Третья четверть
Соль земли
Венесуэла. Всего несколько дней остается до того, как в этой стране Южной Америки зазвучит литовский гимн, застучат литовские барабаны, начнут развеваться литовские флаги… Мы идем за победой!
Не поймите нас превратно – нам не нужны венесуэльская нефть и латиноамериканские красотки, хотя и от последних мы не откажемся. Мы не будем грабить города. Мы идем за победой другого типа – той, что позволит нашей сборной ступить на паркет в Лондоне.
Кто еще год назад мог подумать, что путь литовской сборной на Олимпиаду будет лежать через квалификационный турнир? Кто мог ожидать, что сборная, которую мы отправим добывать себе место, будет выглядеть так?
Этот вопрос не требует долгих размышлений. Никто. Никаких сомнений, никаких вопросов. Никто не ожидал такой сборной. Спроси кто год назад ее участников: «Чем вы планируете заниматься летом две тысячи двенадцатого»? – и «играть за национальную сборную» было бы последним, что могло прийти в голову любому из них. Не сказал бы Кястутис Потемкинас: «Наверное, я стану капитаном», и никто бы не стал составлять предложение, в которых слова «самые результативные игроки подготовительного этапа» и «надежда сборной» сочетались бы с именами «двойки» и «тройки» основного состава во время подготовительного периода – Ромаса Мунтялиса и Михаила Огнева. Да вообще – вряд ли месяц назад нашлось бы много желающих использовать в своей речи эти фамилии! Кто знал…
Подготовительный этап завершен. Команда достойно выстояла не только против своих непосредственных противников – сборных Финляндии, Эстонии и Уругвая, но и против скепсиса международных и, что гораздо сложнее, доморощенных аналитиков. В Литве каждый является баскетбольным аналитиком – это не новость. А вот может ли любой стать игроком высшего уровня – узнаем совсем скоро.
Жаль, что по техническим причинам не состоялся матч со Сборной России – возможно, это испытание помогло бы укрепить ту робкую надежду, что зародили в сердцах болельщиков эти парни. С другой стороны, все к лучшему – ведь вполне возможно, что именно в матче с Россией Литве придется отстаивать свое право на участие в Олимпийском Турнире и нашей «темной лошадке» удастся застать врасплох красную машину, в чей состав в этом году входят целых три игрока Национальной Баскетбольной Ассоциации. Такая ситуация возможна в том случае, если обе команды возьмут первые места в своих группах и, обыграв противников в четвертьфиналах, проиграют полуфиналы. Тогда им придется бороться за третье место и третий, последний из разыгрывающихся здесь, билетов в Лондон. Если же мы выйдем из группы вторыми, то велики шансы, что уже в полуфинале нас будут ждать российские баскетболисты. В таком случае, правда, уступив им, мы все еще сможем надеяться на победу в матче за третье место. Впрочем, несомненно, каждый любитель баскетбола в Литве уже сам просчитал все возможные расклады и не стоит пока останавливаться на них.
Римлянин перечитал написанное. Хмыкнул на моменте про «подготовительный этап», вспомнив, как мучительно Лиздейка с Довидасом набирали людей на «товарищеские матчи». Кишкис на следующий день после матча с дублерами улетел в Англию, заявив, что раз ему придётся брать отгулы в начале июля, то в июне манкировать работой он уже никак не может. Уехал, пообещав расчистить планы на июль и, чем чёрт не шутит – август, Пранас Лубинас, с лица которого после матча не сходила чуть грустная, мечтательная улыбка. Сам Римлянин, не привыкший перестраховываться понапрасну, уволился из «Минориты» сразу после официального представления команды прессе и со всем энтузиазмом стал вживаться в роль летописца сборной. Помимо вынужденных теперь работать с ним официальных медиа, обновил свои старые блоги и даже на всякий случай завёл канал на Ютубе. Правда, что с ним делать пока не придумал. Потерявший работника склад не собирался снижать обороты – и большую часть тренировок, а так же матч с Финляндией пришлось пропустить Кокусайтису. Старательно завершал свои профессиональные дела Потёмкинас, чтобы спокойно отыграть в Венесуэле – и, как следствие, тоже пренебрегал тренировками. Зато, когда появлялся, демонстрировал непременную доброжелательность ко всем. В способности подмечать детали игрового поведения остальных и анализировать подобную информацию не уступал Толстому. Никто не удивился, когда после последнего матча в Литве – матча с Эстонией, на прошедшем в раздевалке повторном голосовании капитаном команды был избран именно Кость.
