И главное, я даже не знаю, в чем виноват. Непонятный мир! То, что герцог мне мстит, я понял. Франсуа, мой несчастный друг, был трижды прав: герцог ничего не забыл, он, словно хищный зверь, только выжидал момент, чтобы получше заманить меня в ловушку. Теперь я надежно попался в его когти, как последний идиот! Представляю, как он разрисовал меня суду: вор, мошенник, бродяга! И они, небось, сейчас ломают свои жидкие мозги над тем, что со мной сделать! Уже и не помню, что полагается за воровство… Но уж одно я знаю наверняка: пути назад не будет. Удивительная штука – жизнь! Она подобна горной дороге, на которой чуть оступился и пропал навсегда, безвозвратно! Страшна жизнь! Научитесь строить мосты и обходить обвалы. Хитрите и изворачивайтесь! Кошмар наяву! Испытание разочарованием и искушением! Пустота!»

В то самое время, когда Анри размышлял о своем невеселом положении, в двор замка Лонгвиль въехала голубая карета, украшенная шелковыми цветами и лентами.

Нетрудно догадаться, что это вернулась Генриетта в компании с блестящим кавалером де Шатильоном.

Герцог давно ждал появления дочери, но не предполагал, что она прибудет не одна. Срочно все поварята и кухарки были подняты на ноги, все силы брошены на приготовление роскошного завтрака.

Генриетта вошла в розовый зал, где предполагался пир, рука об руку с маркизом и, лукаво улыбаясь, приблизилась к отцу, сидящему, подобно монарху, в высоком кресле во главе стола..

– Я рад принять в своем замке господина де Шатильона, – выдавил герцог.

– Дорогой отец! Я так стосковалась по вас! – удачно соврала дочь. – Мы с Альбером давно собирались посетить ваш гостеприимный дом!

– Что я слышу! – не понял де Лонгвиль. – Вы говорите так, словно приехали в гости!

– Да, дорогой отец! Вы правы!

– Господин герцог, – осмелился раскрыть рот маркиз. – Ваша дочь, баронесса де Жанлис, согласилась принять мою руку и сердце…

– Что?..

– Мы поженились, милый отец.

– Когда? Когда вы успели? – на герцога было жалко смотреть: он как-то сразу постарел и даже стал меньше ростом. – А я?

– Мы обвенчались сразу. Как только предали земле останки господина графа, – беспечно заявила Генриетта. – Я, конечно, день и ночь плакала. А маркиз пожалел меня и предложил пожить у него несколько дней, покуда я успокоюсь и отойду после такой утраты!

– Там мы и обвенчались в маленькой часовне, – вставил де Шатильон.

– Маркиз оказался на редкость добр, – промурлыкала госпожа маркиза. – С ним я сумела забыть о всех ненастьях и бедах? Отец! Я стала счастливой женщиной!

– О, дочь моя! Вы меня убили! – простонал де Лонгвиль. – Я умру!

– Не надо. Дорогой отец! – беспощадно ответила Генриетта. – От этого никто не умирает!

– Вы должны радоваться за нас, за своих детей, – вставил осмелевший маркиз.

– Правильно, Альбер! Теперь у вас, отец, есть сын! Я очень хочу, чтобы вы непременно подружились и полюбили друг друга.

– Что вы такое говорите! – возмутился герцог. – Вы нарушили священный обычай, поженились без согласия родителей! Или вы, дочь моя, думаете, что заранее заручились моим благословением?

– Да что с вами, дорогой отец? – закричала госпожа де Шатильон. – Неужели вы думаете, что вам удастся расторгнуть наш союз, скрепленный небом?

– Я не хочу с вами разговаривать! – поджимая губы, уронил герцог.

– Я разделаю ваше желание! – заявила Генриетта. – И не думайте, что я приехала из-за вас. Я вернулась, чтобы забрать Анри. Ему душно в вашем гнусном замке. Он мучается так же, как мучилась я недавно. Но, слава Богу, всё стало по-другому! Пошлите за моим шутом. И больше, даю слово, я вас не потревожу!

– Я его нет в Лонгвиле! – ядовито заметил герцог.

