Read the book: «Озеро молчания»

1

Лерка заглянула без звонка, нарядная, беззаботная и веселая, как обычно. Меня всегда радовали гости, увы, нечастые, а видеть ее было приятно вдвойне: в наше обременительное время такая птичка-щебетунья редкий подарок. Я знала, что не услышу ни жалоб (на мужа, детей, безденежье), ни сетований (на судьбу, обстоятельства, эпоху), что она приходит поделиться цветной пыльцой своих впечатлений от поездок в прекрасные дальние страны или похвастать (но и это у нее получалось мило) очередной сногсшибательной обновкой. Вот и сейчас она покружилась передо мной в потрясающем кожаном пальто, счастливо улыбаясь на мои ахи, а потом сбросила его мне на руки и, прихватив принесенный пакет, порхнула на кухню.

– Я его еще не обмывала.

На столе появилась бутылка муската, семга, пунцовые яблоки, коробка конфет, багет и ароматный сыр с зеленой плесенью.

– Ну, хлеб-то у меня есть, – обиделась я.

– Ага, какой-нибудь прошлогодний сухарь. В холодильнике, небось, опять мышь с тоски удавилась? Нет, ну так и есть – вакуум!

– А это как же? – я ткнула пальцем в бутылку постного масла. – И внизу лук с морковкой, и еще рис есть.

Лерка безнадежно махнула рукой:

– Ты неисправима. Ты хоть картошку сварить можешь?

– А зачем? Ведь ее чистить надо, а рис помыл – и все.

– Веский довод. А морковь разве не надо чистить?

– Ни в коем случае, только хорошенько помыть и порезать.

– Ты мясо хоть когда-нибудь готовишь?

– Шутить изволите? Как подумаю, что эти окорочка или того хуже, рыбу, надо разделывать – б-р-р! Все холодное, скользкое, мокрое… Нет уж, лучше рис. А если добавить еще соевого соуса…

– Кончай агитацию, дай-ка лучше нож.

Мы учились в одном классе и знали друг друга так давно, что ее бесцеремонность не раздражала. После школы наши пути разошлись – я поступила в универ, а она в институт легкой промышленности, но уже года четыре после случайной встречи на улице мы виделись довольно регулярно.

– Хоть чайник поставь, – велела Лерка, нарезая сыр.

Пришлось признаться, что чая надо будет подождать: плита еле дышит.

– Все три конфорки? – изумилась подружка.

– Знаешь, они как-то по очереди…

– Я такой растяпы сроду не видела. А нож! Им же только лютого врага мучить. Ладно, черт с тобой, открывай мускат, будем пить вместо чая.

Раскрошив пробку и благополучно утопив ее в конце концов в бутылке («Очумелые ручки», – прокомментировала Лерка), я разлила вино по бокалам. Вообще-то я пила редко, но сегодня алкоголь пришелся весьма кстати: в последнее время жизнь совсем перестала мне улыбаться. Конечно, весна и авитаминоз, но все же… Естественно, обсуждать с Леркой свои проблемы я не могла: она бы только рукой махнула и объявила меня лучшим в мире производителем слонов из мух – сытый голодного не разумеет. Вот Кларе можно бы поплакаться, но у нее столько собственных заморочек, что неловко лезть со своими мушиными проблемками, они ведь только для меня Кордильеры, а для других так, грядки огородные.

– Слушай, ты хоть когда-нибудь по сторонам смотришь? – прервала мои размышления гостья.

– В каком смысле? – удивилась я.

– Да во всех. Я вчера тебя на проспекте увидела, сигналила, звала – ноль внимания.

– Вчера? Наверное, с лекции шла, думала.

– Задумчивая ты моя, тебе давно надо не о лекциях, а о собственной судьбе поразмыслить. Ну посмотри, как ты живешь?

Я огляделась: неказисто, что и говорить. И еще эта дурацкая плита… Я попыталась уйти от ответа:

– Чудный мускат, и сыр ужасно вкусный.

– Это «Дор Блю», дорогая.

– Никогда не пробовала.

Лерка покачала головой:

– Ну почему ты такая рохля?

– Ничего себе рохля, – возмутилась я, – в двух местах вкалываю.

– А толку?

С толком действительно выходила незадача.

– Все из-за квартиры, эти метры кучу денег съедают.

