– А что ж вы не играете в волейбол? – спросила Ивана Людмила Алексеевна, – Тут у нас такие баталии, такие страсти кипят на площадке. Я пыталась Юлия Вениаминовича отговорить, да где там!
Иван не успел ничего ей ответить, их внимание было привлечено возмущенными криками, доносящимися с волейбольной площадки. Там шло бурное выяснение отношений между двумя командами. Как Иван понял из криков, команда, в которой играл посол, забила мяч своим противникам. Мяч забил муж Валентины после пасса, сделанного самим экселенсом. Казалось бы, что конфликтного в этой ситуации? Сплошная идиллия: посол подбрасывает мяч вверх, а простой радист делает неимоверный прыжок и забивает мяч противнику. Какое единение! Какое чувство локтя! Одно только плохо: после своего пасса посол споткнулся и упал на площадку, прямо под сетку. След от его тела четко отпечатался на взрыхленном песке территории противника. Между командами разгорелся спор о том, стоит ли засчитывать этот мяч. От прямых высказываний народ всячески старался уйти, вещи своими именами никто не называл, изъяснялись все исключительно эзоповым языком. Основным предметом спора было «местоположение тела». Иногда казалось, что разговор идет о трупе. Юлий Вениаминович стоял в стороне в позе обиженного мальчика. Только что он был в центре внимания, как вдруг оказалось, что его в упор никто не видит, никто не спрашивает его мнения по спорному вопросу, коллектив его игнорирует.
Сначала он просто стоял и ждал, что дискуссия, как обычно, быстро иссякнет, и игра возобновится. Но потом он увидел, что выяснение отношений затягивается. Ему стало обидно, что о нем не просто говорят в третьем лице, а еще и как о неживом предмете. Тогда он повернулся и пошел в сторону океана, якобы купаться. В душе он тайно надеялся, что кто-нибудь из его команды окликнет его, ведь до конца матча оставалось еще несколько очков. Но никто его не позвал, хотя выяснение отношений между командами с его уходом сразу же прекратилось. Когда он удалился от площадки на сравнительно большое расстояние, общее молчание нарушил муж Валентины. Он четко озвучил мысль, сидевшую в мозгу у каждого: «Ну, вот теперь хоть доиграть сможем по-человечески.»
Посол на эти слова не обернулся, но покраснел еще больше, а ноздри раздул еще шире. Поравнявшись с женой, процедил сквозь зубы: «Сволочи неблагодарные! Пытаешься с ними по-человечески общаться, но они нормального отношения не понимают. Я им это припомню.» Однако Юлий Вениаминович был калачом тертым и понимал, что сейчас за ним наблюдает вся колония, поэтому он быстро взял себя в руки, расплылся в улыбке, приобнял свою супругу за талию и сказал: «Ну, что Люся? Пойдем купаться! Что-то жарко сегодня.» И они пошли по ступенькам вниз туда, где на мокром песке пенились волны прибоя.
Короля самому сыграть сложно,
Выйдет роль, если свита поможет.
Если в свите придворных
Есть «козел» непокорный,
Уберите его осторожно.
Глава 7. Черная курица.
Чтоб народ уберечь от прострации,
Чаще делай политинформацию.
В солнцепек и в грозу –
Ни в одном чтоб глазу!
Не утратить чтоб квалификацию.
Поездку на пляж Иван Божков записал себе в плюс. Во-первых, ему удалось решить такой жизненно важный вопрос как стирка и глажка белья. Во-вторых, его пригласили в интересную поездку по стране, что полезно с познавательной точки зрения и в плане заведения хоть каких-то знакомств с приличными людьми. А, в-третьих, он оказался свидетелем любопытной жанровой сценки на волейбольной площадке, которая могла бы в дальнейшем послужить занятной темой для разговора с хорошими знакомыми в Москве.
