Шут герцога де Лонгвиля

Генриетта проснулась совершенно спокойной за свое будущее. Она знала, что всё будет так, как решит она сама. А выход из создавшейся ситуации нашелся сам в тот момент, когда она открыла глаза.

В нашей судьбе случаются эпизоды, во время которых мы знаем, что всё завершится для нас превосходно, несмотря на кажущуюся опасность или даже смерть. Мы словно прозорливцы, видим хороший исход и абсолютно не волнуемся на этот счет.

Кто-то подсказал баронессе, что свадьбе с до Лозеном не бывать. Уверенность казалась настолько осязаемой, мощной, что сомневаться в ней не приходилось. Правда, невеста еще не предполагала, что же станется с ее драгоценным женихом. Но в этом ли дело? Важен результат. А он мерещился весьма обнадеживающим. Счастье носилось над головой незримой бабочкой, и оставалось только поймать его умелой и твердой рукой.

Царства небесной благодати сладострастно распахивали двери перед мысленным взором Генриетты. Жизнь начинала казаться мудрой, доброй и справедливой сказкой с хорошим концом. И баронесса впервые за время своего пребывания в родовом замке ощутила всё правдоподобие того, что говорил ей так часто ее слуга Анри…

Глава 27

Прошло три дня.

Граф гостил у будущих родственников, и они не отказывали ему ни в чем, ибо жених был замечательно богат и напоминал герцогу о временах его отца и деда: много ел, пил, пошло шутил и оглушительно хохотал, будто стрелял из пушки.

– Госпожа баронесса, – однажды сказал де Лонгвиль. – А почему бы вам не пригласить сюда вашего шута?

Внутри Генриетты всё похолодело от ужаса. Во-первых, Анри мог бы отсутствовать, если бы она отправила его с письмом к маркизу, а во-вторых, это противоречило ее планам… Да, у нее созрела идея, как выпутаться из сложившейся ситуации, и баронесса холила ее и взращивала. А Анри играл в этой идее не последнюю роль.

– О, дорогой отец! – воскликнула госпожа де Жанлис. – Зачем здесь еще какой-то шут, если нам и без того достаточно весело? – и она заразительно засмеялась.

Граф с нескрываемым удивлением посмотрел в ее сторону, потому что это было первое проявление веселости баронессы за всё время визита до Лозена. Упражнения, прививавшиеся в проклятом монастыре, внезапно оказались полезными, смех был почти натуральным и довольно продолжительным.

Господин герцог истолковал его на свой лад: «Значит, Генриетта от графа в восторге, и не стоит им мешать». Тут же он весьма удачно изобразил внезапный недуг и покинул зал, опираясь на согбенную фигуру верного Жана, молча отдав слугам приказ ретироваться. Будущие супруги остались одни.

Разве мог опытный до Лозен упустить такой подходящий момент с тем, чтобы произвести на Генриетту такое впечатление, от которого бы она не спасла свое нежное (так он думал, наивный!) девичье сердце, до краев наполненное невинностью. Как он ошибался! Правда, этого он так и не понял, потому как госпожа де Жанлис, припомнив монастырские навыки прошлых лет, пустила их в ход все сразу. И началась атака с обеих сторон, битва, в которой нет победителей, а побежденный награждается любовью. Но, видимо, нет правил без исключений. Тайная война была известно только одной из сторон, а именно Генриетте. Она обольщала глупейшими увертками и ужимками, думая тем самым отвратить от себя господина графа. Но всё это действовало на графа совершенно иначе, чем рассчитывала баронесса, потому как, вероятно, он привык именно к такому общению с женщинами и теперь решил, что в ужимках и заключается искренность молодой дамы, и с готовностью включился в эту безумную игру. Строя из себя невесть что, они еще ухитрялись о чем-то разговаривать.

– Вы давно из монастыря? – мурлыкал до Лозен, посверкивая свиными глазками.

– О нет, – с придыханием отвечала баронесса, томно закатывая зрачки. – Всего несколько недель…

– Как вы прекрасны! – шептал жених, опьяненным взором раздевая будущую жену.

– Я в восторге, в неописуемом восторге от вас, дорогой граф! – врала госпожа де Жанлис, закусывая нижнюю губу.