Эстонию они в том матче обыграли 78:73 – и это была единственная победа в трёх подготовительных играх. Финляндии команда Толстого уступила на два очка – 69:71, а с Уругваем и вовсе сыграли 65:80. Правда, на этот матч удалось собрать только семерых игроков: играли Потёмкинас, Андрюкенас, сам Римлянин, и вся четверка «Дворняг». «Дворняги» вообще в подготовительный этап оказались самыми дисциплинированными: появлялись на всех тренировках, выполняли все указания Довидаса. При этом вне тренировок и игр с остальными членами сборной изредка встречался только Демон – Балтушайтис, Микщис и Огнев-младший неизменно появлялись за пятнадцать минут до назначенного времени и, отработав, исчезали. Временами создавалось ощущение, что эта троица – не друзья-спортсмены, а пара надзирателей с заключённым.
Результаты «подготовительного этапа», хоть и и не были бесспорно блестящими, всё-таки в какой-то степени удовлетворили и федерацию баскетбола, и Олимпийский комитет, и прессу. Не удовлетворили они, как оказалось, только иностранных наблюдателей. Россия, с которой изначально планировали товарищескую игру на перевалочной базе в Хьюстоне перед самым венесуэльским турниром, после оглашения состава литовской сборной отказалась от совместных игр и любого сотрудничества – и так и не изменила своего решения. В электронной переписке и телефонных звонках звучали такие формулировки, как «шуты гороховые», «что за маразм» и «не хотим быть с этим связанными». В подготавливаемых Римлянином пресс-релизах всё это превращалось во всевозможные «технические несостыковки».
С явным неудовольствием отнеслись к выставленной Литвой команде и в Международном Олимпийском Комитете. Тут, однако, спасла поддержка президента Литовской Федерации Баскетбола. Его авторитета хватило, чтобы чиновники МОК, пусть и продолжая воротить носы, не стали ставить дополнительные палки в колеса. А «палок» хватало. После отказа от сотрудничества Российской Баскетбольной Федерации приходилось заново планировать всю поездку. Вместо тренировочного лагеря в Хьюстоне и совместного частного пятичасового рейса на две сборные оттуда в Каракас, сборной Литвы пришлось лететь в Венесуэлу сразу. Двухчасовой перелет из Вильнюса во Франкфурт-на-Майне, и уже оттуда – выкупленный тринадцатичасовой регулярный рейс. Оставались вопросы по поводу размещения команды и условий для тренировок – но эти проблемы были общими для всех гостевых команд. Уровень организации принимающей стороны настораживал.
Артур сохранил документ и закрыл ноутбук. Рядом с ним, с наушниками-капельниками в ушах сидел, уткнувшись в планшет, Саулюс. До посадки оставалось около десяти часов.
Через проход сидели Кишкис и Уж. Положив между собой блокнот Ужа, друзья азартно играли в «точки».
– Глупо надеяться, что жизнь без интеллектуальных вызовов может способствовать развитию интеллекта, – Уж соединил свои точки, окружив большую группу точек Андрея. – Будешь считать?
Заяц мельком взглянул на лист:
– Можно подумать, я у тебя раньше чаще выигрывал.… Зато я физически в лучшей форме!
Жильвинас фыркнул:
– Прости, но это спорно. Скажи, дорогой, почему ты так часто спину потираешь? От хорошей физической формы?
– Жизнь – борьба! – Андрей перевернул страничку и поставил первую точку. – Вот, проверяю, когда мои горбы прорежутся.
– А Неринга? – шутка ускользнула от Жильвинаса, но он, привычно пропуская непонятные или неудачные шутки оппонента, продолжал наступление. – Тоже в замечательной физической форме и не желает лучшей доли ни сейчас, ни в будущем?
Заяц вздохнул.