– То есть как? – не поняла маркиза.

– И напрасно вы за него заступались. Он наглый вор! Он украл фамильную ценность – ваш медальон с сапфиром!

– Не может быть! Анри не мог такого совершить! – воскликнула молодая женщина.

– И, тем не менее, вот доказательство! – де Лонгвиль подал знак слуге, и тот поднес ему коробочку, в которой лежал темный прекрасный камень, обрамленный светлым металлом. – Видите, дочь моя?

– Но… – Генриетта взяла в руки вещицу и неожиданно вскрикнула.

– Что с тобой, любовь моя? – заволновался маркиз.

– Отец, это не тот медальон, о котором вы говорите.

– Я не понимаю вас, дочь моя. Объяснитесь, – герцог даже привстал со своего кресла.

– У меня, право, даже голова кругом пошла.

– Вы плохо себя чувствуете?

– Напротив, я совершенно здорова! Я отдаю отчет в своих словах! На моем медальоне вот это зубчик, придерживающий камень справа, немного расплющен. Я сама надкусила его, будучи в состоянии досады.

– Генриетта, – лепетал де Шатильон.

– Да, Альбер, я говорю правду. Зуб потом даже некоторое время побаливал. И в конце концов, можно проверить… Принесите шкатулку с моими драгоценностями, что стоит у меня в спальне. Впрочем, я сама схожу туда! – сказала маркиза и взглянула на отца. – Чтобы не вышло чего…

Спустя несколько минут она с улыбкой ликования вновь появилась в зале:

– Ну что я говорила! Смотрите!

Герцог невольно передёрнул плечами, как в ознобе.

Перед ним лежали, почти абсолютно одинаковые вещицы, у одной из которых действительно был расплющен зубчик, тогда как другой не имел такой особенности.

– Видите, отец! Значит, Анри не виноват!

– Но позвольте, – подал голос маркиз. – Откуда у него взялась такая дорогая штучка? А вдруг Анри украл ее у кого-нибудь?

– Это исключено, – пробормотал де Лонгвиль. – Их было всего две. И вторая пропала. Давно, лет двадцать назад, как раз при рождении баронессы.

– Отец! – возмутилась Генриетта. – Мне всего лишь девятнадцать.

– Сие не столь важно, – на лицо герцога опустилась маска воспоминаний. – Я заказывал эти медальоны к нашей свадьбе с баронессой, твоей матерью, Генриетта. Один всегда находился у меня. Другой Луиза носила до самой смерти…

– Моя мать умерла в родах, – пояснила мужу маркиза.

– Но потом при ней не обнаружили этой безделушки, – продолжал де Лонгвиль. – Проклятая акушерка умерла, так ничего и не сказав. Только мой верный карлик рассказал мне, что злодейка дала роженице яду, сняла с нее медальон и…

– Продолжайте, дорогой отец! – попросила Генриетта.

– Шарль сказал, что у Луизы родилась двойня. Акушерка, движимая изуверской жаждой мести за то, что я разлучил ее с семьей, решила унести и спрятать второго ребенка. Конечно же, она это сделала, когда моя супруга была в забытьи. И даже взяла медальон, стоящий целого состояния. Она, пользуясь тайным лазом, отнесла ребенка в деревню, где жил ее муж. А потом вернулась в замок, как ни в чем не бывало. Но очнувшаяся к тому моменту Луиза, не обнаружив любимого медальона, поняла, что ее обокрали – про ребенка она не знала. И акушерка, чтобы скрыть следы, отравила несчастную! А затем пыталась вторично бежать, но мой верный Шарль догнал ее и заставил допить из того бокала яд, который та давала моей жене. Воровка умерла. Но с ней умерла и тайна второго ребенка, он пропал бесследно. Кто он был – мальчик, девочка – мне неизвестно. Я искал его везде. Я схватил мужа преступницы, но он притворялся, что ничего не знает! Проклятые фанатики!.. Иногда мне казалось, что все это Шарль придумал сам, но сейчас вижу, он говорил правду.

– Медальон остался у того ребенка? – осторожно спросил де Шатильон.

– Вероятно, да, – подтвердил герцог.