– И это ты называешь квартирой? – возмутилась Лерка. – Извини, но ты заблуждаешься. У тебя в ванной того и гляди трубы полопаются – им уже лет по сто, – раковина треснула, эмаль с корыта отлетела – можно так жить?

– Душ тоже загибается, – честно призналась я.

– И того чище! Ну как с этим можно мириться? Сейчас ведь столько всего – глаза разбегаются.

– Не разбегаются, а на лоб лезут, – уточнила я. – Ты цены видела?

– Но ты же два года проторчала в Африке.

– Понимаешь, когда мама к Ленке в Воронеж уехала за Митькой ухаживать и решила там остаться, ей на эти деньги купили квартиру.

– Ни хрена себе! Ты работала, а квартира ей!

– Так ведь я и поехала в Африку квартиру заработать. Вот и заработала. Вернулась, а мне: извини, дорогая…

Я вздохнула. Мускат и вправду был замечательный; Лерка принялась чистить яблоко, но долго молчать не смогла – просто не умела:

– Все же ты сама маху дала: мыслимое ли дело – оставить мужа одного на два года.

– Так ведь я не сама, мы вместе решали, к тому же он с мамой оставался.

– Вместе решали, с мамой – детский лепет. Нашла кому верить – мужику. Тебя в какой оранжерее выращивали? Ни одному, ни за какие коврижки, уж можешь мне поверить.

– Да я верю.

– И не живи задом наперед, хватит все время оглядываться, подумай о будущем. Ты что, так и собираешься куковать в этих руинах? Годы идут, посмотри на себя – много ты в жизни хорошего видишь? Если не пошевелишься сейчас – прохлопаешь ушами до пенсии. Хочешь оказаться бабулькой с сумкой на колесах? Нет? А что ты сделала чтобы этого избежать?

– Но я и так в двух вузах вкалываю.

– За такие копейки можно и в трех – толку все равно не будет.

– А что тут поделаешь?

Лерка грациозно изогнувшись поставила чашку в раковину и повернула ко мне свое прелестное умело подкрашенное личико:

– На меня посмотри: дважды в месяц летаю за товаром – и никаких забот.

– Но у меня же лекции.

– Что ты, не найдешь трех свободных дней?

– Почему, найти можно, но я никогда не занималась извозом.

– Так ведь и я когда-то в первый раз полетела.

– Да у меня и денег нет.

– Чудачка, а я, думаешь, на свои покупаю? Фирма выдает, я делаю закупки, возвращаюсь – тысяча баксов в кармане.

– За три дня? – я потрясенно уставилась на нее.

– Иногда и больше. Хочешь, я за тебя поручусь?

– И что покупать?

– Шубы.

– Господи, я же в этом ничегошеньки не смыслю.

– Поработаем с каталогами, я помогу.

– Лер, но ведь вокруг столько меховых магазинов, я думала, сейчас челноки уже перевелись.

Она засмеялась:

– Мы не как все, мы ширпотребом не торгуем, у нас только эксклюзив. А за ним и поохотиться приходится.

– Но я не знаю языка, не знаю, куда сунуться…

– Ерунда, я тоже греческого не знаю. Тебя найдет человек из той фирмы, с которой мы связаны, и во всем поможет; грек, из бывших наших, по-русски как мы с тобой. Решайся, завтра конъюнктура может измениться. Тысяча зеленых в кадке не колосится.

Я кинулась, как в омут:

– Я хочу изменить свою жизнь. Я хочу попробовать. Я хочу поехать на землю Древней Эллады в прекрасный город Афины.

Лерка победно засмеялась:

– Может, ума у богини наберешься.

– Я очень постараюсь.

Она глянула на часы:

– Тогда начнем. Едем делать фотографию для паспорта.

Я растерялась – так сразу?

– Чего тянуть?

Я находилась в полном смятении: предложение было настолько неожиданным и заманчивым, что кружилась голова.

– Пойми, на свете очень мало людей, за которых я могла бы поручиться, но мы-то с тобой знакомы чуть не с пеленок. Сил нет смотреть, что ты с собой делаешь.

– Лерка, миленькая, а вдруг…

– Никаких «вдруг». Под лежачий камень, сама знаешь, не больно-то капает. Хочешь выбраться из этого болота и начать жить по-человечески – сделай шаг. Хочешь?