– Фамилию она желает благозвучную и удобную, чтобы на языке не застревала и чтобы всякий раз, когда мы с ней в отпуск полетим, не нужно было объяснять почему у нас фамилии разные. Жить в цивилизованном правовом обществе с работающими социальными программами и доступной пониманию обывателя бюрократической системой – это лучшая доля, поверь мне. Кстати, любой англик ржал в голос, если бы услышал про «правовое общество» и «социальные программы». А если бы узнал, с чем я сравниваю… – Андрей махнул рукой. – Ты будешь играть или нет?
– Скучно, когда победа предопределена… – Жильвинас развернулся к Артуру. – А как Юргита? Рада за тебя? Болеть не прилетит?
– Скорее уж «следить», – Римлянин хмыкнул. – Не прилетит, некогда, но заявила, что все записи просмотрит и на «зуме» изучит мои руки-ноги на предмет следов преступления… Вы, кстати, знали, что Венесуэла в мире красоты, чуть ли не то же самое, что Штаты – в баскетболе? Практически официальный поставщик всевозможных «мисс»…
– А еще у них уровень преступности один из самых высоких, – повернулся к «Королям» Микщис. «Дворняги» коротали время за игрой в «тысячу», Макс в текущей раздаче скучал «на прикупе». – Особенно среди подростков. Я ролик на «Ютубе» смотрел, так там двенадцатилетние со стволами в руках серьезные варки крутят.… И такое там – норма!
– Вот бы тебе там родиться, да Демон? – буркнул как бы себе под нос Шмель. Дима поднял глаза от карт.
– Что ты сказал? – братья, насколько можно было судить по общим собраниям, предельно мало общались во время подготовительного этапа, но вопреки этому напряжение между ними только увеличивалось, становясь заметным всем. Или, возможно, именно из-за этого. Римлянин не знал всей подноготной братьев и судить не брался. Наблюдал. Ждал, когда прорвёт.
– Что слышал! – Миша ответил на взгляд. – Что, скажешь, стволы, отжимы, наезды и варки – это не твоя идея об идеальном детстве?
– Это на тебя ломка так действует? – Демон презрительно скривился. – Или ты просто так поплакаться решил о том, что в мягкой кроватке недоспал и в музыкальную школу не доходил? Так кому-нибудь другому плачь, мне тебя не жалко.
– Конечно, – Шмель пожал плечами. – Ты же все это для меня ради меня выбрал. А я, сученок, тебя подвел…
Кажется прорвалось. После последних слов младшего брата, Огнев-старший побелел и прикусил руку, державшую карты.
– Ты, – Демон, отшвырнув карты, вскочил и тотчас поднялся Балу, встав так чтобы оказаться между братьями. Демон сплюнул. – Сучёнок… Я бы сказал, кроме как о себе ни о ком думать не научился, но даже это чушь. Хорошо было бы!.. Ты вообще думать не научился, обдолбок уёбищный, тебе в двадцать четыре года няньки нужны, говно за тобой убрать…
Сам прославившийся образностью эмоциональной речи Римлянин одобрительно кивнул пассажу учителя русской литературы.
– Няньки? – вскочил на ноги и Шмель, а за ним поднялся Микщис. Предостерегающе махнул собирающимся возле кресел «Дворняг» членам команды. – Няньки, ублюдок бездушный? Ты хоть помнишь, что ты, блядь, сделал? Говно он за мной убирает…. Что я, не знаю, думаешь, что по-твоему, я сам – говно? Убери и меня, хули тут…
– Хорошо, что знаешь, может и есть тогда в твоей башке хоть что-то не вонючее… – Демон вдруг заметил, что упирается грудью в плечо Балу. Отодвинулся. – Все, Вайдас, я спокоен, я не буду его трогать…
– Он меня трогать не будет, блядь, – Шмель, в отличие от старшего брата не успокаивался. – А чего так? Перед людьми стыдно? Зассал? Учитель, блин, старший, блядь, брат… – визг Шмеля вдруг превратился во всхлипывание. – С-с-сука…
Артур заметил, как Балтушайтис с Микщисом обменялись понимающими взглядами людей, живущих в сейсмоопасных регионах, всегда готовых встретить и переждать землетрясение. Шмеля тронул за плечо Жильвинас:
– Пошли со мной. Посидишь, водички попьешь.… Все хорошо…
Глядя как напряглись из-за нарушенной Ужом рутины паневежцы, Римлянин поспешил вмешаться. Пролез между ними и приобнявшим Михаила Жильвинасом:
– Не бойтесь, ужи вообще безобидны, а наш тем более – он же рясу только вчера снял. Максимум, что он может плохого вашему Мишу сделать – так попытаться соблазнить. И то, насколько я слышал, клирики предпочитают мальчиков значительно моложе… – Заяц мило улыбнулся протискивающемуся мимо него Огневу-младшему, – и симпатичнее. А вам тоже в тишине лететь наскучило или в чём причина?..