– Так что же получается? Выходит, Анри – мой брат? – сделала вывод Генриетта.

– Что? – переспросил господин де Лонгвиль. – Этот грязный бродяга?

– А чего здесь такого? – удивилась маркиза. – Да вы, дорогой отец, счастливейший человек! Только час назад у вас не было ни одного сына, а теперь обнаружилось сразу два. Есть кому завещать этот замок!

– Я не позволю делать из себя посмешище! – взорвался герцог.

– Отец! Вспомните, как вы мечтали о наследнике! – ласково мяукнула Генриетта. – Это ваш долг: вернуть потерянного ребенка в семью.

– Его вы называете ребенком?! Дочь моя! Да он здесь буквально всё разнес, когда пытался скрыться!

– О чем вы говорите, отец?

– Мои слуги поймали убийцу господина до Лозена, они давно за ним следили. И у моих парней достало ума посадить разбойника вместе с вашим любимцем!

– Позвольте, – хлопал глазами де Шатильон. – А разве не Анри убил графа?

– Альбер, помолчи, пожалуйста, – перебила его Генриетта.

– Что вы сказали? – переспросил герцог. – Графа убил Анри?

– Ну да! Дорогая, – повернулся к жене маркиз. – Ведь ты сама рассказывала. Как твой слуга из преданности и любви к тебе решился на такой поступок…

– Да нет же, ты что-то путаешь, милый Альбер! – возразила Генриетта. – Анри действительно сражался с графом, но убил его другой. Разбойник.

– Да? – неуверенно переспросил де Шатильон.

– Ну конечно.

– Значит, я ошибся.

В это время герцог, словно зверь из засады, наблюдал за диалогом молодоженов, и жгучая злость вновь огоньком вспыхнула в его глазах.

– И что было дальше, дорогой отец? – поинтересовалась Генриетта.

– Разбойник бежал, а ваш разлюбезный шут не успел. Его схватили и отправили в надлежащее место, где ему вынесут справедливый приговор.

– Отец! Вы его обязаны спасти!

– Каким образом? – сдержанно спросил де Лонгвиль.

– Напишите письмо.

– Куда?

– Я не знаю, куда. В суд, наверное. Скажите, что Анри не виноват и пусть его освободят. У вас, отец, такое влияние!

– А у вас доброе сердце, дочь моя, – одними губами улыбнулся герцог. – Я тотчас же выполню вашу просьбу. Пусть это станет подарком к свадьбе, соединившей молодые сердца!

– Благодарю вас, дорогой отец! – воскликнула со слезами на глазах Генриетта. – Я не знаю, чем отплатить вам за такое великодушие!

– Позвольте и мне выразить вам свою признательность, – подал голос де Шатильон. – Вы сделаете приятное моей супруге.

– Довольно, довольно, дорогие мои, – притворно засмущался герцог. – А теперь оставьте меня, я должен составить текст прошения. Это документ официальный, сами понимаете, над ним необходимо подумать.

– Да, да, отец, мы уже уходим! – поспешно проговорила маркиза.

И молодая чета оставила господина де Лонгвиля наедине с его тайными помыслами.

Слащавая улыбка мгновенно слетела с лица старого притворщика, не оставив ни следа на мраморной бесчувственности. Герцог ушел в свой кабинет, где и взялся за написание обещанного письма.

Странная, радостная злоба подстегивала перо господина де Лонгвиля, и оно словно само собой выводило строчку за строчкой, нанизывая одну на другую красивым вычурным узором. Письмо содержало в себе почтительное обращение к справедливым судьям, несколько любезностей, а дальше…