– Я так счастлив, что мы вскоре будем вместе!

– О, как же мне передать вам те чувства, которые я испытываю к вам! – воскликнула Генриетта со всей искренностью, на какую была способна.

– Я благодарен судьбе!

– Я счастлива!

– Нежнейшее создание! – умирал от умиления старый повеса.

– Господин граф… – ласково обратилась к нему Генриетта. – Скажите, если это не секрет, сколько раз вы были женаты?

– От вас у меня нет и не должно быть никаких секретов! – с готовностью сообщил до Лозен. – Я трижды женился и трижды вдовец.

– А почему? – удивилась баронесса.

– Я слишком сильно любил их, – признался граф, потупив взор. – Я создан для страстной необузданной любви. И я люблю вас, дорогая Генриетта. Я десять долгих лет ожидал дня нашей свадьбы!

«Пожалуй, надо позвать кого-нибудь, чтобы это животное не забывалось», – подумала баронесса и позвонила в колокольчик.

– Зачем вы это делаете? – огорчился граф. – Нам будут мешать!

– Разве могут помешать какие-то слуги! – возразила Генриетта. – Они ведь нам не ровня!

– Но они нас стеснят.

– Напротив, с ними я буду чувствовать себя увереннее с вами.

– О, моя дорогая, вы меня не любите! – сказал до Лозен и капризно надул губы, словно малолетнее дитя.

– Подождите некоторое время, милый граф, и возможно, когда-нибудь я полюблю вас.

– Но ваши слова, полные душевного огня, которые вы только что источали…

– Восторг и восхищение еще не доказательство самой любви! – заявила Генриетта.

– Это выше моего понимания! – воскликнул незадачливый жених. – Какой смысл скрыт в ваших словах?

– Что с вами? – неожиданно холодно спросила госпожа де Жанлис. – Вы плохо себя чувствуете? Пойдите прилягте, последовав примеру моего отца. Ведь в вашем возрасте со здоровьем не шутят. Тем более удивительно, что вы после столь тяжелой лихорадки всё еще думаете безотлагательно жениться. Боюсь, это убьет вас!

Вошел лакей.

– Выйди, тебя никто не звал, – грубо бросил ему до Лозен.

Лакей поклонился и вышел.

– Как прикажете относиться к вашей выходке? – спокойно осведомилась Генриетта. – Я вызвала слугу, а вы, не спросясь меня, его отослали! Не кажется ли вам, что это форменная наглость?

– Она не наглее тех слов, которые вы только что имели удовольствие бросить в мой адрес, – так же спокойно ответил граф.

– А вы мстительны.

– Я не позволю себя оскорблять.

– По вашему виду можно сделать вывод, что вы желаете со мной разделаться, – сообщила Генриетта.

– Вы не ошиблись, моя дорогая, – подтвердил до Лозен с улыбкой людоеда. – Вы вскоре поплатитесь за свою грубость.

– Но я пока еще не ваша собственность, – воскликнула баронесса. – Я не намерена ею становиться! Лучше умереть, чем подвергаться вашим объятьям.

– Напрасно ты, дорогуша, так рассуждаешь! – сытые глаза господина жениха плотоядно сверкнули. – Всё давным-давно было оговорено, и тебе никуда, голубка моя, не скрыться от меня!

– Как вы смеете так со мной разговаривать?! – взорвалась госпожа де Жанлис. – Почему вы позволяете со мной подобные вольности!

– Потому что ты – моя! – щербато улыбнулся до Лозен.

– Какая мерзость! – Генриетта отвернулась, не в силах смотреть на эту довольную расплывшуюся рожу.

– Ты можешь сколько угодно показывать свое отвращение ко мне! Всё равно будет по-моему. Сделка с господином де Лонгвилем заключена, подарки сделаны, теперь остается лишь закрепить наши судьбы в стенах святой церкви, и всё уладится. Моя болезнь явилась так некстати, – пожаловался граф. – И даже сам не знаю, как это произошло. Подумаешь, попал под ливень, как будто такого не случалось раньше! Ну ничего, я снова в седле и вновь могу предаваться охоте.

– На беззащитных девушек? – вставила баронесса.

