Близкие люди
Это был летний день в небольшой деревушке. Над землей вилась солнечная истома. Пахло скошенной травой. Отчего-то молчали деревенские псы, лишь изредка слышалось жужжание пчел и тихие разговоры людей. Мир не бежал, а плыл в этой жаре. Он будто готовился замереть.
У порога дома нас встречал отец. Он обнимал каждого, смотрел в глаза, в которых застыл один, не требующий ответа вопрос: «Как же так?». В просторном зале замерли люди. Я шла по деревянному полу, чувствуя каждую дощечку.
Я хотела увидеть ее, но медлила. Шла, не поднимая головы, видя лишь ноги окружающих меня людей. Вспоминала наш последний разговор.
****
Мы учились на одном потоке в университете. Между нами было мало общего, разве что обе держались от других особняком. Только я была, скорее, суровой каменной крепостью, не готовой идти на контакт. А она – воздушным замком, парящим надо всем: выше студенческих вечеринок, обсуждений личной жизни преподавателей, сплетен и интриг. А еще наши фамилии шли следом в учебном журнале. Потому мы и оказались неожиданно связаны учебником по диалектологии, который выдавался строже, чем товар в советском магазине. Один на двоих.
Вечерело, она приехала ко мне забрать книгу. Был славный теплый вечер, я захотела выйти из дома и пошла проводить ее до остановки. Слово за слово, и вот мы бредем по дворам и говорим. Я не любитель откровений, да и она не пыталась что-то узнать, но как-то так вышло, что слова сами полились из меня.
Я будто говорила сама с собой, не останавливаясь, не думая, не взвешивая, не пытаясь казаться кем-то.
Меня воспитала бабушка. Мамы рано не стало. А отец предпочел свою свободную, легкую жизнь, не отягощенную бессонными ночами и днями, которые, как правило, приносят с собой маленькие дети. Он появлялся в моей жизни лишь трижды.
Первый раз – телефонным звонком. Проговариваю вслух, вспоминая, чтобы дать себе возможность забыть. Мне десять. Бабушка хлопочет на кухне, я помогаю ей, рассыпая муку на большую деревянную доску, чтобы не прилипало тесто. Скоро мы будем пить душистый чай со смородиновыми листьями и есть сдобный пирог со сладкими, медового цвета яблоками. У меня каникулы, завтра пойдем купаться на реку, и я счастливо улыбаюсь, почти ощущая в руках мелкий прибрежный песок. Услышав из прихожей звон, я слезаю со стула и бегу туда, схватив трубку прямо белыми мучными руками.
– Доченька, привет, – слышу я низкий баритон и открываю от удивления рот. – Как ты там? Совсем большая стала?
Мне тут же становится как-то неловко. Скомканный разговор с односложными ответами длится недолго. Он обещает приехать на мой день рождения. Я не знаю отца. Но все равно жду.
Второй раз. Возле университета меня ловит за руку женщина. Ей около сорока. Она хорошо одета, но выглядит все равно неважно. Красный нос, глаза тоже будто очерчены красным. Мне 19, я первокурсница филологического факультета, и моя бабушка, окончившая лишь три класса в деревенской школе, гордится мной невозможно.
– Юлечка! – театрально вскидывает руки незнакомка, и я понимаю, что она не обозналась. – Игорь в больнице!
Все встает на места. Это тетя Тая, отцовская сестра. Так и есть – незнакомый мне человек. Я хочу пройти вперед, но тонкие холодные пальцы цепко держат меня. Я молчу.
– Твой отец очень… Поедем со мной, поговорите. Он только тебя и зовет. Поехали, Юля…
Воспитание не позволяет мне быть резкой, поэтому я аккуратно разжимаю ее пальцы и сажусь в автобус, не оглядываясь, не смотря на маршрутный номер. Я чувствую тяжесть в груди и дышу мелко-мелко, успокаивая себя, прогоняя чувство неясной обязанности, необходимости поехать. Решаю – нет. Чувство вины остается со мной.
Третий раз, когда я слышу о нем, наступает удивительно скоро.