Завороженная напором, я прошептала:

– Хочу.

– Громче!

– Хочу! Но вот так, сразу?

– Что кота за хвост тянуть? Сегодня снимки, а в понедельник паспорт заказывать, на него месяц уйдет.

– Но я сегодня не в форме.

– Брось, на паспортных фотографиях все похожи черт-те на кого. Только темный свитер надень для контрастности.

– У меня нет темного, – переполошилась я.

– Айда посмотрим, что-нибудь да откопаем.

В спальне она повертела своей очаровательной стриженой головкой и закатила глаза в немом отчаянии:

– Ужас.

– Но у меня чисто, – попыталась я защититься. – А что обои сверху отклеились, так это…

– Мы зачем сюда пришли, горе мое? Открывай шкаф. Я так и знала. Это что?

– Свитер. Но он же зеленый.

– А на снимке каким, по-твоему, он выйдет? Надевай, поехали.

На обратном пути, едва я устроилась на сиденье маленькой красной «тоёты», Лерка тронула меня за руку:

– Об одном тебя прошу: не говори никому о нашем соглашении. Понимаешь, я не могу помочь всем, а отказывать тяжело, да и подлянку с досады могут устроить. В таком деле очень важна осторожность, ты не представляешь, какая сейчас конкуренция.

– Что ты, будь спокойна. Да мне, честно говоря, и рассказывать-то некому.

– И чтоб на работе не знали.

– Я там только «здравствуйте» да «до свиданья», я ведь все время в бегах, да и другие тоже, я никого не знаю, кто бы не подрабатывал. Не подведу, ей-богу. Только бы удалось.

Она засмеялась и до боли стиснула мои пальцы:

– Удастся. Мы же умные.

2

Все воскресенье я слонялась по дому как потерянная; дела валились из рук, пыталась читать, но не могла сосредоточиться на тексте. Душа была полна робости и надежды. Горячее участие Лерки в моей судьбе трогало до слез, но страх не справиться с задачей, подвести подругу, леденил спину. В голове плавали коротенькие мысли: где взять подходящую большую сумку? Что надеть – наверное, в апреле в Греции совсем тепло? Не сменить ли экстерьер – мои шмотки с головой выдают училку? Удастся ли выкрутиться со временем? Как этот человек меня найдет? А если не найдет? Куда ни глянь – одни вопросы.

Ясно было одно: в жизни наметился коренной перелом. Неизвестность пугала, но, если бы Лерка пришла и сказала, что все сорвалось, я почувствовала бы себя обкраденной. Предприятие было авантюрой чистой воды, и душа, казалось бы, смирившаяся с безнадежностью серых суетливых буден, затрепетала в предчувствии. Чего, вот в чем вопрос. Сигналы были беспорядочными и противоречивыми: я слышала манящий зов древнего города, убаюкивающую мелодию, невнятное обещание и тонкий, как звон тетивы, звук опасности, внезапной слабостью отдававшийся в теле. Я была сама не своя от этого раздрая, к счастью, в обед позвонила Лерка и велела приехать.

Все мои знакомые жили более-менее одинаково, то есть примерно, как я, с поправкой на функционирующую электротехнику, разумеется; Лерка обитала в ином мире.

– Как же у тебя красиво, сказала я, оглядываясь в ее фантастической кухне. – Знаешь, на земле есть одно место, где я хотела бы жить: твоя ванная, я поняла это пока плескалась в раковине.

– Да, – довольно согласилась она, – квартирку я себе сделала неплохую. – Вздохнула и добавила: Видела бы ты апартаменты моего шефа! Представляешь, двухэтажные, и вся мебель от Версаче – кожа в стразах и золото…

Я не представляла, чем и поделилась.

Стол на кухне уже был накрыт, и меня не пришлось долго уговаривать: свекольный салат с орехами и изюмом, золотистая курица под чесночным соусом – готовила Лерка божественно. А на десерт – восхитительный кофе по-турецки с белоснежными шариками «рафаэлло».

– Слушай, пойдем отсюда, – взмолилась я. – Нельзя столько есть. Как ты при такой диете форму держишь?

– Гантельная гимнастика, дорогая. Уже пять лет полчаса перед сном.

– Ну почему я так ненавижу физкультуру?!