После пляжа на кухне долго и обстоятельно обедали соседи, Валентина с супругом. Ивану не хотелось обсуждать с ними инцидент на волейбольной площадке, поэтому он решил не мозолить им глаза и ограничить свой обед фруктами. Мытых фруктов в холодильнике хватало, Иван начистил и нарезал себе целую тарелку всяких экзотических вкусностей и решил поваляться с книжечкой на кровати в прохладе кондиционированного помещения. Благих намерений Ивану хватило ровно на пять страниц, потом книжка выпала из его рук на пол, сам же он повернулся на бок и забылся крепким сном.
Проснулся Иван, когда за окном уже было темно, но это не означало, что наступила ночь. Времени было где-то между пятью и шестью часами вечера. Это означало, что пришла пора собираться и идти в посольство на политинформацию. Свободное время членов колонии четко анализировалось руководством и распределялось так, чтобы человек плавно переходил с одного мероприятия на другое, не имея возможности занять голову глупыми мыслями. По субботам и воскресеньям утром полагался пляж со спортивными мероприятиями, а вечером лекции, политинформация и просмотр советских фильмов, которые поступали в посольство с завидной регулярностью. Учет посещаемости этих вечерних мероприятий был еще строже, нежели учет посещаемости пляжа. Тут никаких скидок и поблажек никому не делалось. Хоть умри. Об этой особенности местного быта Ивана информировал и Антон Выхухолев, и Валентина, и сам посол. Так что ссылаться на незнание порядков было бесполезно.
Иван наскоро выпил стакан чаю с бутербродом, привел себя в порядок и пошел в посольство занимать место где-нибудь с краю, чтобы можно было удрать незамеченным при первой же возможности. Большого зала для сбора всей колонии в посольстве не было, была только площадка под открытым небом, на ней-то и проходили все массовые мероприятия, включая кинопросмотры, лекции, политинформации и встречу Нового года. Там был натянут киноэкран, а стулья непосредственно перед мероприятием расставлял рядами садовник. После мероприятия стулья убирались под навес, дабы днем на них не какали птицы, а ночью летучие мыши. И от дождя навес хоть как-то стулья защищал, они ведь были из простой фанеры, а она от влаги разбухает, деформируется и начинает отслаиваться.
Так вот Иван хотел сесть в каком-нибудь темном уголочке поближе к выходу или кустикам, чтобы под шумок можно было смыться и нормально поужинать. Но на практике же оказалось, что все места в зале давно уже распределены и навечно закреплены за сотрудниками. На все его попытки занять то или иное место ему тут же шептали на ухо, что он занял место такого-то. Тогда Иван открытым текстом спросил у окружающих, куда же ему можно сесть, чтобы никого не обидеть. На что ему ответили, что свободными остаются обычно первые три ряда, но на первые два ряда иногда садятся дети, так что Ивану ничего другого не оставалось, как сесть в третий ряд, где он оказался практически лицом к лицу с докладчиком. А докладчиком в этот день был уже знакомый Ивану по пляжу корреспондент «Правды», Кирилл Маркович Подшивалов. Кирилл Маркович должен был делать политинформацию, в этот день была его очередь. Но, во-первых, эта повинность была Кириллу Марковичу в тягость. Он числился очеркистом в издательской табели о рангах, а это без пяти минут писатель, а тут политинформация, которую любой школьник может сделать. Не солидно как-то. Во-вторых, у Кирилла Марковича дома изнывала от скуки красавица жена. И не просто красавица, а актриса, привыкшая быть в центре внимания. Вот Кирилл Маркович и договорился с руководством посольства о том, что политинформацию он сведет до минимума, а оставшееся время отдаст на выступление своей супруге, актрисе академического театра, Элле Брутальской.
Сказано – сделано. Расчет Кирилла Марковича был точный. В положенное время он начал свое выступление. Но зал в это время был еще полупустой. Народ подтягивался нехотя, но все же подтягивался. А когда зал был уже практически полон, Кирилл Маркович сделал реверанс и передал слово своей прекрасной половине. Народ несказанно обрадовался такому повороту темы, оживился, заерзал на местах и включил зрительные и слуховые рецепторы.
Грациозной походкой Элла Брутальская вышла на площадку для выступающих. Она обвела аудиторию лучистым взглядом, улыбнулась ослепительной улыбкой и начала свой рассказ о трудовых буднях актерской братии. Она, безусловно, отдавала себе отчет в том, что перед ней аудитория, на восемьдесят процентов состоящая из радистов, комендантов и их жен. Эти люди в своем большинстве в театр не ходят, о муках творчества имеют весьма отдаленное понятие, сплетен из богемной жизни не знают и, вообще, часто думают, что в кино показывают чистую правду. Вот и повела свой рассказ дива Брутальская не о режиссерских сверхзадачах, не о вживании актера в образ, а о забавных случаях из жизни артистов. В любом коллективе бывает масса забавных случаев, но рассказчица в своем выступлении сделала упор на такие события, которые бы лишний раз подчеркнули беспомощность артистов в бытовом плане, их незащищенность перед человеческой грубостью и их полное неумение приспосабливаться и устраиваться в этом жестоком мире.
– А еще был в нашем театре такой случай, – стала развивать свою мысль примадонна. – Собрались мы как-то на ленинский субботник. Его, как вы все знаете, проводят в апреле, но в этом году весна была поздняя, и в скверике перед театром было полно снежных глыб. Ходить было очень неудобно. Вот мы и взялись за лопаты. За несколько часов работы мы сумели собрать весь снег в большие кучи. И по скверику сразу стало легче ходить. Мы были ужасно горды своей работой, и разошлись по домам с чувством исполненного долга. Однако уже в воскресенье выяснилось, что мы свели на нет многочасовую работу дворников, которые специально этот снег по скверику разбросали, чтобы он скорее растаял. Нам предложили собраться еще раз и раскидать снег снова. К счастью, пока дворники препирались с администрацией театра, не желавшей даже пытаться собрать актеров на трудовой подвиг вторично, настали теплые дни, и снег растаял сам, без посторонней помощи. Но нам всем было очень обидно. Мы пожертвовали своим выходным, мы были полны самых высоких побуждений, мы сделали тяжелую физическую работу, мы любовались результатом своего труда, а нас за это наругали. Естественно, что на следующий субботник мы шли уже без всякого энтузиазма. Непедагогично поступили дворники. Надо было заранее направить нашу деятельность в нужное русло, а не возмущаться постфактум.
В этом месте докладчица сделала паузу, потому что поняла, что происходит нечто непредвиденное. Сначала она, как настоящая актриса чувствовала дыхание зала. Ей нравилось, что аудитория смеется именно в тех местах ее повествования, где она и планировала смех. Но по ходу ее выступления к смеху аудитории стало примешиваться какое-то кудахтанье. К кудахтанью прибавилось хлопанье крыльев, шелест листвы и звуки ударов палкой по стволам деревьев. Буквально за несколько секунд вся эта какофония звуков переросла в настоящую вакханалию. Примадонна стояла перед залом на фоне белого экрана, но не решалась продолжать свое выступление, поскольку даже ее хорошо поставленного голоса не хватило бы, чтобы перекричать весь этот жуткий шабаш. Выступление пришлось скомкать и завершить на странной снегоуборочной теме. Слушатели встали и разошлись. В зрительный зал сбежались дети, и киномеханик врубил им не полную мощь мультик «Ну, погоди!». Тут уж никакие куры не могли конкурировать с мощностью динамиков.
Иван был удивлен не менее докладчицы таким странным финалом лекции. Он тоже встал со своего места и покинул зал. Весь бомонд посольства столпился на площадке перед входом в служебное здание. Все обсуждали странное происшествие во время лекции и пытались выразить свою поддержку актрисе академического театра. Иван остановил Антона Выхухолева и спросил его, что это было такое. Антон отвел его в сторону и, понизив голос, объяснил:
– Там за забором живет большая негритянская семья. Но наши к ним почему-то не приглядывались. А если приглядеться получше, то можно заметить, что глава семьи там совсем не негр, а очень даже белый человек. Это мужик в возрасте, весь в шрамах. Местные рабочие говорят, что он по национальности немец. Похоже, что он военный преступник, бежавший после второй мировой войны и спрятавшийся здесь в африканских тропиках. Он женился на местной даме, принял гражданство, держится тихо и прикрывается многочисленной родней жены. Родню, естественно, надо чем-то кормить, вот они и держат кур, как все местные. С наступлением темноты куры устраиваются на своих насестах и спят. Но если их разбудить посреди ночи, они начинают бестолково метаться, хлопать крыльями, кудахтать, в результате чего и получается такая вакханалия. К такому способу сломать нам кайф немец прибегает редко, только в исключительных случаях. Чем-то ему сегодняшняя докладчица не понравилась. А, может быть, наоборот, слишком понравилась, решил отметить ее выступление и как-то напомнить о себе.
– Все у вас здесь не просто. Недобитые фашисты срывают политинформацию, а вы это спокойно проглатываете и делаете вид, что все нормально.
– А что прикажешь, ноту протеста писать? Потребовать у местного МИДа, чтобы наш сосед приструнил своих кур? Так это курам на смех. Это раз. А два, это то, что посол, похоже, не в курсе, что сосед здесь недобитый фашист. Да и фактов у нас нет никаких. Так одни разговоры местных дворников, а их к делу не пришьешь. У мужика, наверняка, поддельные документы есть, где написано, что он является мирным жителем, допустим, Швейцарии. А сюда приехал из-за большой любви к местной гражданке. Вот так. А Эллу искренне жаль. В кои-то веки обрела аудиторию, и то ей не дали показать себя во всей красе. Пойди посочувствуй ей. Хоть какое-то утешение.
Особого желания обсуждать происшедшее и выражать свое соболезнование у Ивана, естественно, не было. Но когда он проходил мимо кружка дам, облепивших примадонну, супруга посла его окликнула:
– Ванечка! Как вам это нравится? Сорвать такое выступление! Надо этих соседей призвать к порядку.
– А что вы им скажете? « Ваши куры срывают нам культурные мероприятия»? Так они после этого еще каких-нибудь павлинов заведут, тогда крик еще сильней станет.
– Ах, ну, что вы! Стоит ли затевать тяжбу с соседями из-за какой-то ерунды,– вклинилась в разговор Брутальская. – Что с них взять с этих туземцев?!
– Да там, вроде, не туземцы, а немец всем заправляет, – не выдержал Иван.
– Как немец?! Не может быть! Ведь я же по бабушке немка! Как он мог такую подлость сделать мне? Мы же с ним родня по крови! Ну, ладно в школе меня одноклассники с размаху о батарею били за то, что я по бабушке немка. Им простительно: они русские. А этому-то я чем не угодила? – возмутилась Элла.
– Значит, вы ему, наоборот, понравились. Вот он и решил таким диким способом обратить на себя ваше внимание, – вывернулся Иван.
Элла поняла, что ей был брошен вызов. Она закусила удила и звонким голосом оповестила всю собравшуюся аудиторию (благо остались уже только свои, весь техсостав расползся по своим берлогам):
– Товарищи! Всех, кому интересны мои театральные байки, я приглашаю к себе домой в следующую пятницу на чай в пять часов. Там и продолжим. Я вам еще про Раневскую не рассказала. Это же кладезь юмора.
Публика ей закивала и заулыбалась, но большинство собравшихся как-то сразу засуетилось и исчезло из поля зрения. Тогда Элла, все еще переполненная возбуждением и желанием поделиться сокровенным, стала изливать остатки информации на первую даму:
– Вы знаете, Людмила Алексеевна, мне, вообще, по жизни сильно везло на выдающихся людей. Совсем в ранней юности за мной ухаживал Роберт Торжественский. Правда, когда он понял, что шансов у него мало, он написал про меня злые стихи. Они тогда с Евстюченко вместе выступили по поводу морального облика советской молодежи, не договариваясь. По Москве ходили два стихотворения, напечатанных на машинке. Евстюченко написал про «беленьких сучек», которые едут отдыхать на юг «к черным кобелям». Жалко ему, видите ли, стало, что русские женщины хоть в отпуске получают то, чего совершенно лишены в российской действительности: мужское внимание, нормальный секс и хоть каплю романтики. К тому же, эти вояжи русских дам вполне можно было бы рассматривать как проявление интернационализма. А Роберт решил бороться с золотой молодежью, и, когда он понял, что со мной ему ничего не светит, он написал стихи про «Эллочку из ВГИКа». Эллочка у него олицетворяла золотую молодежь, которая не ездит на стройки плотин, не кормит комаров в тайге, не собирает рекордные урожаи сахарной свеклы, а только и делает, что ищет, как бы украсить свою жизнь, сделать ее легче, богаче и приятнее. Я ему потом при встрече высказала свое несогласие с его позицией, так он долго оправдывался, дескать, сам не знает, как это его угораздило такое написать.
Иван послушал этот щебет еще немного, потом тихонечко отошел в тень, убедился, что его не ищут, и быстренько рванул домой. Завтра ему предстояло рано вставать. Он же договорился ехать в Эльмину, смотреть тамошний форт и другие местные достопримечательности. Да и не ел он сегодня толком. Да и белье грязное надо собрать и отдать завхозу. Весь день какой-то несуразный вышел, все через пень колоду. Надо хоть на ночь чего-то перекусить.
Дома Иван быстро собрал в пакет грязные рубашки, трусы и носки и пошел на второй этаж к завхозу. Дверь долго не открывали, потом в дверной проем выглянуло какое-то странное дитя, непонятного пола. На голове у ребенка была явно самодельная стрижка. Стригли, похоже, овечьими ножницами, потому что волосы торчали странными неровными клоками. Из одежды на ребенке было то, что осталось от советских хлопчатобумажных колготок после того, как от них отрезали чулки. (Было бы глупо говорить, что линию среза никак не обработали, и нитки висели как кисея.)
– Папа дома? – спросил Иван.
Ребенок ничего не ответил, а просто убежал в недра жилища. Через некоторое время к дверям подплыла мамаша ребенка. Она на ходу застегивала на себе нечто, отдаленно напоминавшее халат. По аромату, окружавшему ее богатое тело, было ясно, что они с супругом сегодня уже отметили какой-то свой семейный праздник и теперь расслаблялись под рокот кондиционера. Иван понял, что вступать с ней в объяснения не умно, поэтому он просто отдал ей пакет и попросил передать мужу, чтобы тот в понедельник утром отвез этот пакет в резиденцию. Жена завхоза сделала вид, что все поняла. На том они и расстались.
– Жалко будет, если рубашки пропадут, – думал Иван. – Ладно, завтра вечером еще раз ему попробую все объяснить доходчиво.
Бурный день подошел к концу. Завтра предстояло рано вставать, поэтому сегодня уже пора было ставить точку на активной деятельности, а не то этот театр абсурда имел шанс затянуться до бесконечности.
Если курица зверь, а не птица,
То тогда по ночам ей не спится.
Ей бы с ведьмой дружить,
Ей бы в танце кружить,
Как кружить в колесе может спица.
Глава 8. Черно-белое кино.
Всем туристам в тропических странах
Надо помнить одно постоянно:
Что они экспонатом
Служат местным ребятам,
И в их облике все очень странно.
Поездка в Эльмину прошла без особых приключений. Рано утром Ивана забрал атташе по культуре. Ехали они на иномарке с кондиционером, так что африканское пекло, которое началось уже часов с десяти, их мало беспокоило. По дороге жена атташе, Марина, не закрывая рта, тараторила об особенностях местной флоры, периодически она тыкала в убегающее пространство пальцем и произносила фразу типа: «А вот там была сейба пентадра. У нее очень ценная древесина, поэтому ее нещадно вырубают, а из-за этого мелеют реки. А на восстановление популяции этих деревьев нужны века, так что они сейчас проедают богатство своих внуков. Если этот процесс не остановить немедленно, то они уничтожат этот вид деревьев полностью, как это уже было с деревом лимбо.»
Ботаника была коньком Марины, а вот Ивана она совершенно не волновала. Единственное, на что он обратил свое внимание, так это на исчезновение из поля зрения ярких красок, начиная с того самого момента, как автомобиль пересек черту города. Видя Маринину подкованность в этом вопросе, он справился у нее о причине столь резкого перехода от буйства красок в черте города к монотонно зеленому фону за городом. У Ивана даже создалось впечатление, что вместо цветного фильма ему вдруг начали показывать черно-белый вариант. Марина похвалила его за наблюдательность и объяснила сей феномен так:
– В черте города насаждения в основном привозные. Хозяева украшают свои виллы декоративными растениями из питомников, а там продают саженцы растений, которые в свое время были завезены из Индии, Океании, Южной Америки и так далее. А исконная африканская флора очень скромная, там ярких цветов еще поискать надо. Городские виллы украшают, в основном, бугенвилиями, гибискусами, пассифлорой и плюмериями. Это все привозные растения. Из исконно африканских с яркими цветами в черте города можно встретить разве что Flame trees, огненные деревья, разновидность акации, но они такие высокие, что всей красоты снизу и не видно.
– А мне казалось, что тут растут одни фикусы и кактусы, – поддержал разговор Иван.
– Насчет кактусов вы заблуждаетесь, как девяносто девять процентов приезжих. Кактус – растение американское. Здесь вы кактусы увидите только на виллах, где их выращивают как экзотическое растение. А в дикой природе у них есть аналог кактуса, то есть растение очень похожее на кактус внешне, но это на самом деле молочай, потому что из надреза на этом растении течет не прозрачный как вода сок, а очень едкое молоко. Опасайтесь сока молочая. Если он попадет на кожу или, не дай бог, в глаз, и вы не сможете его сразу же смыть, то можно получить ожег, а глаз, вообще, потерять.
Ближе к пункту назначения инициативу разговора перехватил сам Артур Эдуардович. Он дал краткую историческую справку о том месте, куда они направлялись. Оказалось, что в этом богом забытом месте в средние века разыгрывались события полные драматизма: тут тебе и межплеменные войны, и борьба между европейцами за колонизацию территории, и работорговля, и вывоз золота. «Все как у людей», – подумал Иван, – «каждый хочет оторвать себе кусок пожирней и потолще, выпотрошить его до основания, а потом будь, что будет».
Скоро подъехали к пункту назначения. Городок даже городком назвать было смешно. Несколько кривых улочек на берегу океана. Домишки все одноэтажные, сложенные из плохо обтесанного камня. Это дома зажиточных людей. А всякая шелупонь жила в глиняных мазанках. Взглядом зацепиться не за что. Единственная достопримечательность – крепость. Если верить гиду, то построили ее еще португальцы. Артур Эдуардович припарковал машину в тенечке под раскидистым деревом, дал пару мелких монет аксакалу, который под этим деревом пребывал в размышлениях о смысле жизни, и велел ему охранять машину от лихих людей, любопытных детей и природных стихий. Приняв эти меры предосторожности, наши путешественники пошли осматривать крепость изнутри. За вход, естественно, не платили, поскольку все атташе по культуре имеют право на бесплатное посещение культурных объектов. Хотя входные билеты стоили такую малость, что было странно на этом экономить. Но в данном случае это было делом принципа. Положено – значит, будьте любезны предоставить.
Осмотр крепости, или замка, как это сооружение называли местные, много времени не занял. Там всего было два этажа, а на них: помещение для гарнизона, арсенал, причал, камеры для содержания рабов и пара комнат для командного состава. После осмотра экспозиции наши экскурсанты прошлись по пляжу и посмотрели местный базарчик. Ничего там интересного не было. Так немного местных фруктов, бусы какие-то дурацкие и хлопковые рубашки, расписанные местными умельцами, вот и все. Иван хотел было прикупить каких-нибудь местных даров природы, потому что уже начал испытывать чувство голода, но Артур Эдуардович остановил его, сказав, что мыть эти фрукты, все равно, негде, а у них в машине все для пикника приготовлено. Осталось только найти удобное местечко и можно будет перекусить. Кафе и ресторанов здесь нет. Есть местные забегаловки, но обедать там не безопасно, поэтому они все, что надо взяли с собой, осталось только найти подходящее место для остановки. Машину они нашли целой и невредимой, пришлось аксакалу добавить несколько монет за усердие. Но вокруг автомобиля уже собралась большая толпа зевак, так что и речи быть не могло о том, чтобы устроить трапезу прямо здесь под деревом посреди города на виду у доброй половины его населения. Пришлось выезжать за пределы городка и довольно долго искать уединенное место в тенечке. Но кто ищет, тот всегда найдет. Вот и наши путешественники скоро были вознаграждены за свое упорство, уединенное место в тени баобаба было найдено. Ботанически грамотная Марина обратила внимание собравшихся на тот факт, что им несказанно повезло. Ведь практически весь год баобабы стоят без листьев, а их исполин не только зеленел свежими листочками, но даже демонстрировал необыкновенные белые цветы, что вообще чудо, ибо цветет баобаб несколько дней в году. Расположившись под этим ровесником динозавров, наши путешественники, наконец-то, смогли отдать должное содержимому сумки-холодильника. Тут Марина тоже не ударила в грязь лицом. Все было по-походному, но вкусно, аппетитно и изысканно.
Иван был доволен. День прошел не зря. Время пролетело незаметно. Атташе по культуре оказался нормальным мужиком, а жена его, хоть и толстушка, но весьма современная тетка, и далеко не дура.
Домой Ивана привезли уже затемно. У ворот все трое долго друг друга благодарили за приятную компанию, улыбались и жали руки. Договорились встречаться чаще и дружить домами. Переполненный впечатлениями, Иван хотел было идти домой спать, но вспомнил про свои рубашки и решил снова завернуть к завхозу, дабы напомнить ему о предстоящей миссии доставки рубашек в резиденцию и внушить благоговение и трепет перед важностью поставленной задачи. Он подошел к двери и постучал. Мизансцена встречи как в фильме абсурда была такой же как вчера. Сначала вышел худосочный ребенок, одетый в какие-то лохмотья, потом выплыла супруга, тщетно пытающаяся втиснуть свое богатое тело в замызганный халатик, потом выполз сам Митя в своих неизменных трениках и тапках на босу ногу. Митя долго не мог врубиться, о каком пакете идет речь. К счастью, пакет стоял тут же на полу у двери. Потом Митя, напустив на себя важность, стал пытаться вникнуть в суть интриги передачи пакета в резиденцию. Тогда Иван добавил в голос металла и командным тоном сказал:
– С утра первым делом отвезешь пакет в резиденцию, там знают, что с ним делать, а потом уже можешь заниматься своими длеами.
Начальственные нотки в голосе человека, отдающего приказ, всегда вводили Митю в транс, вот и сейчас он моментально встал по стойке «смирно» и ответил: «Так точно. Будет исполнено». Если бы у него был головной убор, он бы и честь еще отдал. Если бы у него были на ногах сапоги, он бы еще и каблуками стукнул, и шпорами звякнул. Но не было у него никакой экипировки кроме растянутых на коленках треников и резиновых вьетнамок, потому как был он не бравый вояка, а жалкий завхоз. Причем жалким он был не по объективным причинам, а исключительно в силу своей жизненной позиции. С чувством исполненного долга Иван отправился в свою конуру и уснул практически тут же, без всяких промежуточных действий.
Утром с большим трудом Иван встал по команде будильника. Уже сидя в кабинете, он вдруг обнаружил, что ему больно наступать на пятку. Посмотреть, что там приключилось с пяткой, было очень трудно, да и не хотелось при посторонних разуваться и снимать носки. Вот он и он решил сходить к посольскому доктору, дабы тот своим наметанным глазом поставил диагноз и определил степень опасности заболевания. Будь кабинет доктора где-нибудь на расстоянии, он бы еще подумал, стоит ли туда ходить, но доктор сидел в том же здании, что и Иван, только этажом ниже.
Иван попытался резво сбежать по ступенькам вниз, но каждый шаг его отзывался в теле острой болью.
– Что за черт? – думал про себя Иван.– Где же это меня угораздило? Не припомню я что-то, чтобы наступал на какую-нибудь колючку или на стекло или на ракушку. Потрескаться пятка тоже не могла, это она от сухости может потрескаться, а тут влажность как в бане. Ладно, сейчас эскулап посмотрит, самому-то на пятку смотреть не с руки.
Иван подошел к двери медпункта и тихонько постучал. Ответа не последовало. Иван прислушался: за дверью яростно ревел кондиционер. Видно, тут у многих в кабинетах стояли пионеры кондиционеросторения, ветераны посольской службы, чьим основным назначением было затыкать дыры в стене, а не охлаждать воздух. Иван постучал сильнее. Ответа опять не последовало. Иван прислушался опять. На этот раз ему показалось, что к реву кондиционера примешивается еще какой-то жалобный писк. Иван решил заглянуть в помещение. Он робко приоткрыл дверь, да так и замер на месте. Его глазам предстала сцена из Апокалипсиса.
На процедурной кушетке лицом вниз лежала женщина с обнаженным задом зеленого цвета. Из зада у нее торчал большой стеклянный шприц, мерно раскачивавшийся под воздействием струй воздуха, вылетавших из кондиционера. Поперек женщины лежало бесчувственное тело мужчины. Голова, грудь и руки мужчины прижимали даму к кушетке, а ноги веером обнимали пол. Судя по всему, эта пара пребывала в столь пикантном хитросплетении тел уже давно. Дама, доведенная до полного отчаяния безысходностью своего положения, даже не нашла в себе сил смутиться, она только слегка приподняла голову, жалобно пискнула «Помогите!» и снова упала вниз лицом на кушетку. Иван подошел к скульптурной группе и попытался стащить доктора (а это был именно он) с пациентки. Доктор был неимоверно тяжелый. При первом же прикосновении он начал что-то бессвязно бурчать и размахивать руками.
– Пожалуйста, осторожно! – взмолилась пациентка. – Не сломайте иглу. Вы лучше сначала вытащите шприц, а уж потом трогайте доктора.
В ее словах был резон, и Иван, оставив в покое доктора, занялся шприцем. Он взял его за стеклянный корпус и потянул вверх, но игла как будто уже укоренилась в теле и не хотела его покидать, а тянула вверх за собой.
– Вы рукой тело прижмите, – простонала дама.
Иван прижал двумя пальцами левой руки зеленую ягодицу, а правой с силой потянул шприц вверх. Из образовавшейся дырочки на зеленую кожу медленно потекла красная кровь. Иван вспомнил, что в таких случаях следует протирать ранку спиртом или, на худой конец, перекисью водорода.
– Тут у вас кровь выступила. Ее протереть чем-то надо, – сказал он даме.
– Там на столе зеленка, – из последних сил выдохнула из себя дама.