– О нет, моя крошка! Девушки не так беззащитны, как хотят казаться. В каждой из них сидит коварный дикий зверь, готовый в любой момент выскочить наружу и разорвать в клочки каждого, кто бы он ни был. Поэтому я знаю, поверь мне, знаю женщин, я умею их усмирять, этих необъезженных лошадок, – самодовольно произнес до Лозен и растекся в блаженной ухмылке.

– А не кажется ли вам, что вы грубы? – осведомилась Генриетта. – А еще вы мне противны, гадки и мерзки!

– Придется потерпеть, – заявил жених, осушая тяжелый бокал с крепким вином. – И вообще, вам пора привыкать ко мне и к моей манере общаться с женщинами. Ведь мы скоро обвенчаемся!

– Этого не будет! – вспылила баронесса, вскакивая из-за стола. – Лучше погибнуть от когтей дикого зверя, чем быть жалкой игрушкой в ваших жестоких руках!

– Напрасно вы тревожитесь, – спокойно возразил граф. – Ведь вам уже ничего не изменить! Бог свидетель! Да и ваш отец, думаю, не выкажет удовлетворения, когда узнает о нашем разговоре. Я ему расскажу.

– И хорошо, если расскажете! – выпалила Генриетта. – Передайте ему, как вы грубо со мной обращались!

– Передам. И еще прибавлю о вашем притворстве.

– Говорите, что хотите, только оставьте меня в покое, дайте хотя бы последние дни не ведать вашего присутствия в моей жизни, избавьте от счастья созерцать свое отвратительное лицо! – закричала баронесса, выбегая из зала.

– Какая горячая! – отметил граф. – Вот будет замечательная жена! Я отведаю с ней настоящее наслаждение!

Генриетта в очередной раз рыдала в собственной спальне, уткнувшись лицом в подушку. И сбившаяся прическа смешно сползла набок. Генриетта не могла удержаться от злости, переполнявшей всю ее, и в бессильном исступлении грызла подушку, рвала ее зубами, с удовольствием наблюдая за дырами, образованными ее укусами. С каким бы наслаждением она сейчас бы искусала своего будущего мужа! Нет, не мужа! Он не станет ей мужем! Никогда! В этом поклялась себе Генриетта вчера утром, и ей сразу сделалось легко и приятно. А сейчас сердце переполняло какое-то зверство. Наверное, там бьется дикое животное, попавшее в капкан, расставленный на него заботливым охотником….

В тот день Генриетта больше не встречалась с графом, а на следующий гость собрался уезжать.

Непонятно, рассказал ли он герцогу о ссоре с баронессой или нет, вероятнее всего, приберег это подарком к свадьбе. Господин де Лонгвиль намеревался дать прощальный завтрак дорогому гостю и известил об этом свою любимую дочь.

В один миг Генриетта приняла решение действовать. Она знала, как и что делать, и посему послала за Анри, а сама свалилась на кровать под балдахин в позе глубокой смертельной скорби. Услышав за дверью легкие быстрые шаги, она издала сдавленное всхлипывание и намочила глаза водой из бокала, припрятанного под кроватью.

– Вы меня звали? – услышала баронесса за спиной голос преданного друга.

– Да… – проскрипела она, дергая за шнурок балдахина и приподнимая тяжелую ткань так, чтобы юноша мог получше рассмотреть ее горе.

– Что-нибудь случилось? – осведомился молодой человек.

– Подойди ближе, – застонала Генриетта. – Я умираю.

– Может, будет уместно послать за лекарем?

– Нет, это не болезнь. Это совсем другое. Неизлечимое! Безысходность! – баронесса повернула к юноше свое залитое водой мокрое лицо.

– Вы плачете? – осторожно уточнил Ани, делая шаг к постели. – Опять из-за графа?

– Да, мой друг! Из-за графа! Он оказался настоящим чудовищем! Я даже не предполагала, насколько он безобразен! – и тут Генриетта впилась длинными ногтями в руки Анри, который, ни о чем не подозревая, приблизился вплотную к ложу, на котором мучилась баронесса, и горячо прошептала. – Дорогой мой! Спаси меня! Избавь от ужаса!

– Госпожа, как вы можете просить об этом меня, ничтожного слугу? – кривясь от боли, пробормотал Анри.

– Посуди сам, кого я еще смею умолять о спасении? – рыдала баронесса, проливая уже настоящие слезы.