– Попробуй, тебя потом не оттащишь. И еще ведро холодной воды по утрам – чудная вещь, скажу я тебе, рекомендую.

Я добросовестно пообещала приобщиться: уходя, Антон забыл свои гантели, и с тех пор я периодически на них натыкалась.

– Ладно, я тебя не для этого позвала. Я договорилась о тебе с Геннадием Ивановичем.

– Да ты что? Он согласился?

– А как же, он мне доверяет. Я таким соловьем пела, куда Алябьеву. Так что можно приниматься за дело.

На столе в гостиной ждала высокая стопа каталогов и модных журналов.

– Это последние. Полистай, я хочу посмотреть, что тебе понравится.

Легко сказать, полистай. Есть ли что-нибудь более притягательное, чем мир счастливых сияющих дев в элегантных мехах? Иногда Лерка благосклонно кивала, но чаще скептически хмыкала:

– Перепев прошлогоднего… Эти пелеринки – услада домохозяек… Свингеры отошли…

Потом толково и деловито принялась объяснять, что, как и почему; я внимала, стремясь впитать. Часа через два она притомилась.

– На сегодня хватит, пожалуй.

– Лер, а можно я просто погляжу?

– Ради бога. Нам, кстати, занятный каталог вчера на работу принесли, как раз для тебя. Где же он? А, вот, – и взяла с полки глянцевито блеснувший журнал с крупными белыми буквами на обложке: «Ваша ванная». Это было царство грез.

– Удивительно, но ни одна не похожа на мою, – печально констатировала я, перелистнув последнюю страницу.

– И что мешает сказку сделать былью?

– Большое количество разноцветных бумажек, точнее, их отсутствие.

– Тысяча баксов неплохие деньги, однако. Съездишь, настрижешь на ремонт.

– Ой, цемент, грязь, шум…

Лерка некоторое время потрясенно хлопала глазами:

– Ну ты даешь! Так тебе хочется новую ванную?

– Хочется, но, понимаешь ли, «гораздо проще отказаться от сапога, что носят, или от подоконника и пыли»…

Она безжалостно оборвала цитату:

– Отказываешься от пыли? Ладно, черт с тобой, проверну все в твое отсутствие.

– Что, за три дня?

– Будь спок, уложусь.

– Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.

– Спорим?

– А на что? – полюбопытствовала я.

Лерка повертела головой:

– Что бы такое… Заставить тебя приготовить обед? Еще смастрячишь какую-нибудь отраву… А-а, вот: ты выкинешь на помойку своего шанхайского барса.

– Это же норка, я для ее покупки кредит брала, два года расплачивалась, – едва не заплакала я.

– Сколько лет назад это случилось? Она уже облезть успела. Не вой, сама вызвалась. К тому же будет стимул заработать на новую.

– Шутишь?

– Сроду не было, – Лерка заговорщически засмеялась и похлопала меня по руке. – Посмотрим, что ты запоешь, когда вернешься. Значит, задание пока следующее: паспорт. Подойди ответственно, чем быстрее ты его оформишь, тем раньше начнется новая жизнь.

Я смогла сдать документы на паспорт в среду, о чем тут же и доложила по инстанции, получив за это разрешение существовать в прежних рамках.

После универа я стала преподавать русский иностранцам, тогда их было много, но несколько лет назад они иссякли как вид, и мне пришлось переквалифицироваться на культуролога, благо кандидатская степень такую возможность обеспечивала. С тех пор я читала лекции в двух вузах и имела нагрузку восемнадцать часов в неделю. Лишь тот, кто гробит здоровье на ниве просвещения, понимает, как это много. Занятия укладывались в три дня, но в среду и четверг приходилось работать сразу в двух точках, поэтому расходы на такси занимали не последнее место в моем бюджете. Я крутилась, утешая себя тем, что в наше суровое время надо радоваться любой работе, однако, честно говоря, занятия отнимали столько сил, что каждый раз после этого марафона я часа два тряпочкой лежала на диване, а все остальное время приходилось отдавать подготовке к выходу на манеж. Мыслимое ли дело – за полтора часа рассказать о культуре древних майя или Возрождения? Я трудилась из последних сил, пытаясь заполнить пустоты в прелестных юных головках, иногда это удавалось, а иногда сопротивление оказывалось слишком упорным. Моя идея-фикс состояла в том, чтобы представить культурную историю системно, но о каком системном восприятии может идти речь, если процентов тридцать студентов посещают лекции по системе 0–1? Поначалу это меня просто убивало: я была в отчаянии, что не могу заинтересовать, увлечь, повести за собой в светлую даль. Потом оказалось, что на общем фоне мои проценты смотрятся более чем прилично, однако я по-прежнему ужасно волновалась перед каждой лекцией. Моим заветным – и недостижимым до сих пор – желанием была работа в одних стенах, и, если бы авантюра удалась, я смогла бы когда-нибудь осуществить эту мечту.