– Крестик, – Демон уселся на свое место. – Не сыграю я с этим, пересдавай. Кто хочет с нами, у нас место освободилось?
На приглашение Демона согласился Заяц, а Римлянин вернулся к своему ряду, но толчком предложил Саулюсу продвинуться вглубь. Сам сел с краю.
В кресле Зайца Шмель отпил из протянутой усевшимся рядом Жильвинасом бутылки и отвернулся к окну. Жильвинас выждал.
– Ты хорошо играешь…
– Угу, – не поворачиваясь, буркнул Огнев.
– Нет, правда. Еще тогда, на Стритбаскете было видно. Мы – мы все играем в игру, как умеем, как получается. Ты – ты живешь в игре, играешь так, будто матч – это вся твоя жизнь, будто все в твоей жизни зависит от этого матча. Так было тогда, и так – сейчас. Как будто в баскетболе ты становишься собой. По-настоящему, понимаешь?
Продолжая смотреть в окно, Шмель ответил что-то неразборчивое, Роматис со своего места не расслышал. Потом Михаил повернулся и стало понятнее.
– Меня на разборки не пускали, – глаза Миши были красными от слез. – Смешно звучит, да? «Старший брат не пускает на разборки»? Обоссаться.… Когда Демон нас на улицу выдернул – мне девять лет было. Ему – тринадцать, остальным тоже… Сука, тяжело было. А они меня еще и не брали никуда, типа берегли. Только на площадке…
Жильвинас слушал прерывистый рассказ Шмеля, с видом искреннего соучастия. Профессионально.
– Разве не нормально, что старший брат оберегает младшего? Прости, я не знаю почему вы остались без дома, но даже по твоим словам получается, что Дима заботился о тебе…
– Заботился, бля… – Шмель снова приложился к бутылке. – Слушай, я все понимаю – я косячил. В интернате я старших задирал так, что в конце концов Демону пришлось выбирать между мочиловом и бегством. Потом, когда он уехал, тоже мой косяк был с наркотой. И он меня, типа, всегда спасал, ага, и я ему по гроб жизни, все такое.… Но сейчас-то я уже большой мальчик. Я сам за свои косяки отвечать должен, да?
Римлянин заметил, что пальцы Ужа шевелятся, будто перебирая воображаемые чётки. Жильвинас вздохнул.
– Не знаю, Миша. Мне кажется, люди слишком привязаны к слову «должен». А на самом деле долгов у человека не так уж и много – и все они перед… – Уж замялся, – собой, той частью себя, что извечна. Человек должен прийти к этой части себя. Вроде бы и близкий путь – от себя к себе, но на самом деле, он через бездну лежит. И на этом пути нет универсальных правил. Разве что общий принцип: человек должен победить своих демонов. И в этом смысле ты в выигрышном положении по сравнению с другими…
– Почему?
– Ты своего Демона знаешь в лицо, – Уж улыбнулся Мише. Тот неуверенно усмехнулся в ответ. Артурчик, не выдержав, зааплодировал.
– Красава, Уж! Сразу видно, не зря свой ксендзовый хлеб ел. Слушай, Шмель, а что там твой брат про музыкальную школу говорил? Это так, фигура речи?
– Блин, ну… Директриса, короче, считала, что у меня талант к музыке и направила… Пока мы из интерната не ушли, я два класса музыкалки закончить успел…
– Да ну? – Римлянин подался вперед. – На каком инструменте учился?