«На днях я прислал на ваш суд одного молодого человека по имени Анри. Он не хотел, чтобы кто-либо знал его настоящее имя. Но мой долг его раскрыть перед святейшим судом, потому что я не оправдываю воров и убийц, забывших о чести и совести. Итак, этот юноша является моим двоюродным племянником и носит титул барона. Пользуясь тем, что я много лет не бывал в его поместье и совершенно не знал в лицо молодого хозяина, он предпринял коварное и подлое предприятие. Он прибыл в мой замок и под видом слуги, не останавливаясь ни перед чем, пытался добиться любви моей дочери. Около десяти лет моя дочь, баронесса де Жанлис, была помолвлена с достойным дворянином, графом до Лозеном и была верна священному обету, дожидаясь момента вступления в брак. Вернувшись на родину после долгого путешествия, этот благородный господин собирался обвенчаться с баронессой и для организации предстоящего торжества прибыл в Лонгвиль. Но мой племянник, этот сумасшедший, сумел подкараулить господина до Лозена на обратном пути домой и предательски убить его ударом в спину. Затем он обокрал несчастного и надругался над его беззащитным телом. Заподозрив неладное, я отослал дочь к другу нашего дома, маркизу де Шатильону, который действительно любит мою дочь и вполне может служить ей достойной опорой в жизни. Оставшись один, племянник принялся бесчинствовать в моем замке, так что был вынужден распорядиться арестовать его. Но он пытался бежать через потайной ход, которым неоднократно пользовался для своих черных дел. Слава Богу, слуги схватили его. Я, как подобает человеку честному и благородному, не мог больше себе позволить держать в своем доме подобного человека и распорядился отправить его на ваше рассмотрение.

Неожиданно выяснилось, кем на самом деле является мнимый Анри, и я прошу достопочтенный суд вынести ему справедливый приговор, учитывая жестокость барона и его склонность к временным помешательствам. Я не называю его истинного имени, ибо не могу допустить, чтобы позор этого человека пал на честь целой фамилии, заслужившей славу в крестовых походах и честной борьбе на поле брани…»

Глава 33

За день в камеру никого не сажали, и Анри изнывал от одиночества, хотя, скорее всего, больше от того, что не находил себе дела.

И снова погас дневной свет. И опять пришло утро.

Сквозь зарешеченное окно можно было наблюдать, как в высоте расчищается небо, и уже начинает проглядывать почти забытая синева холодных небес. Веселое солнце пыталось прорваться в камеру через нагромождения тюремных построек, и это никак ему не удавалось. День обещал выдаться щедрым на свет и яркость. Но взамен он собирался сковать хрупким льдом оставшиеся после дождей лужицы. Чтобы дети могли с разбегу разбивать водяное стекло и радоваться мелодичному хрусту.

Послышались шаги, и вскоре к заключенному вошел человек, вернее даже ЧЕЛОВЕЧЕК, юркий и неуязвимый. Он напоминал насекомое. Особенно наталкивали на подобные ассоциации мерзкие усики непонятной окраски, когда-то считавшиеся черными, а сейчас покрытые сединой, словно владелец окунул их в сметану и забыл умыться.

– Ты будешь слуга господина де Лонгвиля? – осведомился человечек.

– Да, я, – ответил юноша.

– Ну, тогда слушай приговор! – торжественно произнес гость и полез в рукав за бумагой.

– А, собственно, в чем я провинился? – попытался выяснить Анри, но равнодушный служитель закона, не обращая внимания на его слова, принялся зачитывать бумажку.

– «Учитывая злонамеренность кражи, совершенной вышеозначенным человеком, справедливейший суд приговорил преступника, как вора, к смерти через повешение!» – победоносно завершил он свое чтение.

– Как же? – растерялся юноша. – Но ведь вы даже меня не спросили ни о чем, я же могу всё рассказать, откуда у меня драгоценность. Я ведь даже не знал, что она – драгоценная… Передайте судьям, что я хочу поговорить с ними!

– Ты думаешь, у них дел больше нет, как только выслушивать вранье всяких разбойников? – без доли жалости произнес человечек.

– Но ведь так не бывает! – воскликнул Анри. – Нельзя убивать ни за что!

– Казнь – не убийство! Это кара. Она всегда назначается судом, а, следовательно, справедлива. Честные люди сюда не попадают. И священный долг правосудия избавлять мир от скверны и мрази, чтобы люди могли спокойно жить – самодовольный человечек взглянул на Анри и с иронией заметил. – О, да вы, господин вор, оказывается, настолько чувствительны, что изволили плакать?

– С чего ты взял?! – зло спросил юноша, рывком смахивая с ресниц досадную влагу.