– Как же я спасу вас? – недоумевал молодой человек.

– Я не знаю! – завывала госпожа де Жанлис. – Вызови его на дуэль и прикончи! Придумай что-нибудь!

– Простите, я не умею драться на шпагах. В театре мы бились понарошку, тупым оружием…

– Ничего, этому нетрудно научиться во время боя! – успокоила его баронесса.

– Но ведь у меня нет шпаги…

– В отцовском замке хранится сумасшедшее количество подобного хлама, я подобрала тебе! – и с этими словами Генриетта достала из-под кровати одежду, сшитую в Париже, и шпагу, самую настоящую, с хорошей дорогой отделкой. – Бери! И не мешкай! Сейчас граф пойдет завтракать, а потом отправится домой.

– Но я…

– Не перебивай меня! Ты подкараулишь его по дороге и скрестишь с ним оружие. Понял?

– Я не верю своим ушам! – пролепетал юноша. – Как смею я, простолюдин, нападать на благородного графа? Я ведь не бандит! Если вы про меня так хорошо думаете, это может сделать честь только вашей бурной фантазии…

– Не дерзи, на это нет времени! – перебила баронесса. – Неужели трудно назваться любым вымышленным именем, прикинувшись дворянином! Ведь по одежде он сразу подумает, что ты знатный господин. И не обманывай его ожиданий!

– Но откуда мне знать, какой дорогой он поедет? – слабо сопротивлялся молодой человек; стечение страшных обстоятельств уже захватило его и тащило навстречу смертельной опасности, неотвратимое и фатальное, как наводнение или извержение вулкана.

– Здесь одна дорога – через лес! И кончим глупый разговорю Отправляйся сейчас же! – деловито сказала Генриетта, и Анри ничего не оставалось, как подчиниться.

На миг он задержался и посмотрел ей в глаза:

– Вам не страшно?

– Что ты имеешь в виду? – удивилась госпожа де Жанлис.

– Неужели вы не боитесь за себя?

– Зачем ты ходишь вокруг да около, сразу бы спросил, почему я не жалею тебя!

– Ну, как я осмелюсь на такие расспросы! Я хочу понять, не боитесь ли вы вручать свою судьбу в такие руки, как руки вашего недостойного слуги? На это должны быть особые обстоятельства или невероятная смелость.

– Да, дорогой Анри, ты снова прав! Если тебя убьет эта жирная мерзость в человеческом обличье, мне ничего не останется, как принять яд. Так что смелость тут ни при чем. Ты – моя последняя надежда.

– Я польщен до глубины души! – ответил молодой человек, делая поклон. – Благодарю вас.

– Довольно этикета. Торопись! И постарайся, чтобы тебя никто не видел.

Анри направился к двери, держа в руках сверток, из которого гордо и правдиво торчала шпага, и вдруг остановился на пороге, обернулся.

– Чего тебе еще? – нетерпеливо промолвила Генриетта.

– Я хотел бы узнать, не желаете ли вы со мной проститься? – тихо произнес юноша.

– Прощай. А теперь ступай, ступай!

– Госпожа, неужели у вас не найдется ласкового слова для того, кто идет отдавать за вас жизнь?

– Жизнь слуги мало стоит, – бросила баронесса.

– Тогда, – Анри изменился в лице и со стуком швырнул в сторону сверток. – Я не собираюсь умирать из-за чьей-то глупой прихоти. Защищайтесь сами.

И дверь за ним хлопнула, как пощечина.

– Жерар! – воскликнула баронесса, призывая своего лакея. – Жерар, верни его сейчас же!

Заглянувший было в комнату слуга, быстро скрылся, а через считанные мгновения вернулся вместе с беглецом.

– Спасибо, Жерар, можешь идти, – сказала Генриетта и, выбираясь из постели, сказала Анри. – Не надо убегать и злиться. Ты пойми, что я настолько убита горем, что сама себе не отдаю отчета в собственных словах. Да, я была несносна и ужасно груба с тобой. Прости же! Пусть наша дружба не заканчивается столь нелепо. Ты бескорыстен, добр и преследуешь благородную цель. Бог будет тебя хранить, вот увидишь! Я свято верю в то, что ты уничтожишь этого человека.

– И сяду за решетку, – угрюмо промолвил юноша.

– Не говори глупостей! Никто не узнает, что это сделал ты.

– Почему-то я не разделяю вашей уверенности.

– Конечно, если ты станешь болтать о своих подвигах, – Генриетта развела руками. – Я тебе ничем не смогу помочь. Впрочем, – она засмеялась. – Тебе никто не поверит, даже если ты вдруг признаешься, что убил заядлого дуэлянта! Есть железное доказательство твоего вранья – замок Лонгвиль, из которого, это знают все – нет выхода.

– Хорошо, госпожа баронесса, – горько усмехнулся Анри. – Вы почти убедили меня в безнаказанности моих намерений. Теперь остается лишь убить кое-кого, и вы обретете свободу. Надеюсь, и я тоже?

– Иди, я очень волнуюсь за тебя!

Молодой человек вновь поклонился, заодно поднимая с пола брошенные вещи:

– Прощайте, баронесса. Если ваш жених меня проткнет, не слишком огорчайтесь, ведь господин герцог вскорости подыщет мне достойную замену, и вы не будете скучать.

– Как ты можешь так говорить! Я не переживу твоей смерти!

– Полно, милая госпожа! – усмехнулся Анри. – У каждого своя судьба. И если мне суждено умереть сегодня, так тому и быть.

– Было бы очень жаль! – прошептала Генриетта, когда юноша ушел. – Я к нему так привязалась…

Глава 28

Завтрак был плотен, продолжителен и оставлял приятные воспоминания. Герцог и до Лозен со слезами на глазах распрощались, граф галантно чмокнул пальчики госпожи де Жанлис и резво залез в седло с небольшой лестницы, любезно подставленной заботливым Жаном.

Норовистая графская лошадь сразу же огласила площадь замка звонким ржанием, всадник добродушно потрепал ее по холке и, напоследок махнув в сторону невесты пухлой рукой с отёчными пальцами, отправился в обратный путь. Опытный взгляд жениха не мог не уловить некое подобие тревоги на личине баронессы, но тут же самодовольство графа сочло это за проявление сердечной привязанности и нежелание расставаться с будущим мужем. Вчерашняя беседа была не в счет. До Лозен покинул Лонгвиль счастливейшим человеком. Он всегда это ощущал, когда одерживал какую-нибудь победу – над медведем ли, над кабаном, над свирепым волком или над женщиной. Да здравствует охота! Охота на Беззащитность! Это удивительно привлекательное занятие, особенно если ОНА не ждет вашего нападения! Подкрадитесь к ней сзади и накройте прочной сеткой, а потом можете шутить и смеяться, забавлять пленницу глупыми баснями и интересными случаями из вашей насыщенной приключениями жизни. Это укрепит вас в убежденности собственной исключительности: исключительная хитрость, исключительное коварство, исключительный цинизм! А потом убейте ЕЁ, как вам заблагорассудится, жестоко или щадяще, с кровью или с пеной у рта. И долго созерцайте на то, что осталось в ваших цепких руках – еще за мгновение до этого двигавшееся и имевшее теплоту и тягу к свету. Успеха вам, господа охотники! Удачной добычи! Только не окажитесь по случайности сами в положении жертвы. Так иногда бывает, когда вы слишком уверены в собственной безнаказанности. Вас может отыскать невежественный медведь или злопамятная когорта волков. И тогда уж вам будет не до охоты… Но не надо грустных мыслей! Мы обязаны всегда оставаться победителями – таковы правила охотничьего искусства, такова охотничья справедливость! Поэтому, дорогой господин граф, не берите в голову! Вы действительно одарены вниманием и заботой со стороны любящей невесты. И взаправду расставание с вами вызвало у нее тревожные чувства, волнение. Может быть, даже за вас…

Широкая, несколько раскисшая дорога вела всадника сквозь лесные заросли, значительно поредевшие от начинающихся холодов и злого осеннего ветра, мародерствующего на опустошенной земле. Лес казался покинутым домом, затянутым паутиной, из которого забыли вынести часть обстановки, обрекая ее догнивать под дырявой крышей неба. Шторы некогда богатых листвой веток были небрежно сдернуты с окон и болтались лишь кое-где, заслоняя скромную люстру-солнце.