После памятного визита дел прибавилось: я стала запоем читать все, что касалось Греции. Леркин звонок на исходе третьей недели вновь выбил меня из привычного ритма:

– В субботу утром сиди дома, придет мастер обмерить ванную. А потом позвони, прошвырнемся по магазинам.

Я растерялась: за волнениями этих дней дурацкое пари совершенно забылось, да я и не думала, что Лерка предложила серьезно. Однако в указанное время на пороге возник деловой мужичок, который мигом обмерил помещение, обстучал, качая головой, трубы, исписал целую страницу в объемистой затертой тетради и удалился с думой на челе.

Я сообщила о визите тотчас же и получила распоряжение стоять в двенадцать ноль-ноль у дворца бракосочетания. По преподавательской привычке я подошла пораньше и принялась прогуливаться вокруг объекта, пересматривая концепцию предстоящей лекции о стиле барокко; никто не подходил, не беспокоил, и я уже стала прикидывать, как деликатно позвонить, чтобы перенести встречу – очень хотелось записать то, что пришло в голову. Едва я расстегнула сумку в поисках телефона, как кто-то резко дернул за ее ремешок, я сердито обернулась и увидела смеющуюся Лерку.

– Настасья, ты уникум: я дважды проехала мимо, посылала звуковые сигналы – никакой реакции, пришлось припарковаться во дворе. Чем только забита твоя голова?

Объяснять ей, почему о Балтасаре Грасиане следует рассказывать сразу после Караваджо, не стоило, она бы все равно не поняла, поэтому я поспешила занять место в машине и только после поинтересовалась, что же видится на горизонте. А там маячил визит в магазин «Пирамида»; название мне ничего не говорило, и, как оказалось, напрасно: зрелище было потрясающим. Осмотр экспонатов занял не меньше часа.

– Ну и что понравилось? – включилась Лерка.

– Все, – честно ответила я.

– С вами, гражданка, не соскучишься. Начнем издалека: ты видела каталоги, видела образцы – в каком интерьере ты себя представляешь?

– В твоем.

– Значит, тоже голубое?

Я задумалась: вопрос был поставлен ребром.

– Вообще-то мне больше всего идет светло-зеленое.

– Ну, слава богу, – и она повлекла меня к соответствующим стендам.

Почуяв поживу, к нам начали слетаться продавцы, их рекомендации лишь усугубили проблему выбора: оказалось, зеленое существует во множестве оттенков. В конце концов я остановилась на теплом и нежном, танцуя от него, Лерка с помощью парочки расторопных молодых людей подобрала бордюр, плитку для пола и панели, записала артикулы и потянула меня в отдел сантехники. Надо сказать, при отсутствии наличности я чувствовала себя очень неуютно, словно участвовала в каком-то жульничестве, и, если бы не Леркин напор, с удовольствием покинула бы гостеприимные стены. Она, однако, была как рыба в воде: махнув на меня рукой, выбирала, сравнивала, фиксировала в блокноте. Возвращение домой сопровождалось головной болью и уверенностью, что подобные антрепризы мне категорически противопоказаны.

3

Воскресенье, как обычно, следовало посвятить уборке. Город у нас полуторамиллионный, и хотя улица Урицкого, где я живу, довольно тихая, да и третий этаж все-таки, пыли за неделю набирается – замаешься тряпкой махать. Про себя я называла квартиру своим пенсионным фондом: ее всегда можно будет поменять с хорошей доплатой – самый центр – чтобы более-менее достойно продержаться на закате дней. Собственно, ничего менять мне не хотелось, я привыкла к дому с тенистым двором, к высоким просторным комнатам с большими окнами и лепниной на потолке – миру, который помнила с детства. Сейчас казалось даже странным сравнительно недавнее желание бежать отсюда, свить собственное гнездо. Мамин консерватизм и количество метров на душу населения не оставляли никакой надежды на отделение в обозримом будущем, поэтому мы с Антоном так горячо ухватились за возможность заработать валюту и откочевать. Мы подсчитали, что с учетом накопленного раньше сможем купить небольшую двухкомнатную и еще останется на обзаведение, мы учли все, кроме его способности выдержать разлуку. Что и говорить, процесс натирания полов настраивает на элегический лад…

Размышления прервал звонок в дверь, я открыла – на пороге стоял Саня.