Шмель неожиданно смутился.
– Ну, блин.… На скрипке, – и, понизив голос, добавил:
– У меня пальцы скрипача, типа…
* * *
Здравствуй, солнышко!
Прежде всего, огромный тебе привет от всех наших. Артур считает, что мы должны были договариваться на чартерный рейс с вашими авиалиниями – естественно, чтобы ты обязательно была на борту. Он утверждает, что ты всегда приносила нашей команде удачу – и сейчас принесла бы. Не знаю, всерьез он или шутит – по Артурчику не понять. Но лично я с ним согласен. Воистину.
Как я чувствую себя «в миру»? Отвечаю: непривычно, но не так потерянно, как я предполагал. Хотя, если подумать, чему удивляться? Дело ведь не в сутане, не в алтаре и не в церкви – не декорации делают священника «служителем Божьим». И, если уж на то пошло, не помазание – хотя, конечно, оно необходимо. Готовность служить, понимание того, что служение Богу – это служение людям, вот что главное.
Извини, если я звучу слишком торжественно. Я под впечатлением. У меня только что произошел разговор с одним человеком, после которого он спросил: «Я что, типа, блин, исповедовался»? Понимаешь? Мы летим на высоте сколько-то там километров над землей, вокруг нас другие люди, на мне – футболка, джинсы и кроссовки. И при этом человек почувствовал благодать исповеди. Понимаешь?
Технически, если говорить именно с точки зрения Церкви, я не могу принимать исповедь. Не потому что не способен больше, это как с суперспособностями: если человек однажды удостоился благодати быть посредником Святого Духа, то эта суперспособность остается с ним навсегда. Запрет в служении делает незаконным ее использование.
Поэтому, технически, я мог отпустить ему грехи, просто это было бы нарушением воли Церкви. Я не делал этого – то есть, не проводил обряд, не обращался к Святому Духу, ничего такого. Но в остальном, я делал все то же, что делал, когда принимал исповеди своих прихожан – помогал перешагнуть через ложные препятствия на пути к свету. А на пути к свету – все препятствия ложные. И он почувствовал облегчение, может, не настолько благостное, как при отпущении, но не менее светлое. И продвинулся, я верю, не меньше, чем если бы наш разговор происходил в декорациях «таинства». Неисповедимы пути Господни. Воистину..
Собственно, этот разговор и сподвиг меня на письмо. Сейчас Артурчик берет «интервью» у моего собеседника (он очень серьезно относится к роли пресс-атташе нашей сборной, дай Бог, это поможет ему вернуться в себя), а я, пока впечатления свежи и мысли ясны, пишу тебе. Отправлю письмо, когда появится возможность. Наверное, когда приедем в гостиницу. Интересно, а что все-таки мешает использовать мобильную и интернет-связь во время полета? У меня есть теория, скажи, прав ли я…
Земля Обетованная
Отправить электронное письмо из гостиницы не удалось. Номинально присутствующий в гостинице, где организаторы разместили спортсменов, интернет по факту оказался таким медленным, что за пять минут у Жильвинаса не загрузилась даже титульная страница почтового сервиса. Не менее плачевно обстояли дела и с телефонной связью. Ни литовские сим-карты большинства членов команды, ни английская карточка Кишкиса, ни польская – Внука не смогли найти роуминг-соединение. Телефонные аппараты в холле гостиницы предлагали только местную связь, а карточки для мобильных телефонов, с которых можно было бы совершать международные звонки, можно было, как на ломанном английском объяснил портье, приобрести только в супермаркете. Поскольку прилетела команда в шесть вечера по местному времени, а к моменту, когда добрались до гостиницы и выяснили ситуацию со связью, прошло еще три часа, покупка телефонных карточек откладывалась на утро следующего дня. Больше всего был недоволен Кишкис.
– Вот получу я из-за вас дисциплинарную, – возмущался он Толстому и Лиздейке, – вы со мной поедете в офис? Или бумагу предоставите, что Кишкис Эй не мог присутствовать в пакхаусе по делам государственной важности Литвы? От министерства спорта?
Менеджер и тренер команды переглянулись:
– Ты, вообще, о чем? – наконец, решился спросить тренер.