– Достаточно увидеть твой красный нос! – ответил слуга справедливости. – У меня уже глаз опытный. Немало вас бьется в истерике, услышав приговор! Многие рыдают. А кто-то и кончает самоубийством. Но стоит ли так себя утруждать, если через несколько часов ты и так оставишь этот мир? – он сдержанно засмеялся. – Зачем отягощать свою вину перед Господом еще одним грехом?

Молодой человек с ненавистью смотрел на него, а тот продолжал:

– Вот помню, в соседней камере какая-то девчонка, взятая за колдовство, так испугалась костра, что ночью изгрызла зубами руки и к утру вся истекла кровью… Ты б видел, сколько работы она всем нам задала, мерзость такая!

– Она так страшно умерла, а тебе ее не жаль? – воскликнул Анри.

– Еще чего! – спокойно ответил страж закона. – В моем сердце нет и никогда не будет места жалости! Жалость к преступникам само по себе уже почти преступление. Я не жалею таких, как ты! – он задумался на мгновение и добавил. – Но иногда я просто удивляюсь. Вот, например, удивляюсь тебе. Как ты мог, проходимец, позариться на фамильное достояние человека, приютившего тебя, подобравшего тебя с улицы, давшего тебе кров и пропитание! Щенок паршивый!

Анри молчал.

Гость собрался уходить, и уже стоя на пороге, кинул напоследок:

– Жить тебе до вечера, не скучай! – после чего дверь за ним с лязгом захлопнулась.

Но не прошло и четверти часа, как она вновь отворилась, и в полумрак камеры ворвалось нечто шелестящее, от которого за милю распространялся чудесный запах, аромат, уже позабытый молодым человеком, но теперь вселяющий надежду в сердце узника. Так пахло освобождение. Так пахло платье Генриетты.

Да, да, это была она – госпожа Генриетта. А он-то думал, что уже не увидит ее.

– Мой бедный Анри! – воскликнула неожиданная гостья. – Я уже знаю, что они хотели с тобой сделать! Негодники! Продажные бездельники! Как хорошо, что я успела вовремя!

– Вы мне не снитесь, госпожа баронесса? – спросил молодой человек, боясь поверить своему счастью.

– Нет, не спишь! – улыбнулась Генриетта. – Только теперь я уже не баронесса, я вышла замуж за маркиза де Шатильона.

– Поздравляю вас, моя госпожа! И смею предположить, что теперь вы любите своего избранника. У вас лицо счастливой женщины. Вы так и светитесь добросердечием, чего я в вас раньше не замечал.

– А ты всё такой же дерзкий, мой дорогой! – смеялась маркиза. – Я действительно переполнена радостью! Ты же ничего не знаешь!

– Что-нибудь еще случилось? – напрягся юноша.

– Представь себе, у меня нашелся родной брат!

– А разве у герцога были еще дети? – легкая тревога охватила тело молодого человека мягкой дрожью, он еще не знал, что скажет ему Генриетта, но мимолетное предчувствие уже гналось за ним по пятам, и мчались они к запретной дверце в неведомое.

– Отец рассказал нам все обстоятельства смерти моей несчастной матери, – глаза маркизы озорно блеснули. – Поэтому я здесь.

– Я ничего не понял.

– Сейчас поймешь! – и Генриетта протянула к Анри зажатый кулак. – Угадай, что внутри!

– Откуда мне знать?

– Она раскрыла ладонь, и молодой человек увидел свой медальон, тот, что отобрали у него слуги герцога.

– Узнаешь?

– А как же! – процедил юноша. – Ведь из-за этой безделушки я оказался здесь.

– Ну, не надо сетовать на судьбу! Теперь угадай, что в другой руке?

– Госпожа, вы насмехаетесь надо мной?

– Не отворачивайся, гляди и не падай!

Анри посмотрел на содержимое второй ладони и почувствовал, как у него двоится в глазах.

– И что ты теперь скажешь? – весело спросила Генриетта. – Хотя, что ты можешь сказать! Твой медальон – доказательство, что ты – мой брат! Он пропал вместе с тобой девятнадцать лет назад!

– Но мне нет девятнадцати.

– Чушь, тебе есть девятнадцать.