– Тебя сегодня искали из нотариальной конторы, – скрывая волнение, говорит бабушка, наливая мне суп в тарелку. Поварешка звякает о фарфор, и я удивленно поднимаю глаза. Бабушка заправляет выбившуюся прядь из тугой прически за ухо и поспешно продолжает:
– Отца не стало полгода назад. Оставил тебе квартиру. Надо съездить, документы какие-то, ключи…
Я ждала своей реакции, будто разделившись надвое: выжидательно и немного настороженно. Ничего не происходило. Наверное, он так же отреагировал на новость о моем рождении. Печальная, но справедливая закономерность жизни.
Только один вопрос не давал мне покоя. Быть может, стоило? Приехать, поговорить тогда. Просто попробовать понять. Я не хотела быть как он. Не хотела заставлять кого-то в надежде смотреть на дверь. Не хотела лишать человека даже права на место в своей жизни.
Я рассказывала ей то, о чем никогда не говорила никому, даже самой себе. С каждым словом мне становилось легче, свободнее. Осмысляя прошлое, я принимала себя. Она не говорила о себе в этот вечер. Но я знала: понимает, не жалеет, не осуждает.
– Конец жизни – не заслуга, – говорит мне. – Он не обнуляет того, как человек ее прожил. И мы не обязаны никого прощать лишь потому, что его не стало. Но твоя обида – это только твой камень, разве легко его нести?
Я возвращалась домой и чувствовала, как небывало легко у меня внутри. Так случается, лишь когда кто-то произносит вслух именно то, что тебе хочется услышать больше всего.
****
Я думала, что так завязалась наша неожиданная дружба. Спустя пару дней ее положили в больницу на плановое удаление кисты. Я сообщала ей университетские новости, подбадривала веселыми историями, а потом она пропала. Не отвечала на звонки, не появлялась в соцсетях. Позже, я узнала почему.
Что-то пошло не так. Такие маленькие слова для большой беды. Большая потеря крови, срочное переливание, воздушная эмболия, кома. Все были ошарашены. Когда староста строго спросила, кто поедет от нашей группы, я молча подняла руку.
У мусульман есть традиция – хоронят ушедших мужчины. Женщины не едут на кладбище, а остаются дома. Когда к дому подъехал большой «ЗИЛ» и встал у ворот, один из мужчин махнул водителю: мол, езжай подальше. Ее несли на руках до самого конца дороги, до самого горизонта. Небо было похоже на нарисованное – с объемными белыми облаками и тонкими лучами солнца, проникающими сквозь них. Из-за подступавших у меня слез эта картина вокруг задрожала и разбилась на кусочки. Слезы матери, без сил опустившейся на крыльцо, запах плова, который поставили вариться во дворе, и мой платок, падающий с головы на плечи и мешающий мне сделать вдох. Вереница того дня.
Мужчины сели за стол, а мы выстроились шеренгой, чтобы передавать им еду с кухни в зал. Мулла стал читать молитву. Он говорил о том, что после смерти от нас ничего не останется, кроме двух метров земли и той доброты, что мы успели сделать. Я хотела заплакать, но стыдилась своих слез.
****
Я продала отцовскую квартиру вместе со всем, что в ней было. Не стала залезать на антресоли, выискивая старые фотографии и письма, которые становятся бесценны, когда уходят близкие люди. Я не хотела знать этих книг, этих снимков, запахов, стопок одежды, музыкальных пластинок. Это был чужой дом чужого человека. Я не знала его.
У меня была мать, которая дала мне жизнь. И бабушка, благодаря которой я росла счастливым ребенком. Отец же не оставил мне ничего, разве что загадочный генетический код – низкий голос, длинные пальцы, родинку на щеке. И шесть десятков квадратных метров в бетоне. Квартиру одинокого человека, по ошибке считавшего себя свободным.
Она же – случайный человек, о котором я знала так совсем мало, невольно оставила во мне так много. Она была будто из фильма, в то время как я полностью состояла из реальной жизни. И я стала стараться стать лучше. Светлее, добрее к миру. Как она. Мне хотелось сохранить ее наследство, что-то узнать о ней, услышать музыку, которую она любила, узнать ее друзей.
Какие же разные следы оставляют за собой люди, уходя.