Заяц закрыл глаза, потёр виски и заговорил – медленно, терпеливо, как с детьми:
– У меня завтра первый день смены. Мне нужно до шести утра позвонить в «sick line» и сообщить, что я не выйду. Иначе мне могут дать дисциплинарное предупреждение, которое у меня за год будет уже вторым. Если после этого я получу еще одно, то меня вызовут на «meeting», где будет подниматься вопрос моего увольнения.
– То есть, – подумав, аккуратно переспросил Лиздейка, – ты сейчас переживаешь из-за того, что игра за сборную Литвы может стоить тебе карьеры грузчика на фабрике? Тебе это на самом деле важно?
– Работника цеха, если уж на то пошло, а не грузчика. И да, мне это важно. Это жизнь, в отличие от нашего небольшого приключения… – злобно посверлив взглядом поочередно Довидаса и Каролиса, Заяц ушёл. Толстый вздохнул:
– Итак, «Дворняги» переругались, Кишкис на нас дуется – атмосфера в команде восхитительная!
– Думаешь, всё плохо? – Лиздейка встревожился. До этого момента Довидас неизменно излучал уверенность. Единственный в команде.
– Завтрашняя тренировка покажет, – Толстый устало потер лоб. – Ты, кстати, не знаешь, нас днем тоже будут автоматчики сопровождать?
В аэропорту команду встретили представитель Олимпийского Комитета Боливарианской Республики Венесуэлы Мигель Апуре – к удивлению команды с отрядом вооруженной охраны. Из аэропорта в гостиницу их развезли на трех микроавтобусах, по два автоматчика в каждом. «Стандартная процедура безопасности», – заверил Лиздейку Мигель, и Каролис не смог понять менее или более тревожно стало ему от таких объяснений. Доставив спортсменов в гостиницу, Апуре удалился, настоятельно порекомендовав не покидать гостиничный комплекс в вечернее время и пообещав встретить команду утром, чтобы сопроводить на выделенный сборной Литвы тренировочный стадион. Как именно он будет сопровождать… К-1 неопределенно пожал плечами. Его внимание было направленно на удаляющегося Зайца и столкнувшихся с ним у лифтов Балтушайтиса с Микщисом. Кишкис, оживленно жестикулируя, что-то объяснял, Балу с Максом согласно кивали в ответ и отвечали что-то успокаивающее. Наконец, парочка «Дворняг» направилась к выходу, а Кишкис остался ждать лифта. Лиздейка рванул на перехват.
– Вы куда?
– Пройдемся, – паневежцы обогнули менеджера. – Вон, Андрею карточка нужна, а нам как раз хочется город посмотреть.
– Сказано же – лучше не выходить…. – Каролис попытался отстоять свои позиции. – Сами же читали: неблагополучный город.
Балу мягко улыбнулся:
– Мы большие мальчики, Ка. Честно-честно.
– И как раз из неблагополучного города, вот совпадение! – подхватил Микщис. – Нам хочется сравнить ощущения…
Потерпев неудачу, Каролис вернулся к Каритису. Тут задумчиво гладил живот.
– Пойду я ресторан обживать… – объявил Довидас, убедившись, что паневежская пара действительно покинула гостиницу. – Меня из ночных приключений только ночной жор интересует. Не накручивай себя прежде времени!
Каролис мрачно вздохнул. Чуть погодя, сам не зная, что он хочет там высмотреть, подошел к главным дверям и, прижавшись лбом к стеклу, вперился в темноту. Темнота оставалась темной. Стерев влагу со лба, Лиздейка последовал примеру Толстого.
Пока лидеры команды успокаивали нервы латиноамериканской едой, с первых секунд знакомства очаровавшей Толстого пропорциями гарнира и мяса а Балу с Максом знакомились с ночным Каракасом, остальные члены сборной обживались в номерах, готовясь к первым в своей жизни снам на другой стороне земного шара. Только в номере Кишкиса, куда первым делом завернули вернувшиеся с вылазки паневежцы, продолжался вечный неутихающий спор. Когда Балу открыл дверь, Заяц нервно метался по комнате.
