Бойся, я с тобой 2. Страшная книга о роковых и неотразимых. И это все о них

…Долгое время нарциссов видели именно грандиозными. В 1913 году Эрнест Джонс описал тип человека, характеризующегося эксгибиционизмом, отчужденностью, эмоциональной недоступностью, фантазиями о всемогуществе, переоценкой своих творческих способностей и тенденцией осуждать других. Спустя 20 лет Вильгельм Райх назвал этот тип фаллически-нарциссическим характером – самоуверенным, надменным, энергичным, подавляющим своей манерой держаться, который будет предвосхищать любую приближающуюся атаку собственным нападением. И лишь позднее нарциссическую суть рассмотрели в очень ранимых и сверхобидчивых «бедняжках», которых американский психолог В. Кит Кэмпбелл называет vulnerable, или уязвимыми, гиперчувствительными:

«Ранимые нарциссы думают, что заслуживают особого обхождения и величия, но в жизни принижают собственную значимость и обычно интроверты. Вообразите себе человека, живущего под маминой юбкой, который коротает вечера за просмотром “Х-Фактора”, веря, что он может быть следующей знаменитостью».

Джереми Холмс называет такой нарциссизм «окопным».

«В этом случае разрыв с реальностью наиболее выражен и характеризуется социальной изолированностью (как защитой от возможного разоблачения) и фиксацией на собственной грандиозности в рамках фантазий различного содержания».

Важная ремарка: образ ничтожного – человека трудной судьбы, тридцати трех несчастий, «сироты казанской», гонимого миром странника может эксплуатировать и психопат, сознательно разводя людей на жалость. Очень удобная маска, чтобы сесть на шею и ножки свесить. Этот типаж отлично воплощен в образе Фомы Опискина («Село Степанчиково и его обитатели» Достоевского) и мольеровского Тартюфа.

…Так что же ищет нарцисс в своем отражении? Миф о Нарциссе нам поясняют влюбленностью в себя: «Он видит в реке свое отражение и влюбляется в самого себя, причем так сильно, что не может больше расстаться со своим отражением и умирает от голода и страдания».

Как будто что-то не то, да? Человек, любующийся собой (в чем нет ничего плохого) или тот, для кого внешность – предмет повышенного беспокойства, действительно может часто смотреться в зеркало. Но он не залипнет около него, чтобы «умереть от голода и страдания». Зеркало для него важный атрибут, но не непременное условие выживания.

Поэтому я не думаю, что Нарцисс из мифа любуется своей неземной красотой. Вглядываясь в свое отражение, он силится… увидеть себя. «Кто я? Какой я?» – вот его немой вопрос к зеркалу. Вопрос человека, у которого необратимо нарушен контакт с самим собой, чье личностное созревание остановилось на фазе зародыша, зацементировалось в этом виде, и доступа к нему больше нет.

Вот почему нарцисс не может отойти от условного зеркала, то есть обойтись без нас. Он… не ощущает себя! «А я вообще существую?» – думает он и в бессознательном ужасе спешно ищет отражение.

Разумеется, обычное зеркало от этого страха не избавляет и ответов на извечный и единственный вопрос нарцисса не дает. Поэтому зеркала нужны именно «живые», в которые нарцисс и смотрится до головокружения, как поет Юрий Антонов. Эти зеркала – мы. И лишь глядясь в них, он эпизодически чувствует себя существующим, обладающим формой и содержанием. Сегодня – одними, завтра – другими… Вот почему нарцисс – это «всепогодный, всесезонный человек-губка», цитирую Вакнина. Что ему отразят – тем он и будет.

Параноиды

Не поверите: случайно наткнулся тут на парня, который меня в школе обижал. Копал огород, и вдруг раз – что-то твердое.

Невеселый анекдот

Всюду ложь, обман и воровство.

Из фильма «Соломенная шляпка»

– Идейная ты, – сказала Шмакова.

– У меня ко всем один счет, – Железная Кнопка вскочила, глаза ее загорелись неподдельным пламенем негодования. – Живешь не по правде – расплата! Никто не должен оставаться безнаказанным. И никто не уйдет от ответа. Ни-ког-да!

Из повести Владимира Железникова «Чучело»

…Когда в 2017 году я писала первую версию этой книги, мы разошлись «по идейным соображениям» с одной интересной и думающей читательницей. Ей виделось, что все зло мира сосредоточено в нарциссах. «Зачем писать о параноидах? По ним сразу видно, что они нездоровы. Они не вводят в заблуждение, как нарциссы».

Действительно, параноида довольно легко узнать по «ощетиненности». Это мрачные, порой зловещие люди, всегда пребывающие в агрессивном миноре. Они почти не улыбаются и не смеются. В крайнем случае – вымученная кривая улыбка.

Отталкивающий тип? Вы бы к такому и близко не подошли? Между тем в параноидах есть свой шарм, если можно так сказать. Хитклиф из «Грозового перевала», Ипполит из «Иронии судьбы», Борис из комедии «Налево от лифта» могут произвести впечатление серьезных, волевых, сильных, брутальных, уверенных в себе, преданных, опекающих, готовых защитить. «С таким буду как за каменной стеной», – думает женщина. И попадает в… крепость с высокими стенами и рвом вокруг.

Одержимость нами мы ошибочно принимаем за большую любовь, несоразмерную ревность – за страх нас потерять, усиливающийся контроль – за душноватую, но заботу. Вся эта параноидная музыка очень «ложится» на невротические струны наших душ, на нашу детскую недолюбленность, на желание быть надежно защищенной (невесть от чего). Вот так и получается, что мы оказываемся в близких отношениях с этими опасными типами.

Какие признаки характерны для параноида?

– Сверхподозрительность, привычка считать любое отношение к себе враждебным, пренебрежительным.

– Постоянное недовольство другими людьми, пренебрежительное, надменное отношение к ним.

– Тенденция относить все происходящее на свой счет. Вы даже и не смотрели в его сторону, а он надумал, что вы злобно сверлили его глазами и криво усмехались.

– Однообразное, нелогичное, негибкое мышление, перекручивание всего на свой лад.

– Раздражительность, бранчливость, сварливость.

– Завистливость.

– Привычка постоянно, по делу и без, отстаивать свои права, которые параноиду постоянно кажутся ущемленными в особо жестокой форме.

– Упрямство, споры до белого каления, он яростно настаивает на своем и «берет горлом».

– Частые неоправданные подозрения в неверности, злонамеренности партнеров, друзей, коллег. «Расплата» для вас может быть как молниеносной, так и отложенной. Параноид Борис из «Налево от лифта» устраивает дебош на вернисаже, вскипев из-за того, что его подруга Ева светски беседует со знакомым. Скромный клерк месяцами вынашивает план мести коллегам, а потом является в офис с пистолетом и убивает нескольких.

– Неспособность переживать неудачи, отказы и критику. Это вызывает эмоциональный шквал в виде словесной и даже физической агрессии.

– Злопамятность. Параноидные психопаты не прощают даже самые незначительные обиды, а часто высасывают их из пальца, годами «коллекционируют язвы», по выражению Наварро, и раздувают до абсурда.

– Частые необоснованные мысли о заговорах.

– Чрезмерная педантичность – «палочки должны быть строго попендикулярны», а за банки, расставленные не «по росту», параноид Мартин из фильма «В постели с врагом» избивает жену.

– Зацикленность на одной нездоровой идее. Один параноид борется с абортами, отстреливая гинекологов. Другой – с новыми технологиями, рассылая взрывные устройства по почте (ученый Тед Качински, о котором Джо Наварро пишет в своей книге).

А вот контрольный список Альберта Бернстайна:

– этот человек чрезвычайно подозрителен,

– у него очень мало близких друзей,

– он может поднять большой шум из-за пустяка,

– он никогда не забывает о своих обидах или плохом обращении с ним,

– он никогда не принимает на веру то, что ему говорят,

– он прекращает всякие отношения с людьми из-за малейшего пренебрежения к себе,

– он способен обнаружить малейший обман, а порой видит его там, где его нет,

– он требует абсолютной преданности и на словах, и на деле,

– он видит связи между вещами, которые другие люди считают никак не связанными друг с другом,

– он воспринимает мелкие оплошности (например, непунктуальность или забывчивость) как признаки нелояльности и неуважения,

– он не способен посмеяться над собой,

– невозможно предвидеть, что может привести его в ярость,

– он считает себя жертвой дискриминации в самых разных ее формах,

– он считает, что доверие – это то, что надо заслужить,

– он часто говорит о том, что привлечет кого-то к суду, чтобы восстановить справедливость,

– он требует от окружающих подтверждения своей преданности и лояльности,

– он собирает даже самые незначительные данные для подтверждения своей излюбленной теории,

– он открыто выступает в защиту жестоких и необычных методов наказания для определенных категорий людей.

Если количество ответов «да» – больше пяти, этого человека можно отнести к параноидным вампирам, если же испытуемый набирает больше 12 очков, будьте осторожны: «имперские штурмовики на подходе», невесело шутит Бернстайн.

Казалось бы, ну и пусть этот эксцентричный человек сидит в своем бункере и варится в обидах. Однако параноид особенно опасен тем, что он очень агрессивен, одержим, злопамятен и мстителен. Его неистовую ярость может вызвать что угодно.

Не так посмотрели.

«Неискренне» улыбнулись.

Употребили не нравящееся ему слово.

Посмели возразить и, боже упаси, отстаивать свою точку зрения. Выиграли в шахматы.

Недодали три копейки.

Расшумелись на лужайке по соседству.

Неровно поставили тапки.

Делая все это, вы даже не догадывались, что вашей целью было уязвить параноида! Но в его картине мира все только и заняты тем, чтобы вредить ему, ущемлять и замышлять недоброе.

«Оглянитесь по сторонам и вы увидите их, – пишет Джо Наварро. – Это могут быть:

– водитель, который думает, что вы нарочно его подрезали, поэтому садится вам на хвост, сигналит, демонстрирует грубые жесты,

– кляузник, который ежедневно заявляется в инстанции, чтобы угрожать судебными процессами,

– анонимный автор, обвиняющий вас в том, что у вас есть некий тайный план,

– нелюдимый сосед, который рвется вам рассказать о новом мировом порядке и тайных организациях, контролирующих правительство,

– бывший служащий или экс-любовник, который заявляется в офис или к вам домой вооруженным».

Как же устроены параноиды и что ими движет?

«Сущность параноидной организации личности состоит в привычке обращаться со своими качествами, которые воспринимаются как негативные, путем их проекции; отчужденные характеристики впоследствии воспринимаются как внешняя угроза», – пишет Нэнси Мак-Вильямс.

То есть все то плохое, что параноид приписывает окружающим, – это его же черты, которых он не осознает. Собственная психика ставит заслон этому осознанию, иначе параноид испытает сильный стыд и вину из-за своих «плохих» качеств. На обывательском уровне об этом говорят так: мол, больше всего насчет «гомиков» ярятся латентные гомосексуалисты, а претензии к верности жен чаще всего высказывают мысленно (и даже не мысленно) распутные мужья.

«Параноидный мужчина, забывая о своих собственных фантазиях о неверности, становится убежденным, что его жена опасно притягательна для других. Часто в подобного рода ревность включается бессознательное томление по близости с людьми того же пола. Поскольку параноидные личности путают это стремление с гомосексуальностью, и данная ориентация их пугает, желания признаются отвратительными и отрицаются», – пишет Мак-Вильямс.

Где-то в глубине души параноида живет осознание себя «плохим», греховным, но эти чувства очень смутны, отрицаются им и находят выражение в поиске внешних угроз. «Невыносимое бремя бессознательной вины», – говорит об этом Мак-Вильямс:

«Они живут с ужасом от мысли, что терапевт, когда об этом узнает, будет шокирован их грехами и развращенностью, отвергнет или накажет за совершенные ими преступления. Бессознательно эти люди ожидают, что будут разоблачены, и трансформируют страх в постоянные изматывающие усилия распознать в поведении других “действительно” злые намерения по отношению к ним».

Мак-Вильямс описывает состояние параноида как комбинацию страха и стыда. Но этот стыд параноид переживает иначе, чем нарцисс.

«Нарциссические личности, даже самого надменного вида, подвержены осознаваемому чувству стыда, когда каким-то образом с них снимается маска. Их энергия претворяется в усилия произвести на других такое впечатление, чтобы обесцененное собственное Я не было ими замечено.

Параноидные личности, наоборот, используют отрицание и проекции настолько сильно, что стыд остается совершенно недостижимым внутри собственного Я. Поэтому энергия параноидной личности направляется на провал всех усилий тех, кто стремится устыдить или унизить их».

Несмотря на то что параноиды выглядят как люди с большим самомнением, на самом деле они, подобно нарциссам, имеют о своей личности два полярных представления.

«Импотентный, униженный и презираемый образ собственной личности, расположенный на одном полюсе, и всемогущий, оправдываемый и торжествующий – на другом. Напряжение между этими двумя образами затопляет их внутренний мир. Кошмарно, но ни одна из позиций не дает какого-либо утешения: страшная жестокость и презрение преследуют слабую сторону полярности, тогда как сильная сторона влечет за собой уничтожающее чувство вины», – пишет Нэнси Мак-Вильямс.

Параноид, как и нарцисс, зациклен на себе. Психиатр Ганнушкин назвал это «сверхценной идеей об особом значении собственной личности». И нарциссам, и параноидам кажется, что мир вращается вокруг них, что они – объекты всеобщего недоброго интереса. И если на улице засмеялись, то это явно над ними.

Параноид уверен, что он окружен врагами и недоброжелателями, и вообще, «всюду ложь, обман и воровство». И это не поза, не «просто ворчливость», это его реальное представление о мире.

«Он категорически утверждал, что от первого дня рождения начала его преследовать ненависть… он всюду искал и находил указания на свое высокое призвание, или доказательства того, что его преследуют враги», – пишет Владимир Чиж о религиозном фанатике XIX века Фотии Спасском.

В постоянном ожидании ножа в спину жил и «великий инквизитор» Торквемада. Он нигде не появлялся без охраны, численность которой насчитывала 250 человек, а его дом напоминал крепость.

Словом, люди представляются параноиду сугубо враждебными и лишь выжидающими момента, чтобы его поразить. Поэтому тактика параноида – бить первым.

«Если параноид заподозрил предательство, он нападет на вас так быстро, что вы даже не поймете, что это вас ударило и почему», – пишет Альберт Бернстайн.

«Тенденция параноидной личности – нападать, а не терпеть тревогу, связанную с ожиданием неизбежного дурного обращения (“Я сражу тебя прежде, чем ты сразишь меня”)», – пишет Мак-Вильямс.

Такое поведение мы видим:

– у Ипполита в «Иронии судьбы». Он налетает на Надю и Женю с агрессивными претензиями и не желает их слушать. Он уже все для себя решил – эти двое предавались разврату, чтобы оскорбить его с особым цинизмом. Все трезвые доводы Нади отметаются как ложь и изворачивание. Просто диву даешься, как же он встречается и даже собирается жениться на женщине, о которой так плохо думает!

– у Рогожина в «Идиоте» Достоевского. Он подозревает князя Мышкина в обмане, двойной игре, выслеживает и пытается убить,

– у Бориса в «Налево от лифта». Он устраивает погром на вернисаже, приревновав подругу к случайному собеседнику, затем несколько часов третирует ее соседа, настаивая на раскрытии подробностей его романа с Евой, который якобы существует. Он настолько неумолимо требует «всей правды», что в итоге сосед начинает оговаривать себя и Еву.

Обычно параноид не «прощает» того, в чьей неблагонадежности однажды уверился. Пишет Светлана Аллилуева, дочь Сталина:

«Если отец выбрасывал кого-либо, давно знакомого ему, из своего сердца, если он уже переводил в своей душе этого человека в разряд “врагов”, то невозможно было заводить с ним разговор об этом человеке. Сделать “обратный перевод” его из врагов, из мнимых врагов, он был не в состоянии и только бесился от подобных попыток, – пишет дочь Сталина и утверждает, что на этой слабости отца мастерски сыграл Берия: – Ему можно было внушить, что этот человек – не хороший, как мы думали о нем много лет, нет, он – дурной, он лишь казался хорошим, а на деле он враг, он противник, он говорил о вас дурно, и вот материалы, вот факты, Х и Z “показали” на него… А уж как могли эти Х и Z “показать” все, что угодно, в застенках НКВД – в это отец не вникал.

А уж когда отца “убеждали факты”, что ранее хорошо известный ему человек, оказывается, дурной, тут с ним происходила какая-то психологическая метаморфоза. Быть может, в глубине души он и сомневался в этом, и страдал, и думал… Но он был подвластен железной, догматической логике: согласившись однажды, что N – враг, дальше все “факты” складывались сами собой только в подтверждение этого. Вернуться назад и снова поверить, что N не враг, а честный человек, было для него психологически невозможно. Прошлое исчезало для него – в этом и была вся неумолимость и вся жестокость его натуры. Прошлого, совместной борьбы за общее дело, многолетней дружбы, – всего этого как не бывало, оно им зачеркивалось каким-то внутренним, непонятным жестом, – и человек был обречен. Старые товарищи по работе, старые друзья и соратники могли взывать к нему, помня о прежнем его отношении к ним – бесполезно! Он был уже глух к ним. Он не мог сделать шаг обратно, назад, к ним. Памяти уже не было.

Он был предельно ожесточен против всего мира. Он всюду видел врагов. Это было уже патологией, это была мания преследования – от опустошения, от одиночества. Вокруг отца как будто очерчен черный круг, – все, попадающие в его пределы, гибнут, разрушаются, исчезают из жизни».

Наверно, вы уже поняли: для того, чтобы «прогневать» параноида, не обязательно совершить нечто из ряда вон выходящее. Ваша «вина» может состоять в незначительном проступке, часто же она полностью генерируется в патологическом мозге параноида. Однако он жестоко карает и за самое незначительное «прегрешение».

«Аракчеев завел журнал для записи, кто именно, когда и за что был наказан; у каждого из дворовых была в кармане “винная” книжка, в которую вносилось всякое малое упущение. Самое ничтожное упущение ни в каком случае не прощалось; даже неважные проступки наказывались страшно жестоко», – пишет Владимир Чиж.

…Жить рядом с человеком, который постоянно сканирует вас на предмет угроз – это непреходящее напряжение, ходьба по минному полю, жизнь под прицелом испытующего, сканирующего, подозревающего взгляда. Ирина Гогуа, близкая подруга Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина, рассказывала:

«Надя в присутствии Иосифа напоминала факира, который в цирке выступает босиком на битом стекле с улыбкой для публики и со страшным напряжением в глазах. Она никогда не знала, что будет дальше, какой взрыв. Хам он был совершенно законченный».

«Рядом с отцом было трудно, затрачивалось огромное количество нервной энергии. Он был раз и навсегда мной недоволен, разочарован во мне, – пишет дочь Сталина Светлана Аллилуева в книге “Двадцать писем к другу”. – Нам было трудно говорить – и не о чем, как ни странно. Когда мы оставались одни, я изнемогала в поисках темы. Было такое ощущение, что стоишь у подножья высокой горы, а он – наверху ее; ты кричишь что-то туда, наверх, надрываясь, – туда долетают лишь отдельные слова… И оттуда долетают до тебя лишь отдельные слова».

Какая жизнь ждет партнера параноида? Очень тревожная и тяжелая.

«Люди с параноидной психологией не склонны давать подтверждение в форме словесного признания или видимого принятия», – пишет Мак-Вильямс.

То есть вы будете выбиваться из сил, дабы снискать улыбку или ласковое слово, ходить на цыпочках, «лебезить», а он будет неделями дуться, молчать и «наказывать» вас невесть за что. Параноид – это тотальный, удушающий контроль, это шпионаж, это стремление максимально изолировать жертву (от людей, из профессии, финансово), обесценивание во всех его формах, ругань, оскорбления, вероятна физическая агрессия.

Параноид – это всегда сильный прессинг, это жизнь по его планам, его расписанию, хождение по половичке. Это всегда «только два мнения – его и неправильное».

В такой обстановке муштры и холода жертва либо постепенно утрачивает личность, полностью подчиняя себя требованиям параноида и отказываясь от своих желаний, либо реализует их на стороне, и так сохраняет себя. Жена Сталина не могла выбрать ни то ни другое, поэтому предпочла третье. Обстоятельства самоубийства своей матери вспоминает Светлана Аллилуева:

«Это сдерживание себя, эта страшная внутренняя самодисциплина и напряжение, это недовольство и раздражение, загоняемое внутрь, сжимавшееся внутри все сильнее и сильнее, как пружина, должны были, в конце концов, неминуемо кончиться взрывом…

Так и произошло. Вроде “и повода-то не было”. Всего-навсего небольшая ссора на праздничном банкете. “Всего-навсего” отец сказал ей: “Эй, ты, пей!” А она “всего-навсего” вскрикнула вдруг: “Я тебе не эй!” – и встала, и при всех ушла вон из-за стола…»

Но Сталин не мог признать себя виновным в суициде жены. Он начал искать виноватых на стороне, то есть перекладывать на них плохую часть своей личности, за которую параноид ощущает смутную, свербящую вину:

«Ему хотелось найти причину и виновника, на кого бы переложить всю эту тяжесть. Тяжесть давила его все больше и больше. По-видимому, с возрастом, мысль его все чаще возвращалась к маме. То вдруг он вспоминал, что мама дружила с Полиной Семеновной Жемчужиной, и она “плохо влияла на нее”; то ругал книгу, прочитанную мамой незадолго до смерти. Он не хотел думать об иных, серьезных причинах, делавших их совместную жизнь столь трудной для нее».

…Параноид – педант, зациклен на чистоте и порядке. Маниакальная страсть Мартина к порядку показана в фильме «В постели с врагом». Ипполит тоже горд порядком в своей лаборатории – не то что дома у «непутевой» Нади.

«Квартира наша была пуста и неуютна. В нашем доме всегда было скучно, я привыкла к изоляции, к одиночеству», – пишет и Светлана Аллилуева.

«Чистота в Грузине была доведена до крайности; Аракчеев часто чистым платком вытирал пол под мебелью, и, если платок пачкался, прислуга подвергалась строгим наказаниям. Малейшая пылинка на стене, едва приметная для микроскопического наблюдения, имела последствием для слуги палочные удары и арест для чиновника.

Крайняя аккуратность, тягостная для окружающих, обычно наблюдается у людей, отличающихся “узостью ума”, имеет в своей основе бедность, но прочность ассоциаций; представления сочетаны между собой так прочно, так неизменно, что всякое новое сочетание тягостно и потому неприятно для педанта. Он может легко думать и делать лишь по заранее усвоенному порядку, всякое отклонение от этого порядка вызывает столь тягостную умственную работу, что педант бессознательно избегает всего нового, стремится жить по установленному плану.

Эта стойкость сочетаний проявляется во всех мелочах жизни – в одежде, в распределении занятий, в убранстве комнат, в отношении к порученному делу, в выборе занятий. Педант страдает, когда видит беспорядок в своих комнатах, когда наталкивается на новые, непонятные для него вопросы», – пишет Владимир Чиж.

Параноид – большой ревнитель формы, фанат протоколов, циркуляров и заседаний. Каждая бумажка должна быть на месте, а палочки – строго «попендикулярны».

«Все начальники в Грузине были обязаны доносить по установленным формам о ходе хозяйства и даже о самых ничтожных делах; например, старшему официанту вторым пунктом инструкции было приказано: “еженедельно присылать ко мне рапорты, прописывая в оных все, что случится по твоему ведомству”», – пишет Чиж об Аракчееве.

Владислав Ходасевич описывает страсть Валерия Брюсова к заседаниям:

«Он страстною, неестественною любовью любил заседать, в особенности – председательствовать. Заседая – священнодействовал. Резолюция, поправка, голосование, устав, пункт, параграф – эти слова нежили его слух. Открывать заседание, закрывать заседание, предоставлять слово, лишать слова “дискреционною властью председателя”, звонить в колокольчик, интимно склоняться к секретарю, прося “занести в протокол”, – все это было для него наслаждение, “театр для себя”, предвкушение грядущих двух строк в истории литературы. В эпоху 1907–1914 годов он заседал по три раза в день, где надо и где не надо. Заседаниям жертвовал совестью, друзьями, женщинами».

Педантичность и приверженность внешнему находит выражение и в религиозном фанатизме.

«По большей части они сосредоточиваются на внешней стороне культа: на религиозных церемониях, на мелких церковных обрядах и предписаниях, которые всецело их поглощают. И самая суть ускользает от них – подлинная вера и то, что в ней по-настоящему ценно, ибо довольно часто они пренебрегают самым значительным в Евангелии: справедливостью, милосердием и истинной верой», – пишет философ Николя Мальбранш.

И именно такой предстает нам героиня романа Агаты Кристи «Десять негритят» – религиозная фанатичка мисс Брент. Она считает, что, отказав своей забеременевшей служанке в сострадании и невольно толкнув ее на самоубийство, она действовала в строгом соответствии библейским заповедям.

«Мисс Брент сурово продолжала:

– Беатрис Тэйлор у меня служила. Как я узнала позднее, она была неприличной девушкой. Я сильно в ней обманулась. У нее были хорошие манеры, всегда очень опрятна и услужлива. Я была очень ей довольна. Конечно, оказалось, что все это сплошное лицемерие! Она была беспутной девицей, начисто лишенной морали. Отвратительно! Я не сразу узнала, что она, как говорится, “в положении”, – она смолкла. Ее тонкий нос брезгливо сморщился. – Я испытала настоящее потрясение. Естественно, я и часа не стала держать ее под своей крышей. Никто не сможет меня упрекнуть в снисходительном отношении к безнравственности.

Вера низким голосом произнесла:

– Что произошло… с ней?

Мисс Брент сказала:

– Распутное создание, не довольствовавшееся одним грехом на своей совести, совершило грех еще более тяжкий. Она покончила с собой.

Вера поежилась и уставилась на тонкий профиль мисс Брент. Она спросила:

– И что вы почувствовали, когда узнали, что она наделала? Вам было ее не жаль? Вы не винили себя?

Эмили Брент выпрямилась.

– Я? Мне не в чем себя упрекнуть.

– Но если ваша… твердость… довела ее.

Эмили Брент резко заявила:

– Ее собственные действия, ее собственный грех – вот что ее довело. Она повернулась к Вере. В ее глазах не было ни угрызений совести, ни беспокойства. Взгляд был тверд в собственной непогрешимости. Эмили Брент восседала на вершине острова Ниггер, облаченная в свою броню из добродетели. Маленькая старая дева больше не казалась Вере немного нелепой.

Неожиданно… она стала ужасной».

…Многие считают, что параноиды – это в основном патологически ревнивые мужчины, упоенные кляузники и склочники. Однако не каждый параноид одержим именно ревностью и сутяжничеством. Некоторые сфокусированы на другой сверхидее.

Например, мести, как у Хитклифа.

Или на идее «зачистки» страны от ведьм – как у инквизитора Торквемады.

Или избавления человечества от «вредных микробов» в лице некоторых «людишек» – как у чеховского фон Корена и Гитлера.

Четвертые заняты тем, что активно выводят на чистую воду «заговорщиков», «предателей» и «мразей» – как Железная Кнопка из повести Владимира Железникова «Чучело» или Руслан Чутко из фильма Вадима Абдрашитова «Плюмбум, или Опасная игра».

Этот типаж можно назвать фанатиками^[24]. Основной причиной религиозного фанатизма и нетерпимости философ Николай Бердяев называет страх:

«Фанатики, совершающие величайшие злодеяния, насилия и жестокости, всегда чувствуют себя окруженными опасностями, всегда испытывают страх. Фанатик, одержимый манией преследования, видит вокруг козни диавола, но он всегда сам преследует, пытает и казнит. Человек, одержимый манией преследования, который чувствует себя окруженным врагами, – очень опасное существо, он всегда делается гонителем, он-то и преследует, а не его преследуют».

«Фанатики не останавливаются ни перед чем, чтобы возвеличить себя и поразить врагов, они считают себя всегда правыми и имеют в распоряжении доказательства своей правоты – у Фотия были видения, знамения, сновидения, полное презрение к врагам и людям вообще. Даже лиц, которых он не знал, Фотий считал своими врагами и боролся с ними со всей своей страстностью, обвиняя в ужаснейших преступлениях. В борьбе с врагом Фотий считал дозволенными все средства», – пишет Владимир Чиж.

Фанатики очень опасны. Именно из их рядов выходят организаторы и вдохновители «генеральных чисток», крестовых походов и погромов. Деятельность фанатиков дорого обходится человечеству: Торквемада приложил руку к гибели девяти тысяч «еретиков», а фанатик Гитлер уничтожил сотни миллионов.