Неинтересный, скучный путь. Граф пожалел, что из-за желания покрасоваться не прихватил с собой ни слуг, ни кареты.

– В конце концов, можно было оставить их в этом лесу! – мелькнула у него запоздалая мыслишка, но липкий страх тут же затормозил все мозговые процессы и заставил слегка приподняться в седле.

Впереди в сотне шагов от него выступила на дорогу высокая фигура человека в черном плаще. Плащ зловеще развевался на ветру, подобно свирепому флагу флибустьера, а под ним… Да, да! Ошибки быть не могло! Там торчала длинная шпага!

«Засада!» – метнулось внутри, и что-то жалобно екнуло в области переполненного желудка. Но от неожиданности неустрашимый граф даже не сообразил остановить лошадь или дать стрекоча обратно в замок. Поэтому с каждым мигом он оказывался все ближе и ближе к черному бандиту. Когда до неприятеля оставалось не более пяти шагов, граф вдруг опомнился и резко потянул за поводья.

Лошадь от подобного маневра встала на дыбы, и незадачливый всадник почувствовал, что падает. Руки, крепко державшие поводья, не сумели противостоять колоссальной тяжести тела, и господин до Лозен кувырком полетел из седла.

Когда спустя мгновенье он пришел в себя, то увидел, что черный разбойник подбежал к нему с явным намерением помочь поняться. Граф с презрением взглянул на его лицо, закрытое до самых глаз черной непроницаемой маской, а широкополая шляпа с густыми перьями цвета сажи скрывала всю верхнюю его часть. До Лозен достал из ножен кинжал, хотя, признаться, это было совсем нелегко, и взмахнул им в сторону человека в черном. Тот отошел.

Граф совершил попытку встать самостоятельно. В итоге это ему удалось, но не сразу и с большим трудом.

Теперь они стояли друг против друга. Вернее, враг против врага. Черный обнажил наконец-то оружие. Оказалось, что это шпага, как и предполагал граф. Но узор на ее эфесе говорил о том, что противник, желающий оставаться инкогнито, был очень богат и принадлежал к какой-то славной дворянской фамилии.

Теперь граф не трусил. Он, не спеша, прихрамывая на левую ногу, которую подвернул во время падения, подошел к своей лошади и вытащил из седельной сумки несколько мешочков золота.

Черный неподвижно следил за его действиями.

Граф молча протянул золото противнику, но тот не двинулся с места, словно не понимал смысла широкого жеста до Лозена. Это продолжалось несколько секунд. Наконец граф улыбнулся презрительной улыбкой и швырнул мешочки человеку в плаще. Туго упакованные кошельки, имевшие заметное портретное сходство с хозяином, грузно шлепнулись на землю. Граф ожидал, что этот его поступок взбесит врага, и тот сам полезет на острие его шпаги, которую он только что вынул из ножен и теперь поигрывал ею в прохладном жидком воздухе.

Но разбойник оставался недвижим.

Это вывело из равновесия терпеливого господина до Лозена, и он воскликнул с ненавистью:

– Кто ты, и чего тебе от меня нужно? Бери золото и убирайся к дьяволу!

Черная фигура приблизилась, из-под плотной ткани, закрывавшей лицо, раздался твердый голос человека, готового на всё:

– Оставьте ее, она не может принадлежать вам!

– Кто? – невольно переспросил граф.

– Та, с которой вы помолвлены вопреки ее воле. Вы знаете, о ком я говорю, – в глазах разбойника, темных и жестких, выразилась внезапная нежность.

– Но кто ты? – повторил свой вопрос до Лозен.

– Я прошу вас оставить ее, – словно не замечая его слов, повторил человек в плаще. – Она не сможет вас полюбить. Никогда! Вы вызываете у нее только отвращение. Если вы осмелитесь жениться на ней, она умрет.

– Это она тебе сказала? – уточнил граф и, ощутив эфес шпаги в своей руке, попытался совершить нападение на врага.

Только это получилось не очень удачным. Наверное, сказалось падение с лошади, а, может быть, количество съеденного за завтраком замедлило резвость опытного бойца. Противник же, в свою очередь, тоже взмахнул шпагой. Опомнившийся граф решил, что не подобает знатному господину драться неизвестно с кем, кто упорно уклоняется от того, чтобы открыть свое имя, и остановился.

Разбойник тоже замер, готовый отражать любой выпад господина до Лозена.

– Почему вы не продолжаете? – осведомился он у графа.

– Мы еще не успели как следует поговорить, – сдержанно заметил тот. – Вы так и не назвали, кто вы, откуда, кем приходитесь госпоже де Жанлис, а также не поведали о причине такого подлого нападения на меня: в лесу, один на один. Ведь подобные дела решаются в честном поединке с секундантами в качестве свидетелей. А иначе моя или… – он замялся, прежде чем продолжить, затем выдавил. – ВАША смерть будет расцениваться, как вероломное убийство на лесной дороге. Возможен довольно неприятный суд…

– Я не располагаю возможностью вызвать вас на дуэль.

– Почему? – моментально спросил граф.

– Потому что у меня мало времени.

– Вот как? И вы решили компенсировать его недостачу скорым и тайным убийством?

– Разговор идет о чести дамы, и не имеет никакого значения ни место, ни ритуал дуэли, – закончил свою мысль человек в плаще. – Защищайтесь!

– Но я не буду драться до тех пор, пока мне не станет известно ваше имя! – заявил граф. – Ведь вы должны меня понять, я обязан удостовериться, в равном ли положении находится в обществе мой неприятель! Знатен ли он! Не замараю ли я руки о недостойного?

– Позвольте не открывать вам, как меня зовут. Надеюсь, мой внешний вид внушит вам уверенность, что вы деретесь с человеком, который ничуть не хуже вас. – с этими словами черный резким движением сорвал плащ и зашвырнул его в облетевший кустарник, а потом снял шляпу, отправив туда же.

Длинные темно-каштановые волосы, спрятанные под полями шляпы, упали вниз и легли на плечи разбойника тяжелой шелковой волной.

Перед графом стоял грациозный худощавый мужчина в роскошном бархатном платье с дорогим золотым шитьем. Из разбойничьего на нем оставалась только маска. Но вот он сдернул и ее, явно стеснявшую его речь и движения. И господин до Лозен с некоторым удивлением заметил, что его неприятель совсем юн и наверняка неопытен.

На какую-то долю мгновения граф почувствовал внутри некое подобие оттепели и спросил:

– Молодой человек, признайтесь мне, как мудрому, пожившему на свете мужчине, где и как вы познакомились и влюбились в мою невесту? Я, возможно, найду в себе силы простить вашу неразумную выходку, если увижу, что вы сами загнали себя в эту глупую ситуацию.

Юноша несколько растерялся и молчал.

– Ну, не томите!

– Это признание не имеет значения, потому что я пришел сразиться с вами, умереть или убить, – твердо заявил юнец.

Его слова так задели господина до Лозена, что тот кинулся с новым бешеным приступом ярости на молодого человека, которого за миг до этого готов был пощадить и даже простить.

– Я проучу тебя, дрянь! – бормотал граф, задыхаясь от быстрого темпа, который сам же и задавал, позабыв про свой возраст.

Шпага господина до Лозена мелькала в воздухе, но никак не находила врага. Вскоре это начало удивлять. Противник искусно уходил от удара, совершая головокружительные маневры, и словно забывая, что в его руках тоже есть шпага. Он словно не осмеливался направить свое оружие в обширной тело неприятеля.

А граф был убежден в собственной неуязвимости и наглел с каждой секундой, посылая налево и направо страшные проклятья на трех языках, которыми владел в совершенстве.

Его враг дрался молча и, вероятно, у него не было достаточных знаний в ведении дуэли, и посему господин до Лозен, памятуя о тактике боя, начинал медленно теснить его с дороги в сторону кряжистых деревьев. Совершенно неопытный в этих тонкостях молодой человек даже не замечал хитрости графа, он только неотрывно следил за свистящим клинком шпаги, кровожадно рассекающим пустоту в поисках жертвы. В какой-то момент при неловком движении его собственная рука выпустила шпагу, и та, спружинив, улетела в сторону. Но он, казалось, этого даже не заметил. Все внимание было приковано к действиям противника. Так он отступал и отступил назад, покуда не уперся спиной в ствол дуба.

– Ну что, попался… глупец? – ликующе воскликнул запыхавшийся граф, готовясь нанести последний удар. – сейчас… я приколю… тебя… к этому… дереву, как… жалкое… насекомое!.. Насажу… на мою… острую… булавку!.. Можешь… молиться… если… успеешь!..

Дальше произошло то, что молодой человек запомнил отчетливо. Время будто растянулось в длинную раскрашенную скатерть: движения графа стали плавными и медленными, он гулко захохотал, обнажая омерзительные редкие зубы, и направил жало клинка прямо в грудь своего противника. Но что-то живое выскочило у него из груди с левой стороны, и багровое пятно завораживающе стало растекаться по его светло-серому камзолу из превосходной замши. Граф изменился в лице, краска отливала от щек, глаза закатывались, а руки, уронив шпагу, что-то хватали в воздухе. Клинок падал долго. Слишком долго. Казалось, он совсем не движется: вот его опасный острый конец проходит линию груди молодого человека, отклоняясь вправо и, словно желая на прощание отдать должное солнцу, задирает отточенный нос в небо, а потом смертельно раненой птицей опускается на помятую желтую траву, подскочив дважды от соприкосновения с землей, как от ядовитого укуса. А, может быть, это была агония? Шпага распростерлась по спокойному покрову травы и листьев, умиротворенно вытянулась и застыла…

Юноша не мог поверить своим глазам, он не находил в себе сил оторвать взгляда от лежащего на земле оружия. Мир остановился вокруг него. Секунда длилась час.

Вдруг чья-то тяжелая рука закатила ему такую увесистую пощечину, что мир сразу ожил, зазвенел, а реальность, придя в себя, вновь обрела устойчивость. Обернувшись, юноша увидел крепкого мужчину лет тридцати, вытирающего пучком травы сталь шпаги. Одет он был в потрепанный дорожный костюм с тяжелым плащом; широкополая шляпа была украшена лишь потускневшей медной пряжкой. Обветренное лицо незнакомца свидетельствовало о долговременно пребывании на воздухе.

– Очнулся? – дружелюбно осведомился тот и протянул ему клинок. – Бери и больше не роняй.

– Что вы сказали? – переспросил молодой человек.

– О, да тебя, возможно, задело, раз ты плохо соображаешь!

– Я что, потерял свою шпагу? – удивился юноша.

– Бывает! – миролюбиво сообщил мужчина. – Главное, жизнь не потерял, благодари Бога и меня!

– Что произошло?

– Наверное, ты совсем ополоумел! Просыпайся!

– Где граф?

– А, покойник? Да вон валяется.

И незнакомец небрежным жестом кивнул в сторону, где молодой человек с ужасом узрел распростертую по земле фигуру, похожую сейчас на брошенный мешок с углем, каких много бывает в порту или возле шахты, где добывают черное топливо. Ветер шевелил редкие кудряшки графа, и они словно о чем-то деловито переговаривались, как торговцы, уточняя цену, за которую можно выгодно продать ветру надоевшее жирное тело.

– А лошадка-то ничего! – донеслось до уха молодого человека. – Добрая лошадка! И хорошо, что черная. Можно без опаски брать ее с собой.

– Что?

– Да чего ты заладил! Брось ты этого старого дуралея, выкинь из головы!

– Я не понимаю, как это могло произойти, – бормотал юноша, оседая на жухлую траву.

– Да никак. Иду лесом, слышу шум. Ну, думаю, попался кто-то в мой капкан. Я и помчался. – мужчина деловито обследовал седло господина до Лозена. – Выскакиваю. О! Гляжу, сцепились! Один шпагой размахивает во все стороны, ни дать, ни взять мельница! А другой перед ним танцует – высоко так подпрыгивает, надеется, что первому понравится. А потом совсем очумел, шпагу выронил. Ну, конечно, тот, что потолще, времени зря не терял, прижал дружка к стволу и решил из него решето сделать. Я, конечно, не против. Мне-то какое дело! Но прикинул, до чего же несправедливо: тот, из кого вышло бы более знатное решето, хочет продырявить своего недруга. Вот я и вздумал исправить положение. Подошел спокойно сзади и всадил ему вашу шпагу по самую рукоятку. Надеюсь, вы не будете ничего иметь против?