– Вот, Уж, вот о чем я тебе говорю! Это – уровень правительственного контроля, это уровень решения государственных проблем!
– Чем тут правительство виновато? – Жильвинас наблюдал за передвижениями Кишкиса, удобно устроившись на кровати. – Оно должно было через океан кабель протянуть сюда к нашему прибытию? Воистину, Андрей…
– Они должны были озаботиться! – Заяц замер, нависнув над Ужом, – Пойми, вопрос не в том, что в Венесуэле проблемы со связью. Вопрос в том, что одно правительство обязалось организовать нам, выполняющим государственную миссию, определенные условия, другое правительство обязалось предоставить нам то, что первое пообещало.
Заяц подчеркнуто четко, почти по слогам, произносил «обязалось». Жильвинас принял пас.
– Обязались, не спорю. Не сдержали. Что дальше?
– Дальше то, что я обязан сообщить о невыходе на работу минимум за два часа до начала смены. И мои планы по выполнению моих обязательств строились на обязательствах данных мне. И теперь из-за того, что государства – государства, Уж! – плюют на свои обязательства, под угрозой выполнение моих. Вот только я не государство. Я понимаю, что такое ответственность! – Заяц выдохнул и снова зашагал.
– А по-моему ты просто любишь показывать свое недовольство Литвой и подчеркивать, как она перед тобой виновата, – улыбнулся, предвкушая реакцию Зайца, Уж. Реакции не последовало – в руки Кишкиса упала старая еще не «умная» модель мобильного.
– Заяц, это тебе, – паневежцы, поняв, что не дождутся подходящего момента, решили просто ворваться в разговор. – Чтобы наверняка, чтоб потом не оказалось, что их карточки к нашим телефонам не проходят.
Друзья повернулись к пришедшим. На обоих поверх маек были надеты одинаковые тёмные широкие ветровки – новые, здешние.
– Короче, мужики, хотите что-то крутое увидеть?
– Минутку… – Заяц уже набирал номер в новом телефоне, подсматривая в свой старый. – Hi, my name is Andrej Kishkis, C shift, Packhouse Department. I will not be able to arrive at work tomorrow… Без контактного номера они обойдутся, если что – Нерингу спросят. Спасибо большое, выручили!
– Да без проблем… – Макс пожал плечами. – Можешь сразу отдать должок, если хочешь. У тебя с английским ведь норм, да? А то у нас обоих, честно говоря, дальше «London is a capital» особо не продвинулось…
– London is not only capital of Great Britain, – с достоинством ответил Андрей, – but also host city of Summer Olympic 2012 and one of the most popular hideouts among Russian corrupters… А что?
– Идёмте с нами, мужики, оно того стоит. Отвечаем.
Заяц с Ужом переглянулись. Заяц пожал плечами:
– А чего бы нет? Что мы по ночным улицам не гуляли…
– Верхнюю одежду брать? Ночью так сильно похолодало? – вставая с кровати, уточнил Уж. Паневежцы переглянулись.
– Да необязательно… – Балу, скрывая чуть смущенную ухмылку, потер нос. – Это мы так…
– Для форсу… – продолжил мысль Макс. Заяц и Уж снова обменялись сочувственными взглядами воспитанников столицы в компании непонятных им провинциалов.
На улице действительно было тепло. Тепло, темно и для столичного города-миллионника немноголюдно. В темноте вокруг туристов возникали вспышки энергичной речи, но тут же пропадали. На освещённых перекрёстах иногда становились заметны силуэты молодежи, чтобы тут же исчезнуть. Местная молодежь не злоупотребляла дарами фонарного изобилия.
– Темнота – друг молодежи, – вспомнил Андрей очередное слишком русское для его спутников присловье. Вздохнул. – Долго ещё? Я тогда пока идем Неринге набрать попробую…
– Не сейчас, – коротко отозвался Макс. Они с Балу уверенно шли по бокам от вильнюсских друзей по команде, заставляя тех удивляться, как легко и быстро паневежцы сориентировались в городе, как свободно они себя здесь чувствуют. Озвучить удивление не успели. Неожиданно Макс громко выматерился.