– Егоров, ты ли? – обрадовалась я. – Какими судьбами?

– Да вот шел из гаража, подумал: давно не виделись.

– Раздевайся. Ты извини, я хозяйством занимаюсь, – вид у меня был самый тот: фланелевая рубаха навыпуск и старые леггинсы.

– Я не вовремя, – сконфузился он.

– Егоров, в этом доме ты всегда вовремя.

В общежитии физфака он жил в одной комнате с Антоном и был единственным мужичком, который навещал меня после развода. Увидев, как он потирает покрасневшие руки, я честно предупредила:

– Прости, чая предложить не могу: все печку до ума не доведу.

– Да я и зашел ее наладить.

– Егоров, что бы я без тебя делала!

– Известное дело – язву желудка наживала.

Он выложил из сумки инструменты и черные диски, я пристроилась рядом на табурете: мне всегда нравилось смотреть, как он что-нибудь ремонтирует – без суеты, но споро и аккуратно. Он привычно ворчал, однако я не обижалась: Саня был суров, но справедлив. Защищалась, конечно, но так, для порядка. С ним можно было говорить о чем угодно, мы не касались только двух тем: Антона и Гали. Саня женился на четвертом курсе, почти сразу после нас, по-моему, как-то скоропалительно, и, кажется, не был особенно счастлив в браке. С другой стороны, а кто так уж счастлив? Опять же, если люди столько лет несмотря ни на что живут вместе, значит, для этого есть причины. К тому же и Никитка…

Однако сейчас Егоров был настроен маленько побухтеть, я прослушала его монолог до первой паузы и встряла:

– Егоров, – сказала я проникновенно, – достали вы меня своими наставлениями. Вам хочется, чтобы я изменила личную жизнь? Ладно, не придется тебе больше с моей печкой возиться.

Отвертка, звеня, полетела на пол; Саня медленно повернул ко мне растерянное лицо.

– Честно, Егоров, за лето сделаю ремонт, все-все приведу в порядок.

Он глубоко вздохнул, вроде даже с облегчением, посмотрел по сторонам и покачал головой:

– Здесь же пахать и пахать. Как ты одна? Давай договоримся: ты позвонишь…

– Егоров, – сказала я кротко, – ты считаешь, у меня слишком много волос на голове?

Он понял намек, отвернулся и быстро закончил работу.

– Можно опробовать.

– Отлично, сейчас чай поставлю.

– А какую-нибудь глазунью сделать нельзя?

Ох уж эти мужики, вечно они есть просят.

– Егоров, ты же, вроде, умный. Ну подумай: зачем мне яйца, если печка не работает? У меня водится хлеб, сыр и малиновое варенье.

– Узнаю брата Колю.

– Я тоже кое-кого узнаю. Иди лучше руки помой, а я пока спроворю.

Санька скептически хмыкнул на мое «спроворю», а напрасно: к его возвращению стол был накрыт наилучшим образом – на самом-то деле я девушка шустрая. Иногда. Бываю.

Чайник закипел быстро – воды я налила немного, так что вскорости мы пили замечательный «липтон» и уплетали бутерброды. Едва перекусив, Егоров глянул на часы и поднялся:

– Извини, я обещал Никите…

Что поделать – окольцованная птица.

Уборку я так и не смогла закончить: позвонила Лерка, пришлось ехать к ней, но я была даже рада – после ухода Саньки сделалось почему-то жутко тоскливо, хоть вой. А тут снова альбомы, каталоги, разъяснения – глупости из головы вон. Прервал наши интенсивные занятия телефонный звонок; Лерка ответила, я смотрела, как она кивает перламутровому айфону – забавная картина.

– Не беспокойтесь, сделаю… Да… Настя, запиши. Э-э, чистый лист возьми.

Я послушно зафиксировала под ее диктовку на белоснежной странице: «Среда, 17–00, у киоска, Тагир». И не жаль изводить такую чудесную бумагу на ерунду! Как всякий пролетарий умственного труда, я бережно относилась к писчему материалу, но эти новые русские – что с них взять?

– Ладно, я притомилась, айда пожуем чего-нибудь, – объявила Лерка. Давай-ка я тебя к делу пристрою. Чай заварить сумеешь?

– Обижаете, ма тант, в этом вопросе я Эйнштейн. Где продукт?

Серебристая коробочка, вся в стремительных парусах, нашлась на полке.

– М-м, – я повела носом, – «Эрл Грей», вкус вашей мечты!

– Я тоже обожаю бергамот. Ты что предпочитаешь: икру или семгу?

– Икру, моя радость. И семгу.

Бутерброды Лерка делала виртуозно, я просто не могла отвести глаз: первое касание – тонкий слой масла, второе – ровный плотный слой икры – артистическая работа.

– Э-э, ты что сачкуешь? Яблоки помой.

– Отвлеклась, извини. А насчет плодов уговора не было.

– Могла бы сама догадаться.

– Инициатива, мой друг, всегда наказуема.

– Ты, Платон в юбке, не отлынивай.

– Что может быть приятнее задушевной беседы? Так, а складывать куда? Синее блюдо в сушилке, нашла. Знаешь, что мне пришло в голову? Я с тобой в полное буржуинство скачусь: мыслимое ли дело – вот так запросто потреблять семгу?

– Претензии к ассортименту?

– По совести говоря, рыбопродукт тает во рту, однако все же…

– А ты живи без «все же». Кто знает, сколько нам отпущено? Я как со своим любезным рассталась, дала зарок: больше никакого второго сорта, никогда.

– Такой некачественный попался? – полюбопытствовала я.

Лерка пожала плечами:

– Не сказать, чтобы уж совсем, скорее, планы переустройства мира одолели.

Я кивнула:

– Знакомо. Профзаболевание наших мужиков.

– Ага, тоже хлебнула? Я от этого прямо на стену лезла. Одни разговоры. Дитятке уже тридцать, а все в слова играет. Сядет напротив и пошло: этот не то, тот… А сам-то ты кто? Главное, знал ведь, что меня это бесит, но каждый вечер в одну дуду. Достал, «Челноком? Моя жена?» Футы-нуты!.. Представляешь, год после развода под одной крышей жили: квартирешка однокомнатная, разменять не могли, а уйти некуда. К счастью, ему парочка нашлась, так я у них эту клетушку выкупила. На Троллейном, ужас, как вспомню…

– Кто меня учил не оглядываться? Может, если бы не он, ты бы не взлетела так высоко?

– Стимул был, это точно. Веришь ли, я себя от счастья не помнила, когда сюда перебралась.

– Что и говорить, форменный рай.

Лерка огляделась и задумчиво проговорила:

– Да, ее можно хорошо продать.

– Зачем? – удивилась я. – Ты же не нуждаешься?

– Это конечно, – засмеялась она. – Я на днях такое колечко прикупила, пойдем покажу.

Кольцо и вправду было изумительным – продолговатый изумруд в бриллиантовом венчике. Лерка медленно поворачивала прекрасную холеную руку в лучах лампы, и я ахала, любуясь игрой света в гранях, – мне искренне хотелось доставить ей хоть какую-то приятность.

– Ладно уж, покажу свои побрякушки, – довольно проворковала она, вынула из ящика туалетного столика лаковую коробочку и принялась извлекать из нее сверкающие вещицы – их, наверное, хватило бы на витринку средних размеров. Украшения были изысканны и изящны, ничего купечески тяжеловесного.

– Слушай, поделись, куда ты такую красоту надеваешь?

Длинные пальцы, между которыми струилась золотая змейка, замерли, Лерка взглянула на меня с какой-то затаенной грустью:

– Я и не надеваю. Так только, самое простое. У нас действительно некуда. Да и опасно.

– Точно, к таким камням охранник нужен. Тогда зачем?

Ее глаза мечтательно сузились, словно она увидела в переливах света нечто прекрасное и знакомое:

– Может же быль в жизни поворот…