– Позвольте, госпожа, – испугался юноша. – Я не могу являться вашим братом хотя бы потому, что у меня были родители, я знаю!

– Чепуха! Они нашли тебя где-нибудь на дороге, а настоящим отцом у нас – герцог!

– Нет! Это герцог нашел меня на дороге! – яростно сопротивлялся Анри. – А родился я в театре, в семье актеров.

– Глупец! От чего ты пытаешься отказаться? – смеялась госпожа де Шатильон. – От денег и почета? От родных и близких?

– Это герцог мне «родной и близкий»? Да он же лопнет от злости, если увидит меня в своем доме, да еще в равном себе положении!

– Напрасно ты так думаешь! Между прочим, он был так добр к тебе, что даже написал прошение в суд, чтобы эти болваны отменили свой дурацкий приговор!

– Я не верю в милосердие де Лонгвиля, – высказался молодой человек. Он слишком горд, чтобы так упасть в собственных глазах.

– Да нет же! Он очень привязан ко мне и, разумеется, к тебе тоже, раз ты его сын!

– Привязан?

– Это был его подарок к нашей свадьбе с Альбером!

– Я не представляю, как стану жить с ним под одной крышей… – закричал юноша, быстро шагая взад-вперед. – Думаю, герцог такого же мнения!

– Милый, Анри! Не тревожься! Мы уедем в Шатильон и никогда не будем вспоминать о том, что когда-то с нами происходило в Лонгвиле.

– Госпожа! – взмолился молодой человек. – Признайтесь, зачем я вам нужен? У вас есть всё: престиж, богатство, юность, любящий супруг! Так чего вы еще хотите? Что я-то буду делать в Шатильоне? Развлекать вас, играть роль паяца?

– Ну что ты! С этим покончено навсегда! Я хочу, чтобы мой брат находился рядом со мной!

– Но я этого не хочу! – воскликнул Анри. – Ведь я не смогу жить в вашем скучном мире! Я обязан загладить свою вину перед друзьями. Я буду их искать и найду! Мое призвание – бродяжничать и валять дурака на публику! Добрая госпожа, отпустите меня!

Он свалился ей в ноги.

Маркиза никак не ожидала такого поворота событий и тихо вскрикнула, но тут же взяла себя в руки и твердо сказала:

– Мы с Альбером решили, что ты будешь жить у нас, и от своих решений не откажемся!

– Ну хорошо милая госпожа! Тогда я сам найду способ избавить вас от своего присутствия, – проговорил молодой человек.

– Неблагодарный!

– Да, госпожа!

– Бессовестный и глупый!

– Вот видите, сколько недостатков. И это – ваш так называемый брат? Гоните его прочь!

– Хитрец! – засмеялась маркиза. – Я знаю, знаю все твои увертки! Но сейчас это не важно. Главное, слушай меня внимательно и делай так, как я говорю. Я тут узнала, что пересмотр твоего приговора состоится не раньше сегодняшнего вечера. А значит, тебя освободят только завтра. Мы с Альбером остановились в гостинице и переночуем там, выспимся хорошенько. А завтра в обеденное время заедем забрать тебя отсюда.

– А почему вы решили воспользоваться гостиницей, тогда как тут дом вашей тетушки?

– О, я уже заранее знаю, чем это кончится, – замахала руками госпожа де Шатильон. – Она примется расспрашивать о тебе, об Альбере! А мне бы не хотелось портить себе хорошее настроение.

– Понято, – пробормотал Анри.

– Значит, ты все уяснил?

– Да.

– Тогда до встречи, – сказала Генриетта, целуя юношу в лоб, и тут спохватилась. – Ой! Чуть не забыла. Я привезла тебе костюм. Его сейчас принесут.

– Зачем?

– Ну, ты же теперь настоящий дворянин! Видишь, как кстати я заказала это платье!

– Благодарю, – мрачно ответил молодой человек.

– Очень рада была тебя увидеть!

Генриетта покинула узника совершенно восторженной. А через мгновение слуга внес в камеру сверток и положил рядом с неподвижно сидящим на полу Анри, который теперь не знал, что ему делать.

Перспектива стать наследником герцога де Лонгвиля повергала его в отчаянье. Это казалось пожизненным заключением. И, по сути, таковым и являлось.

Вдруг откуда-то налетело дыхание, окутав на мгновение полузнакомыми воспоминаниями того, чего не было в действительности.

– Можно предать Идеал, Мечту, Любовь, предать себя! – шептала тишина камеры. – Ты обязан найти себя, разделив понятия о Добре и Зле, о Правде и Лжи, об Отваге и Трусости… И каждый раз ты должен быть лучше и лучше. Человек сам делает свою судьбу… Очищение настало…

Завораживающий шепот безжалостно прервало лязганье двери.

Вошел тот же господин, только на этот раз он держал бумагу в руках и был предельно вежлив. Даже, как показалось Анри, чего-то остерегался, находясь наедине с заключенным, хотя за стеной стояла стража, готовая по первому зову ворваться и разорвать в клочья любого, кого потребуется.

– Вы принесли новое решение суда? – спросил юноша.

– Да, ваша милость.

От юноши не ускользнуло, что и обращаются к нему теперь иначе. Удивительно.

– Когда я смогу покинуть эти благословенные стены?

– Завтра, около полудня, – сдержанно сообщил человечек.

– Спасибо.

– А теперь, если позволите, я зачитаю приговор.

– Вы хотите сказать, заключение суда?

– Да, и если не возражаете, я исполню свои обязанности.

– Хорошо.

Страж справедливости повысил голос и зачитал:

– «Учитывая новые обстоятельства, поступившие в суд через письмо герцога де Лонгвиля, и по личной просьбе этого достойного господина, желающего сохранить в тайне часть обстоятельств, а также подлинную личность обвиняемого, почтенный суд Парижа изменил первоначальное заключение по делу некоего Анри, ранее обвиняемого в воровстве, и счел его непричастным к данному обвинению…»

– Я же вам говорил! – обрадовался молодой человек.

– «Суду открылись новые серьезные обвинения, кои полностью доказаны и освидетельствованы господином герцогом и еще несколькими уважаемыми людьми, а именно тяжкое преступление…»

– Что?

– «…Подлое убийство досточтимого графа до Лозена и дальнейшее злоумышление с целью овладеть его невестой, дочерью господина де Лонгвиля…» – бесстрастно продолжал слуга закона.

Анри что-то бормотал, кричал, возмущался, но тот спокойно читал дальше и дальше:

– «Посему, как вора и убийцу приговорил к смерти, но, учитывая неожиданно обнаружившееся дворянское происхождение преступника, суд вынес снисходительное решение…»

Он сделал короткую паузу, после которой уронил:

– «Обезглавить»,

Последнее слово странно подействовало на обоих присутствующих. Один как-то неестественно подался вперед всем телом, словно желая наброситься на судейского служителя, а второй, видя это, моментально юркнул в коридор и захлопнул за собой дверь. Щелкнул запор.

Анри, как подкошенный, свалился на пол, и дикий страх животного, предназначенного для бойни, заставил его зарыдать, забиться, царапая руками корявую стену и ломая ногти. Надежда растворилась быстрее дыма. Непостижимое стечение ужасных бед! Они словно всю жизнь гнались за своей жертвой и теперь, радуясь его промедлению, достигли его и набросились сразу все, разрывая на части беспомощное существо. Спасенья не было…

Но вот он снова наплыл на сознание – тот голос. Он напевал что-то чарующее, мирное и спокойное. Он колдовал, кружась веретеном по камере и осыпая всё вокруг таинственными лепестками неизвестных цветов.

– Я всегда буду рядом. Что бы ни случилось…

И как в видении, сквозь века и тысячелетия опять протянулась чья-то прозрачная рука, дававшая способность оставаться человеком.

– Я всегда буду рядом, что бы ни произошло…

Рука коснулась лица Анри, и щемящая тоска по чьей-то напрасно загубленной жизни выпорхнула из умирающего сердца и метнулась к окну: белая раненая птица со стоном вырвалась на волю. Так показалось юноше, но стоило ему перевести свой взгляд на птицу, как та окрасилась в черный цвет.