– Достали, слушай, словно в детство попал, только наоборот. Балу, тебе не кажется, что когда мы вдвоём гуляли – нас меньше пасли?
Не чувствовавшие никакого внимания извне Кишкис с Андрюкенасом попытались всмотреться во мрак. Балу вместо ответа вдруг резко развернулся, зацепив по касательной Зайца и Ужа дикой леденящей души ухмылкой. Потребовалось несколько ударов сердца, чтобы парни поняли – это не им. Проследили за направлением взгляда Вайдаса и наконец-то обнаружили за спиной, буквально в полутора метрах от себя около десятка подростков. Те стояли удивительно тихо, не сводя глаз с туристов. Балу каким-то нарочитым жестом поправил куртку, и с другого краю компании движение повторил Макс. Этого хватило: стайка, потеряв интерес к литовцам, снова слилась с ночью, растворилась в ней.
Когда между ними и оставленными без добычи венесуэльцами образовалось приличное расстояние, Вайдас громогласно расхохотался.
– Не, Макс, какие понятливые и разумные дети, ты смотри…
– Это да… – Микщис хмурился, не разделяя веселья друга. – Но всё-таки нас так не пасли. Какие-то вы слишком виктимные…
Обиженый обращённым к ним замечанием Андрей еле сдержался, чтобы не ответить: «Какие слова умные знаем». Втянул уже выпадающие изо рта слова и проглотил, осознав, что провожатый прав, что по сравнению с этой парой – да. Какой-то он виктимный. А что тогда говорить об Уже? Уж, впрочем, как вышел из гостиницы с чуть растерянной, открытой миру улыбкой, так и продолжал идти, рассматривая всё, что удавалось рассмотреть в темноте на бегу, с жадностью истинного туриста. Эпизод с подростками никак не повлиял на экс-священника, оставив лишь кроткое удивление: о, надо же, как незаметно подкрались; о, надо же, как безошибочно вычислили! С той же беззлобной искренней заинтересованностью спросил:
– А что у вас там?
– Впереди? – уточнили паневежцы, но Жильвинас, мягко улыбнувшись, твёрдо уточнил:
– В куртках.
Только что поставивший себя по шкале «крутости» между паневежцами и Ужом Кишкис поморщился, мысленно правя рейтинги. Он спросить не решился.
– Световые мечи, – отшутился тем временем Балу. – У меня зеленый, у Макса – красный. Макс у нас – сидх.
– Сам ты это слово, – беззлобно отозвался Повилас, – и позер. Только позер нормальному Сигу39 предпочтет… Как этот плод местных трудов называется?
– Заморана40. Да ладно, можно подумать тебе экзотика не интересна… К тому же я ж не только её взял… – Вайдас воодушевленно повернулся к ошалевшим от разговора «дворняг» вильнюссцам. – Прикиньте, у них тут, оказывает подготовка к военному параду в честь дня независимости идёт, всё что угодно можно найти на улицах. При желании и танк можно купить – на тренировки кататься.
Компания свернула с улиц и вошла в городской парк. Паневежцы замедлили шаг.
– А вот природу никогда не любил… В ней я теряюсь… Сюда, да? – Балу в поисках поддержки обратился к Повиласу. Макс пожал плечами.
– На свет шагай. Свет видишь?
Впереди за деревьями мигали едва различимые огоньки. Ориентируясь на них, спутники вышли на широкую площадку, в причудливом порядке рассаженными декоративными кустами и так же случайно наставленными скамейкам. По зоне отдыха расхаживал, развешивая причудливые бумажные фонари, мужчина. Как и все местные – смуглый, с блестящей кожей. Курчавая темная борода расползалась по всей нижней половине лица, а возраст терялся где-то за полувеком. Сказать точнее неместному было сложно, к тому же внимание прибывших, не задерживаясь на мужчине, сосредоточилось на необычных украшениях, которыми он щедро наряжал площадку. Несколько десятков бумажных фонарей разных цветов и размеров уже были развешаны на ветки кустов и спинки скамеек. Некоторые были типичными шарами из цветной бумаги, некоторые напоминали маленькие звездочки, другие же выглядели какими-то сложными непонятными издалека конструкциями. Вайдас вполголоса рассказывал: