Естественно, что состояние Этель меня тревожило, но мне пока удавалось успокаивать себя догадкой, что вся ее нервозность и раздражительность – из-за того, что она пишет. Этим я объяснял и ее замкнутость, и прекратившиеся посещения библиотеки. Только вот что же она пишет и что так долго занимает ее мысли, я не знал. Мое любопытство росло с каждым днем, и в конце концов я решился тайком от Этель заглянуть в ее комнату, найти рукописи и вконец разобраться в ее странном поведении. Вся трудность состояла в том, что я никак не мог предугадать, надолго ли девушка покинула свою комнату. Даже когда она бесцельно бродила по замку, непредсказуемая Этель могла вернуться в любой момент, а я никак не хотел, чтобы она меня застала. Просто спросить я не решался, потому что у меня никогда не получалось предугадать ее настроение. Я знал, что в каком бы благодушном и спокойном настроении Этель ни пребывала, ни за что не сказала бы мне, а в лучшем случае просто бы промолчала и скрылась в своей комнате. Поэтому я даже как-то боялся приближаться к ней.

Осуществить свою затею я осмелился следующим вечером, когда Этель, сидя внизу, задумчиво пила чай маленькими глотками. Ее меланхоличный и отрешенный взор скользил по темному окну, и она машинально подносила чашку ко рту, даже не чувствуя, как горячая жидкость обжигает ее нежные губы. Осторожно, чтобы случайно не привлечь ее внимание, я поднялся по каменной лестнице и очутился возле комнаты невесты. Я толкнул дверь – к счастью, Этель не запирала ее, – и та плавно отворилась.

Перед моими глазами предстала ухоженная комнатка Этель: застеленная старинная кровать с пышным пологом; туалетный столик с аккуратно расставленными на нем флаконами духов; книжный шкаф, где теперь вместо модных романов, привезенных нами из Глазго, стояли старые, пыльные книги из архива. Единственным, что нарушало безупречный порядок этой комнаты, была толстая тетрадь, брошенная, по-видимому, в спешке на письменном столе. Я понял, что мои предположения подтвердились, и все свое внимание сосредоточил на тетради. K моему удивлению, это оказался дневник. Я бегло просмотрел его. Странным было лишь то, что Этель начала вести его в день нашего приезда в замок Эштон. Я открыл первую страницу. Сразу в глаза мне бросилось имя, написанное неровно и размашисто: Этельвина Эштон. Далее шли ровные и четкие строки, выведенные красивым почерком Этель.

«15 сентября. Я в ужасе, и ничего не могу с собой поделать. Это наваждение не позволяет мне даже уснуть, забыться во сне от того, что я только что пережила. Еще днем я без страха смотрела на эти картины, изображающие Иx, а потом мы с Говардом смеялись над Ними. Страх охватил меня, когда я собиралась идти спать. Я не знала, чего боюсь, то был подсознательный и безотчетный ужас. Увидев в конце коридора нечто мерцающе-белое, я пошла посмотреть. Страх ненадолго испарился, и мною овладело любопытство – если это было привидение, то я, пожалуй, хотела его увидеть, ведь я помнила, как стремилась к этому раньше. Но, столкнувшись с ней лицом к лицу, я не просто испугалась, а пришла в ужас. Она смотрела на меня мертвыми остекленевшими глазами, которые были все еще красивы, и уже протянула полупрозрачную руку, чтобы прикоснуться ко мне… Я вовремя убежала в комнату Говарда и спаслась. Но он даже не захотел выслушать меня и уехать из этого страшного замка, а начал говорить, что все призраки безобидны и не причинят мне зла. Но я знаю, что это не так! Я вижу, с какой ненавистью они смотрят со своих портретов. Эти взгляды я чувствую везде, где бы ни оказалась. Такое впечатление, что все эти леди вот-вот оживут!»

«В те дни я была почти счастлива, но сейчас снова видела ее. Вернее, я слышала голос, очень красивый женский голос, но неестественно мелодичный. Этот голос говорил страшные вещи. Он сказал, что я буду здесь всегда, в этом замке. А затем мимо промелькнуло нечто белое…»

Я читал и читал, не в силах оторваться от строк, написанных моей Этель. Порой мне становилось страшно, особенно когда записи становились полубезумными:

«Я не могу больше! Этот ужасный замок держит меня словно в железных тисках. Я не могу выйти из него, мне не дает неведомая сила. Всюду мне чудятся белые тени. Леди будто улыбаются со стен, улыбаются хищно и победно. Мне страшно выходить из моей комнаты. Но даже и в этой комнате меня преследуют кошмары. Едва я засыпаю, как вижу их всех: Айрин, горящую на костре, Джоанну, всю исполосованную кинжалом, Этельвину, погружающуюся в болото… Этельвина… Kрасивое имя. Если бы у меня когда-нибудь родилась дочка, я бы назвала ее этим именем. Но у меня никогда не будет дочки. Я умру здесь, они погубят меня. Они заставят меня умереть здесь. Липкий лиловый туман вползает в мою комнату даже сквозь плотно закрытое окно и душит меня… не дает мне дышать. Это их руки тянутся ко мне из могилы… ужас…»

Пораженный, не зная, что и думать, я захлопнул тетрадь, но она с непонятной силой вновь открылась на самой первой странице, и имя «Этельвина Эштон» бросилось мне в глаза. Внезапно я понял все.

«Так она хочет все это опубликовать! – ухватился я за спасительную мысль. – И, черт возьми, как все гениально сделано! Особенно последние строки. Они вселяют такой ужас… что даже я едва не поверил. Отличный сюжет! Дневник девушки, попавшей в замок с привидениями…», – мои размышления оборвал звук распахнувшейся двери, и на пороге появилась Этель.

K моему удивлению, она не только не рассердилась, но даже не заметила меня. Рассеянно, будто не зная, зачем пришла сюда, Этель немного постояла в дверях, развернулась и направилась к лестнице. Но я твердо решил, что пора бы уже поговорить с ней, и кинулся следом, рискуя вызвать ее гнев. Этель уже спустилась вниз, и, хоть шла она медленно, а я бежал, мне не удавалось догнать ее.

– Телли! – крикнул я вслед. – Милая, ты – настоящий писатель! У тебя талант! Я прочел твой… – я на секунду запнулся, – твои записи и нахожу, что это – чудо…

Этель же не обращала на мои восклицания никакого внимания. Она только один раз обернулась и, не останавливаясь, взглянула куда-то мимо меня, а затем невозмутимо продолжала двигаться к выходу из замка. Я старался идти быстрее, но что-то удерживало меня, затрудняя мой путь. Между тем она с огромным усилием открыла дверь и вышла на крыльцо. Со скрипом дверь захлопнулась сама, и я не мог видеть Этель в течение нескольких секунд. Когда же я добрался до двери и распахнул ее, то был поражен и испуган тем, что увидел, а та неведомая сила, помешавшая мне прийти раньше, теперь не позволяла сдвинуться с места и сделать хоть что-нибудь для моей Телли. Я был вынужден стоять вместо того, чтобы броситься к ней.