Северный поезд
Ранним утром плацкарт обычного поезда мало чем отличается от самого вокзала. На узких полках, точно на сиденьях зала ожидания, спят или пытаются уснуть пассажиры. Тут и виднеются уголки сумок и чемоданов. По проходу суетливо снуют проводницы и люди, пришедшие на посадку.
Еще вчера первыми в этот вагон вошла семья. Приехали заранее. Мать долго обнимала и целовала сына, отец расталкивал сумки. Парень смиренно терпел и радовался, что прощание обошлось без зрителей. Ему уже два десятка, и сколько было этих поездок, не сосчитать. А они все, как с ребенком… К счастью, он так и не узнал, что родители слезно просили присматривать за ним проводницу, убеждая ее обилием слов и парой купюр.
Да, взрослый. Но кто знает, что ждет молодого человека в пути? Плохая компания, алкоголь, растворимая еда, в конце концов. А уж там на вокзале его встретит мичман, родной дядька, и будет с ним всю корабельную практику. Лишь бы не простыл на этих ветрах…
И вот за сутки набрался полный комплект людей, занято каждое место в их вагоне. Снова станция. На улице туманно. Мужчина с полки номер 8 выходит на улицу. Он щурится от синеватого утреннего света и ежится от прохлады. Трет лицо, кожа сухая от постоянных холодов, и щетина стала почти неприличной. Достает сигарету. Он возвращается домой с северной вахты. Впереди еще сутки. Это и много, и мало, всякое может случиться.
На окне их отсека шевелится занавеска. Проснулась его соседка по верхнему уровню – молодая девчонка. Первое время она только читала и слушала музыку. Иногда смущенно натягивала одеяло на свои худые коленки, выглядывающие из-под шорт. Его эти коленки абсолютно не интересовали, в отличие от тех, что находились прямо под ним.
Там расположилась женщина его возраста – к сорока. Такая серьезная. Заговорить страшно. Как появилась, ни на кого не смотрела. Протерла все вокруг салфетками, а ручки какой-то жидкостью из пластикового флакона. В обычном костюме из трикотажа, а по осанке – императрица. Но его не обмануть. Глаза почти как у ее соседа слева, молодого курсанта. С огнем. И также то и дело поднимаются наверх в сторону их с девчонкой второго яруса.
Они вчетвером будто в отдельной зоне. Боковые места отделены от мира белой простыней с грязным штампом РЖД. Там прячутся не двое, а трое. Их никто не беспокоит: третьему пассажиру всего пару месяцев от силы, и он почти не плачет, убаюканный стуком колес и постоянной близостью матери.
Днем каждый занят своими делами. Студентка читает книгу. Курсант смотрит кино. Псевдосерьезная женщина просматривает бумаги и что-то командует в телефонную трубку, когда появляется сеть. Мужчина чаще всего спит или смотрит в окно, лежа на животе. Проводница так часто заглядывает к ним, будто хочет стать пятой.
Вечереет. Время ужинать. Хочется или нет – встреча назначена. Не замечать друг друга сложнее, когда квадрат полок сузился до квадрата откидного стола. Начинаются еще не разговоры, а так – обрывистые комментарии, которые, найдя ответ, сплетаются в диалоги.
Пахнет стальным телом вагона. Парень вызывается принести всем кипяток. И пусть тут чай любого сорта отдает металлом, никто не отказывается. В приоткрытое окно дует ветер, которого так не хватало днем. Стук колес стал привычен, его никто не замечает.
Неподвижность людей внутри и есть их свобода – никуда не торопиться, вынырнуть из поглощающих нас сетей. Они все из разных городов. Девчонка едет в гости к родне. Парень – на практику. Женщина говорит, что должна лично доставить рабочие документы. И только мужчина возвращается домой.
Смеркается. За окном понемногу сменяются пейзажи и внутри этого северного маршрута люди будто оттаивают вместе с природой. В вагоне расслабленность и оживление. Кто-то играет в карты, гомонят дети, проводники предлагают газеты и сладости. Проснулся и заплакал маленький пассажир, и отец, взяв его на руки, ходит по узкому коридору. Все умиляются и что-то говорят им вслед.
Большая стоянка. Четверка собирается подышать. Перрон как порог в обычную жизнь. Выходят на вокзал, смотрят вокруг, а рядом все, как всегда: шумят машины, бегут люди, работают киоски и светят фонари. А они, будто оторвались от реальности, проезжие островитяне. Этот мир напоминает им, кто они, и каждый испытывает двоякое чувство.
Мужчины берут по банке пива. Женщины покупают неприлично дорогое мороженое у бойкой палаточницы. Девчонке очень хочется сделать фотографию на фоне вокзала, поэтому она предлагает выйти. Идут все вместе. Приходит поезд, и толпа других пассажиров высыпает на них неуправляемым шквалом. Чтобы не потеряться, курсант берет студентку за тонкую ладошку, а вахтовик следует его примеру и решительно подхватывает вторую из женщин. Она хочет возмутиться, но внезапно понимает, что делать это вовсе не обязательно: вся ее жизнь наполовину состоит из границ и их отстаиваний. Да может, черт с ними? Они бегут к своему вагону, немного опаздывая, и ей весело, потому что молодой парень чувствует себя командиром и кричит:
– Быстрее, ребята, бежим, опоздаем!
А они хоть уже много лет никакие не ребята, но ее ладонь держит крепкая мужская рука, и она послушно бежит за ними. За грубоватым небритым мужчиной из другой реальности, который смотрит на нее своим тяжелым взглядом. За мальчишкой возраста ее сына и смущенной девчонкой.
А той действительно нравится красивый широкоплечий курсант. Она взволнованна и немного окрылена. В обычной жизни еще никогда ее не брал за руку вот так просто и с заботой такой парень. Когда тебе едва исполнилось 18, ты легок и открыт, и любой день может стать поворотным, и любая случайная встреча может казаться знаком, и даже чей-то случайный жест может заставить поверить в себя и во что-то еще неясное, но возможное.
Они вскакивают на подножку под укоризненный взгляд проводницы: мол, могли бы и не в последний момент. У всей толпы руки в липком мороженом и отличное настроение. Они, болтая, садятся за стол. Мужчина чистит сухую рыбу и рассказывает про северный народ. Женщина слушает и улыбается – когда вот так запросто она могла говорить с чужими людьми? Он дает ей попробовать кусок прямо со своих рук, и она смеется. Курсант очень близко сидит к студентке, так, что ей даже трудно дышать. Приходится контролировать каждый выдох, чтобы не выдать смятения.
Они тихо разговаривают до полуночи, когда за окном уже совсем темно, и леса сменяют равнины, и им уже не так хочется скорее прибыть на конечный перрон. Они свободны и далеки от всего, и остальное где-то за пределами их поезда, летящего вперед. И можно быть кем угодно, и говорить, что угодно, ведь здесь никто не знает, кто ты на самом деле.
Они еще немного сидят за столом, а после укладываются на свои полки. И каждый думает о своем. У девчонки замирает сердце – а спросит ли парень, как ее найти? Кажется, она понравилась ему, ведь не просто так он взял ее руку, а потом еще принес чаю, и сел рядом, и так смотрел…
Рядом глядит в окно мужчина – завтра он даст своей новой знакомой номер телефона. И уверен: она позвонит. В кармане спортивных штанов обручальное кольцо впивается в бедро, придавленное между его телом и жесткой полкой кушетки.
Женщина внизу удивляется себе: такое легкомыслие, что это с ней? Но она не корит себя и почти сразу засыпает, улыбаясь, чувствуя себя живой и молодой, как никогда. Такой простой этот вахтовик, понятный и крепкий, как камень. Мужчина таким и должен быть. А не как ее бывший муж, вспоминать не хочется… Интеллигенция, да-да. Завтра ее ждет сложная встреча с сыном, о которой тот еще не знает. Такая малая неожиданность в сравнении с той, что ошарашила ее заказным письмом, где сообщалось, что он отчислен по результатам двух незакрытых сессий.
И только курсант крепко спит. Ему снится корабль и новая форма, и гладь воды, которой нет конца. Еще одна дорога, дорога, к которой он привык.